— Я должен был хотя бы уделить ей время, спросить, как она себя чувствует, а я прошел мимо словно ее вообще не существует и упал спать, — сокрушался Степан, заново расковыривая незаживающие раны.
— А дальше?
— Проснулся от того, что телефон где-то разрывается. Прикрикнул ещё, чтобы взяла наконец трубку. А когда не ответила встал. Выхожу, а она….
— Степ, я знаю, что никакие слова не облегчат боль утраты, не сотрут чувство вины и отчаяния, — говорил Захар, не повышая голоса, но каждое слово звучало, как удар молота. — Думаешь, запьешься, и все станет легче?
Степан не ответил, только посмотрел на Захара с таким выражением, будто тот задавал риторические вопросы.
— Знаешь, что ты делаешь? — продолжил Архипов. — Если ты сейчас не найдешь в себе силы встать, то уже никогда не поднимешься. Это твой выбор, Степа.
В комнате повисла напряженная тишина. Захар внимательно смотрел на друга, пока тот не отвернулся, сжимая руки.
Он все сказал. Добавить было нечего и не стал больше давить. Он поднялся, открыл окна, выпуская застоявшийся воздух, и собрал бутылки в пакет. Степан сначала молчал, но затем неохотно поднялся и помог ему.
— Ты не можешь делать это в одиночку, — сказал Захар, вытирая стол. — Но ты должен сделать первый шаг. Слышишь?
Степан молча кивнул. Он выглядел сломленным, но внутри, где-то в глубине, появился слабый проблеск.
— Я попробую.… — тихо сказал он, не поднимая глаз. Его голос дрожал, как будто даже эти слова давались ему с невероятным трудом. — Но я не знаю, хватит ли у меня сил.…
— Этого достаточно на сегодня, — ответил Захар, положив руку ему на плечо. — Но завтра — новый день. И ты обязан его начать.
Глава 12
Степан открыл глаза. Потолок давил, серый и безжизненный, как бетон под завалами. Через щели в шторах просачивался робкий свет — не столько утешительный, сколько безучастный. В голове стучало с ритмом аварийного молота, а во рту — вкус меди, кислоты и пепла.
Степа медленно поднялся с дивана, чувствуя, как каждая мышца протестует. Заснул прямо здесь, в одежде, среди развалин собственной жизни.
Квартира выглядела так, будто по ней прошелся фронт: пустые бутылки, смятые листы бумаг, осколки разбитой рамки. Воздух пропитался перегаром, остатками табака и чем-то острым, душным. Отчетливо пахло виной.
На полу, среди осколков, лежало фото Елены. Её улыбка теперь казалась далекой, почти издевательской. Рядом — треснувшая рамка, стекло раскрошилось, как что-то внутри него. Он зажмурился, но воспоминания вырвались наружу. Слишком яркие и болезненные.
Степан провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть с него и ночь, и память. Слова командира пришлись кстати.
— Что я делаю с собой.… — выдохнул, не надеясь на ответ.
С трудом поднявшись, он принялся за уборку. Как после пожара — зачистка зоны, прежде чем можно будет строить что-то заново. Веник, совок, мешок для мусора. Стекло под ногами хрустело, как лед под тяжелым сапогом.
Он двигался машинально. Вытирал стол, собирал бутылки, складывал документы в стопку. Но в каждом углу была Лена. Как безмолвный свидетель его падения.
Шарф на крючке. Чашка на полке. Заколка, забытая на краю тумбочки. Все цеплялось за взгляд, пронзая сильнее, чем слова. Вина и разочарование. И ничего уже не исправить.
На кухне — холодильник. Он открыл дверцу. Пустота. Йогурт с истекшим сроком годности, засохший хлеб, забытая бутылка воды. Он закрыл его.
— Кофе, — прошептал. Хотя бы что-то простое. Что-то, что не развалится в руках.
Включил чайник. Открыл банку, зачерпнул кофе. Руки сильно дрожали, похмелье давало о себе знать. Крупинки просыпались на стол, и Степа стиснул зубы. Даже это — не получается нормально.
Справившись с такой сложной задачей, он сел, обхватив кружку ладонями. Пар поднимался, щекоча нос, но внутри было все то же — холод. Вкус горечи, не от напитка. Степан смотрел в чашку, будто в неё могла провалиться вся боль, весь страх, все "почему".
"Что теперь?"
Ответа не было. Только стук в висках и пепел в груди.
Он пытался сопротивляться. Держаться. Сделать глоток кофе, нащупать опору, но все было напрасно. Пустота возвращалась с новой силой. Думать об этом было невыносимо. Сын не его. Елена мертва. Он виноват. И точка весом с многотонную плиту.
С каждым разом, как только мысли возвращались к этим словам, его скручивало. Жгло изнутри. Он чувствовал, как сам себе становится противен — за слабость, за жалость к себе, за бессилие.
И всё же Степа встал. Натянул куртку, сунул ключи в карман.
На улице ярко светило солнце, но он шел, будто сквозь туман. Ноги сами несли его. Знал, куда. И ненавидел себя за это.
Через пятнадцать минут он уже стоял у кассы в круглосуточном. Бутылка водки дрожала в его руке, словно последний гвоздь в собственный гроб.
Степан презирал себя. За этот шаг. За то, что не нашел сил остановиться. За то, что в этот момент стал ещё слабее, ещё ничтожнее.
Но горло сжимало, грудь сжигало, и казалось, что, если он не выпьет — он просто перестанет существовать.
Он не смог. Не справился. Не сегодня.
Пакет с бутылками звенел в руке, когда он шел обратно. Ветер бил в лицо, но не мог отрезвить мозг. Степа свернул за дом, когда услышал шум. По инерции двинулся туда.
Подойдя ближе, он увидел женщину средних лет, прижавшую к себе плачущего ребёнка. Рядом мужчина с окровавленной рукой беспомощно пытался объяснить что-то другому свидетелю.
— Что здесь произошло? — громко спросил Степан, подойдя к группе. Его голос звучал, как команда в разгар операции: четкий, уверенный, оставляющий место только для действий. Люди замерли, подчиняясь его авторитету, который был заметен даже в этом хаосе.
— Машина перевернулась, — выпалила женщина, держась за плечо ребёнка. — Водитель там, в кабине.… Мы не знаем, что делать.
— Спокойно, — он жестом успокоил толпу. — Я разберусь. Кто-нибудь вызвал скорую?
— Да, но они ещё едут, — отозвался мужчина, держа телефон в руках.
— Он в машине.… там, в кабине! — выпалила женщина, указывая на перевернутый автомобиль.
Степа будто прошел в себя. Проснулся ото сна. Рефлекторно откинул мешающийся в руках пакет в сторону и рванул к машине. Через разбитое окно увидел молодого парня, который сидел, обхватив руль. Его глаза были открыты, но взгляд расфокусирован.
— Ты меня слышишь? — громко спросил Степан, заглядывая через разбитое окно. Водитель едва кивнул, его глаза были полузакрыты.
— Не двигайся, — добавил он, осматриваясь. — Сейчас я тебя достану. Все будет хорошо.
Степан оглянулся на толпу: — Вы двое, помогите держать дверь. Остальные отойдите, здесь опасно!
Его голос был твердым, отдавая приказ, но внутри он чувствовал, как сердце колотится от напряжения.
— Всё будет хорошо. Сейчас достанем тебя.
Он проверил пульс пострадавшего, убедился, что переломов нет, и аккуратно помог ему выбраться через окно. Когда на месте появилась скорая, Степан уже организовал помощь: мужчина с окровавленной рукой получил жгут, женщину с ребёнком усадили в сторонке, где с ними говорили свидетели.
Медики быстро взяли инициативу, но один из них кивнул Степану.
— Отличная работа. Вы сделали то, что многие бы не смогли.
— Это моя работа, — коротко ответил Степан, отводя взгляд. Но внутри он чувствовал, как его сердце снова обретает ритм. "Работа спасателя," — пронеслось в голове.
Степан кивнул, отходя в сторону. Смотрел, как работают медики, и чувствовал, как внутри него что-то меняется. Не было больше тяжести. Было ощущение, что он снова нашел себя, хотя бы на миг.
“Я нужен, — подумал он. — Мне нужно это. Нужно вернуться.”
Глава 13
Степан проснулся непривычно рано. Свет пробивался сквозь щели в занавесках, словно лучи прожекторов, освещая место трагедии. Этот свет был неутешительным, как напоминание о том, что новый день требует действий, несмотря на внутреннюю пустоту.
Степа прищурился, зажмурился, пытаясь отогнать тяжесть сна, которая, казалось, цеплялась за него, не давая подняться. На мгновение он снова услышал слова Захара в голове: “Если ты сейчас не встанешь, потом уже не сможешь.” Эти слова эхом отозвались в сердце, а он закрыл глаза, чтобы ещё раз осознать их.
Наконец, он сел на край кровати, устало провел руками по лицу, словно пытаясь стереть с него остатки ночных кошмаров. Взгляд упал на часы — самое время, чтобы вернуться к жизни, к работе, к команде.
Ощущение усталости было почти физическим. Степан знал, что долг перед командой не дает ему права опускать руки. Вздохнув, он отправился в душ. Легкий шум воды действовал успокаивающе, смывая остатки сна и тяжелых мыслей. Собираясь, он внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале. Усталый, с кругами под глазами, но во взгляде появилась решимость.
На улице было свежо, воздух, пропитанный ароматом талого снега и влажной земли, ударил в лицо, пробуждая окончательно. Степа глубоко вдохнул, чувствуя, как легкий весенний ветер касается его кожи. Весна стремительно вступала в свои права, но дороги ещё хранили следы зимы: грязный лёд у обочин, мокрый асфальт с остатками соли.
Степан сел в машину и завел двигатель. Гул мотора был знакомым, как шум пожарной сирены, которая зовет к действию. Этот звук, пропитанный воспоминаниями, внезапно наполнил его энергией и желанием двигаться вперед.
По дороге он пытался представить, как коллеги воспримут его возвращение. Ян с его постоянными подколками, Клим с добродушным молчанием… Захар. Захар, который всегда знал, что сказать. “Они наверняка что-то думают обо мне. Кто-то жалеет, кто-то злится. А кто-то просто ждет, что я вернусь.” Эти мысли сопровождали его, пока он медленно двигался через утренний город.
Степа медленно подъехал к воротам базы и припарковался на своем привычном месте. Выключил двигатель, но не спешил выходить из машины. Сердце билось учащенно, а руки чуть заметно дрожали, пока он не сжал руль до побелевших костяшек. Долгие дни отсутствия не прошли для него даром — страх перед реакцией команды сковал его, как морозный воздух зимним утром.