— Убийство, думаешь?
— Боюсь, да. С дальнейшей инсценировкой. Но ведь мы с тобой недоверчивые, а? Мало ли что мы думаем.
Помолчали, покурили.
— Просьба к тебе, — сказал я после паузы. — Надо выяснить точную дату рождения Пономарева Павла Ивановича, родившегося в Салтановске, насколько я понял. Родители — Пономаревы Иван Алексеевич и Ангелина Федоровна.
— Педагоги, что ли?
— Знаешь их?
— Мы здесь все друг друга знаем. Ладно, выясню.
Он направился к двери.
— Вэче — этот телефон? — вдогонку спросил я.
— Да, звони. Я скоро вернусь.
Я набрал номер телефона Полковника. Тот оказался на месте. Выслушав мой краткий доклад, он поинтересовался:
— За этим только и звонишь? Или еще чего-нибудь нужно?
— Нужно, Кирилл Борисович, — ответил я. — Надо узнать, кто такой Симаков в республиканском издательстве и чем закончились его переговоры с Клычевым по поводу рукописи.
— Ты думаешь, Шигарев, я что-нибудь понял? — проворчал Полковник.
Но раздражения в его тоне я не почувствовал. Когда он раздражается, то обязательно добавляет словечко “деятель”.
Надо сказать, из-за этого слова мы в отделе и стали Кирилла Борисовича Полковником с большой буквы называть. Само собой, он об этом не знает. А все благодаря фантазии Вени Бизина. Он как-то сказал: “Братцы, наш полковник Кирилл Борисович Хазаров — заслуженный юрист республики. Жаль, конечно, что нет звания “заслуженный деятель милиции”, особенно если учесть, что Хазаров слово “деятель” любит употреблять, когда на “ковер” вызывает. А как вы посмотрите на то, чтобы считать его Заслуженным Полковником?..” Постепенно “Заслуженный” отпало, а “Полковник” осталось. Клички — они ведь просто так не возникают!..
— Думаешь, я что-нибудь понял? — снова ворчливо повторил по телефону Кирилл Борисович.
— Да я пока и сам мало что понимаю, Кирилл Борисович.
— Хорошо, — сказал он. — Наведем справки.
Я положил трубку, и тут же вернулся Сенюшкин.
— Тебя кто интересует-то — сын или его родители?
Я подробно рассказал о разговоре с Кобзевой и Барманкуловым, ну, естественно, об убийстве Галицкой.
— Ладно, вызову участкового инспектора по их улице, лейтенанта Габибулина. Заодно он займется семьей Хромовых.
Увидев, что для меня эта фамилия — пустой звук, добавил:
— Женщина у меня сидела, помнишь?
— А-а, Зикен и его братья7
— Во-во! Память у тебя еще ничего. Паспортистки на обеде, придут, я тебе скажу, когда сын Пономаревых родился. Лады?
— Лады-лады… Да-а, насчет банкета в “Весне” мы ничего не знали… Слушай, Миша, а может, между ними — между Пономаревым и Клычевым — там что-то произошло, а?
Он пожал плечами.
— Городской телефон? — Я потянулся к аппарату.
— Да. Параллельный. Люблю параллельные.
— Странный у тебя вкус, — заметил я, набирая номер телефона Барманкулова, — возьми трубочку. Послушаешь…
Барманкулов был у себя.
— Между Пономаревым и Клычевым? — переспросил он. — Но позвольте, ведь ни Ивана Алексеевича, ни Ангелины Федоровны на банкете не было!
— А как прошел тот вечер? Как вел себя Клычев?
— Он был остроумен, шутил, много танцевал. Может быть, даже чересчур много, потому что у него заболело сердце.
— Он не был пьян?
— Ну что вы! Навеселе — да. Но не более того.
— Он ушел домой один?
— Мы ушли вместе. Я с женой, Ряхшиевы и он. Они жили рядом со Святославом Павловичем, а мы через три квартала.
— Словом, ничего странного в тот вечер вы не заметили за ним?
— Нет, не заметил.
— Благодарю вас, Хайрулла Жакенович.
Сенюшкин мрачно слушал наш разговор. Что и говорить, ему не очень-то хотелось оказаться с нераскрытым убийством. А мы к загадке с Галицкой получили дополнительно еще одну — с Клычевым.
— У тебя сколько сотрудников?
— А!.. — отмахнулся он от меня, как от комара-кровопийцы.
— Миша, вызывай этого Пономарева. Пощупаем его.
— Сейчас Габибулин его приведет, если он дома.
5
Пономарева дома не было, но лейтенант Габибулин видимо, отличался завидной самостоятельностью мышления. Не застав Пономарева он привез в горотдел его жену. И вот перед нами, заметно рассерженная, стоит изящная брюнетка.
— Я что, арестована? — хмуря брови, резко спросила она.
— Почему вы так решили? — удивился я.
— Ваш бравый лейтенант был настолько категоричен, что ничего кроме своего “Следуйте за мной гражданка Пономарева!”, не объяснил. Вот я и решила, что арестована.
— Он у нас… шутник, — хмуро заметил Сенюшкин. — Верно, товарищ Габибулин?
Габибулин был смущен. Он помялся немного и спросил:
— Я свободен товарищ майор?
— Побудьте в другой комнате, — строго ответил Михаил. — Я вас вызову.
Озадаченный лейтенант вышел осторожно закрыв дверь.
— Ангелина Федоровна, конечно, нелепо все получилось. Вы уж нас извините, пожалуйста. Но раз мы встретились мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Если вы не возражаете.
Она настороженно переводила взгляд с меня на Михаила.
— Скажите, вам понравился тот вечер в ресторане “Весна”?
— Какой вечер? — вздрогнула она.
— Ну, банкет педагогов, — уточнил Сенюшкин.
— Я там не была, — поспешно ответила она.
— Зачем же так волноваться, — добродушно заметил я. — А почему вы не пошли на банкет? Клычев ведь приглашал вас?
Тут мог получиться прокол, если Клычев ее не приглашал. Она опустила голову, и мы с Михаилом переглянулись. Я угадал.
— Я себя неважно чувствовала, — тихо произнесла женщина.
— Веская причина, — кивнул я. — А другой не было?
Ее взгляд выражал откровенный испуг.
— Скажите когда родился ваш сын?
— Мой сын? — Она побледнела. — В июле тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. А зачем вам это?
— Если вы не возражаете, я потом отвечу на ваши вопросы.
И тут случилось то, чего мы с Сенюшкиным не ожидали. Она расплакалась. Я дал ей воды. Она наконец успокоилась.
— Вы меня арестовали? — Ее голос слегка дрожал.
— Я уже сказал, что ничего подобного.
— Но ваши вопросы напоминают допрос!
— Всего лишь беседа.
— Ах, беседа!.. Так вот беседовать с вами у меня нет ни малейшего желания!
Хуже всего в нашем деле разговаривать с женщиной!..
— Напрасно, Ангелина Федоровна.
— Что вам от меня нужно?
— Скажите, где был ваш муж в ночь с четвертого на пятое июня?
Она молчала, уставясь куда-то поверх меня.
— Молчание тоже ответ. Мы должны его понимать так, что вы не знаете, где он был? Другими словами, его не было дома?
Молчание. Неужели она уже избрала своей тактикой молчание? Только этого недоставало.
— Ну что ж… Я вынужден сказать вам неприятную вещь. Это касается вашего мужа, Ивана Алексеевича Пономарева.
— Что? — выдохнула она, вся напрягаясь.
— У нас появились некоторые основания подозревать его в совершении одного преступления.
— Нет! — Пономарева вскочила. Глаза ее расширились от ужаса.
Не знаю как сложился бы наш разговор дальше, не вмешайся в него Сенюшкин. Он ласково дотронулся до руки женщины.
— Милая Ангелина Федоровна, мы же вам не хотим ничего плохого. Слово даю. Но помогите нам разобраться.
Нет, никогда я не умел так разговаривать. Терпения не хватало. Или умения. Городского во мне много, железобетонного, ритмы, ритмы. А Сенюшкин от земли. А земля любит терпение, и ласку, и добрые руки. Поэтому к нему и приходят разные папаши-мамаши и душу перед ним раскрывают.
— Все что угодно, — почти выкрикнула Пономарева, — но только не это… Я же догадываюсь, о чем вы думаете! Вы считаете, что дом Клычева поджег он? Нет! Нет! Да, он не переносил Клычева. И виной тому я, понимаете! Но Иван не мог пойти на это!
— Простите, вы были в интимных отношениях с Клычевым?
— Да…
— Сколько времени они продолжалась?
— Немного.
— Помните я спросил вас о сыне?
— Да, да! Пашенька — сын Клычева! Вы это хотели из меня вытянуть?!
Ну вот… Откровенно говоря, после встречи с Барманкуловым я предполагал, что сын Пономаревых — это сын Клычева. Мысленно я еще раз пожал руку Минхану Абугазину, который был уверен, что у Клычева есть сын и что именно учитель написал письмо Галицкой. Мы, правда, пока не знали, какие отношения были между Клычевым и Галицкой. Однако время, время…
— Но Святослав не знал о сыне!..
Ушат холодной воды. Рушилась вся версия, по которой письмо Галицкой написал Клычев. Мне вдруг стало тоскливо.
— Значит, вы, извините, обманули и Клычева и мужа?
— Я никого не обманывала. Святослав, когда мы расстались, не знал о том что я в положении. А Иван знает все.
— Но ведь он мог сказать Клычеву?
— Нет… Он сам запретил мне что-либо говорить Клычеву.
— Да-а… Но ваши коллеги по работе?
— Никто ничего не знает.
— Почему вы расстались с Клычевым?
— Я не хочу отвечать на этот вопрос.
— Клычев хотел потом возобновить отношения?
— Нет. Он и раньше не хотел их. Я сама, понимаете, сама хотела иметь от Клычева ребенка!
— Значит ли это, что у вашего мужа не было прямых оснований ненавидеть Святослава Павловича?
— У него были основания ненавидеть меня. Потому что я искалечила ему жизнь. Я всегда любила только Клычева. И не скрывала этого от Ивана…
— Когда вы узнали о смерти Клычева?
— Пятого июня. Утром.
— А ваш муж?
— Не знаю.
— Почему вы не хотите сказать, где он был в ночь пожара? Вам известно, что такое алиби?
— Да.
— Где же ваш муж был в ночь с четвертого на пятое июня?
— Я же сказала, что не знаю.
— Он, случалось, и раньше не приходил домой ночевать?
— Такого не бывало.
— Где ваш муж в настоящее время?
— Он уехал. В санаторий.
— В какой? Куда?
— Не помню. Я устала. Отпустите меня домой. Пожалуйста…
— Хорошо. У вас есть домашний телефон?
— Два–восемьдесят–шестнадцать.