Меня гложет твоя совесть, у меня болит твоя жалость, я люблю тебя твоей же отраженной любовью… И ничего не могу с этим поделать. Ни-че-го, — с горечью произнесла она. — Каждый раз, когда ты игнорируешь очередную грозящую тебе смертельную опасность, — заглядываешь в пропасть, стоя на ненадежном карнизе, ныряешь в кишащую акулами лагуну, устраиваешься на ночевку под старыми, готовыми рухнуть от любого вздоха каменными развалинами, — мое сердце замирает от ужаса, что я могла не успеть. И когда-нибудь так оно и будет. И мир, наше детище, наше создание, погибнет вместе с тобой.
Два года или двадцать тысяч лет я искала выход из этого замкнутого круга, круга веры и любви. И все-таки нашла его. Ты не веришь моим словам. Но сможешь поверить, когда они будут подкреплены моей смертью. И тогда, может быть, ты сможешь возродить свою любовь и станешь хранителем этого мира. А даже если и нет — той жажды жизни, которую ты заберешь у меня, должно хватить, чтобы унять твою тягу к смерти. Да и мое бессмертие и могущество, которое ты получишь вместе со всем остальным, должно затруднить тебе попытки самоубийства. По крайней мере, подобные «случайности» вроде падения со скалы тебя убить не смогут.
Все. Я готова. Рази.
Эльга закончила свою пламенную речь и, выпрямившись, замерла, зажмурившись и даже не дыша. Для нее, как и для любого из демиургов, привыкших в любой ситуации превыше всего ценить собственную жизнь, подобная неподвижность явно стоила больших усилий. Сейчас, когда все ее инстинкты отчаянно требовали немедленного отступления, бегства, телепортации куда-нибудь подальше, сохранение подобной, пусть несколько напряженной и неестественной, неподвижности явно было немалой заслугой.
Несколько секунд, наверняка показавшихся ей вечностью, я также сохранял неподвижность, занятый размышлениями. Предложение Эльги было соблазнительно. Очень соблазнительно. Ее чувства, ее жизнелюбие… Да, они были способны хотя бы частично заполнить терзающую меня пустоту и послужить тем семенем, тем плодородным субстратом, который позволил бы мне возродить свою душу. Но… Что потом? Если я все же смогу взрастить любовь, а Эльги уже не будет? Возродить совесть — чтоб вечно терзаться? И даже не иметь возможности погибнуть, случайно сорвавшись с какой-нибудь горы?
Нет, наверно, я бы все же принял ее предложение, если бы в этот момент передо мной не замаячил иной, пусть слабый, ненадежный, но все же более приемлемый выход. А если даже он и окажется обманкой, то что ж… Всегда можно будет вновь вернуться к ее предложению.
Со вздохом я опустил руку, втягивая пустоту в свое тело. Почуяв исчезновение угрозы, Эльга открыла глаза, с недоверчивой надеждой всматриваясь в мое лицо и не понимая причин моего поступка. Я же молчал, вглядываясь в себя и все более и более радуясь, что не поддался на соблазн простого решения. Тоненький, хрупкий, но тем не менее, несомненно, живой росток доверия медленно поднимался над выжженным полем моей души.
Это ведь так просто. Пустота — она ведь тоже живая. Ложь, предательство, обман — вот питательный субстрат, на котором она растет и плодоносит. И тот клочок пустоты, что я держал у ее сердца, почуяв малейший обман, малейшую недоговоренность в словах созидательницы, не упустил бы возможности немного подрасти. А увеличившись, неминуемо соприкоснулся бы с находившейся от него на расстоянии вздоха Эльгой и не остановился бы, пока не поглотил бы ее полностью. Но этого не произошло. А значит, она не лгала. И это давало шанс. А шанс в таком положении — это много. Очень, очень много.
Похоже, Эльга тоже заметила происходящие перемены. Робкая улыбка появилась на ее губах.
— Ты все же поверил мне? Поверил? Смог? — со страхом и надеждой спросила она, вглядываясь в мое лицо.
Я кивнул ей в ответ, и она буквально вспыхнула от счастья. Наползшая на солнце небольшая тучка исчезла в мгновение ока, на сияющих золотом осенней листвы деревьях распустились цветы и оглушительно заголосили невесть откуда налетевшие соловьи.
Я недовольно поморщился, и гомон немедленно стих.
— Это всего лишь небольшое, очень слабое и легкоуязвимое доверие, — предупредил я разошедшуюся созидательницу. — Ничего большего.
— Я понимаю, — серьезно кивнула она. — Я буду очень осторожна и ничем его не нарушу. Только, Дэн, раз ты стал мне хоть чуть-чуть доверять, можно я тебя спрошу?
Я кивнул, наслаждаясь давно забытым и, как казалось совсем недавно, навсегда потерянным чувством.
— Как ты смог продержаться все это время? Все учебники, все авторитетнейшие, тщательно исследовавшие этот вопрос демиурги сходятся в одном: человек, полностью потерявший чувства, в принципе не может сдержать пустоту. Но ты держался целых два года! Как, за счет чего? Каким чудом ты удержался? Мне просто очень любопытно! — Она сделала жалостливо-умоляющее лицо, искоса поглядывая на меня.
Несколько секунд я размышлял над ее вопросом, но распустившийся в моей душе робкий росток требовал ответить на него, ответить правдиво и полностью, и я решил подчиниться этому требованию.
— Все просто. Когда вырублены деревья, остается трава. Низкая, почти незаметная, но упорная и живучая трава с длинными корневищами, способная прорасти, как ее ни выкорчевывай, и выдержать любые испытания. Трава, которая есть у любого человека или демиурга. И твой вопрос тому подтверждение. Любопытство. Вот ответ. Мне было просто любопытно.
— М-да… — грустно улыбнулась Эльга. — Не самая плохая основа для мира. Рассказать кому, что идеальный мир, мир, созданный с любовью, столько времени держался на простом любопытстве, так ведь никто не поверит.
— И пусть не верят. — Я безразлично пожал плечами. — Какая разница?
— И впрямь, — согласно кивнула Эльга. — Ровным счетом никакой. Основа как основа. Получше многих будет, пожалуй. Вон сколько продержалась! — И снова радостно заулыбалась.
Месть экстрасенса
— Вот как ты думаешь, чем отличается экстрасенс от мага? — Виктор Степанович Горчаков отодвинул стакан с водкой и, несмотря на все выпитое, вгляделся поразительно трезвым взглядом в глаза своего собеседника.
Виктор Степанович был весьма немолод, однако до сих пор пребывал в прекрасной физической форме, и, если бы не полностью седые, выбеленные временем волосы да не редкие морщины, похожие на росчерки острого кинжала, прорезавшего породистое лицо, никто не мог бы дать этому человеку его шестидесяти лет.
— Ну, если судить по фэнтези-романам, маги — это… У-ух!!! — Саня, молодой парень лет двадцати пяти, аккуратно долил горячительной жидкости в свою кружку и потянулся за небольшим бутербродом с красной икрой. — Они и огненными шарами кидаться могут, и мертвецов поднимать, и вообще что угодно. А экстрасенсы — это так, разве что кошку потерявшуюся отыскать, и то если не шарлатан… не в обиду будь сказано, — добавил он, вспомнив о том, что собутыльник как раз-таки и является одним из представителей данной экзотической профессии.
— На правду не обижаются, — равнодушно пожал плечами Виктор Степанович. — Все в общем-то так и есть. Разве что найти мы можем не только кошку, но и что поважнее, но по большому счету ты прав… Но я говорил не об этом. Разница, приведенная тобой, — это взгляд, ты уж прости, полного непрофессионала в данной области.
— На правду не обижаются, — его же словами ответил экстрасенсу Александр. — Да и признаться, мне эти всякие магические заморочки глубоко до одного места. Фэнтези иногда почитываю, бывает, а куда-то в дебри углубляться желания нет никакого.
— Ну так вот, — осторожно прихлебывая из стакана, продолжил Горчаков. — Основная разница между мной и каким-нибудь могучим магом из тех, что описаны в фэнтези-романах, заключается в одном. В количестве доступной магической энергии, маны, как ее еще иногда называют в различных играх. Видишь ли, на Земле этой самой магической энергии — шиш да маленько. Так что будь ты даже самым крутым-раскрутым магом, здесь, в нашем мире, большего, чем отыскать ту самую пресловутую кошку, сделать ты не сможешь… Но это здесь. В иных мирах дела с магией обстоят куда как лучше!
— Это ты с чего решил? — настороженно поинтересовался Александр. — Слушай, я, конечно, все понимаю, профессия твоя опять же, но только не говори мне, что ты в иных мирах бываешь. И вообще, может, тебе хватит? — Он скосил глаза на полупустую бутылку.
— Ладно, раз просишь — не буду говорить, что бываю, — улыбнулся экстрасенс. — Просто хочу тебе кое-что рассказать. Можешь считать, что я тебе сюжет фэнтези рассказываю. Хочешь верь, хочешь не верь — мне особо неважно. Ты только выслушай да запомни. Можешь считать это своей платой за бутылку, ок?
— Ну рассказывай, — ухмыльнулся Саня, откидываясь на спинку стула и демонстративно наливая полный стакан.
Виктор Степанович улыбнулся и, не обращая никакого внимания на выходку своего собеседника, начал:
— Представь себе, что наша Земля является совершенно уникальным миром. Миром с крайне слабым, практически отсутствующим магическим фоном. Между прочим, магическая энергия является абсолютно необходимым элементом для существования разумной жизни. В общем-то разумная жизнь на нашей планете просто не могла появиться. Но все же появилась. С чем это было связано — мне неизвестно. Может, был какой-то локальный всплеск магической энергии, временно усиливший мана-фон Земли, может, наоборот, когда-то наш мир был самым обычным, с большим количеством маны, а потом в результате какой-то катастрофы начал медленно терять магическую энергию… Не знаю. Да и неважно это для моей истории.
Важно же то, что люди все же смогли появиться. И более того, смогли выжить. Постепенно, видимо под воздействием естественного отбора, мы превратились в невероятно могучих, по меркам иных миров, магов. Но вся эта мощь, все эти силы в нашем мире тратятся только на одно. На выживание. Так что… Опытный, обученный маг в ином мире по сравнению с любым из наших по количеству доступной силы — все равно что страдающий дистрофией пигмей перед Ильей Муромцем. Кстати, обрати внимание, очень и очень многие из тех книг, что ты иногда почитываешь, это подтверждают. Стоит только человеку из нашего мира попасть в иной, как он немедленно обретает огромнейшие магические силы.