– Управился за один день. Посетил и Святейший, и Правительствующий…
Провинциальные архиереи умели как-то находить общий язык с чиновниками Совета по делам религий. Сложнее было с заграничными, не «просовеченными» архипастырями. Вспоминает архиепископ Брюссельский Василий. 6 октября 1964 г. Беседа с П.В. Макарцевым, помощником Куроедова в Совете по делам религий.
Я был удивлён неожиданной встречей. Сели ужинать, митрополит Никодим – во главе стола, я – направо от него, Макарцев – налево, напротив меня. Видно было по всему, что он здесь бывает часто и чувствует себя как дома. Говорили, что он с митрополитом Никодимом «на ты», но я этого не заметил. Слышал я и о том, что владыка Никодим спаивает его и тогда добивается уступок для Церкви и разрешения тех или иных вопросов, но насколько это была правда, я не знаю. Впрочем, это было распространённое явление в Советском Союзе, когда архиереи спаивали уполномоченных, чтобы они лучше относились к Церкви. Таким «методом» особенно пользовался, как говорят, рижский римско-католический архиепископ. Сейчас, однако, Макарцев оставался всё время трезвым.
Разговор за столом почему-то стал принимать странный оборот, затрагивались «патриотические темы». Макарцев меня спросил: «Вы прибыли, конечно, на советском самолёте?» «Нет», – ответил я. «А почему не на нашем?» – «В этот день недели нет самолёта Аэрофлота. Если бы дожидаться следующего, я бы опоздал на празднование в Лавре». – «А Вы бываете в Советском посольстве на наших больших национальных праздниках. Октябрьской революции и Первого мая? Вас приглашают?» – «Нет, – ответил я, – не бываю, и не приглашают». – «Хотите, мы напишем, чтобы Вас приглашали?» – оживлённо сказал Макарцев. Но тут в разговор вмешался митрополит Никодим и произнёс: «Владыка Василий постоянно живёт за границей, и ему не нужно бывать на приёмах в посольстве. Это могло бы только повредить нашей Церкви там, прихожане стали бы смущаться. И не надо писать, чтобы приглашали» [249] .
Вспоминает диакон Андрей Рыбин, бывший сотрудник ОВЦС.
В церковных кругах были хорошо известны полковники КГБ Милованов и Тимошевский. Первый был, ни мало ни много, заместителем председателя Совета по делам религий при бывшем Совмине СССР, второй же начальником 4-го (церковного) отдела Пятого управления КГБ. Эти славные контрразведчики были озабочены не только выработкой направлений внешней деятельности Русской православной Церкви, получением информации, касающейся международных религиозных организаций, их лидеров и официальных представителей.
Не гнушались они сбором компромата по интересующему их «объекту», поощряя самое обыкновенное мерзкое стукачество одного «агента» на другого. Некоторые мои бывшие коллеги изрядно поднаторели в таком роде деятельности и с большим успехом для своей карьеры. Помню, как и на меня наседали, чтобы получить «чернуху» на митрополита Филарета и людей из его ближайшего окружения. Цели подобной «контрразведывательной» операции позже стали ясны. Владыка в конце 80-х стал предпринимать попытки хоть как-то ослабить опеку спецслужб над внешней деятелъностъю Церкви, что никак не входило в планы церковных контрразведчиков. Готовилось его снятие, и на смену ему уже был подобран кандидат [250].
А весной 1991 г. судьба сыграла злую шутку с самим Миловановым. Ночью 4 апреля в 7-е отделение милиции г. Москвы из служебного помещения Совета по делам религий в нетрезвом состоянии были доставлены заведующий отделом Совета Н. Мухин и заместитель председателя Совета Е. Милованов. Последний оказался сотрудником КГБ СССР [251] . Вот как комментировалось это в тогдашней прессе.
История, случившаяся с товарищем Миловановым Евгением Евгеньевичем, побуждает нас к некоторым выводам. Начать с того, что одной тайной в нашей жизни стало меньше. Кроме того, становятся очевидны непростительные изъяны в чисто профессиональной подготовке сотрудников советских спецслужб – не все из них могут пить, не теряя человеческого облика и необходимой для секретного работника бдительности. Евгений Евгеньевич несколько обмяк и растренировался под надёжнейшей – как у них говорят – «крышей».
В самом деле: чем не «крыша» – Совет по делам религий. Отменные условия были созданы Евгению Евгеньевичу партией и правительством, чтобы с пользой для Отечества действовать среди архиереев и клира Русской православной Церкви, среди баптистов, католиков, мусульман и прочей публики, от которой он с холодной головой и горячим сердцем, с помощью щита и меча защищал нас с вами, сограждане и налогоплательщики [252].
Кто же сдал чекиста ментам? Простой вахтер, в полночь вызвавший милицейский наряд. После чего работники МВД извлекли сотрудника КГБ из служебного кабинета и на патрульной «раковой шейке» доставили в околоток.
А вредоносный журналист продолжает «очернять органы».
Омерзительная двойственность советской жизни давно стала достоянием литературы – так появилось министерство правды, которое фабрикует ложь, и министерство любви, специализирующееся на пытках. В этом ряду как нельзя более кстати и сотрудник КГБ СССР, занимающий видный пост в ведомстве, призванном обеспечить определённую законом норму отношений государства и Церкви. Секрет службы Евгения Евгеньевича лопнул при самых пошлых обстоятельствах.
В связи с этим хотелось бы спросить у председателя КГБ СССР в. Крючкова: неужто Милованов действовал на свой страх и риск? Неужто он посмел ослушаться главного своего начальника, не раз публично отрекавшегося от всякого вмешательства служб советской госбезопасности в дела Церкви? И наконец: почему все материалы, документально отразившие похождения Евгения Евгеньевича и его соратника, были изъяты из 7-го отделения милиции и без всякого следа исчезли в недрах КГБ, а сам товарищ Милованов и по сей день как ни в чём не бывало ходит на службу? [253]
Но так ли уж виноват сей «рыцарь печального образа»? «О бедном гусаре замолвите слово», – ведь у него было «делать жизнь с кого».
В 1955 г. блаженной памяти Никита Хрущёв и Николай Булганин побывали с визитом в Индии и обратно летели через Ташкент. Визит этот тогда раздували, как могли, и узбекские власти решили устроить грандиозный митинг, который, по замыслу, должен был транслироваться по радио на весь Советский Союз и за рубеж. На митинге должны были выступить оба советских руководителя.
Была проведена колоссальная подготовительная работа. На центральную площадь и все прилегающие улицы согнали массу народу, по всему Ташкенту были развешаны громкоговорители. Вся страна замерла в ожидании того, что скажут два её высших руководителя… Но узбекские власти совершили ошибку. Они устроили обед перед митингом, а не после…
Как рассказывали очевидцы, Булганин уснул сразу по прибытии в президиум, а Хрущёв вышел на трибуну и стал говорить. Жаль, магнитофонной записи не осталось с тех времён. Короче говоря, прочим руководителям, сохранившим трезвую голову, пришлось принимать непростое решение: сначала вырубили трансляцию на зарубеж, потом, по мере того как, клеймя империализм, Никита Сергеевич всё больше расходился, отключили трансляцию на страну, а ещё немного погодя, когда матерные слова стали встречаться всё чаще, были отключены и репродукторы на площади.
Но Хрущёв этого не заметил – к вящей радости тех, кто их отключил. А народ, который согнали по этому случаю чуть ли не со всего Узбекистана, стоя под палящим среднеазиатским солнцем, пугливо недоумевал: что это размахивает руками маленький лысый человек? Вроде кого ругает, а кого – не слышно.
А вы говорите – Милованов, Милованов!..
В ОВЦС поступали различные материалы на иностранных языках, касающиеся церковных проблем. Целый штат «толмачей» переводил их на русский язык, после чего документы ложились на стол председателя отдела. Вторые экземпляры полагалось передавать в Совет по делам религий, где они также ложились на соответствующий стол.
ОВЦС – это учреждение международного масштаба. Оно нуждается в людях, знающих иностранные языки. В людях, знакомых с зарубежной религиозной литературой, поэтому пришлось открыть особую аспирантуру при Московской духовной академии, в которой изучаются общеобразовательные предметы и иностранные языки. Приходится выписывать из-за границы иностранные источники, переводить их. Они лежат в библиотеке Отдела, никому не выдаются, они не должны попадать в руки посторонним лицам [254] .
Перевод – дело дорогостоящее, и Совет, по существу, паразитировал за счёт церковной казны. Десятки «идеологических работников» отирались в читальном зале Совета на втором этаже и, сидя под гипсовым бюстом Ленина, делали выписки для своих кандидатских и докторских… По иронии судьбы, эта контора размещалась на углу Садового кольца и 2-й Неопалимовской улицы.
Именно здесь «религиозники», отправлявшиеся за рубеж, получали заграничные паспорта с выездными визами. В Совете полагалось брать разрешение на вывоз докладов, написанных для прочтения на международных конференциях. Однажды мне пришлось представить «советскому» чиновнику обширный доклад на тему: «Буддизм в России». Из его содержания явствовало, что в царской России, этой «тюрьме народов», буддисты пользовались широчайшими правами, имели несколько десятков монастырей (дацанов), совершали паломничество в Тибет и т. п. А при советской власти – массовое закрытие дацанов, аресты ламаистского духовенства, «депортация из приграничной зоны» (т. е. на лесоповал). И, в качестве камуфляжа, открытие двух дацанов после Великой Отечественной войны, – чтобы ублажить заграничных буддистов-миротворцев, друзей страны Советов.
Негативная тенденция доклада от клерка-цензора не укрылась, и он заявил, что доклад «непроходной». Возражать было бесполезно.