[481] .
(Пройдут годы, десятилетия; остатки разгромленных отрядов [бандформирований] революционеров [боевиков] найдут приют на Кубе (о-в Хувентуд). И «интернационалисты», бежавшие из Никарагуа, Сальвадора, Гренады, Анголы, Мозамбика, Эфиопии и т. д., общаясь у костра, будут на ломаном русском вопрошать друг друга: «Ты что кончал?» – «Лумумба». – «И я Лумумба!».)
Митрополит Никодим искусно сыграл на тогдашних амбициях «Старой площади» и получил «добро» на приезд в Ленинград студентов из Эфиопии, Уганды, Кении и других «темнокожих» стран. В ЛДАиС был срочно образован «факультет африканской молодёжи». Партийные идеологи в Смольном скрипели зубами в бессильной злобе, но ничего не могли поделать против тактики «живого щита». Иностранцы – это компетенция Министерства иностранных дел, интересам которого закрытие ЛДА и, как части её, «африканского факультета», не соответствовало.
Академическое начальство воспряло духом: «Не Москва ль за нами?». Студентов из-за рубежа становилось всё больше. И вскоре «факультет африканской молодёжи» был преобразован в «ФИС» – «факультет иностранных студентов».
Профессор-протоиерей Михаил Сперанский
Тогдашний ректор ЛДАиС – профессор-протоиерей Михаил Сперанский – не мог поверить своим глазам. Он закончил Санкт-Петербургскую духовную академию ещё в 1913 г., в «расстрельные времена» отбыл свой срок на лесоповале. Освободившись, получил административное предписание – «кроме пяти» (запрет на проживание в Москве, Ленинграде, Киеве и ещё двух крупных городах страны). Тем не менее, вопреки всем запретам, он был «востребован» в Ленинград и в 1952 г. утверждён в должности ректора ЛДАиС. Талантливый богослов и проповедник, о. Михаил до конца жизни не мог расстаться с лагерной привычкой: даже во время проповеди в храме невольно подтягивал падающие (как ему казалось) брюки. Ведь в тюремной камере отбирали ремень, шнурки и «колюще-режущее». О. Михаил Сперанский читал нам курс Нового Завета.
Напрашивается параллель с бывшими царскими офицерами, вынужденными служить в Красной армии. Генерал И. Данилов, вспоминая о своей подневольной службе у большевиков, пишет о начале работы красной Академии генерального штаба: «… состав профессоров был почти тот же, который был до революции… Профессора были все люди мобилизованные, взятые из тюрем, которым было предложено: «или читать лекции, или к стенке». Понятно, выбирали первое» [482] .
Заслуженный профессор-протоиерей Михаил Кронидович Сперанский скончался в 1984 г., на 97-м году жизни. В «Журнале Московской Патриархии» был опубликован пространный некролог, где, тем не менее, были хронологические «дыры». «С 1925 по 1930 гг. о. Михаил – настоятель Успенского собора г. Кирсанова (Тамбовская епархия). В 1930–1937 гг. о. Михаил проживал в городе Мичуринске (бывш. Козлове) Тамбовской области. С большой теплотой о. Михаил любил вспоминать, как в апреле 1944 г. в Москве он встретился со Святейшим Патриархом Сергием, который принял его со свойственным ему участием и вниманием» [483] .
А где же был о. Михаил с 1937 по 1944 гг.? «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя» (Откр. 13:18). «Богоборческий зверь» отмерил о. Михаилу семь лет ссылки (1930–1937 гг.), затем восемь лет ГУЛАГа…
Незадолго до своей кончины профессор-протоиерей обрёл «нечаянную радость». Один из сотрудников ЛДА, работая в городском архиве, обнаружил целый ряд кандидатских работ, написанных выпускниками дореволюционной Санкт-Петербургской духовной академии. И среди них – кандидатское сочинение о. Михаила Сперанского. Убелённый сединами старец был потрясён: гонения, арест, лагеря, лесоповал; блокадный Ленинград с его сотнями тысяч жертв, – всё это, казалось, должно было стереть из памяти студенческие воспоминания. И вот, словно из небытия, – осколок разбитого вдребезги…
Расстрела избежал и тогдашний инспектор ЛДА Лев Николаевич Парийский; он был под судом вместе с митрополитом Вениамином. Выпускник ещё дореволюционной Петербургской академии, брат известного математика, академика, в первые революционные годы он работал в Петроградском епархиальном управлении. Затем в течение десятков лет регентом, одно время – секретарём митрополита Алексия (Симанского), а затем был его секретарём в Патриархии. И, наконец, он попал на должность инспектора ЛДА, которую занимал 20 лет, почти до самой своей кончины. Студенты боялись его за строгость: мелкое нарушение дисциплины – выговор, снижение стипендии. Нарушение «средней тяжести» – вызов в кабинет: вот Бог, а вот порог. Деньги на дорогу, чемодан, вокзал.
Профессор А.И. Макаровский
Не следует думать, что в 1940–1950-е годы Ленинградская духовная академия была «тихой гаванью», где находили пристанище бывшие узники ГУЛАГа. Бывало так, что «брали» прямо из её стен – в «застенки». Откроем «Журнал Московской Патриархии» за 1958 г., № 7. На странице 28 – портрет профессора ЛДА А.И. Макаровского, в траурной рамке. В некрологе – краткие сведения о его биографии. Александр Иванович родился в 1888 г. в Пскове; в 1913 г., вместе с о. Михаилом Сперанским, окончил Санкт-Петербургскую духовную академию. С 1914 по 1918 гг. преподавал в Псковской духовной семинарии.
Далее – вполне объяснимая перемена: с 1918 по 1947 гг. преподавал историю и географию в светских учебных заведениях – церковных не было. В годы «малого Ренессанса», когда щупальца режима несколько ослабли, вернулся на церковную стезю: с 1949 г. начал учебно-педагогическую деятельность в ЛДА в должности доцента. В 1951 г. А.И. Макаровский защитил магистерскую диссертацию и получил звание профессора. (Уже тогда маститый церковный историк и молодой отец Никодим могли «пересекаться» в стенах ЛДАиС.)
Следующий абзац некролога: «В мае 1955 года А.И. Макаровский, ввиду тяжёлой болезни, прекратил чтение лекций в Академии, но по мере своих сил продолжал трудиться: руководил курсовыми сочинениями студентов IV курса, писал на них рецензии…» [484] Казалось бы, естественный ход вещей: послевоенные годы – «вегетарианские», это вам не расстрельные 30-е. Но недаром мы гордились: советская нация – самая читающая в мире. Между строк…
Прошли десятилетия, и лишь после 1991 г. у многих «развязались языки». Теперь уже можно было поведать о «фигуре умолчания». Вот что рассказал автору этих строк профессор-протоиерей Иоанн Белевцев – автор того самого некролога.
Вскоре после смерти Сталина (март 1953 г.) А.И. Макаровский как-то внезапно исчез, и лекции вместо него стал читать другой преподаватель («нэзамэнымых людэй у нас нэт»: «нэт человэка – нэт проблэм»). Члены профессорской корпорации лишних вопросов не задавали, но прошёл слух о том, что Александр Иванович арестован. (Можно предположить, что он недостаточно глубоко выражал скорбь по поводу того, что «Хозяин откинулся».)
После смерти Ленина, 22 января каждого года, в Большом театре в Москве проходило торжественно-траурное заседание, где делался доклад под стереотипным названием: «(Столько-то) лет без Ленина под водительством Сталина по ленинскому пути». Благосклонно пропускаемый цензурой, в газетах печатался миф, будто перед решением трудных вопросов товарищ Сталин по ночам спускается один в мавзолей «посоветоваться с Ильичом».
В последний год Первой мировой войны, в дни поражения Германии, там выпускались открытки, изображавшие Бисмарка, воскресшего, чтобы защитить Германию. Мавзолей Бисмарка во Фридрихсруэ не только вскоре после его смерти, но и в 1920-х годах был местом паломничества и националистических демонстраций. Перед ним проходили марши и парады молодёжной организации Бисмаркюгенд. Гитлер пришёл к саркофагу Бисмарка 14 февраля 1939 г., чтобы подчеркнуть преемственность власти.
Но вот в 1953 г. товарищ Сталин спустился в мавзолей на более длительный срок. «Сталин умер беспланово, без указания директивных органов, – писал Василий Гроссман в повести «Всё течёт». – Сталин умер без личного указания товарища Сталина. В этой свободе, своенравии смерти было нечто динамичное, противоречащее самой сокровенной сути государства. Смятение охватило умы и сердца. Сталин умер! Одних объяло чувство горя – в некоторых школах педагоги заставляли школьников становиться на колени и, сами стоя на коленях, обливаясь слезами, зачитывали правительственное сообщение о кончине вождя. На траурных собраниях в учреждениях и на заводах многих охватывало истерическое состояние, слышались безумные женские выкрики, рыдания… Других объяло чувство счастья. Деревня, изнывавшая под чугунной тяжестью сталинской руки, вздохнула с облегчением. Ликование охватило многомиллионное население лагерей…»
В одном пролетарском посёлке был траурный митинг. Многие трудящиеся плакали, а парторг, желая успокоить людей, сказал: «Не плачьте, мои дорогие, у нас ещё остался Лаврентий Павлович Берия!».
Впрочем, это был не самый плохой вариант. Известие о смерти Гитлера 30 апреля 1945 г. вызвало волну самоубийств. Тысячи убитых горем людей обливались слезами. Многие немцы отказывались верить в смерть Гитлера или надеялись, что он воскреснет, как феникс из пепла Берлина [485] .
… Десять месяцев следственного конвейера подорвали здоровье 65-летнего «узника совести». Но осенью 1953 г. Лаврентия Павловича «шлёпнули» как англо-турецкого шпиона, и лубянский конвейер сбавил обороты. В Москве ходила смелая по тем временам частушка:
Берия, Берия,
Вышел из доверия.
И решили на суде
Обновить НКВДе.
Был и такой вариант:
… А товарищ Маленков
Надавал ему пинков.
А на Кавказе, где страх был ещё силён, упор сделали на плодово-ягодную тему: