Исчезло небо, облачная равнина, светящиеся приборы в кабине истребителя. Перед глазами Виктора всплыл серый угол казармы, фигуры в зеленых рубашках и галстуках, в защитных гимнастерках. Додонов поднялся со скамейки, на которой сидел до команды на построение.
Да, наступил понедельник, от которого Виктор ничего хорошего не ждал. Подавленный, со смутной тревогой в сердце, он стал в строй.
— Шагом марш!
Додонов огляделся. На рассвете прошел короткий, бурный дождь. Словно нерадивая хозяйка, кое-как промыл дорогу, оставил мутные ручейки и лужицы, лепешки грязи. Ее направо и налево разбрызгивали машины, тащили на бетонный паркет летного поля. Строй сошел на обочину. Теперь сапоги не стучали об асфальт, а мягко шлепали.
В понедельник летают редко. Такой обычай сложился давно. В этот день техники и механики заняты профилактикой; осматривают самолеты и двигатели, а летчики корпят над учебниками, наставлениями и инструкциями. К тому же, что ни говори, а понедельник — день тяжелый, и после воскресного отдыха не всем возможно подниматься в воздух, иным — даже противопоказано…
Виктор прошагал сотню-другую метров по шоссейке, и на душе полегчало. Появились знакомые маленькие заботы — как бы не потерять равнение, не сбиться с ноги. И дыхание установилось одно с соседями. Так бы и идти, идти в строю.
Только в учебном корпусе, в большом прохладном классе, когда началась предварительная подготовка к полетам, беспокойство вновь овладело Виктором. В плановой таблице, которую внятно читал командир эскадрильи, наряду с другими, стояла и фамилия Додонова. Комэска запнулся на ней, поглядел в потолок, будто там что-то написано. Летчики, сидевшие спереди и по сторонам, повернулись и посмотрели на Виктора. Конечно, сочувственно.
Принесли и раздали полетные карты. Стали изучать район предстоящих занятий. Класс расцветился яркими красками. Стало веселее. Тут Виктор услышал с заднего ряда чей-то шепоток:
— Додонову еще добавьте листы — до Северного полюса.
Острят, черти. Действительно, далеконько его тогда унесло. Постучало сердчишко, пока на остатках керосина тащился на аэродром. И уж садиться пришлось как придется, даже с бетонки съехал… Классика! Пять с плюсом. А может, ничего плохого и не будет. Вон ребята еще подсмеиваются над ним.
Но плохое не заставило себя долго ждать. Вбежал начальник штаба. Развязал тесемки папки, перетасовал бумаги. Хриплым голосом невыспавшегося, захлопотанного человека — так во всяком случае показалось Додонову — стал читать документы, поступившие сверху, и приказы по части. «Проверить», «Обратить внимание», «Указать».
Последним майор прочел самый свежий, видимо, только что подписанный приказ по полку. В нем было два пункта.
Первый — объявить благодарность старшему лейтенанту Кульчинскому К. П. за грамотные действия в полете.
Все повернули головы в сторону Костьки. Он сидел в последнем ряду, скромно потупив глаза.
Второй пункт — снять дознание с техиик-лейтенанта Веснина М. И. в связи с непроизвольным сбросом фонаря во время полета.
— К сведению, — вставил начштаба. — Веснин сегодня опоздал на обслуживание техники.
Начштаба подумал и добавил:
— Раз-гиль-дяй,
Майор сообщил, что командир принял решение за вторую предпосылку к летному происшествию отстранить от полетов лейтенанта Додонова Виктора Павловича. Срок не назначил.
Правильно говорил Костька, да и он, Виктор, ничего иного не ожидал. Только так, чуть-чуть надеялся неизвестно на что. А теперь ясней ясного: от-стра-нить!
Никто не обернулся. Промолчали.
Начальник штаба удалился. Занятия продолжались. Виктор сидел у всех на виду, за первым столом. Слушал, что говорили штурман, командир эскадрильи и, собственно, ничего не слышал. Цветастая полетная карта, склеенная из многих листов, с густо-зелеными массивами лесов, голубыми разливами озер и рек, редкими жилками дорог расплывалась перед глазами.
На первом перекуре Додонов ушел из учебного корпуса.
Тени низких облаков ползли по стоянке. Машины потемнели, как замутненные дыханием зеркала. Плотные, мускулистые тела истребителей были устремлены к летному полю. Откинутые назад, косо срезанные крылья придавали им сходство с пловцами, готовыми броситься в воду.
Самолеты были совершенно одинаковы — вплоть до расположения заклепок. И все же Виктор, даже не взглянув на бортовой номер, сразу отличил среди них «девятку». Как? Спроси его — он и сам не скажет.
Додонов сошел с рулежной дорожки на примятую влажную траву и со стороны оглядел «девятку». Сейчас у нее рабочий вид. Наверное потому, что с нее сняты ярко-красные заглушки. Обнаженное заднее сопло изнутри чернело, как печная труба.
К борту была прислонена лесенка-стремянка, и на ней стояли четыре ноги в сапогах: две в неуклюжих яловых, две — в остроносых хромовых. Фигур техников Виктор не видел: их заслонял фюзеляж «восьмерки» Кульчинского.
С кем же это Пров Васильевич колдует у машины, чьи это хромачи торчат? Не иначе как Мишки Веснина. Значит, он все же припожаловал на стоянку. И зачем он понадобился Судейкину? Обычно тот обходится без ассистента.
Додонов представил себе, как Пров Васильевич медленно, по строго намеченному маршруту обходит самолет. Он начинает свою «кругосветку» от переднего сопла и движется по-черепашьи, ощупывая заклепки, заглядывая в лючки, иногда подсвечивая переносной лампой. Копун и педант, он как многие старые техники, болезненно любит порядок в ящике с инструментами и ворчливо ругается, когда кто-нибудь берет без спросу его ключ или плоскогубцы.
Додонов подошел поближе и увидел, что оба техника, Судейкин и Веснин, склонились над полураскрытым фонарем кабины. Стоять на стремянке вдвоем было неудобно. Можно бы одному залезть на крыло. Как бы не так! Разве Пров Васильевич разрешит забраться на плоскость в сапогах!
Теперь Додонов отчетливо слышал голоса.
— Ну-ка, — тоном экзаменатора требовал Судейкин, — доложи мне, милый, устройство фонаря. Особо на креплениях остановись.
— Что же вы мне, Пров Васильевич, проверку устраиваете? Не хуже вас знаю. Училище по первому разряду кончал.
— А я в училищах не бывал.
— Нашли чем хвастаться. Вот двадцать лет и таскаете водило.
— Двадцать два, между прочим.
— И уже старший лейтенант,
— Ишь ты, звездочки считаешь. Так вот для тебя, Миша, я давно генерал.
— Ну-у?
— Вот те и ну. Когда я «чайке» пропеллер крутил, ты еще под столом по-пластунски ползал. «От винта! — Есть от винта». Ты поди таких команд и не слышал. «Лавочкину» я хвост заносил, даже заграничную «кобру» обслуживал. В войну звания быстрей шли. Четыре месяца набежало, живой, — подавай новый чин. Я бы мог к сорок пятому до капитана, а то и до майора дотянуть. После войны реактивные поступили. С первой партией кто в полку поздоровался? Я. За это не грех и звание досрочно присвоить. Считай, к сорок восьмому — подполковник. Прибавь пять годиков на Крайнем Севере. Надо бы за это и в чинах повышать. Вот тебе и полковник. За то, что с тобой, академиком, мучаюсь, меньше генерала не возьму. Жаль, мне по штату такие звания не положены: всего-то я — старший лейтенант. А для тебя — генерал. Докладывай устройство фонаря!
Со школьным усердием Веснин отчеканивал название деталей. А Додонов думал: зачем все это, чего Пров Васильевич добивается? Верно, субботняя история ему покоя не дает и хочет он понять, на чем споткнулся Михаил. Да, влип Мишка, бедолага, как я. Слетевший в воздухе фонарь не скоро забудется. Взыскание снимут, но и через год и через два все летчики будут вспоминать: «Веснин? Это тот, у которого фонари на самолете не держатся?»
Между тем Судейкин продолжал строгий допрос:
— Какой зазор между роликом и направляющей?.. А ну, произведи осмотр практически. Не спеши в Лемеши.
Техники не оборачивались и Додонова, конечно, не замечали, Виктору стало неловко: «Подсматриваю и подслушиваю. Надо уйти».
Только это подумал, как Веснин, неуклюже повернувшись, свалился со стремянки. Потирая ушибленное колено, Михаил оглянулся: не заметил ли кто? Сердито взглянул на Додонова:
— А чего не на занятиях?
— Тебя пришел проведать.
Судейкин степенно спустился с лесенки, сказал, недобро усмехнувшись:
— Мы тут мал-мал копаемся.
Что-то он мигом переменился. Только шутил с Весниным, а тут сразу помрачнел, насупился. Чем это я ему помешал? Виктора обидела холодность техника. Может, он в нем, в Додонове, и летчика не признает, хозяина «девятки»? Знает, что отстранен от полетов.
Раздосадованный Додонов сказал «служебным» голосом:
— Товарищ старший техник-лейтенант, доложите состояние техники.
Подчеркнуто вытянувшись, Судейкин ответил:
— Товарищ лейтенант, самолет к вылету готов.
Виктор тут же пожалел о своей вспышке. Разве может Пров Васильевич, который днюет и ночует у его «девятки», в полет провожает последним, на земле встречает первым, вдруг за здорово живешь отказаться от него? Чепуха.
В чем же дело? Отчего Судейкин хмурится и пристально рассматривает свои старые, хорошо ухоженные сапоги?
— Пров Васильевич, — сказал Виктор смягчившись, уже своим, натуральным голосом, — разобрались, в чем ошибка Веснина?
— Нет. Не было никакой ошибки. Можешь так и передать своему дружку Кульчинскому. И парня, — Судейкин перешел на шепот, чтобы Михаил не слышал, — парня обижаем зря… То-то…
Пров Васильевич снова поднялся на стремянку и утащил за собой Веснина.
Додонов наблюдал за ними, за тем, как Судейкин, словно невзначай поправил фуражку на голове Мишки, и почему-то вспомнил историю с картузиком, которая приключилась в детстве.
…Как-то весной во втором «б» отменили последний урок: учительница заболела. Ребята с радостным ревом катились из школьных дверей. Домой Витька не пошел. Остался во дворе. Там было хорошо. У забора, где обрывался асфальт и кустилась молодая трава, Витька бросил потрепанный портфельчик.