И дальше он мне раскалывает: «Владыка, не был я ни в какой Индии! Откуда мне – здоровья нет и денег нет. Какая Индия?» А митрополит стучит кулаком по столу: «Нет, я точно знаю. Вы были в Индии! Не ездить в Индию без моего благословения!»
Только он мне это рассказал, ко мне кто-то подбегает: «Вас – срочно к митрополиту!». Вхожу, владыка сидит, строго-строго на меня смотрит и говорит: «До меня дошли сведения, что Вы приходите на лекции в нетрезвом виде!». И я отвечаю: «Владыка! Кажется, я понял, в чём дело. Аналогичная история была с одним протоиереем после войны. Его вербовали в осведомители, а он сказал: «У меня осколок в голове. Я вам все фамилии перепутаю!»».
Владыка молчит: произошёл «системный сбой». Потом тихо произносит: «Идите!». Это была моя единственная встреча со святителем – страстным любителем подлёдного лова. И я храню о нём тёплые воспоминания.
До перевода владыки Иоанна на С.-Петербургскую кафедру (1990 г.) он в течение 17 лет возглавлял Куйбышевскую епархию, а Куйбышев (ныне Самара) долгие годы был режимным городом. Была такая загадка: почему Волгоград открытый, а Куйбышев – закрытый? Ведь в обоих городах – тракторостроительные заводы.
– Потому, что в Куйбышеве делают трактора с вертикальным взлётом и изменяющейся геометрией крыла. И вполне понятно, что комитетчики были в Куйбышеве полновластными хозяевами. 17 лет страха…
В миллионном городе (новый состав горсовета принял в июне 1990 г. решение о возрождении исконного имени – Самара) из двух сотен исторических названий улиц уцелело лишь пять. Среди утраченных и улица Духовная, ведшая людей к храму. И вот ни храма уже, ни Духовной улицы нет. Вспоминаются строки В. Маяковского: «Улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать».
31 декабря 1956 г. в Куйбышеве произошло загадочное событие. В доме 84 по улице Чкалова жила обычная женщина Клавдия Болонкина, сын которой надумал пригласить в новогоднюю ночь своих друзей. Среди приглашённых была девушка Зоя, с которой Николай незадолго до этого начал встречаться.
… Все подруги – с кавалерами, а Зоя всё сидела одна, Коля задерживался. Когда начались танцы, она заявила: «Если нет моего Николая, буду с Николой Угодником танцевать!» И направилась к углу, где висели иконы. Друзья ужаснулись: «Зоя, это грех», но она сказала: «Если есть Бог, пусть он меня накажет!» Взяла икону, прижала к груди. Вошла в круг танцующих и вдруг застыла, словно вросла в пол. Её невозможно было сдвинуть с места, а икону нельзя было взять из рук – она будто приклеилась намертво. Внешних признаков жизни девушка не подавала. Но в области сердца был слышен едва уловимый стук.
Врач «скорой» Анна пыталась оживить Зою. Она пробовала делать девушке уколы, но это оказалось невозможно. Тело Зои было таким твёрдым, что иглы шприцев в него не входили, ломались… Она прибежала домой взбудораженная. И хотя милиция взяла с неё подписку о неразглашении, всё рассказала.
О происшествии немедленно стало известно правоохранительным органам Самары. Так как это было связано с религией, делу дали статус чрезвычайного, к дому отправили наряд милиции, чтобы не пускать внутрь зевак. Волноваться было о чём. К третьему дню стояния Зои все улицы рядом с домом были запружены тысячами людей. Девушку прозвали «Зоя каменная». В дом к «каменной Зое» всё же пришлось приглашать священнослужителей, ибо приближаться к ней, держащей икону, милиционеры боялись. Но никому из батюшек не удавалось что-то изменить, пока не пришёл иеромонах Серафим (Полоз). Он был настолько светел душой и добр, что даже обладал даром предсказания. Он и смог забрать икону из застывших рук Зои, после чего предрёк, что её «стояние» закончится в день Пасхи. Так оно и вышло. Говорят, что Полоза после этого власти просили отказаться от причастности к делу Зои, но он отверг предложение. Тогда ему сфабриковали статью о мужеложстве и отправили отбывать срок. После освобождения в Самару он не вернулся [472] .
В 1993 г. сложилась непривычная ситуация; разрешение на выезд теперь давалось всего лишь один раз и сразу на пять лет (срок действия загранпаспорта). «Девятка» «пробьёт по базе данных» (не под следствием ли, не в розыске ли, не «режимный» ли оборонщик с его секретами Полишинеля), и перед тобой открыт весь мир. Раньше ОВИР давал «отказникам» устные разъяснения: вам, мол, выезжать за рубеж нецелесообразно. А теперь если «немотивированный отказ», то в письменном виде, и сразу можно подавать в суд. И «кукловоды» почувствовали, как рвутся последние ниточки: их уже не то, что не боятся, – они уже никому неинтересны.
Но в этом процессе агонии были интересные эпизоды. Осенью 1993 г. тогдашние епархиальные власти заставили старенького архимандрита Кирилла (Начиса) заниматься сбором подписей, и отнюдь не в поддержку очередного «кандидата в депутаты». Духовник академии, отмотавший свой срок в ГУЛАГе, должен был брать у наиболее «динамичных» преподавателей «подписку о невыезде»; запрещалось выезжать за пределы возлюбленного Отечества без «архипастырского благословения». В речи о. Кирилла иногда проскальзывало что-то барачно-гулаговское.
– Конечно, каждый раз перед отъездом владыку беспокоить не надо. Вы мне только шепните…
Но это ещё цветочки. В 1960-е годы в одной из центральных епархий был священнослужитель, неугодный «органам». Человек безукоризненный, он не давал ни малейшего повода каким-либо образом придраться к нему. И тут на помощь властям пришёл епископ. Однажды этот священнослужитель под вечер зашёл к своему другу, священнику соседней епархии, до которого от его дома было 15 минут ходьбы. Но дорога лежала через речку, разделяющую две разные области и, следовательно, две епархии. А по церковным канонам без согласия правящего епископа священник не имел права покидать епархию. Об этом визите узнал владыка и быстро сориентировался в поиске обвинения в каноническом нарушении. И вот посещение друга священника было истолковано как самовольная отлучка из епархии (на целых полчаса!). Так владыка выручил «органы», у которых не хватило фантазии на обвинение. Священник был запрещён в священнослужении, а владыка повышен в очередном церковном сане [473] . А в одной из епархий и сегодня действует указ: «Аще клирик дерзнёт отправиться на чужбину без ведома правящего архиерея, он будет лишён христианского погребения» (это к вопросу о декларации ООН 1948 г.).
Прошло время, и вот мы в скорби: Санкт-Петербургская кафедра овдовела. Встречаю о. Кирилла.
– Ну как, бумагу в корзину?
– Нет! Бумага в силе!
В советское время спросили одного: «Вы «Правду» выписываете?». «Конечно! Что же я, в туалет пойду с репродуктором?».
1996 год. Каким-то ветром меня занесло на Петербургскую телестудию: попросили принять участие в программе Кирилла Набутова. Он человек занятой, и в «предбаннике» со мной беседует его ассистентка: в прямом эфире речь пойдёт о заграничных путешествиях. Прошу ограничиться только «плановыми» экспедициями и не упоминать про частные поездки. Но телевизионщикам это только и надо: создать нестандартную ситуацию, чтобы была «интрига». Ведь телезрителям неинтересно созерцать унылые «говорящие головы». И вот мы в прямом эфире.
– … В 1990 году, по благословению священноначалия, я принял участие в паломнической экспедиции в Святую землю…
– Ну, а самостоятельные поездки?
– В 1991 году, по благословению священноначалия…
– Это ладно, а вот как Вы путешествуете в одиночку?
– В 1992 году, по благословению священноначалия…
– Хватит! Скажите: Вы берёте благословение на частные поездки за границу?
– Видите ли, Кирилл… Допустим, Вы захотели во время отпуска съездить на неделю в Киев – к родственникам, к друзьям. Вам придёт в голову «испрашивать благословение» у вашего шефа?
– Конечно нет!
– А зря. Я бы на Вашем месте так опрометчиво не поступил. Ведь Украина – это враждебное государство, ощетинившееся боеголовками, рвущееся в НАТО. У нас территориальные споры (Севастополь). На Украине три церковных раскола, униаты… Я бы на Вашем месте воздержался от поездки в эту недружественную страну! А вот Индия, где я побывал как частное лицо, – это другое дело! Дружеские отношения, тесные связи!
Кирилл не выдерживает, и мы оба смеёмся. Ассистентка из-за кадра показывает большой палец: «театр абсурда» удался!
А через неделю на заседании учёного совета академии последовало официальное разъяснение: если какой-либо клирик едет на зарубежную конференцию (и, тем более – с докладом, да ещё о современном положении Русской православной Церкви) – архипастырское благословение брать необходимо. А если по частным делам, ну, скажем, в Карловы Вары, «на водичку» (на большее фантазии не хватило) – то необязательно.
И теперь, возвращаясь после летних каникул из морской экспедиции, с её 9-балльными штормами, бессонными ночными вахтами, я спокоен. Так же, как при возвращении с озера Виктория или с верховьев Амазонки. И на вопрос, где довелось побывать, неизменно ответствую: «На водичке». А если спросят, почему такой загар, отвечаю: «Потому что не участвую в схватке бульдогов под ковром за место под солнцем».
Ленинградская Духовная Академия
Тактика «живого щита»
Как известно. Ленинградская духовная академия и семинария (ЛДАиС) была возрождена в 1946 г. Однако в конце 1950-х годов большой размах получила кампания по её закрытию. Ренегат А.А. Осипов, читая лекцию в Кишинёве, похвалялся, что в Ленинградскую духовную академию на 40 вакансий поступило всего 16 человек, а к концу учёбы осталось 8. [474]
Архиепископ Михаил (Мудьюгин) вспоминал: «Ежегодный приём в семинарию ограничивался согласованной с Советом по делам религий квотой, которая в 1960-е годы не превышала в Ленинграде 20, а в Москве 40 воспитанников; был год (кажется, 1964), когда в первый класс Ленинградской семинарии зачислили всего восемь человек!»