У входа в «крейсер» Виктор встретил жену.
— Мы едем в город, — сказала Катя. — Сбрось доспехи, переоденься. Через полчаса автобус.
— А зачем?
— Надо.
— Протирать денежкам глазки? — повторил Виктор присловье тещи, которая считала, что дочь — известная мотовка и без толку транжирит летчицкий оклад зятя.
— Помалкивай. Тоже мне мужчина, лезет в денежные дела. Поехали.
Часа через полтора они оказались в центре города у освещенных витрин универсального магазина.
— Ты походи, а я у входа подожду, — сказал Виктор. Он страсть как не любил толкаться у прилавка.
— Нет. Ты мне нужен.
— Ладно.
Катя, лавируя в толпе, вспорхнула на третий этаж. Виктор понуро тащился сзади. Жена остановилась у отдела готового платья. На плечиках висели мужские костюмы.
— Вот, — сказала Катя, — покупаем.
— Мне?
— Кому же, Лешке, что ли?
— Чего бы ради.
— Мужчине твоих лет пора иметь выходной костюм.
— У меня военная форма есть.
— А на вечер, в театр?
— Пойду в мундире.
— Витенька, ты знаешь, как тебе пойдет черный костюм. Чудо!
Рыжеватая строгая девушка-продавщица прислушивалась к их пререканиям. Виктору стало неловко. Катя немедленно закрепила захваченные позиции:
— Будьте добры, покажите нам черный.
— Размер?
— Какой у тебя размер, муженек? Ага, не знаешь, привык к своим армейским ростовкам. А я вот знаю. Девушка, дайте сорок восьмой, первый рост.
Они зашли за ширму.
— Примеряй.
Черный однобортный пиджак сидел на Викторе, словно был сшит на заказ.
— Здорово, — похвалила себя Катя, — у меня глаз — алмаз. Одеваю мужа, как картинку. Заверните.
Обратную дорогу молчали. Виктор размышлял о неожиданной и казавшейся ему бессмысленной покупке. Какого дьявола Катька затеяла ее теперь, что хочет доказать? Утешить его игрушкой, как ребенка, или, так сказать, морально подготовить к возможному увольнению? Наверное, так. Сейчас заведет разговор о его математических способностях. И точно.
— Витьк, — сказала Катя, когда вышли из автобуса. — Сняли, да? Ну ладно. Па-адумаешь, большое дело. Я кончу свой библиотечный… И ты в институт пойдешь, а? На физмат.
«И ничего-то она не поняла, — заключил про себя Виктор. — Прожили почти два года, а она меня нисколечко не знает. Утешительница, бодрячка!»
А сказал с видимой покорностью:
— Почему в институт не пойти — пойду. На физмат. У меня ведь макушка двойная, ма-те-ма-ти-ческая!
Вторник
Трон был пуст. Король находился в пути. Но придворные готовились встретить его в любую минуту. Удостоились этой чести только избранные, самые важные и нужные. Они чинно сидели в маленьком и светлом тронном зале и, изредка перебрасываясь словами, преданно и зорко поглядывали на вход, откуда должен был показаться их повелитель…
Виктор улыбнулся — сравнение показалось ему забавным. Уж очень торжественно выглядело кресло руководителя полетов. К нему никто не подходил и не прикасался. Ну, трон, ни дать ни взять… А в число придворных он включил очкастого синоптика, колдовавшего над испещренной изобарами картой погоды, деловитого штурмана в кожаной куртке, мечтательно-задумчивого планшетиста и солдата-хронометриста, важного и сосредоточенного, как летописец.
Комната, где они восседали, даже в этот пасмурный день была светлой. Широкие, во всю стену, окна, щедро пропускали каждый пробившийся сквозь облака солнечный лучик. Это помещение занимало второй этаж стартового командного пункта, выкрашенного, как шахматная доска, черно-белыми клетками. Они резко выделялись на сером фоне летного поля и были видны издалека. При посадке в ясную погоду пилот всегда успевал схватить взглядом этот шахматный домик. В воздухе Додонову приходилось принимать команды с СКП, докладывать о том, как протекает полет. Внутри стартового командного пункта Виктор бывал редко и всегда недолго. А вот сегодня он мог вдосталь налюбоваться «тронным залом»…
Ни свет ни заря Виктора разбудил посыльный. Он передал приказание начальника штаба: лейтенант Додонов назначается дежурным по полетам. Это было вопреки правилам: состав наряда обычно определяется заранее и отдается в приказе по части за сутки до полетов. Неожиданное назначение показалось обидным. «Ясно, заменили: кого-нибудь послали на полеты, а Додонова, как находящегося не у дел, воткнули дежурить».
Однако он побежал к штабу и, получив признак власти — красную нарукавную повязку, прибыл на стартовый КП и забрался наверх.
Додонов не отказал себе в удовольствии поиронизировать, сравнив кресло руководителя полетов с троном, а самого его — с королем.
Но долго наблюдать и размышлять не пришлось. К стартовому КП подкатил газик, и из пего выпрыгнул полковник. Шагая через ступеньку, поднялся на второй этаж. На ходу кивнул головой Додонову.
Николаев сбросил кожанку, шлемофон, подшлемник. Взглянув, как в зеркало, в стекло, лежащее на столике, вынул расческу, тщательно причесал на ровный пробор свои негустые с легкой проседью волосы. Покойно устроился в кресле и огляделся, В руках у него оказался переносный микрофон.
— Синоптик, — сказал он строго.
Слушая доклад синоптика, полковник хмурился. Он только что летал на разведку погоды, сам прощупал воздушную обстановку и был не во всем согласен с оценкой синоптика. Полковник внес поправки, резко отвернулся к штурману. Суховато с ним поговорил.
«Король» был сердит.
Дальше наблюдать Виктору не удалось. Николаев внезапно повернулся к нему:
— Дежурный, на полосе нет порядка! Какие тут полеты! — Николаев негодующим жестом указал на дальний край бетонки. Виктор проследил за ним взглядом. Ну и ну. У самой посадочной зоны на травке мирно паслось стадо коров.
— Какая эго работа! — зарычал командир полка. — Сколько раз говорил, чтобы не давали пасти скот у аэродрома. Дежурный, гони их в мою голову…
Виктор выскочил на взлетно-посадочную полосу, прыгнул в «газик» командира и помчался на дальний край бетонки. Вот они, близко — бурые, белые, рыжие… Смачно жуют не тронутую косой траву. И пастуха не видно.
«Вот тебе и покоритель сияющих просторов, воздушный боец, — с горечью подумал Додонов. — Повоюй-ка ты, Витенька, с буренками».
С минуту он глядел, как коровы, помахивая хвостами, разгуливали у самой кромки бетона. Коренной горожанин, он вконец растерялся. Как их, проклятых, гнать-то? Бегать что ли за каждой, так сказать, подойти индивидуально? Или заорать на них диким голосом?
Техники и механики, стоящие поодаль, заметили его растерянность.
— Ха-ха-ха, кнута нет|
— Айда пастушок!
— Эй, друг, сметки не хватает. А сигнальные ракеты на что?
Впопыхах — ведь проклятущее стадо действительно задерживает начало полетов — он вбежал в домик посадочной зоны, схватил ракетницу и выпалил из нее. Вжик — сорвался зеленый огненный всплеск и пролетел над головами буренок. У них реакция замедленная. Закрутились, затоптались. Наконец-то, переваливаясь, отступили к лесу… Откуда-то появился запыхавшийся пастух и угнал нарушительниц летной дисциплины.
Додонов и минуты не побыл на СКП, как командир снова погнал его, теперь — на инженерно-командный пункт.
— Проверь, готова ли «тройка».
Можно ведь и по радио запросить, но полковник предпочитает личное общение: лучший вид связи.
Во второй зоне в очередь на заправку горючим и воздухом выстроились самолеты. Они стояли гуськом, один за другим, у каждого возился механик с заправочным пистолетом в руках, В кабинах машин сидели летчики: некогда вылезать — скоро на старт.
— Как «тройка»?
— Твоими молитвами.
— Давайте побыстрей, я помогу.
— Это дело. А то иной раз ваш брат у самолета похаживает да перчатками по голенищу похлопывает.
Галстук давил шею, на спине между лопатками струился пот, когда Виктор вновь добрался до шахматного домика.
Полковник, расправив плечи, сидел в своем вращающемся кресле и смотрел на старт, где стоял в готовности истребитель. Ровное рычание оглашало окрестности. За самолетом струилось красноватое колеблющееся марево.
— Вам взлет разрешаю, — мягко произнес полковник.
Истребитель промчался по бетонке и взмыл в воздух. Полковник проводил его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся в густом месиве облаков.
Он был красив в эту минуту, неуклюжий Иван Алексеевич. Брови величественно приподнялись, глаза заблестели. Микрофон он держал в руке властно, как скипетр.
Истребители стартовали через каждые пять-семь минут. Поднявшись в воздух, летчики докладывали по радио, что заняли свой эшелон, сообщали высоту, скорость, Это много раз проделывал и Додонов. Каждый разговор с руководителем занимал несколько секунд и, быть может, поэтому не западал в память. Сейчас же, выслушав десятки таких переговоров «воздух — земля», Виктор невольно отметил и речь Николаева, и его манеру держаться.
Он только что слышал хрипловатый, ворчливый голос Ивана Алексеевича. Обращаясь к синоптику, штурману, хронометристу, он делал им замечания, переспрашивал, нахмурив свои разномастные брови. Но вот он произносил фразу в микрофон — и тон его, лицо преображались. Брови поднимались, морщины разглаживались, а речь звучала ласково, певуче. Как в сказке, когда кузнец ловко перековывал голоса — злые становились добрыми.
Особенно мягко говорил полковник, когда руководил посадкой истребителя.
— Выпусти закрылочки, — напоминал он пилоту.
— Колесики, колесики не забудь, — говорил он другому летчику, употребляя «гражданское» словечко: колеса вместо шасси. Потом он и к тем, кто работал на СКП, обращался все ласковей и веселей, иногда озорничал, коверкал слова:
— Сколько у нас еропланов в воздухе? — спросил он солдата-хронометриста, отмечавшего в тетради все взлеты и посадки.
— И чего это на стоянке самолеты стоят зигзугом, — сказал, повернувшись к Додонову, — наведите порядочек.
И чем мягче он говорил, тем больше росла его власть, тем охотнее выполнялись его указания. Постепенно вокруг него образовалась атмосфера дружной и чуткой готовности. Достаточно слова, взгляда, чтобы понять, помчаться, немедленно и точно выполнить приказание. Вскоре Виктор почувствовал, что и его захлестнула эта веселая волна.