Цель — страница 3 из 48

— Это противоречит протоколам безопасности. Однако в случае экстренной ситуации возможно применение дублирующего чипа.

— Ясно. В общем, ситуация экстренная, давай сюда чип.

— Команда принята. Приготовься, возможны болевые ощущения.

Похоже, я стал понимать юмор Хельги. Хотя возможно, это была рекомендация. Если бы я вскрыл себе череп боевым ножом и достал чип сам, было бы не так больно.

Сначала в ушах раздался нарастающий звон, а затем из моего горла будто выдернули пробку, зацепив попутно барабанные перепонки, глаза и мозг.

Я обнаружил себя стоящим на четвереньках. Изо рта капала кровь, а на языке лежала капсула. Я со стоном завалился на бок.

Самка Беаров снова всполошилась и стала бегать вокруг своего насеста, не решаясь подойти ко мне. И что ей неймется?

Я достал пальцами капсулу изо рта, попутно отметив, что после разделки матки Беаров я даже руки не вымыл. Надо будет перед приходом Хельги хоть в озере искупаться.

Ну да, нашел о чем думать.

Я повертел в ладони маленькую, белую пилюлю.

— Рой, а сколько времени уйдет на изучение языка?

— Все зависит от уровня развития существа. Согласно статистике, от трех часов до семи суток.

Ничего не ответив, я решил изучить, как обстоят дела с моим супчиком.

Запах стоял приятный. Вода в ячейке кипела и, судя по тому, что ее оставалось меньше четверти, кипела она давно. И как я это пропустил?

Ладно, горячее сырым не бывает.

Я вызвал интерфейс батареи и отключил функцию нагрева. Затем немного поразмыслив, следом запустил функцию заморозки и охлаждения. Не кипятком же кормить.

Дождавшись, когда температура опуститься хотя бы до шестидесяти градусов, я вынул лапу геккончика из хранилища, затем стал искать рукоятку ножа на поясе.

Ну да, один нож я сварил, второй сломал. Поняв это, я потянулся за топором.

Сделать аккуратный разрез мне не удалось, но и не разорвать мясо на части тоже получилось.

Я спрятал капсулу в куске мяса и направился к голодному ребенку.

Самка Беаров смотрела на меня. Я смотрел на нее и соображал, как ей объяснить, что я принес еду.

Я протянул ей кусок мяса, а она только отвернулась и сильнее затрясла щупальцами. Затем в мою сторону рванулась ее клешня, затормозив в миллиметре от моего лба. Выждав мгновение, она шлепнула не острым ребром конечности мне по лбу. После этого она отодвинулась от меня и снова уселась на камни.

Я соображал минут пять, как заставить ее поесть. В итоге откусил при ней кусок гекконятины и проглотил. Видимо, именно это и сработало, так как самка выхватила у меня из рук вареную лапу и за несколько секунд обглодала от кости.

— Еть ош, — проинформировала она меня.

Отлично.

После небольшой паузы, в течение которой самка похоже прислушивалась к себе, она в один прыжок очутилась у туши ящера и начала выгрызать из него куски.

Спустя пару секунд она выплюнула часть того что успела оторвать.

— Тебе, я смотрю, сырятина тоже не нравится. — пробормотал я. — а вот целого геккона я даже не знаю, как варить.

Вернее знаю, но это будет долго.

Разделывать ящера мне не очень хотелось, особенно учитывая мой уровень бодрости и сломанную руку.

— НЕ ЕДА. — от мощного импульса меня швырнуло на землю и протащило по камням. — НУЖНО ЕЩЕ ЕСТЬ. ДАВАЙ. — меня вжало в камни еще сильнее. Это был не звук, что-то другое, и это что-то разрывало мою черепную коробку.

Надеюсь она скоро поймет, что здесь тоже нужно фильтровать мощность.

— ДАВАЙ. — повторила она с нажимом, причем с серьезным нажимом. Я потерял сознание.

Очнулся от очередного импульса, меня будто взбодрили электрическим разрядом. Сердце колотилось, а руки тряслись. По всей видимости, в отключке я провалялся от силы две секунды.

— ДАВАЙ-ДАВАЙ. — повторила самка без прежнего нажима. Быстро учится.

— Нужно готовить, — прохрипел я.

— НУЖНО ГОТОВИТЬ, — утвердила самка. А затем еще раз, для закрепления результата. — НУЖНО ГОТОВИТЬ, ДАВАЙ-ДАВАЙ.

Она вернулась на свое место и выжидательно уставилась на меня.

Ну, Рой! Три часа минимум, говорит. Тут и десяти минут не прошло, уже чего-то требует. Ух, спиногрыз на мою голову.

— ДАВАЙ-ДАВАЙ! — снова повторила она с нажимом, но на этот раз нажим ощущался скорее в интонации, а не в интенсивности волны.

— А ты можешь не так… эм… сильно говорить? — спросил я, даже не надеясь, что буду понят.

Самка просто смотрела на меня. Затем склонила голову набок и послала слабый импульс: — есть надо, давай-давай.

Я едва его заметил, настолько он был слабый. Почти неотличимый от моих собственных периферийных мыслей.

— Можно чуть громче, — наугад сказал я.

Самка повернула голову на другой бок.

— Нужно готовить! — раздалось в моей голове с легким раздражением.

— Другое дело. Пойдешь со мной к озеру?

— Пойдешь? — спросила она. Я предположил, что она не успела узнать это слово, потому что в следующую секунду утвердительно ответила. — Пойдешь. Нужно готовить.

— Сможешь взять мясо? — спросил я. На самом деле, я преследовал две цели. Во-первых, нужно было расширять ее словарный запас. А во-вторых, у меня вдруг проснулся мальчишеский интерес, сможет ли она утащить такой вес?

— Еть ош, — произнесла она голосом.

Я так и не понял, что она хотела сказать. Но в следующий момент самка просеменила к туше геккончика, проткнула его одной из своих клешней и легко подняв в воздух, понесла, направившись следом за мной.

Да уж. Эксперимент удался на славу.

Я себя чувствовал в этот момент как школьник, который после очередной экранизации Годзиллы поспорил с друзьями, кто же сильнее, любимый динозавр или Кинг-конг. А в очередной серии с восторгом обнаружил, что все-таки Годзилла!

В общем, для нашей Годзиллы семидесяти килограммовый геккончик, — как пушинка. Наверное, так и буду ее называть.

Почесав затылок, я вызвал ячейку в которой до этого находился многострадальный ящер, и направился в сторону озера.

— Ты меня понимаешь? — спросил я, что бы хоть как-то завязать разговор.

На этот раз ответа не последовало, но я понял, что она все же ответила. Будто кивнула.

Что бы спросить?

— А что такое еть ош? Ты все время это повторяешь.

— Это имя. Первое слово, произнесенное матерью. Так рассказывала мать ребенку в яйце. — я отчетливо почувствовал горечь.

Твою мать! И здесь отличился.

Так, стоп, при чем тут мать. Не спорю, это первое, что я произнес, но я, блин, и не мать.

— А когда мать эм… успела тебе сказать это? Ну имя.

— Сегодня. — снова горечь. — Ты это сказала.

Черт!

— Но я не мать, я даже выгляжу по-другому. Черт! Да я же мужик, в конце концов!

— На тебе метка матери. Ты коснулся яйца, в тебе частица матери. Ты присутствовал при рождении как мать. Еть ош поставила отметку. Ты мать.

— Я… — коснувшись ладонью лба, я пробормотал, — бред какой-то. Я не могу быть матерью.

— Ты не Мать, но ты первый принял рождение. Ты есть отметка матери. Теперь ты мать. — я ощущал отчетливое раздражение, злость, разочарование. Весь комплект, которым она пытала меня накануне. Следом она добавила. — Ты мне не нравиться. Я бы убить тебя, но ты мать. Я не мочь тебя трогать. А ты оберегать меня и учить.

Мне по прежнему было ничего не понятно, но где-то на краю сознания картина стала обрисовываться. Наверное, подсказкой послужил тон, который вполне удачно заменял слово «ничтожество» в конце каждого предложения.

Видимо, у Беаров какие-то сложные обряды при рождении, частью которых мне посчастливилось стать. И тот плевок на самом деле предназначался ее родной матери. И уж точно он не заставил бы матку Беров валяться два дня в отключке.

Да уж, перспективы одновременно и пугают, и завораживают.

Размышляя об этом, я уже наполнил водой ячейку и, закинув в нее уже испытанный нож, принялся кипятить воду. Юная самка Беаров, повинуясь моей просьбе, сгрузила в воду тело ящера.

Решив не тратить время даром, я начал раздеваться в надежде смыть с себя грязь в озерной воде.

— Ты знаешь, где твоя мать? — скрепя сердце спросил я.

— Мать ушла. Дочь тоже должна была уйти, но осталась. Неподготовленная, неправильная, с неправильной матерью. — ее щупальца затрепетали, а полупрозрачные тентакли вдруг стали увеличиваться в объеме и длине. — Я слабая, я не умею, как стать матерью. Я должна уйти, но не уйду.

Я судорожно сглотнул. Волны переживаний, горечи, страха и обреченности разрывали меня изнутри. Кроме всего прочего, я чувствовал с ее стороны явное презрение ко мне.

Мне вдруг вспомнились слова моей матери. В период, когда каждый превращается в тяжелого подростка и треплет нервы родителям, слишком много лишних слов витает в воздухе. Она сказала так: «Я помню, когда ты бегал совсем маленький и с любовью смотрел на меня. Теперь смотришь с презрением. Это чудовищно и невыносимо. Вспомни этот день, когда на тебя так будут смотреть твои дети. «После она расплакалась. Знала бы она, какой интересный получился каламбур.

Мама. До меня только сейчас дошло, что она уже очень давно умерла. Похоже, химия, отключающая лишние переживания, выветрилась.

Собрав всю волю, я быстро взял себя в руки.

Я всегда считал себя представителем той породы людей, которые по-настоящему умеют это делать. Ну, брать себя в руки и идти дальше. Многие могут этим бахвалиться, выглядеть круто и альфа-самцово. Но как показывает практика, обычно именно спокойные невзрачные пареньки в моменты локального армагедона способны идти дальше, не обращая внимания ни на что. В частности, на слова крутых достигаторов, что, мол, все пропало и невозможно.

Возможно все, пока не остановился.

Не скажу, что я невзрачный, но я всегда иду вперед, насколько бы большой тупостью это не выглядело со стороны. Главное результат.

Вот, порассуждал про себя, и сразу стало легче. Это у меня такой способ эмоциональной реабилитации. Сначала дать себе пару секунд погрустить, а потом схватить себя за самые мужественные места, набрать полную грудь воздуха и, выдвинув челюсть вперед, идти дальше воевать.