- Халло, Пирс! Спасибо за книжку, Нелли Владимировна. - И осторожно, чтобы не расшибить стоявший между ними столик, возвратил ей Лондона. Столик стоял точно на задних лапах и на многоцветной своей поверхности держал кучу ломких безделушек.
Чертовы безделушки были враждебны, но неизбежны, как скученность и стесненность в этой комнате. Впрочем, выход существовал, - он лежал между страницами "Мартина Идена".
Из-за синей тучи дыма хозяин продолжал громить международное положение. Его не слушали - русские демонстративно, англичане вежливыми лицами изображая незнание языка. Пили чай с ромом. Перешептывались, звякали ложками.
Только дурак мог в такой обстановке ораторствовать. Как за него вышла такая удивительная женщина?
- Вы прочли? - многозначительно улыбнулась хозяйка.
- Прочел, - ответил Болотов. - Прочтите и вы. Обязательно прочтите, хотя и раньше читали.
Пирс шел, внюхиваясь в холодный воздух и покачивая головой. Болотов тоже молчал - на ходу легче было думать. Что будет, если Мокшеев первым раскроет "Мартина Идена"? Что будет, если записка выпадет из книги? Хуже всего жгло ощущение обмана, и отвернуться от него было невозможно.
- Юный Гришки мечтает. О чем именно?
- Я не знаю, - не слушая, ответил Болотов.
- Зато я знаю: о всяких пустяках - о луне, которая здесь не водится, или о цветочках, из которых человечество еще не научилось делать консервы.
- Нет, не о консервах.
Болотов шел, наклонившись вперед, руки сцепив за спиной. Все это неизбежно, все это надо перенести - даром ничего не дается. Но она поймет, она все понимает и, кажется. .. кажется, будет согласна. Только бы Мокшеев...
- Боров! - сказал он неожиданно громко.
- Переведите, - попросил Пирс.
- Большая свинья мужского рода.
- О! - сказал англичанин.
Нет, боров не станет читать Лондона. Но ведь и Нелли Владимировна может, не поняв, положить книгу на полку. Тогда придется ждать - может быть, много недель сплошного, невыносимого света. И, взглянув на низкое, ночное солнце, Болотов замедлил шаг, как человек, сдерживающий приступ боли.
- Если вы заснете на ходу, Гришки, мы никогда не дойдем до вашей пристани.
- Дойдем!
Болотов поднял голову. Все можно вытерпеть, куда угодно дойти. Даже до нее. И никакой боров, никакой черт не помешает.
- Пропуск? - спросил неожиданно часовой. Они дошли до угольной пристани.
- Финские белогвардейцы наступают на Печенгу, - говорил в телефоне голос генерала Завойского. - Свободных сил у нас нет: старых пограничников и красногвардейцев Голицына пришлось отправить на поддержку красных финнов у Кандалакши. Штаб предлагает вам собрать с кораблей человек пятьдесят и морем перебросить их в печенгские монастыри. Вас поддержит иностранный десант. - И телефон резко щелкнул.
- Хорошо, мы обсудим этот вопрос, - ответил Плесецкий и тоже повесил трубку. - Товарищи, - начал он, обращаясь к сидевшим за столом. - Новости. Выдержав паузу, вдруг высоко поднял голову и заговорил:- Белые финны наступают на Печенгу. Белые финны творят волю своих немецких хозяев. Им нужна Печенга!
- Кому и на кой черт?
"Опять этот Гришка!" Плесецкий остановился и недовольно скосил глаза на Болотова. Болотов улыбался.
Он улыбался, стараясь быть таким же, как всегда, знакомым голосом стараясь говорить знакомые слова, но чувствуя, что ему не удается.
- Кому и на кой черт? - с неподвижным лицом переспросил Мокшеев. - Совершенно просто: финнам - выход к океану, немцам - база для лодок.
- Товарищи! - снова заговорил Плесецкий. - Все наши сухопутные силы заняты обороной Кандалакши, и в Печенгу посылать некого. Нам надо придумать какой-нибудь выход!
- Защищаться! - неожиданно крикнул Мокшеев.- Защищаться надо, а не придумывать! Собирай отряд, Плесецкий.
- Не пойдут ребята, - вмешался Гречик, делегат транспортников.
- Должны пойти, - твердо выговорил Мокшеев.
- А не пойдут, - уперся Гречик.
Болотов продолжал улыбаться, и Плесецкому казалось, что вот-вот он одним словом вконец испортит дело.
От волнения Плесецкий даже высморкался, но, высморкавшись, не утерпел:
- Товарищ Болотов?
- Ладно, - ответил Болотов. - Собирайте на "Аскольде" митинг. Я сам с ними пойду.
Записка, лежавшая в его кармане, гласила: "Жорж! Что вы наделали! Это несбыточно! Жорж, это немыслимо! Нет! Нет!"
С полуночи крейсер его величества "Кокрэн" разводил пары. Четыре вертикальных столба черного дыма неподвижно висели над его четырьмя трубами и расплывались отражением на гладкой воде.
Далеко за полночь на ничьим крейсере "Аскольд" шел митинг. Команда отказывалась воевать. Отказывалась, но с удовольствием слушала ораторов.
С какого-то времени митинги перестали быть делом. Теперь они стали развлечением - редким, но единственным. Ради них стоило не спать.
Смеялись, когда говорил Мокшеев, нелепыми вопросами старались затянуть игру, передавали друг другу огромный медный чайник с чуть теплым, слишком сладким чаем и пили прямо из его носика. Курили до одури, до темноты в батарейной палубе.
Под утро заговорил Болотов. Говорил с бешенством и напором, но сам скучал. Кончил:
- Я иду. Кто еще?
Неожиданно вызвались сорок три добровольца. Хуже Мурманска все равно не будет, а может, будет веселей. Кроме того, Болотов - свой.
В девять часов "Кокрэн" поднял шлюпки, провернул машины и семафором рапортовал адмиралу о своей пятнадцатиминутной готовности. В десять тридцать приняли отряд русских моряков, убрали трап, опробовали машинный телеграф и приготовились к съемке с якоря.
- Кто может их выстроить? - спросил коммандер Скотт, старший офицер крейсера. Перед ним шевелилась непонятная куча разномастных людей и брезентовых чемоданов.
- Кто ими командует? - удивился вахтенный начальник.
Командир отряда мичман Богоявленский, по прозвищу Сопля на цыпочках, растерянно рассматривал чистую палубу.
- Я, - не выдержал Болотов.
- Вы говорите по-английски?
- Иногда. - Болотов был раздражен англичанами, Центромуром, Соплей и собственной глупостью - надо было просто ехать в Питер.
- Пожалуйста, отведите ваших людей в нос.
- Становись! - скомандовал Болотов. Куча вдруг развернулась фронтом.
- Направо равняйсь! Смирно!
На "Аскольде" слова команды, вероятно, не имели бы такого действия, но здесь чистая палуба призывала к дисциплине. Хорошо выравнивались. Даже слишком хорошо.
- Налево! Шагом марш!
В носовой палубе показали, где сложить чемоданы. Потом предложили помыться. От умывальников провели к подвесным столам, длинным и аккуратно уставленным едой.
Болотов, медленно прохаживаясь между столами, медленно думал, - есть он не мог.
Наверху трелью прокатилась боцманская дудка. Топот, тяжелый гром якорного каната,- очевидно, снимаются.
- Товарищ Болотов, - сказал толстый машинист Белуха. - Посмотри, какие помои дают заместо чая.
Болотов, не глядя, взял кружку и подошел к стоявшему в дверях вахтенному начальнику. Заговорил спокойно, почти тихо.
Англичанин слушал в любезном молчании. Дослушав, сказал:
- Это, конечно, плохой чай, но вполне приличный кофе.
Английские матросы засмеялись. Смеялись долго, весело, с перебоями, вроде заедающего пулемета. От этого смеха темнело в глазах и судорогой охватывало желание ударить, — так близко стоял розовощекий, вежливый лейтенант. Чтобы не видеть, чтобы удержаться, Болотов закрыл глаза.
- Русских офицеров просят пожаловать в кают-компанию, - сказал голос вахтенного начальника. - Будьте нашими гостями.
- Благодарю, - ответил Болотов. - Русским офицерам надлежит оставаться с русской командой.
Теперь он был спокоен, только в ушах остался звон, и быстро кружилась голова.
- Халло, Гришки!
Болотов не сразу узнал Пирса и сперва не мог понять, откуда он взялся.
- Идемте с нами, Гришки? - И, не дожидаясь ответа, толкнул Болотова в плечо. - Отлично.
- Нет... То есть иду, но не отлично. Почему-то было трудно устоять от толчка Пирса и неприятно, что Пирс внимательно смотрел в глаза.
- Вот что, Гришки, рассыльный проведет вас в мою каюту, и вы ляжете спать. Повёл бы сам, но мне пора на мостик. Счастливых сновидений!
Спать? И Болотов вдруг вспомнил, что не спал три ночи. Конечно, надо идти спать в его каюту - там будет спокойно, там никто не помешает.
- Спасибо, Пирс!
С трудом различив посыльного, Болотов последовал за ним,
- Вспомним короля! - провозгласил председатель стола.
- Джентльмены - король! - отозвался сидевший на другом конце.
- Король! - ответили офицеры, поднимая рюмки с портвейном. Встал только один в сине-красной форме морской пехоты. Он вскочил и вытянулся во фронт.
- Видите, Гришки? Он солдат, а мы моряки. Моряки никогда не встают из-за стола с рюмками в руках.
- Почему? - удивился Болотов.
- Старая привычка. Одни утверждают, что на парусном флоте помещения бывали ниже человеческого роста, и стоять в них было неудобно. Другие ссылаются на качку, гордясь тем, что британский флот преимущественно плавал в открытых морях. Я же склоняюсь к третьей версии: в те героические времена джентльмены к концу обеда не всегда могли держаться на ногах.
Портвейн его величества был очень хорош. Его выдавали даром. Болотов уже знал: так повелось с дней королевы Елизаветы, подарившей бочонок этого благородного вина офицерам одного из своих линейных кораблей. Офицеры прикончили бочонок и верноподданным, но беззастенчивым письмом потребовали еще. Королева прислала, но остальные корабли британского флота, обидевшись, потребовали того же.
Старые традиции были великолепны. Три белые нашивки на воротниках были даны матросам за победы при Сант-Винсенте, Ниле и Трафальгаре. Черные галстуки их оказались до сих пор не снятым трауром по Нельсону. Многовековая организованность радовала в старинных оборотах командной речи, в ударе бронзового молотка председателя по кают-компанейскому столу.