Встреча не состоялась; пока «Восход» мотался вокруг земного шара, для Хрущёва наступил закат. Подобно возгордившемуся ангелу, он был сброшен с вершин власти и «опущен» на землю. «Дорогого Никиту Сергеевича» убрали в аккурат «на Покрова́», а «небесных братьев», вернувшихся из космоса, встречал уже «бровеносец в потёмках». На церемонии встречи Брежнев заявил: «Мы будем повышать ответственность партии и её ведущую организаторскую роль в советском обществе». (Брежнев выступил с подхалимским приветствием «нашему дорогому и любимому Никите Сергеевичу» по поводу его 70-летия, а через несколько месяцев оказался во главе заговора против него.)
А в народе шутили:
Как известно, после возвращения на Землю космонавты всегда рапортовали на Красной площади: «Готовы выполнить любое задание советского правительства!» Космонавты, запущенные при Хрущёве, а вернувшиеся при Брежневе, (якобы) рапортовали: «Готовы выполнить задание любого советского правительства!»
Перед увольнением Хрущёву не подписывали в мавзолее обходной лист: он принял двоих, а сдал одного.
16 октября «Правда» сообщила об отставке Хрущёва, и он стал политическим невидимкой, после чего гонения на Церковь немного ослабли. Так что владыке Никодиму повезло в полном смысле слова. Как, впрочем, и Хрущёву. Ведь прикажи «Хозяин», и Хрущёв мог бы стать и Ежовым, и Берией…
Серебряный Бор
Резиденция председателя ОВЦС располагалась на окраине Москвы, в Серебряном Бору, и была выстроена как загородный дом. Вокруг неё были дачи послов иностранных государств, аккредитованных в Москве. В 1970-х годах там жил не только митрополит Никодим, но и два его заместителя по Отделу: архиепископ Ювеналий (ныне – митрополит Крутицкий и Коломенский) и епископ Хризостом (ныне – архиепископ Виленский и Литовский). Резиденцию в обиходе так и называли: «Трёхсвятительское подворье»; дом находился на 2-й Парковой линии, 52. На этот адрес посылали свои письма те прихожане, с которыми владыка состоял в переписке. Некоторые из них, по душевной простоте, выводили на конверте: «Серебряный Бор, 2-я просека…”
В резиденции митрополита была устроена небольшая часовня и великолепная ризница с древними иконами ещё дониконовского времени. Однажды резиденцию митрополита в Серебряном Бору посетили родственники владыки, в то время, как он совершал там литургию в полном архиерейском облачении. Маленький мальчик, присутствовавший при этом, рассказывал потом: «Я был у Царя!»
Владыка запросто общался не только с «царями», но и с императорами. Так, он побывал в Эфиопии ещё до переворота, который возгласил «друг страны Советов» Менгисту Хайле Мариам. И митрополит Никодим имел встречу с императором Хайле Селассие, после чего в Ленинградскую духовную академию начали прибывать на учёбу посланцы с Чёрного континента.
Начало 1960-х годов – это разгар гонений на Церковь, бесчинства местных «хунвейбинов». В Ленинграде уполномоченный пытался сорвать крестный ход в первую Пасху служения митрополита Никодима на Ленинградской кафедре [103] . Как обеспечить безопасное проведение пасхального богослужения в Николо-Богоявленском кафедральном соборе? А вот как. В страну с официальным визитом прибывает королева Нидерландов. Поставим её на клирос, а потом пригласим участвовать в крестном ходе. И комсомольских «активистов» милиция ближе, чем на километр, не подпустит.
Владыка Никодим благожелательно относился к старообрядцам и искренне сожалел о том, что они воздерживаются от сближения с Русской православной Церковью. У себя в резиденции, в Серебряном Бору, владыка часто носил старообрядческую монашескую полумантию. Именно по инициативе владыки, изложенной им в специальном докладе на Поместном соборе Русской православной Церкви 1971 г. участники Собора определили упразднить клятвы, наложенные Московскими соборами 1656 и 1667 гг. на старые церковные обряды и их последователей. Было также разрешено староверам посещать храмы Московского патриархата и причащаться в них в случае необходимости.
В те годы реакция старообрядцев на решение Поместного собора была сдержанной. («А мы эти проклятия никогда и не признавали».) Развитие отношений началось лишь в период недолгого правления старообрядческого митрополита Андриана (Четвергова) (2003–2005) Да и в эти годы «упёртых» старообрядцев смущали встречи Андриана с иерархами Русской православной Церкви. А высказывания митрополита об улучшении отношений с Московской патриархией и даже о духовном единстве русского народа у многих вызывали насторожённость.
Став членом Президентского совета по взаимодействию с религиозными объединениями, Андриан был везде «персоной грата». В поездках по стране его принимали губернаторы и, что не менее важно, епископы Московского патриархата. На людях Андриан стал появляться не в чёрной шапке с меховой оторочкой, а в белом куколе – точно таком же, как и у Святейшего Патриарха Алексия II. Событием в жизни России стало его выступление на Всемирном русском соборе, куда он прибыл по приглашению Русской православной Церкви.
Обладая неограниченным влиянием в Московской патриархии, владыка Никодим продвигал своих ставленников в епископат, на должности, связанные с долгосрочным пребыванием за границей. Это была вынужденная мера. В те годы Совет по делам религий препятствовал обновлению епископата Русской православной Церкви на территории Советского Союза. А рукоположить архиерея для служения за границей – это пожалуйста: «с глаз долой из сердца вон». Но вот отслужит епископ несколько лет на чужбине и возвращается на родину из «долгосрочной командировки». Как говорится, «не ждали». И тут уж власти волей-неволей соглашаются на его «трудоустройство» в епархии. (В итоге к 1970 г. средний возраст епископата Русской православной Церкви снизился до 50-ти лет. Таким образом, Церковь оказалась обеспечена молодыми и деятельными епископами в среднем на 30 лет, что гарантировало её историческое бытие в самый трудный период новейшей церковной истории, притом совершенно мирным, неконфронтационным путём.) [104]
И уж конечно митрополит Никодим мог бы в этом смысле «озолотить» своего племянника Георгия, который иногда гостил у владыки в Серебряном Бору. Но владыка был в этом отношении чрезвычайно щепетилен и непотизма не поощрял. И Жора пошёл по медицинской части.
Энергия владыки была неисчерпаемой. Даже одержимый сердечными недугами, он разрывался между обеими столицами. Лёжа на одре болезни в Серебряном Бору, он постоянно работал с бумагами. Иногда что-то срочное нужно было отправить в Питер. И тогда начинал работать «воздушный мост». Иеромонах Лев выезжал на архиерейской «Чайке» в Шереметьево (Шереметьево-2 тогда ещё не было) и вылетал в Ленинград. Секретарь епархии протоиерей Борис Глебов встречал его в Пулково, и епархиальная «Волга» следовала к адресату. Иногда вдогонку следующим рейсом посылали кого-нибудь из иподиаконов. Затем бумаги (и о. Лев при них) возвращались в Первопрестольную – к митрополиту. Бывали дни, когда иеромонах Лев делал за день две «ходки» туда и обратно. В шутку его называли аэромонахом.
Но были «аэромонахи» и посолиднее. Как-то владыка летел в ГДР с о. Маркеллом, – «особой, приближенной к святителю» ещё в конце 1960-х годов (впоследствии архимандрит Маркелл – настоятель Феодоровского Государева собора в Царском Селе (г. Пушкин); с 2006 г.– епископ Петергофский). В салоне 1-го класса с каждой стороны – по два кресла; владыка сидит у окна. Подходит стюардесса и приглашает митрополита пройти в кабину пилотов. Вспоминает епископ Маркелл:
– Сижу долго, святителя всё нет. Начинаю беспокоиться, стучу в кабину, мне открывают дверку. (Тогда, в дотеррористическую эпоху, это было просто.) Смотрю, святитель в рясе, с бородой, сидит за штурвалом. На голове наушники, сбоку, на подставке, как положено, командирская чашечка кофе.
Потом владыка объяснил изумлённому о. Маркеллу, что его как постоянного, «знатного» пассажира узнали пилоты и любезно пригласили «порулить» воздушным лайнером. А чтобы самолёта не свалился в «штопор», святителя усадили за штурвал дублёра.
Обратный путь владыка проделывал в «разобранном виде». Там, в ГДР, у него случился очередной инфаркт, и о. Маркелл буквально спас святителя от смерти. Накануне поездки «медбрат» получил подробные инструкции от врача, постоянно лечившего архиерея, а также чемоданчик с набором медикаментов. Когда владыке стало плохо и каждая секунда была на счету, о. Маркелл делал ему внутримышечные уколы через подрясник. Иглы гнулись, но, к счастью, выдержали. Владыку срочно отправили в Москву; в Шереметьево архиерейскую «чайку» подогнали прямо к трапу самолёта, а оттуда святителя отправили в Серебряный Бор.
Можно себе представить, сколько ещё мог бы сделать полезных дел для Церкви митрополит Никодим, если бы дожил до эпохи факса и электронной почты! Представим себе ряды келейников, секретарей и иподиаконов, сидящих за компьютерами, как в Центре управления космическими полётами… А сотовые телефоны, а пейджеры?
Но в те годы всё было гораздо скромнее. Чтобы не беспокоить владыку частыми телефонными трелями, аппарат перенесли в его кабинет, и трубку снимал дежурный иподиакон. Если звонок действительно был важным, телефон переносили в архиерейскую спаленку и включали в параллельную розетку. И вот – моё первое дежурство в качестве «оператора». Владыка ожидал звонок из Рима и просил меня сразу же «перебросить» телефон в его спальню, без лишних «согласований».
Звонок, голос телефонистки: «Рим заказывали? Соединяю!» Выдернув шнур, бегу с аппаратом в руках к изголовью святителя. Лёжа на одре, владыка мирно беседует с одним из иподиаконов. А тут врывается ещё один и с криком: «Рим!» втыкает
телефонную вилку в розетку на… 220 вольт! Треск, дым, святитель хватается за сердце. О. Маркелл бросается к стеклянной пробирке с нитроглицерином и протягивает её владыке. А он мне слабым голосом: «А ещё физик!»