Итак, эллинизм вошел в совершенно новую главу своей истории. С одной стороны, независимое существование государств, обусловивших его рост, было обречено; с другой стороны – появилась гигантская военная мощь, вдохновленная эллинскими идеями. Распад македонской империи после смерти Александра действительно дал греческой независимости передышку дома и подверг опасности подъем греческой культуры на заново завоеванных территориях. Однако в течение длительного времени правящими силами на Балканском полуострове, в Малой Азии, Египте, Вавилонии, Иране, в стране, где течет Инд, – во всех тех странах, которые принадлежали к арийской и семитской цивилизациям, – оставались монархические дворы, греческие по своему языку и образу мыслей.
Затем, когда греческие династии начали сходить на нет, когда корона, как кажется, уже собиралась вернуться в руки варваров, Рим, истинный наследник Александра, сам переняв всю умственную и художественную культуру, которой он обладал, от греков, выступил на сцену, дабы поддержать господство греческой цивилизации на Востоке. Индия, безусловно, была потеряна для эллинизма, как и Иран, но на другой стороне Евфрата его власть триумфально возобновилась. Однако эллинизму пришлось заплатить за это свою цену. Закон древней истории был неумолим: большое государство должно быть государством монархическим. Рим, став мировой державой, превратился в монархию.
Итак, это вторая глава в истории эллинизма: его распространяли и поддерживали цари-деспоты, сначала македонские, а затем и римские. Результат был таков, какого можно было ожидать. Во-первых, эллинизм распространился далеко за пределы своих первоначальных границ: сосуд был разбит, и долгое время таившийся эликсир излился на окружающие народы. С другой стороны, внутреннее развитие эллинизма остановилось. Смерть не пришла сразу. Только когда страны Средиземноморья оказались объединены под единым правлением Рима, греческие государства потеряли всякую независимость в своих действиях. Научные исследования под покровительством царей значительно продвинулись вперед за несколько столетий после Александра, теперь, когда македонское и римское завоевания открыли новое поле деятельности для духа исследования, который развился среди эллинов до того, как их покорили. Но после Аристотеля философия уже не достигала новых высот: труд более поздних школ в основном популяризировал идеи, которые уже были достигнуты немногими. Литература и искусство после начала македонской империи стали приходить в упадок: и то и другое отныне воплощало только упорный труд и воспроизводило произведения более свободной эпохи, за исключением нескольких более поздних цветков (например, художественные школы Родоса и Пергама), в которых текли старые соки – пока не высохли. Учеба – старательная, механическая, лишенная прогресса – заняла место творчества. Что же касается нравственной стороны эллинизма, то мы видим, что гражданский патриотизм в значительной степени сохранялся еще долго как в старых греческих городах, так и в новых, которые возникли по всему Востоку. Там, где патриотизм уже не мог принимать форму управления и защиты города как суверенного государства, он все еще мог тратить деньги и труд на работы во благо основной массы граждан или для того, чтобы город стал прекрасен на вид. Руины греческих построек, рассеянные по всей Малой Азии, в основном принадлежат римским временам. Сами Афины выглядели при Адриане более блистательно, чем при Перикле. Но даже этот поздний патриотизм постепенно вымер.
Не только сам монархический принцип был неблагоприятен для развития греческой культуры. Монархия начинала все больше и больше походить на деспотические государства прежнего мира, которые она заменила. Мы знаем, как быстро Александр принял одеяние и образ персидского царя. Первых римских императоров сдерживали традиции Республики, но они постепенно устарели, и двор Диоклетиана или Константина уже ничем не отличался от того типа, который мы видим на Востоке.
Именно в ранней фазе этой второй главы эллинской истории мы можем наблюдать карьеру династии Селевкидов. Бо́льшая часть империи Александра некоторое время находилась под властью Селевка и его потомков, и именно эта часть заключала в себе места, где располагались все древние цивилизации, за исключением египетской. Именно под эгидой дома Селевка эллинизм в III в. до н. э. укоренился во всех странах от Средиземноморья до Памира. Мы везде видим эллинскую цивилизацию, все еще воплощенную в форме городов-государств, но городов-государств подчиненных, спорящих с двумя противоположными принципами – монархии и варварства, однако вынужденных вступить в компромисс с первым из них, дабы спастись от второго. Мы видим, что династия, воплощающая эллинизм, становится все более слабой и пустой, пока римляне, отражая армянское вторжение из Сирии, не находят в живых лишь ее тень. Наконец, в организации и учреждениях Римской империи мы видим многое, что было заимствовано из эллинистических государств, существовавших раньше.
Мы попытались определить значение селевкидской эпохи, показав место, которое она занимает в древней истории. Однако нам мало чем помогло бы, если бы мы остановились здесь и не задались вопросом: в каком отношении развитие древней истории в целом находится к современному миру, частью которого мы являемся? Тот эллинизм, который так важен для древней истории, развивавшийся в городах-республиках Греции, распространенный Александром, поддержанный Селевкидами и Римом, связанный с падением Римской империи, – что же стало с ним в протекшие с тех пор века?
Ни одно противопоставление не встречается сейчас чаще в устах широкой публики, чем противопоставление Востока и Запада, европейского и восточного духа. Мы знаем о превосходстве, материальном господстве европейской цивилизации. Однако, когда мы начинаем анализировать это отличие «европейского», когда мы говорим, каковы именно те качества, в которых западное контрастирует с восточным, – оказывается, что это именно то, что отличало древний эллинизм от Востока той эпохи. С нравственной точки зрения гражданин современного европейского государства – как и гражданин греческого города – сознает, что принимает участие в управлении, что он отличается от восточного человека более высокой политической моралью (более высокой – несмотря на все ее недостатки), более мужественной самодостаточностью и большей силой инициативы. С интеллектуальной точки зрения именно критический дух лежит в основе его политического чувства, его завоеваний в сфере науки, его трезвой и мощной литературы, всех его представлений, проверенных на практике, его силы связной мысли. И откуда же современный европеец получил все эти качества? Их нравственная часть в большой степени произрастает из того же источника, как и в случае с греками – из политической свободы; интеллектуальная их часть – прямое наследие греков. То, что мы именуем западным духом наших дней – на самом деле воплощенный эллинизм.
Наша привычка говорить о «восточных» и «западных» людях, как будто бы это были две породы человека, отличительные качества которых происходят от их географического положения, как правило, скрывает от нас реальные факты. На самом деле Запад не всегда был «западным». До того как возникла эллинская культура, племенная система в Европе бытовала неведомо сколько веков и не было никакой разницы с племенной системой в том виде, в котором она существовала и продолжает существовать в Азии. Тогда на Востоке тенденции, которые способствовали более крупным объединениям, привели к монархии, как единственному принципу, на котором могли быть основаны такие объединения. Азия могла предъявить свои свободные племена и деспотические царства как единственные два типа ассоциации людей. Народы Южной Европы, судя по всему, на некоторое время избежали этой дилеммы и установили третий тип. Этот третий тип действительно просуществовал некоторое время и породил эллинский дух; однако в конце концов город-государство оказался слишком маленьким. Наконец этим народам пришлось принять монархию. И результат в Европе оказался тем же самым, что и в Азии. До взлета эллинизма Европа напоминала Азию свободных племен; при поздней Римской империи она напоминала ту Азию, которую широкая публика обычно связывает с термином «восточный», Азию деспотических монархий. Тип характера, произведенный монархией, на обоих континентах оказался одинаков. В Греции и Италии при Константине наблюдались тот же недостаток души, оригинальности, политических интересов; интересы людей были поглощены повседневными делами и теологическими спорами.
Результат на Западе оказался тот же самый – лишь с одной важной деталью, которую мы не учли. Бесплодный, застывший, замерший в пределах старой литературы, сохранился продукт эллинистической мысли – он остался, как сухое семя умершего растения, которое еще может вновь прорасти в благоприятной почве. С вторжением северных народов, которое начало Средние века, Европа снова вернулась к временам, подобным тем, что были до эллинизма; опять воцарилась грубая свобода сражающихся племен, и из этих королевств возникли – достаточно близкие к племенному строю, чтобы сохранить его добродетели, – царства, напоминавшие Македонское. И во всем этом хаосе тщательно подпитывались семена древней культуры; они даже в какой-то небольшой степени приносили свои плоды в нескольких господствующих умах. Затем настал процесс, который мы именуем Возрождением, зерно снова возродилось к жизни – то зерно, которое могло расти и расцветать только в почве свободы. Проблема, неразрешимая для Древнего мира, – как организовать государство, свободное и цивилизованное, которое было бы больше города, – была решена с помощью системы представительства и с изобретением печати, чрезвычайно облегчившим передачу мысли, и еще полнее в последние времена – благодаря вышедшим на сцену новым силам пара и электричества.
Люди Ренессанса подхватили мысль греков там, где греки бросили ее. Старая литература уже не была чем-то, что надо было по-попугайски заучивать: она стала семенем, из которого возникли другие литературы, другие философии и науки, более широкие и более зрелые, чем античные, но в зародыше своем одинаковые. «Все мы греки», – справедливо сказал Шелли. Ренессанс произошел четыре или пять веков назад: всего лишь столько времени «западный» дух работал в своем новом воплощении, и он достиг заметных результатов. Мы еще не видим, во что он перерастет.