Рассуждая так, Михаил вышел из «крейсера» и, поспешно нырнув в пролом, выскочил к автобусной остановке.
Наташкина тетка, Лукинична, жила в центре города, на берегу реки. Старый бревенчатый домик с резными наличниками и облезлыми ставнями был зажат между бетонными пятиэтажками. Открыла ему Лукинична. Скользнув по нему безразличным взглядом, она укрылась в своей боковушке. Наташа сразу скомандовала:
— Михаил, сядь на диван. Не помни выкройки.
По всей комнате будто вихрем были разнесены клочья цветастого ситца.
— Сарафан шью, — похвасталась Наташа.
Она долго возилась на кухне, и за это время Веснин успел вспомнить всю недолгую историю их знакомства.
В начале прошлой осени Миша приехал в полк и в первый выходной отправился обследовать город. По крутому спуску он сходил к реке, когда его обогнала девушка, одетая не по сезону легко, в открытом платье и с полотенцем через плечо. Ноги у нее стройные, с полными загорелыми икрами, сильные. На ходу она сбросила туфли, потом обернулась и с улыбкой крикнула;
— Нырнем!
— Что-то не хочется.
— Скажите, что струсили. А еще лейтенант.
— Полотенца нет.
— Пожертвую половину — на бедность.
Плавала она неважно, больше бултыхалась и карабкалась по-собачьи. И визжала. Пришлось раздеться и выдать стометровку приличным брассом. От полотенца Миша отказался, вытерся майкой и отвернулся, когда девушка, набросив на смуглое тело платье, стала стягивать мокрый купальник.
Наташа согласилась встретиться вечером и сходить в кино. А на другой день, зайдя по делам в штаб полка, Веснин, к удивлению и радости, увидел ее за пишущей машинкой. Она поздоровалась с ним, как со старым приятелем, вызвав иронический взгляд начштаба.
С Наташкой было хорошо. И в Доме офицеров, и в кино, и в театре она держалась просто и естественно, говорила охотно и весело. Только она оказалась какой-то непостоянной. То собиралась в механический техникум, то в институт на филологический факультет, то в педучилище на дошкольное отделение — воспитывать подрастающее поколение. Да вот еще ее встречи с Кульчинским…
Дотошный и ревнивый Михаил решил ее строго проверить. Проверку он обдумал и составил на этот предмет, так сказать, личный план, наподобие тех, что составляют при осмотре самолетов. Цель проверки состояла в том, чтобы досконально узнать, чем она живет и дышит. Подозрительность? Пусть думают что хотят.
Он приходил к Наташе утром, в полдень, после обеда и перед ужином. Наташа сидела в своей шести метровке, в углу «крейсера», то читала книжку, по большей части приключенческую, то штудировала учебник. Зубрит. Однажды он постучался к ней во втором часу ночи, Наташа открыла и даже не удивилась.
— Это ты, Мишка? Заходи.
Он произнес заранее приготовленную фразу:
— Кажется, тетрадку у тебя забыл. Там конспект для политзанятий. Утром проводить.
— Посмотри, Не помнишь, куда положил?
Когда на горизонте появился Кульчинский — а он стал проявлять особое внимание к Наташе весной, — Михаил забыл про свои проверки. Тут уж было не до них…
Наташа вынырнула из кухни, быстро скрутила свои лоскутки, обмотала их газетой и швырнула на тумбочку.
— Давай обедать.
Полетели из буфета на стол тарелки, ложки, вилки. Она заботливо стала угощать Мишу, пододвигая ему то хлеб, то пирожки — «тетка — мастерица печь».
И что-то она такая заботливая? Жалеет? Все знает. И как не знать, когда штабные бумаги печатает. И Миша внутренне сжался. Наташа словно не замечала его скованности, щебетала о пустяках.
Еще не кончили обедать, как в прихожей задребезжал звонок. А через минуту в комнату вошел Кульчинский, облаченный в белую нейлоновую рубашку и светлые брюки, наглаженные по стрелкам до ножевой остроты. За лейтенантом стояла сияющая Лукинична.
— Вот, касатка, и дорогой гость к тебе, — К летчику Лукинична была явно расположена.
— Здравствуй, Ната.
— Здравия желаю, — Наташа приставила ладошку к виску.
— Э, да тут уже меня опередили, — Кульчинский заметил Веснина. — Салют труженикам аэродрома. Борцам за безаварийные полеты!
Миша промолчал. В приветствии старшего лейтенанта был намек.
— Вот что, Наточка, я на минутку. Есть деловое предложение. У меня два билета. В Дом офицеров. Концерт. Ну, как?
— Спасибо, Костя, — сердечно проговорила Наташа, — Но видишь ли я… я уже приглашена. Миша билеты в оперу взял… На что, Михаил?
Этого Веснин не ожидал. У него вытянулось лицо. И чего это она придумала? Никаких у него билетов нет.
— На-а балет! — выпалил он.
— Вот видишь.
Кульчинский пожал плечами, резко повернулся:
— На нет суда нет. Не буду мешать.
— Что ты. Костя, сядь покушай.
— Спасибо, я уже скушал,
Кульчинский сделал рукой прощальный жест и направился к выходу. В коридоре прогромыхали шаги Лукиничны. Хлопнула дверь.
Наташа быстро убрала со стола. Она лукаво улыбалась.
Ишь ты, как легко и ловко отказалась она от приглашения лейтенанта. Мигом придумала какие-то несуществующие театральные билеты. Зачем это? Может, женское кокетство? Пусть Кульчинский знает, что у него есть счастливый соперник? И в этой игре он, Веснин, так, приманка, пешка…
Пуще всего Миша боялся показаться смешным. Вчерашняя обида соединилась вот с этой, свежей. Он не салага, и нечего с ним в игрушки играть. Он еще себя покажет. Жгучий комок подкатил к самому горлу.
— Ты вот что, — сказал он с хрипотцой в голосе, — ты вот… Да брось ты эти чашки… Ты мной прикрываешься, да?
Он этого не хотел, но не мог остановиться, и, уже понимая, что несправедлив, более того, глуп, он нес и нес обидную чепуху.
— Я знаю… ты только так ко мне… для виду. А с ним ты встречаешься…
Он этого не хотел. Куда девалась Наташина веселость. Миша видел, как затряслись ее худенькие плечи, она уткнулась в занавеску и заплакала горячо, всхлипывая и постанывая. Миша не знал, что делать. Он ходил по комнате, не решаясь подойти к Наташе. От приступа гнева не осталось и следа, были только беспомощность и стыд.
Через несколько минут он тронул ее за плечо, потом неловко погладил по голове.
— Ты… ты… — сквозь слезы сказала она, — я знала… у тебя… ЧП, я хотела лучше, а ты, ты…
Так он и не успокоил ее, хотя просидел до позднего вечера, Она не выгоняла его, но и не мирилась. Когда, растерянный, он выбежал на улицу, уже стемнело. На реке зажглись, закачались на свежей волне бакены. Михаил вспомнил, что последний автобус давно ушел, а на такси у него нет денег. «Вот и проверил Наташку, дурак», — подумал он и пошагал, стуча и скрипя сапогами по крутой улице.
До военного городка оставались пустяки — километров двадцать.
Понедельник
«Слева, за плексигласом фонаря, виднелось все в маслянистых каплях пота лицо Судейкина. Он улыбнулся, кивнул головой. Быстро убрал стремянку. Я провел рукой по холодноватой кислородной маске, коснулся мягкого хрома куртки. Так, для порядка… — Виктор Додонов вспоминал свой субботний, неудачный полет. Секунда за секундой… — Вот и двигатель запущен. Плавная тряска машины передается телу. Гляжу перед собой. Подмигнул кошачьим глазом светофор: давай, мол, не тушуйся…
— Вам взлет разрешаю, — это голос руководителя полетов. Что ж, начали! Истребитель приемисто взял разбег. Слились в сплошную линию ограничительные огни полосы. Самолет оторвался от бетонки и как будто повис в воздухе. Чистый обман: указатель скорости и высотомер говорят правду: я мчусь вперед и выше.
Убрал шасси, закрылки. Перед глазами непроницаемый мрак. Хочется хоть на секунду взглянуть в сторону. Знаю, что там, а все-таки тянет. Посмотрел: словно кто- то далеко и широко разбросал уголь огромного костра — это светятся юродские огни. Высотомер отсчитывает километры: один, два… Успевай следить.
— Вам курс, — ага, заговорил штурман наведения. Так. Цель обнаружена на курсе… Знаю ведь, что где-то там летит свой брат, однополчанин, но сейчас думаю о нем, как о чужом, коротко: «цель». Звучит, как «враг».
Дал форсаж. Вовсю закрутился указатель скорости. Эх, Витя, не увлекайся, смотри за приборами, не забывай о распределении внимания.
И все же не могу удержаться, поднимаю глаза кверху. Надо мной опрокинута огромная сказочная чаша, наполненная до краев пышно взбитыми облаками. Где еще увидишь такие необыкновенные, фантастические краски: от бледно-оранжевой и голубовато-изумрудной по краям гигантской чаши до густо-сиреневой и темно-лиловой — на ее вершине.
Опять голос штурмана. Он — мой царь и бог. Ему на земле, у локатора, открыты все карты. Штурман уточняет курс. Далеко, оказывается, забрался мой соперник. Ничего. Вот увижу светлую метку на экране бортового локатора, тогда уж я его возьму в оборот, атакую красиво, с задней полусферы…
Бросаю взгляд на экран локатора. Пока он девственно чист.
Теперь я выше облаков. Откуда-то снизу выкатывается желтая лунища. Все кругом осветилось ее мягким, спокойным светом. Вместо ярких красок — одна светлосерая. И подо мною будто снежная равнина, бескрайняя, безлюдная. Наверное, именно так должны выглядеть холодные пустыни Антарктиды.
Позволяю себе вольность. Погружаю самолет в облака, оставляю на их поверхности только фонарь. Скольжу по снежной пустыне. Вот где чувствуешь скорость!
Однако, где же цель? В ушах верещит далекий голос штурмана «Посмотри справа… Посмотри справа». Вот тебе и Антарктида, вот тебе и скорость! Зазевался. Светлая метка от цели скользит по самому краешку экрана. Пытаюсь вогнать ее в центр. Дразнит, не дается. И вовсе исчезает. Цель круто сманеврировала. Ну погоди, найду, догоню, перехвачу. И луна-союзница поможет. Верчу головой. Вглядываюсь в мутно-белую даль. Ни- че-го…
Сколько длилась погоня? Азарт стер всякое представление о времени. В наушниках шлемофона только трески и хрипы. Пропал голос штурмана.
Тогда я взглянул на указатель горючего. Его осталось…»
— Станови-ись! — раздалась команда, прервав воспоминания Додонова.