ие новое закупят, и единороги по коридорам больниц бегать начнут.
Телефон зазвонил. Мама. Телепатия, что ли?
— Линочка, ты слышала про курсы? Танина дочка закончила курсы по нэйл-дизайну, теперь свой салон открывает!
Нэйл-дизайн. Серьезно? Я одиннадцать лет училась спасать жизни, а успешная Танина дочка рисует цветочки на ногтях.
— Мам, меня сократили, — выпалила я.
Молчание. Секунд пять. Рекорд.
— Ну наконец-то! — выдохнула мама. — Теперь ты найдешь нормальную работу! И мужа! И детей родишь! Тебе уже тридцать два, между прочим!
— Спасибо за напоминание, мам. Я как раз начала забывать, сколько мне лет.
— Не ерничай! Это шанс начать новую жизнь! Вот Танина дочка…
Я отключилась. Мама продолжала что-то говорить про перспективы и новые возможности, но я уже не слушала. Нормальную работу. А что, спасать жизни — это ненормально? Впрочем, за такую зарплату — действительно ненормально.
Домой я добралась к десяти. Барсик встретил меня возмущенным мяуканьем — ужин задерживался.
— Все, Барсик, — сказала я, насыпая ему корм. — Твоя хозяйка официально безработная. Будем экономить. Может, на сухой корм перейдешь?
Кот посмотрел на меня так, что стало ясно — скорее я перейду на сухой корм, чем он откажется от своих паштетов.
Я открыла ноутбук и полезла на сайты с вакансиями. Медсестра — пятнадцать тысяч. Медсестра — восемнадцать тысяч. Медсестра процедурного кабинета — двадцать тысяч, опыт работы от пятнадцати лет. Супер.
А вот менеджер по продажам — от пятидесяти тысяч. Без опыта. SMM-специалист — от сорока. Обучение за счет компании. Таргетолог — от шестидесяти. Что такое таргетолог, я не знала, но за шестьдесят тысяч была готова выяснить.
Я закрыла ноутбук. Может, мама права? Может, пора завязывать с этой медициной? В конце концов, сколько можно биться головой о стену системы здравоохранения?
Дождь начался в конце дня. Конечно. Идеальное завершение идеального дня. Зонт я, естественно, забыла дома — он мирно стоял в прихожей, абсолютно сухой и бесполезный.
Я побежала к метро, но через квартал поняла, что промокну насквозь. Старенький антикварный магазинчик на углу манил теплым светом из окна. «Древности и курьезы» — гласила вывеска, написанная таким витиеватым шрифтом, что прочитать удалось только с третьей попытки.
Дверь открылась с мелодичным звоном колокольчиков. Внутри пахло старой бумагой, пылью и чем-то еще — уютным и забытым, как детство у бабушки.
— Укрываетесь от дождя? — спросил пожилой мужчина за прилавком. Выглядел он так, словно сам был антиквариатом — бархатный жилет, карманные часы на цепочке, очки в золотой оправе.
— Да, извините, я просто…
— Не извиняйтесь. Дождь — лучший поставщик клиентов для букинистов. Осмотритесь, может, что-то заинтересует.
Я кивнула и пошла вдоль полок. Старые книги, потускневшие картины в тяжелых рамах, фарфоровые статуэтки, которые моя бабушка назвала бы «пылесборниками». И вдруг…
Книга лежала в дальнем углу, почти спрятанная за стопкой атласов. Темно-коричневая кожаная обложка, потертые золотые буквы: «De Herbis et Curationibus». Мой институтский курс латыни еще не совсем выветрился из головы — «О травах и исцелениях».
Я взяла книгу в руки. Тяжелая. Пахла стариной и чем-то травяным — будто кто-то хранил между страниц засушенные растения. Открыла наугад: рукописный текст, удивительно четкий для такой древности, и рисунки — анатомические схемы вперемешку с изображениями растений.
— А, вы нашли мою загадку, — продавец подошел бесшумно, как кот. — Никто не может определить точный возраст этой книги. Предположительно, пятнадцатый век, но экспертиза показывает странные результаты.
— Сколько? — спросила я, сама не зная зачем. Последние деньги тратить на старую книгу — это даже для меня слишком.
— Для вас — триста рублей.
Я уставилась на него. Книга явно стоила в сотни раз больше, если она действительно такая старая.
— Это какая-то подделка?
— О нет. Просто… — он задумался, подбирая слова. — Некоторые вещи сами выбирают своих владельцев. Эта книга лежит здесь уже три года. Сотни людей проходили мимо, некоторые даже брали в руки. Но никто не спрашивал о цене. Кроме вас.
Бред какой-то. Но я полезла за кошельком. Триста рублей — это три поездки на метро или один обед. Но что-то в этой книге… Может, то, как идеально ложились страницы под пальцами. Может, знакомые латинские термины, напоминавшие о временах, когда я еще верила, что медицина — это призвание. А может, просто хотелось сделать хоть что-то нерациональное в этот день тотальной рациональности и оптимизации.
— Берите, — продавец завернул книгу в крафтовую бумагу. — И еще… будьте осторожны с ней. Старинные медицинские трактаты иногда содержат не только рецепты.
— В смысле?
Но он уже отвернулся, занявшись какими-то бумагами. Разговор окончен.
Дождь кончился, пока я ехала домой. Книга лежала в сумке и грела бок — не метафорически, а буквально. Странно. Может, от тепла моего тела нагрелась? Хотя в вагоне метро было прохладно.
Барсик встретил меня подозрительным взглядом. Он всегда чувствовал, когда я приносила что-то новое. Особенно если это «что-то» потенциально могло занять его место на диване.
— Не переживай, — сказала я, доставая книгу. — Это не конкурент. Просто старая книжка.
Кот подошел, обнюхал сверток и зашипел. Серьезно? Мой кот, который спокойно относился к пьяным соседям, орущим за стеной, шипел на книгу?
— Ты чего?
Барсик отошел к двери и уставился на меня. В его глазах читалось явное неодобрение. Будто хотел сказать: «Хозяйка, ты совсем с ума сошла? Мало тебе сегодняшних проблем?»
Я развернула книгу и положила на стол. При свете настольной лампы она выглядела еще более древней. Корешок потрескался, но держался крепко. Застежки — две бронзовые защелки — открылись с тихим щелчком.
Первая страница. Текст на латыни, написанный от руки с завитушками и украшениями. «Qui quaerit sanitatem, inveniet veritatem.» Кто ищет здоровье, найдет истину. Философненько.
Я листала дальше. Рецепты, описания болезней, рисунки трав. Некоторые названия были знакомы — Belladonna, Digitalis, Papaver. Белладонна, наперстянка, мак. Серьезные вещества, между прочим. Не ромашка с мятой.
А потом я наткнулась на странную главу. «De Transitibus Inter Mundos» — «О переходах между мирами». Что за эзотерика?
Текст был другим — мельче, плотнее, будто автор торопился записать что-то важное:
«Si quis cupiat iter facere inter mundos, sapientiam portare debet, non gladium. Medicus verus non solum corpus curat, sed etiam animam mundi. In momento maximae desperationis, cum scientia moderna deficit et antiqua sapientia vocatur, porta aperitur.»
Я переводила медленно, вспоминая полузабытую латынь: «Если кто желает путешествовать между мирами, должен нести мудрость, а не меч. Истинный врач лечит не только тело, но и душу мира. В момент величайшего отчаяния, когда современное знание подводит, а древняя мудрость взывает, врата открываются.»
Бред. Красивый, поэтичный, но бред. Хотя про величайшее отчаяние — в точку. Если потеря работы не отчаяние, то что тогда?
Я потерла глаза. Устала. День был долгий и поганый. Текст начал расплываться. Нужно идти спать, а то завтра… А что завтра? Будильник можно не заводить. Работы больше нет.
Но читать хотелось. Затягивало. Я переворачивала страницу за страницей, разбирая латынь все медленнее. Веки тяжелели. Книга становилась теплее — или мне казалось?
И вдруг запахло травами. Явственно так — мята, чабрец, что-то горьковатое, полынь, наверное. Но откуда? Окна закрыты, никаких трав у меня дома отродясь не было, если не считать засохший фикус на подоконнике.
— Барсик, ты чего это… — я обернулась.
Кот стоял в дверном проеме, вздыбленный, как на картинке из детской книжки. Смотрел на меня и жалобно мяукал.
— Да что с тобой?
Попыталась встать, но ноги не слушались. Тяжелые, ватные. Голова кружилась. Может, отравление? Но я же только чай пила и сэндвич…
Комната поплыла. Нет, это я плыву. Или падаю? Книга выскользнула из рук, но я не услышала, как она упала. Потому что падала сама. Медленно, будто в воде. Или во сне.
Последнее, что я увидела — желтые глаза Барсика. Грустные и понимающие. Будто он знал что-то, чего не знала я.
А потом стало темно. И тихо. И спокойно.
Так спокойно, как не было уже очень, очень давно.
Глава 2Незнакомое утро
Первое, что я поняла, проснувшись, — тишина была неправильной.
В Москве не бывает такой тишины. Даже в четыре утра где-то гудят машины, кто-то ругается под окнами, сосед сверху двигает мебель (почему именно ночью, остается загадкой вселенной). А тут — тишина. Только птицы щебечут. Птицы! Когда я последний раз слышала птиц утром? В детстве у бабушки в деревне?
Второе открытие — матрас подо мной колется. Я что, на сене сплю? Открыла глаза. Точно. Сено. В мешке из грубой ткани, но все равно сено. И пахнет соответственно — травой, деревом и чем-то еще, незнакомым, но не неприятным.
— Какого черта… — начала я и осеклась.
Голос. Это был не мой голос. Выше, мягче, моложе. Я попыталась сесть — резко, как делала всегда, когда срабатывал будильник. Тело не послушалось. Точнее, послушалось, но как-то не так. Будто я пыталась управлять чужой машиной — вроде все педали на месте, но реагируют иначе.
Руки. Я подняла руки к лицу. Тонкие пальцы, никаких следов от постоянного мытья хлоркой. Ногти… под ногтями земля. Я, которая маниакально следила за чистотой рук (профессиональная деформация, знаете ли), смотрела на грязь под ногтями.
И мозоли. Но не те, к которым я привыкла — от шприцов и капельниц. Эти были от чего-то другого. От работы с землей? Растениями?
Комната. Деревянная, маленькая, с одним окошком, затянутым… это что, бычий пузырь вместо стекла? Серьезно? Грубая деревянная мебель — кровать, на которой я лежала, сундук в углу, стол с глиняным кувшином. И травы. Везде пучки сушеных трав под потолком.