Не поспела алыча
Для Лаврентий Палыча.
А поспела алыча
Для Вячеслав Михалыча,
И поспела алыча
Для Климент Ефремыча.
А в 1957 г. (разгром антипартийной группировки) уже было опасно вспоминать и про Молотова с Ворошиловым…
Неприязнь партии к своему несгибаемому члену дошла до того, что подписчикам Большой Советской Энциклопедии Государственное научное издательство «БСЭ» впоследствии порекомендовало изъять из пятого тома 21–24 страницы, а также портрет Л.П. Берии, вклеенный между 22 и 23 страницами, взамен которых были высланы страницы с новым текстом. Был предусмотрен даже совет, как сделать эту замену. «Ножницами или бритвенным лезвием следует отрезать указанные страницы, сохранив близ корешка поля, к которым приклеить новые страницы». Законопослушные подписчики выполнили рекомендацию, правда по-прежнему «уши торчат»: в самом конце пятого тома, в списке иллюстраций, значится расстрелянный враг народа. А коварные иезуиты, обитающие в «Руссикуме», не послушались и не заменили статью о Берии на статью «Берингово море». И в их «гнезде» в Риме, в библиотеке, со страницы пятого тома удивлённо взирает Лаврентий Павлович: «За что?».
… Александр Иванович, со справкой об освобождении, вернулся в альма-матер, но «в мае 1955 г., ввиду тяжёлой болезни прекратил чтение лекций», и далее – по тексту некролога: «составлял лекции-доклады для учащихся Академии и семинарии, принимал экзамены у студентов-заочников». В числе таких заочников был и будущий владыка Никодим…
Жил Александр Иванович в небольшом доме, что находится во дворе академии, и студенты часто навещали его. Тогдашнее руководство Академии сделало всё возможное, чтобы поддержать своего профессора: ему выплачивался полный оклад, а чтение лекций по истории Русской православной Церкви было поручено недавнему выпускнику ЛДА – священнику Иоанну Белевцеву.
Скончался Александр Иванович 3 мая 1958 г. на 70-м году жизни. Его вдова работала в читальном зале ЛДА ещё в начале 1970-х годов, и мы, молодые студенты, не подозревали о тех испытаниях, которые довелось ей вынести…
Похожий случай имел место в Московской духовной академии, о чём рассказал в своей книге протодиакон Владимир Русак.
Отец Пётр Бахтин служит на краю Московской области, под Талдомом. Во время Второй мировой войны был лейтенантом, командовал батареей дальнобойных орудий… За мужество, проявленное в боях, получил орден Красного Знамени. Был бы коммунистом – дали бы Героя. Война продолжалась. После длительной политобработки Бахтина всё-таки втянули в партию. По возвращении с фронта он решил поступить в духовную школу. А тут – партбилет. Он несёт его в партком, кладёт на стол.
– Я решил поступить в семинарию, из партии прошу меня исключить.
– …?
Разговор закончился тем, что парторг вдогонку Бахтину выпалил:
– Мы вас ещё найдём. Даже в семинарии.
И он (они) сдержал своё слово. Бахтина нашли. В семинарии. Донос. Следствие. Приговор.
Именем Союза… подсудимый Бахтин П. С., согласно…, приговаривается к высшей мере наказания – расстрелу.
Долгая убийственная пауза.
Учитывая… – судья в осознании своего великодушия к «преступнику» важно смотрит в зал, – заменить двадцатью пятью годами тюремного заключения.
– И поехал этот неблагодарный Бахтин, которому предлагали в своё время прекрасное место в бюрократической машине партийной работы и от которого он отказался, отбывать наказание в не столь далёкие места.
Ни под какую амнистию 58-я статья не подпадала. Что же за преступление он совершил? Убил? Ограбил? Изнасиловал? – Хуже! Расслабился и в кругу своих одноклассников по семинарии рассказал «сомнительную» историю! А донос написал преподаватель Духовной академии Анатолий Петрович Горбачёв, довольно близкий родственник личного секретаря патриарха Пимена. Этот донос с подписью Горбачёва Бахтин видел своими глазами на следствии. Достоверно известно, что на совести Горбачёва восемь (!) доносов, благодаря чему восемь человек в течение многих лет хлебали тюремную баланду, в то время как сам Анатолий Петрович питался с профессорского академического стола. В числе этих восьми и покойный протоиерей Николай Никольский.
Как здоровье. Иуда Горбачёв? Не застревает в глотке кусок колбасы?
Совесть, во всяком случае, у него железная. Она позволяет ему теперь здороваться с отцом Петром Бахтиным, лишь слегка опустив глаза [486] .
В «Горбачёвскую эпоху» в Московской академии и семинарии была введена формулировка: «Уволен как не соответствующий духу учебного заведения». Эта фраза достаточно расплывчатая, и под неё можно было подвести всё что угодно. Не так взглянул на Горбачёва, сказал ему дерзость, ответил недостаточно почтительно, – и всё, через несколько дней студент вылетает с этой формулировкой [487] .
Господь прибрал Горбачёва (не Михаила!) в 1981 г.; по этому случаю в «Журнале Московской Патриархии» был опубликован некролог. Там есть такие строки: «Доцент А.П. Горбачёв проявил себя энергичным, принципиальным, требовательным администратором. Любое порученное ему дело он умел быстро организовать и выполнить» [488] .
… С наступлением Горбачёвской «перестройки» «лёд тронулся», но на его пути то и дело возникали заторы. Так, на «уровне ЦК» был разрешён к показу жутко смелый по тем временам фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние». И вот для студентов ЛДАиС готовится коллективный поход в ближайший кинотеатр «Призыв», как это бывало неоднократно и прежде. (Этот кинотеатр помещался в бывшем Александро-Невском доме призрения бедных духовного звания; Невский пр., д. 176). Состоялся же до этого коллективный просмотр фильма «Мать Мария», а теперь вот тоже название вроде бы церковное – «Покаяние», и речь там идёт о дороге к храму. (В ответ на вопрос неизвестной странницы героиня фильма отвечала: «Эта улица не ведёт к храму». И слышала в ответ: «Зачем нужна улица, которая не ведёт к храму?»). Но «кукловоды» с Литейного всполошились: как бы не началось «брожение умов»! Последовал звонок от уполномоченного, и культпоход был отменен.
Владыка Михаил (Мудьюгин) – соработник митрополита Никодима
Петербург – Ленинград
Ректорскую эстафету из слабеющих рук прот. Михаила Сперанского принял доцент-протоиерей Михаил Мудьюгин (впоследствии – архиепископ Михаил). Интересно, хотя бы кратко, проследить жизненный путь владыки Михаила, ведь на протяжении долгих лет он общался с митрополитом Никодимом как его помощник и соработник. Его жизненный путь интересен и сложен; владыка стал свидетелем почти всех трагических событий XX века. Он целиком «уложился» в XX столетие, со всеми его драмами и трагедиями. Ведь это был «век-волкодав»…
Михаил Николаевич Мудьюгин родился в Петербурге в благочестивой семье служащего 12 мая 1912 г. Семья была верующая, и поэтому он с ранних лет приобщился к Церкви: пел и читал на клиросе, прислуживал в алтаре. Воцерковление будущего архипастыря началось уже в раннем детстве, когда его мать, Вера Николаевна, посещала вместе с ним Александро-Невскую лавру. Оно продолжилось при храме святителя и чудотворца Николая на Песках (Барградское подворье в Петербурге). (Название «Пески» это место получило потому, что туда не доходило ни одно наводнение.) Это был район Рождественских улиц (ныне – всё ещё «Советских»).
Потом Михаил принимал активное участие в жизни Свято-Андреевского Старо-Афонского подворья в Петербурге. В течение ряда лет он вёл на подворье фактически жизнь послушника, правда, ночевал он дома. Потом, будучи уже взрослым, мечтал о том, чтобы служить Богу в Церкви. Основы веры будущий архиепископ постигал в воскресной школе при Александро-Невской лавре. Он был посвящён в стихарь ещё митрополитом Вениамином (Казанским), впоследствии расстрелянным большевиками (1922 г.). В детстве он впитал семейный уклад жизни дореволюционной России и до последних дней сохранял яркие впечатления, под воздействием которых формировалась его верующая душа.
Очень рано у будущего архиерея обнаружились пастырские и проповеднические способности. Ему ещё не было и 18 лет, когда он стал вести уроки закона Божия для детей пяти-шести лет. В 1929 г. он окончил среднюю школу, а в 1930 г. на бирже труда был распределён на завод «Красный путиловец», работал чернорабочим, затем шлифовщиком, продолжая своё служение Церкви.
Несмотря на достаточно интенсивную трудовую деятельность (это давало право продолжать образование), будущий архиепископ не оставлял Церковь. Он всегда был глубоко верующим человеком, и даже в самые суровые годы испытаний оставался верен Христу и Его Церкви. В юности он был свидетелем обновленческого раскола и вполне осознанно сохранил верность патриарху Тихону. В 1930 г. будущий владыка был арестован за участие в религиозном кружке. Его приговорили к трём годам заключения, но потом приговор был смягчён, и всё же несколько месяцев он провёл в камере. Когда будущий архипастырь был в заключении, в соседней тюремной камере находился католический священник. Оба узника совести тайком переписывались, и однажды католик сообщил православному собрату по несчастью, что ежедневно по полтора часа размышляет о крестных страданиях Спасителя (Евангелие у него почему-то не отобрали).
Стало ясно: с мечтами о церковном поприще нужно распрощаться. В советской России оставался только один путь – светского образования, а покидать родину он не хотел, да и «железный занавес» уже опустился. И Михаил решил приложить все усилия, чтобы получить хорошее образование. В 1933 г. он закончил вечернее отделение Института иностранных языков – любовь и способность к языкам у него была всю жизнь. До последнего дня владыка читал и свободно разговаривал на нескольких европейских языках, а на немецком даже писал стихи.
В 1932 г. он женился на русской немке, проходившей с ним по одному делу; её он очень любил. Через некоторое время, не получив в Ленинграде паспорт, он был вынужден уехать с женой на Урал, где преподавал в школе химию и немецкий язык. Через некоторое время поднадзорный самовольно вернулся в Ленинград, и снова был выслан в административном порядке за «сотый километр», как тогда говорили. Он поселился со своей женой в Новгороде и работал теплотехником на Чудовском заводе «Красный фарфорист». Но, тем не менее, он всё время добивался снятия запрета на проживание в Ленинграде – вплоть до августа 1941 г., когда поселился в г. Пушкине (Царское Село). Бывая в Ленинграде, опальный теплотехник посещал как православные, так и инославные храмы и хорошо знал их приходскую жизнь. (Владыка был свидетелем закрытия лютеранской Петрикирхе, что на Невском проспекте, а также целого ряда других инославных и православных церквей. Думал ли он, что пройдут годы, десятилетия, и он произнесёт блестящую проповедь на немецком языке во время первого богослужения в восстановленной Петрикирхе?!)
На рассвете 22 июня 1941 г. немецкие самолёты, заправленные советским бензином, начали на широком фронте бомбить советские города. За ними двинулись немецкие танки, заправленные тем же советским бензином. Под прикрытием этих танков двинулась и немецкая пехота, которая ела советский хлеб.
В это время Михаил Николаевич работал в конструкторском бюро при станкостроительном заводе; в начале войны был эвакуирован на Урал. В 1940-х годах работал в Свердловске, Новосибирске. Работал на заводе, он, как человек неординарных способностей, заинтересовался теплотехникой и стал сначала лаборантом, потом техником, конструктором и инженером. К 1946 г. Михаил Николаевич заочно окончил энергетический факультет института металлопромышленности, потому что техническая специальность давала больше возможностей для трудоустройства. Будущий владыка всегда исповедовался и причащался, посещал храм при любых обстоятельствах; и когда занимался научной деятельностью, и когда работал на производстве. Самые длительные перерывы случались в эвакуации – тогда уж совсем не было возможности ходить в церковь так часто, как хотел и как привык. Все эти трудные годы мирской жизни для глубоко верующего человека сопровождались постоянными размышлениями о судьбах родной для него Русской православной Церкви.
В 1947 г. – возвращение в Ленинград и аспирантура Котлотурбинного института, в котором Михаил Николаевич проработал несколько лет. В 1953 г. он защитил кандидатскую диссертацию и, получив звание доцента, преподавал теплотехнику в Ленинградском горном институте (с 1953 по 1957 гг.). И всё же мечта о священстве не оставляла его. Она смогла исполниться только во второй половине 50-х годов. Как известно, во время войны Сталин дал Церкви некоторую свободу: позволил восстановить Патриаршество, открыть храмы и некоторые духовные учебные заведения. И маститый доцент – будущий владыка – неожиданно для всех уехал Вологду, подальше от «колыбели трёх революций». Он снова учится – теперь уже в Ленинградской духовной семинарии, заочно. (В эти годы оба студента – о. Никодим и чтец Михаил – могли «пересечься» в коридорах академии, где во время сессии толпились студенты-заочники.)
По окончании семинарии (менее чем за два года) в 1958 г., в возрасте 46 лет, Михаил был рукоположен во священника и начал пастырскую деятельность в Вологодской епархии. Служить Церкви Христовой в священном сане владыка Михаил мечтал с детских лет, но только в 1955 г. он получил от митрополита Ленинградского и Новгородского Григория (Чукова) благословение стать священником. Под руководством протоиерея Михаила Гундяева, известного и уважаемого в то время петербургского священника, он стал проходить заочно семинарский курс, готовясь к рукоположению. Но вскоре митрополит Григорий скончался, а новый митрополит, Елевферий (Воронцов), не мог осмелиться рукоположить доцента Горного института, автора многих научных трудов, в священный сан. Тогда средства массовой информации тиражировали отречения от веры, а отречения от мирской науки в пользу веры были, мягко говоря, не в моде. Хотя владыка Михаил от настоящей науки никогда и не отрекался, видя в ней опору для своей веры.
Однако Богу было угодно, чтобы состоялось знакомство Михаила Мудьюгина с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем), который рекомендовал его епископу Вологодскому Гавриилу (Огородникову). Тот в течение года воздерживался от посвящения, однако в 1958 г. рукоположил Михаила во диакона, а затем – во священника.
В 1958 г. будущий епископ принял священнический сан и был определён на служение сначала в кафедральный собор в Вологде, а затем, через полтора года, в связи с тяжёлой болезнью своей жены, получил назначение в Казанскую церковь в городе Устюжна.
Ректор Ленинградской духовной академии
В 1963 г. о. Михаилу было суждено пережить потерю своей верной супруги и спутницы, которая многие годы была его другом и помощником. О. Михаил перенёс смерть своей жены, как и подобает настоящему христианину, с верой и надеждой на милость Божию. В 1964 г. он заочно окончил Санкт-Петербургскую духовную академию и защитил курсовую работу, за которую был удостоен учёной степени кандидата богословия. Тема работы: «Состояние римско-католической экклезиологии к началу работы Второго Ватиканского собора». «Идея написания работы на такую тему возникла в связи с тем, что я всю жизнь очень люблю Западную Церковь, её историю, – вспоминал владыка Михаил. – Я с юных лет много занимался тем, что связывает нашу Церковь с Западной».
К этому времени о. Михаил был в поле зрения митрополита Никодима, который решил обратить его таланты на пользу богословский науки. В том же 1964 г. о. Михаил был оставлен при академии преподавателем латинского языка, истории и разбора западных исповеданий. В начале 1966 г. протоиерею Михаилу Мудьюгину было присвоено звание доцента и, кроме того, он был назначен деканом вновь организованного при академии африканского факультета христианской молодёжи.
Указом Святейшего патриарха Алексия I от 13 октября 1966 г. доцент протоиерей Михаил Мудьюгин был назначен на должность ректора Санкт-Петербургских духовных школ. 31 октября того же года он принял иноческий постриг с сохранением прежнего имени Михаил, а за Божественной литургией в день празднования в честь Казанской иконы Божией Матери, 4 ноября, в Князь-Владимирском соборе Петербурга митрополит Никодим возвёл его в сан архимандрита. Хиротония архимандрита Михаила во епископа была совершена 6 ноября, в воскресенье, за Божественной литургией в Троицком соборе Александро-Невской Лавры, куда когда-то, ещё ребёнком, он был впервые приведён своей благочестивой матерью.
Однако ректорство новопосвящённого епископа продлилось недолго. Ведь вплоть до конца 1980-х годов атеистические власти действовали довольно изощрённо. Студент среднего уровня, окончивший всего лишь семинарию, но «друживший с кесарем», мог получить место священника, а то и настоятеля в городском кафедральном соборе. Дескать, пусть такой середнячок проповедует, а местный интеллигент, зайдя случайно в собор, услышит в проповеди, что «мы спасемся, если чаще ложить поклоны». И сделает вывод: вот их уровень! Если уж в центре держат такого, то – что представляют собой деревенские! А вот в село-то как раз и загоняли «высоколобых», которые не шли «на контакт с органами». Вспомним: о. Александр Мень, автор многотомных трудов, не допускался до Москвы, служил за «чертой осёдлости», и был ликвидирован в 1990 г. за несколько десятков километров от Первопрестольной…
Вот один эпизод, характеризующий ту атмосферу. В академической кухне был установлен новый котёл, и владыка, будучи в душе теплотехником, досконально исследовал его. Тогдашняя заведующая столовой – продукт советской эпохи, – пыталась воспротивиться появлению «постороннего лица на территории вверенного ей пищеблока». Но когда владыка объявил, что он намерен освятить котёл, завшу-атеистку чуть не хватил удар. Посыпались доносы уполномоченному, но, несмотря на это, владыка совершил чинопоследование. А вскоре ему пришлось готовиться к отъезду в Астрахань.
Астрахань
Это было время, когда Церковь пыталась обновить постепенно стареющий епископат. Поэтому уже 30 июля 1968 г. решением Святейшего патриарха и Священного синода преосвященный ректор Михаил, епископ Тихвинский, был назначен на кафедру – он стал епископом Астраханским и Енотаевским. Это выглядело как повышение; с должности викария – правящим архиереем. Но для такого высокообразованного архипастыря перевод из богословского центра в глубинку был ударом по научному самолюбию.
Битый-перебитый советскими властями, он должен был ограничиваться в своей деятельности чисто церковными рамками. Ведь некоторые его предшественники по кафедре стали жертвами коммунистического террора.
8 февраля 1919 г. был издан указ патриарха Тихона и Синода архиепископу Астраханскому Митрофану (Краснопольскому) о прославлении святых мощей убиенного святителя Иосифа в день его памяти 11/24 мая – в ответ на ходатайство епархии [489] . А в марте того же 1919 г. в Астрахани происходит забастовка рабочих. Очевидцы свидетельствовали, что эта забастовка была затоплена в крови рабочих. Десятитысячный митинг мирно обсуждавших своё тяжёлое материальное положение рабочих был оцеплен пулемётчиками, матросами и «гранатниками». После отказа рабочих разойтись был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулемёты, направленные в плотную массу участников митинга, и с оглушительным треском начали рваться ручные гранаты.
Митинг дрогнул и затих. За пулемётной трескотней не было слышно ни стонов раненых, ни предсмертных криков умиравших. Город обезлюдел; кто бежал, кто спрятался. Из рабочих рядов было выхвачено не менее двух тысяч жертв. Этим была закончена первая часть астраханской трагедии.
Вторая, ещё более ужасная, началась 12 марта. Часть рабочих была взята «победителями» в плен и размещена по шести комендатурам, по баркам и пароходам. Среди судов своими ужасами «прославился» пароход «Гоголь». В центр полетели телеграммы о «восстании». Председатель Реввоенсовета республики Лев Троцкий дал в ответ краткую телеграмму: «Расправиться беспощадно». И участь несчастных пленных рабочих была решена. Кровавое безумие царило на суше и на воде.
В подвалах чрезвычайных комендатур и просто на дворах расстреливали. С пароходов и барж бросали прямо в Волгу. Некоторым несчастным привязывали камни на шею. Некоторым вязали руки и ноги и бросали с борта. Один из рабочих, оставшийся незамеченным в трюме, где-то около машины и оставшийся в живых, рассказывал, что в одну ночь с парохода «Гоголь» было сброшено около ста восьмидесяти человек. А в городе в чрезвычайных комендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на кладбище, где они грудами сваливались под видом «тифозных».
Чрезвычайный комендант Чугунов издал распоряжение, которым под угрозой расстрела запрещалось «растеривание» трупов по дороге к кладбищу. Почти каждое утро вставшие астраханцы находили на улицах полураздетых, залитых кровью застреленных рабочих. И от трупа к трупу, при свете утра живые разыскивали своих мертвецов.
13 и 14 марта расстреливали по-прежнему только одних рабочих. Но потом власти, должно быть, спохватились. Ведь нельзя было даже свалить вину за расстрелы на восставшую «буржуазию». И власти решили, что «лучше поздно, чем никогда». Чтобы хоть чем-нибудь замаскировать наготу расправы с астраханскими рабочими, решили взять первых попавших под руку «буржуев» и расправиться с ними по очень простой схеме: брать каждого домовладельца, рыбопромышленника, владельца мелкой торговли и расстреливать…
К 15 марта едва ли было можно найти хоть один дом, где бы не оплакивали отца, брата, мужа. В некоторых домах исчезло по несколько человек.
Точную цифру расстрелянных можно было бы восстановить опросом жителей Астрахани. Сначала называли цифру две тысячи. Потом три… Потом власти стали публиковать сотнями списки расстрелянных «буржуев». К началу апреля называли четыре тысячи жертв. А репрессии все не стихали. Власть решила, очевидно, отомстить рабочим Астрахани за все забастовки – и за тульские, и за брянские, и за петроградские, которые волной прокатились в марте 1919 г. Только к концу апреля расстрелы начали стихать.
Жуткую картину представляла собой Астрахань в то время. На улицах – полное безлюдье. В домах потоки слёз. Заборы, витрины и окна правительственных учреждений были заклеены приказами, приказами и приказами… [490]
Но владыке Михаилу в его проповедях нельзя было даже заикаться об этой трагедии. Считалось, что он об этом не знает. «Брали» тех, кто не мог не знать. Так, в 1929 г. был арестован епископ Астраханский Филипп (Ставицкий), член Собора 1917–1918 гг.
Однако владыка Михаил проявлял себя как талантливый проповедник-апологет, что в те годы раздражало разных «Григориев Семёновичей». Вот слова владыки на вопрос о том, что является главным в работе пастыря:
«Проповедь Слова Божьего. Исторически в России это не всегда исполнялось хорошо. В дореволюционное время, чтобы произнести проповедь, священник должен был испросить разрешения благочинного и прислать ему текст проповеди. Начальство могло глянуть на такую инициативу косо – ну, словом, хлопот столько, что священник махнёт рукой и промолчит. Проповедовали только епископы, иногда, и в гораздо меньшей степени – благочинные. Из простых священников – только особенно горящие верой, а таких было не так много. В советское время тоже никто не запрещал проповедовать. Прямого запрета не существовало. Но бывали случаи, когда священник проповедовал, а в сторонке стоял человек и все его слова записывал. Посещая по необходимости Совет по делам религий, я видел у уполномоченного подобные записи моих проповедей. Меня спрашивали; говорил ли я то-то и то-то? Но этих государственных чиновников интересовали только те места, где, по их мнению, я выходил за рамки церковной проповеди и говорил что-то злободневное».
По оценке Совета по делам религий владыка Михаил числился в самой «плохой», с точки зрения властей, третьей группе. Вот что говорилось о нём в отчёте Совета за 1974 г.
Некоторые служители культа проявляют недовольство положением Церкви в СССР и высказываются за расширение участия церковников в общественно-политической жизни страны. Так, уполномоченный по Астраханской области тов. Мукорин сообщает: «Епископ Михаил поддерживает мнение экстремистских церковных элементов в том, что наступило время изменить статьи Конституции СССР в плане расширения прав религиозных организаций, которые следовало бы в избирательных правах приравнять к другим общественным организациям страны – дать право выдвигать своих кандидатов в депутаты Советов всех звеньев. По мнению епископа, представители церквей в Советах могли бы успешно осуществлять потребности нашего государства.
Епископ болезненно воспринял постановление Поместного собора о предоставлении религиозным обществам права самостоятельно решать организационные и финансово-хозяйственные вопросы».
Астраханский епископ Михаил не только высказывается за расширение прав церкви, духовенства, но и действует. За последнее время Совету стали известны неблаговидные поступки епископа по отношению к бывшему уполномоченному по Астраханской области тов. Комиссарову В.А., должностным лицам местных органов власти, неугодным ему членам исполорганов религиозных объединений. Так, в конце 1974 епископ Михаил представил в Совет «рапорт», в котором стремился всячески принизить нового уполномоченного по Астраханской области тов. Мукорина, скомпрометировать его в глазах руководства Совета. В связи с этим тов. Мукорину В.М. было предложено дать объяснение по существу письма епископа. В своём ответе уполномоченный нам писал:
«Епископ Михаил, видимо, по своему складу характера и мании величия, допускает грубые и огульные обвинения государственных органов в их якобы нарушениях законодательства о культах и Советской Конституции, тон его письменных обращений, как впрочем, и тон настоящей жалобы высокомерный, что может привести, о чём меня уведомил облисполком, к постановке вопроса о нежелательности пребывания епископа в Астраханской области».
В указанном письме и информационном отчёте за 1974 г. уполномоченный Совета тов. Мукорин В.М. дал аргументированный отпор неправомерным притязаниям епископа и его вольного толкования законодательства о культах [491] .
Лучшей характеристики не придумаешь…
Будучи маститым архиереем, владыка сохранил детское восприятие мира. Рассказывают, что в Астрахани он как-то осознал, что никогда в жизни не ездил верхом на лошади. Отправляться куда-то в деревню, частным образом, у него не было времени. А если владыка не идёт к лошади… И вот в один прекрасный день те прихожане, что задержались в храме после богослужения, могли созерцать необычную картину. Дюжий конюх поддерживает лошадь под уздцы, чтобы она с испуга не понесла, а на ней, держась за поводья, восседает правящий архиерей. Объехав вокруг храма по церковному двору, довольный владыка слезает с каурой: сбылась мечта детства!
С 1968 г. владыка Михаил – епископ Астраханский и Енотаевский. Приходов в епархии было немного, и архипастырь мог заниматься в часы досуга научной работой. Он продолжал преподавательскую деятельность в Санкт-Петербургских Духовных академии и семинарии, приезжая читать лекции из Астрахани, напечатал ряд статей в «Журнале Московской Патриархии» и других очень немногих существовавших тогда религиозных печатных изданиях. Решением учёного совета Санкт-Петербургских духовных академии и семинарии от 27 августа 1970 г. Преосвященному епископу Михаилу была утверждена тема магистерской диссертации: «Учение о личном спасении по Священному Писанию и Преданию Православной Церкви». А 13 июня 1972 г. епископу Михаилу (Мудьюгину) после защиты диссертации была присвоена учёная степень магистра богословия.
С мая 1972 г. владыка Михаил был членом Комиссии Священного синода по вопросам христианского единства и межцерковных сношений, позднее Синодальной богословской комиссии. Автор этих строк в течение ряда лет имел счастье встречаться с владыкой Михаилом на заседаниях Комиссии Священного синода по вопросам христианского единства. Однако в 1978 г. скончался её председатель – митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим, после чего бразды правления были переданы известному церковному иерарху, «харизматическому лидеру» – митрополиту Киевскому и Галицкому Филарету (Денисенко; ныне – небезызвестный «схизматический лидер» – монах Филарет).
Многие члены комиссии почувствовали, как резко снизился уровень дискуссий, ведшихся при участии нового председателя. Вот типичный ход одного из заседаний. Обсуждается вопрос о богословских собеседованиях с римо-католиками. Членами комиссии сказано много дельного, не без критики, но замечания и предложения конструктивны. Подводя итог, председатель изрекает: «А вообще, что с ними обсуждать? Вот, возьмите у меня на Украине: кто служил в дивизии СС «Галичина»? Униаты! Кто такие бандеровцы и каратели? Униаты! А вы говорите, – собеседования!» И так почти на каждом заседании, как заезженная пластинка. И неважно, что этих «полицаев» давно нет в живых, а сыновья и внуки за предков не отвечают…
Кстати, нынешняя УНА – УНСО на Львовщине – это первоначально не Гитлер и не дивизия СС «Галичина». Первые кадры «лесных партизан» готовились в КУНМЗ – Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада им. Ю. Мархлевского в Москве (филиал – в Ленинграде). Там с 1921 г. ковались кадры для подрывной борьбы с «панской Польшей», к которой с 18 марта 1921 г. по Рижскому миру с Советской Россией отошла Галиция [492] .
То, что экзарх всея Украины – «агент влияния Антонов», тогда было известно лишь в узком кругу. Но кто именно его «зомбирует», можно было догадаться. Среди молодых участников заседаний ходила шутка: «Что за комиссия, Создатель, когда повязан председатель!». Во время одного из перерывов я как-то сказал владыке Михаилу, что называю «денисенковскую говорильню» «комиссией по противодействию христианскому единству». И владыка воскликнул: «Да что Вы говорите! И я её точно так же называю!». И крепко сжал мне руку…
Одно из заседаний комиссии, работавшей в Новодевичьем монастыре, было особенно драматичным. Конец 1980-х – начало 1990-х годов… На Западной Украине явочным порядком возобновили свою деятельность униаты. Митрополит Филарет в официальных заявлениях, по наводке «киевской Лубянки», упрямо повторял, что на Украине нет униатской проблемы. Полное выпадение из реальности… Заседание прерывает секретарь епархии: митрополита Филарета просят срочно пройти к телефону – Львов на связи. Проходит полчаса; председатель возвращается с изменившимся лицом и сообщает: «Униаты захватывают кафедральный собор!». И, желая разрядить эмоции, с раздражением бросает протоиерею Василию Стойкову, профессору ЛДА: «Это вы их у себя так воспитываете!» На что о. Василий спокойно отвечает: «Простите, владыка, а кто их к нам направляет?» Владыка Михаил при этом хранил молчание, но было ясно, на чьей стороне его симпатии…
Справка. На протяжении послевоенных десятилетий большинство абитуриентов, желавших поступить в Ленинградскую духовную семинарию, приезжало из Волыни (Ровно) и Галиции (Львов). Оно и понятно: эти земли были включены в состав СССР только после Великой Отечественной войны, и там не было массового закрытия храмов, как в советской России в 1920–1930-х годов. Во время экзаменов члены приёмной комиссии составляли список по двум «разрядам»: в одной колонке – «западенцы», в другой – все остальные. И при конкурсном отборе преимущество давалось «восточной» графе. Так, троечник, скажем, из Ярославской или Псковской областей, имел больше шансов при зачислении, нежели отличник из Ивано-Франковска или Тернополя. И, тем не менее, процент «потенциальных униатов» в семинарии всё равно был велик.
В 1995 г. была издана книга архиепископа Михаила «Русская православная Церковность». В ней он изложил свой взгляд на «униатский вопрос».
«Львовский Собор Русской Церкви 1946 г., под давлением советской власти принял поистине чудовищное решение о внезапной ликвидации униатства, т. е. об уничтожении Церкви, уже в течение многих веков не имевшей даже канонического общения с Русской Православной Церковью и вдруг оказавшейся в неё насильственно включённой! Последствия такого силового "решения" конфессиональной проблемы хорошо известны: команда из Москвы не превратила униатов в православных – наоборот, пятьдесят лет насильственного "воссоединения" были годами резкого усиления в Западной Украине, а отчасти и в Белоруссии прокатолических настроений. Униаты же, до Львовский "унии наоборот" считавшие себя по характеру богослужения и по укладу церковной жизни близкими к Православию, круто развернулись в сторону Римско-Католической Церкви. Перемена эта проявилась в усилении конфессиональной розни, которая, в свою очередь, вызвала множество насильственных действий, недопустимых для людей, считающих себя христианами» [493] .
В то же время владыка Михаил с благословения священноначалия Русской православной Церкви активнейшим образом включился практически во все межхристианские инициативы Церкви. Владея несколькими языками (особенно его отличало блестящее знание немецкого языка и латыни, изучением которой он занимался самостоятельно с одиннадцатилетнего возраста), владыка Михаил легко вёл любую богословскую дискуссию. На протяжении многих лет он вносил исключительный по ценности вклад в официальные двусторонние богословские собеседования Русской православной Церкви с евангелическими Церквами в Германии (ФРГ), Союзом евангелических церквей в ГДР, с Евангелическо-Лютеранской церковью Финляндии и с Церквами реформатского исповедания.
Владыка Михаил принял участие и во второй встрече «Дебрецен-11» представителей православных и реформатских Церквей (октябрь 1976 г., Ленинградская духовная академия) На этом богословском собеседовании он сделал доклад на тему: «Евхаристия по учению Православной церкви» [494] .
Автору этих строк довелось присутствовать на этом собеседовании. Сейчас уже трудно восстановить в памяти содержание хода заседаний. Однако вспоминается колоритная картина: в актовом зале академии, за П-образным столом восседают члены русской делегации. Самые маститые из них – убелённые сединами владыка Михаил и профессор-протоиерей Ливерий Воронов (митрополит Никодим, незадолго до этого перенёсший очередной инфаркт, лежал на одре в своих покоях и следил за ходом собеседования по трансляции). Каждый из них – блестящий специалист в области догматического богословия и церковной истории. По возрасту – почти ровесники (1912 и 1914 гг. рожд.) Оба в прошлом – «технари»: один теплотехник, другой химик. Оба – «старые лагерные волки»: сидели при Сталине, о. Ливерий провёл десять лет в Норильске. Оба чувствуют себя лидерами, авторитетами. И малейшее разногласие по вероучительному вопросу ведёт к пикировке и эмоциональному взрыву. А голландские и швейцарские кальвинисты, как «сытые вольняшки», с изумлением взирают на «разборку» русских богословов, не подозревая, что у обоих изломанные судьбы, искалеченная психика и перекрученные нервы… А потом, надувшись, как дети, они сидят, отвернувшись друг от друга и подперев рукой щеку. И всё это – на фоне боковой стены актового зала с ритуальным по тем временам портретом Ленина…
В деятельности целого ряда архиереев того времени имел место некий «дуализм». Активно участвуя в международной церковной жизни, отстаивая честь русского богословия на многочисленных собеседованиях, симпозиумах, они вносили определённый вклад в укрепление связей между тогдашним Советским Союзом и странами Запада. С этой точки зрения «Старая площадь» была ими довольна (есть, мол, у нас и такие). Но у себя в епархии они были вынуждены терпеть мелочные придирки и ограничения со стороны местных уполномоченных. А в руках уполномоченных были такие сильные рычаги власти, как прописка и регистрация.
В июле 1923 г. патриарх Тихон категорически отказался от принципа регистрации священнослужителей и церковных общин, от согласования (уже в то время государство пыталось навязать Церкви такие отношения) с властью назначения епископов и от каких бы то ни было мероприятий, которые допускали бы вмешательство государства во внутренние дела Церкви.
Активный и решительный протест Церкви в 1923 г. показал ничтожность всяких «регистрационных удостоверений» и прочих канцелярских бумаг, которые гипнотизируют трусов и слабовольных. Регистрационная государственная политика в результате дружного отпора кончилась полным провалом: народные массы, объединившиеся вокруг патриарха Тихона, не обращали внимания на все официальные циркуляры, разъяснения и инструкции, и с этой мощной народной волной протеста власти не могли ничего сделать. Но это – в 1920-х. А в 1960-е Церковь должна была считаться с «госконтролем».
В 1932 г. в Советском Союзе вводятся паспорта. В томе Советской Энциклопедии, вышедшем в 1930 г., ещё можно было прочесть: «Паспортная система была важным орудием полицейского воздействия и налоговой политики в так называемом полицейском государстве. Паспортная система действовала в дореволюционной России. Советское право не знает паспортной системы». Два года спустя оно её узнало. Причём паспорта выдавались только жителям городов, крестьяне были их лишены, а тем самым закреплены в колхозах.
Приходилось ублажать «государево око» из архиерейских «фондов». О тех «временах и нравах» вспоминает один из клириков костромской епархии.
У меня был приятель – священник. Когда он ходил в Совет по делам религий (читай: филиал КГБ), то брал с собой саквояж с самыми изысканными спиртными напитками. Так вот, после него в тех отделах Совета делать было нечего – все были в стельку пьяные.
Допустим, возникла необходимость принять монаха в Свято-Духов монастырь, что в Вильнюсе. А для этого нужна прописка. Милиция прописки не даёт. Тогда в епархиальном управлении устраивалась грандиозная пьянка, на которую приглашался соответствующий «чин». Потом под белы руки его выводили, сажали в монастырский «ЗиМ», в багажник грузили осетрину, балык, несколько килограммов кофе. А через несколько дней мы получали прописку. То же самое происходило при рукоположении, когда кто-то должен был стать священником [495] .
В те годы бытовала такая шутка: что такое высшая степень опьянения?
– Уполномоченный.
– ?
– Упал намоченный…
Владыка Михаил был выше этих игр с «жариновыми», что обрекало его на провинциальное житие – «далеко от Москвы»…
Вот одна история, случившаяся в те годы. Полночь. Врата храма открыты настежь, начинается торжественный пасхальный крестный ход. Бородатые мужички-хоругвеносцы идут впереди, за ними хор и духовенство во главе с настоятелем собора. Один из певчих – могучий бас, ревностно следит, чтобы всё вокруг было «благообразно и по чину». Заметив мужчину в кепке, стоящего в сторонке, бас подходит к нему и назидательно рокочет: «А кепочку, уважаемый, надо снять! Ведь несут крест, иконы. Евангелие!»
Но в ответ – никакой реакции. Тогда певчий снимает «кепарь» с головы ослушника и всучивает ему в руки. Но это ещё не всё. Критически осмотрев бедолагу, «Шаляпин» продолжает: «А если мимо несут святыню, то надо перекреститься. Не умеешь – научим, не хочешь – заставим!». И, схватив упрямца за правую кисть, силой осеняет его крестным знамением. После чего, довольный, догоняет хор и подхватывает: «Христос воскресе из мёртвых…».
Процессия возвращается в храм. Певчие занимают места на клиросе. Из алтаря выходит бледный настоятель и обращается к басу дрожащим тенором: «Ты знаешь, кого перекрестил? Уполномоченного!! Держи деньги на дорогу, с первым поездом уезжай из города и ближе, чем за две епархии устроиться в храм и не пытайся!».
Вологда
Конфликт с астраханским уполномоченным привёл к тому, что владыка Михаил «впал в немилость», и опальному архиерею предстояло отправиться с тёплого юга на холодный север. Правда, горькую «пилюлю» подсластили: 2 сентября 1977 г. распоряжением Святейшего патриарха Пимена и постановлением Священного синода владыка Михаил был возведён в сан архиепископа. Но в декабре 1979 г. он был перемещён в Вологду и стал архиепископом Вологодским и Великоустюжским. Причём повод для перемещения был избран «климатический».
Определение Священного синода от 27 декабря 1979 года.
Слушали; прошение Преосвященного архиепископа Вологодского и Великоустюжского Феодосия о перемещении его, по состоянию здоровья и согласно рекомендации врачей, на кафедру с более тёплым климатом.
Постановили:
1. Принимая во внимание болезненное состояние Преосвященного архиепископа Вологодского и Великоустюжского Феодосия и в связи с этим противопоказанность проживания в холодном климате, назначить его архиепископом Астраханским и Енотаевским.
2. Архиепископом Вологодским и Великоустюжским назначить Преосвященного архиепископа Астраханского и Енотаевского Михайла, о чём и послать соответствующие указы [496] .
В те годы Вологодская кафедра была самой бедной: она насчитывала всего 17 приходов. В 1930-е годы некоторые вологодские архиереи, предшественники владыки Михаила, были репрессированы. В 1931 г. был арестован архиепископ Вологодский Амвросий (Смирнов), в 1936 г. – архиепископ Вологодский Стефан (Знамировский).
До революции только в одной Вологде на 18 тысяч жителей было 2 монастыря и 51 храм. Великий Устюг в своё время называли «городом храмов», «городом церквей». Владыка Михаил застал в обоих городах по одной действующей церкви.
С этого времени его кафедральным храмом был тот самый храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы, в котором он стал священником и впервые самостоятельно совершил Божественную литургию. Может быть, ещё и поэтому ему всегда была так по-особенному дорога эта северная русская земля, связи с которой он никогда не терял. Вспоминая его епископское служение на разных кафедрах, важно отметить, что при нём в эти сложные годы не был закрыт ни один храм.
Владыке часто приходилось бывать в Череповце. Он ездил туда на поезде как раз тем путём, по которому в 1919 г. еженедельно курсировал «Карательный поезд». До Москвы доходили устрашающие сведения о карательных экспедициях Особого Отдела ВЧК во главе с Кедровым в Вологде и других местах. Карательные экспедиции – это были ещё новые формы как бы выездных сессий Особого отдела ВЧК. Кедров, попавший потом в сумасшедший дом, прославился своей исключительной жестокостью.
Карательный отряд поезда «Вологда – Череповец» состоял преимущественно из латышей и матросов. «Поезд» останавливался на какой-нибудь станции и по своему усмотрению или доносу начинал производить обыски, реквизиции, аресты и расстрелы [497] .
«Революционную сознательность» проявляла и «боевая подруга» Кедрова – Ревекка Майзель, расстрелявшая собственноручно свыше 100 человек. В Вологде чета Кедровых жила в вагоне около станции. В вагонах происходили допросы, а около них расстрелы. При допросах Ревекка била по щёкам обвиняемых, орала, стучала кулаками, исступлённо и кратко отдавала приказы: «к расстрелу, к расстрелу, к стенке!» [498] .
То, что вологодская епархия была одним из самых «глухих углов», отнюдь не гарантировало безмятежную жизнь. Первый секретарь райкома партии в Вологодской области вспоминал о собрании, на котором высокий партийный функционер обещал: «Товарищи! К 2000 г. коммунизм победит во всём мире! Вы должны быть готовы занять руководящие посты в Европе, Азии, Африке и Америке!» [499] .
Щупальца КГБ «доставали» владыку не только в Астрахани, но и на этой кафедре. В 1991 г. член Священного синода Русской православной Церкви митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл заявил, что в Церкви было немало лиц, сотрудничавших с КГБ. Это заявление и послужило основой разговора корреспондента еженедельника «Аргументы и факты» со священником костромской епархии о. Георгием Эдельштейном, в своё время служившим в вологодской епархии. Вот выдержки из этого интервью.
Когда я служил в г. Кадникове Вологодской области, ко мне регулярно приходил сотрудник местного УКГБ. На первой встрече он сразу спросил: «Вы мне подписку о сотрудничестве дадите?» Я говорю: «Нет». – «Ну, хорошо, мы будем встречаться только для беседы». И Вологодский архиепископ Михаил несколько раз говорил мне, что имеет контакты с органами госбезопасности, что к нему регулярно приходит начальник местного отдела КГБ.
– Что ещё интересовало сотрудников КГБ?
– Всё, что связано с жизнью церковного прихода. Например, мои доходы. Они так и говорили: «Расскажи честно, как на духу, сколько ты зарабатываешь и сколько кладёшь в карман». Доходов у каждого священника всегда много. Более того, если ты послушный, охотно сотрудничаешь, то тебя «наградят»: переведут в богатую церковь, где будешь зарабатывать не 150–200 рублей, а раз в 5–10 больше.
– Сегодня Вы берёте на себя смелость откровенно рассказывать о тех безобразиях, которые творились и творятся в Церкви. Но почему Вы молчали раньше?
– Говорят, что диссидентами не рождаются. Их делала наша система. Не буду рассказывать обо всех своих мытарствах. Расскажу только о двух фактах. 20 лет мне не давали возможности стать священником. Когда же я им наконец стал, то спустя некоторое время за моё «воспитание» взялся вологодский областной уполномоченный Совета по делам религий: «Не было такого случая, чтобы я с мятежным попом не справился. Будешь вот здесь на коврике рядом с моим креслом стоять на коленях и просить у меня ручку целовать».
– Что же касается моего «молчания», то о безобразиях в Церкви я стал открыто говорить ещё в 1980 году, а первые мои публикации в печати (поначалу, увы, только в зарубежной) появились в 1987 году [500] .
Конец 1987-го перестроечного года. В Москве проводится международный общественный семинар, посвящённый правам человека. Вскоре после семинара на частной квартире собрались человек 20, чтобы обсудить вопросы о публикации материалов семинара. Отец Георгий Эдельштейн ненадолго вышел на улицу. Вернувшись, он рассказал, что у дома стояла машина, заглянув в которую, он увидел монитор и на экране – лица участников встречи [501] .
И владыка Михаил должен был вести себя «на епархии» предельно осторожно, ведь «вологодский конвой шутить не любит». Вот яркое описание политической ссылки Г.М. Юдович, отправленной осенью 1921 г. из Москвы в г. Усть-Сысольск.
«Поздно ночью прибыли мы в Вологодскую пересыльную тюрьму…
Начальство встретило нас с первой же минуты самой отборной трёхэтажной руганью…
– Стань сюда!..
– Не смей! Не ходи! Молчать!..
Стали отбирать многие вещи. В нашем и без того крайне тяжёлом, беспомощном положении каждая вещь – какая-нибудь лишняя ложка или чашка – имела важное значение.
Затем стали загонять по камерам.
Подошла я к двери предназначенной мне общей женской камеры и ахнула. Нет слов, чтобы передать этот невероятный ужас: в почти полной темноте, среди отвратительной клейкой грязи копошились 35–40 каких-то полуживых существ. Даже стены камеры были загажены калом и другой грязью…
Днём – новый ужас: питание. Кормят исключительно полусгнившей таранью. Крупы не выдают – берут себе. Благодаря тому, что Вологодская тюрьма является «центральной» и через неё беспрерывной волной идут пересылаемые во все концы, – толчея происходит невероятная, и кухней никто толком не занимается. Посуда не моется. Готовится всё пополам с грязью. В котлах, где варится жидкая грязная бурда, именуемая «супом», черви кишат в ужасающем количестве…» [502]
«Зачистки», проведённые «каинами» на Вологодчине, наложили неизгладимую печать на эту землю. Справка: 2005 год. Жители Вологодской области выпивают за год почти 17 литров спирта – в два раза больше, чем среднестатистический россиянин. За пять последних лет количество алкогольных психозов выросло более чем вдвое. Под действием алкоголя очень часто совершаются и самоубийства [503] .
… От Вологды до Ленинграда – ночь езды на поезде. Когда владыка приезжал в Ленинград из Вологодской епархии читать лекции, бывало так, что он служил в академическом храме. Ему выделяли студентов-иподиаконов, которые не знали «мелочей архиерейской жизни», и это иногда приводило к забавным ситуациям. Известно, что когда архиерей во время богослужения выходит из алтаря с дикирием и трикирием в руках и следует на середину храма, его с обеих сторон иподиаконы поддерживают под руки. И не потому, что архиерей такой немощный, что не в состоянии сам спуститься с солеи. Ведь достаточно ему случайно наступить на край своего же подризника, как он непроизвольно сделает ещё шаг вперёд, чтобы сохранить равновесие, и последствия могут быть самыми плачевными… Так что иподиаконы просто подстраховывают архиерея от неосторожного шага и возможного падения.
Но владыка Михаил чувствовал себя в хорошей форме, и у себя в епархии он запретил иподиаконам поддерживать его под руки. Всего этого не знали и не могли знать временные иподиаконы, и, как полагается, они брали архиерея под локотки. И тогда на глазах у молящихся начиналась перепалка. Владыка пытался отбиться от «удерживающих» и с возмущением бросал им: «Что вы меня держите? Что я, сам не дойду? Немедленно отпустите!».
Перед службой владыка просил иподиаконов, чтобы они побольше наливали воды в кувшин для омовения. Во время службы владыка долго плескался и фыркал, умывая не только руки, лицо, но ещё и шею. Забрызганным иподиаконам он потом пояснял: «Я люблю не просто ритуальное, а настоящее омовение!».
А если студенты Духовной академии видели владыку в библиотеке, значит, скоро очередные богословские собеседования… Он был одним из тех немногих архиереев, кто сам писал свои доклады и не перепоручал это епархиальному «спичрайтеру», ссылаясь на «загруженность».
Как правило, епископская хиротония – это конец научной деятельности. Епархиальная жизнь – это не только долгие богослужения, но и приём посетителей с их жалобами, кляузами и доносами. А ещё – звонки «нужным людям», «хитрые обеды», фуршеты, застолья. Это надувание щёк в различных президиумах и озвучивание «прочувствованного слова», написанного пресс-секретарём епархии и выдаваемого за своё собственное. Одним словом – номенклатура.
Известному спичрайтеру Александру Бовину принадлежит написанный для Брежнева лозунг «Экономика должна быть экономной». Как-то раз в ответ на вопрос: читал ли он такой-то доклад вождя на таком-то заседалове, Александр Евгеньевич заметил: «Что значит – читал? Я его писал». А глядя на подборку томиков Леонида Ильича, он с гордостью замечал: «Это не его собрание сочинений. Это моё собрание сочинений».
Владыка Михаил участвовал во многих богословских собеседованиях, в основном с протестантскими Церквами Финляндии и Германии, читал лекции в Вюрцбурге и Финляндии. 3 мая 1984 г. университет в городе Турку (Финляндия) присвоил архиепископу Михаилу (Мудьюгину) учёную степень доктора богословия honoris causa. Много сделал архиепископ Михаил для развития межхристианского диалога, в частности православно-лютеранского. Для него православие не было сопряжено с неприязнью к другим исповеданиям, напротив, оно подразумевало открытый и честный диалог со всеми людьми доброй воли. Посещая Финляндию, владыка использовал любые возможности для того, чтобы выучить язык этой страны. А ведь ещё в XIX – начале XX в. даже у русской интеллигенции было пренебрежительное отношение к «чухонскому диалекту». Считалось, что он нужен только «до первого маяка»: как только пароход, идущий из Гельсингфорса в Петербург, выйдет в открытое море, его можно забыть. Владыка выучил финский язык настолько хорошо, что мог объясняться с его «носителями» в быту. Правда, однажды его подвели нюансы, имеющиеся в языках финно-угорской группы. Будучи на одном приёме в честь делегации РПЦ, владыка провозгласил на финском языке тост за умножение любви между нашими Церквами. Из своего «эстонского запаса» он позаимствовал слово «армастан» (любовь), не подозревая, что в финском языке оно носит несколько приземлённый характер…
Ещё один эпизод такого рода приключился с владыкой в Эчмиадзине, где он, в числе прочих иерархов, был гостем Католикоса Вазгена I. Во время богослужения архиепископ Михаил находился рядом с митрополитом Гельсингфорским Иоанном (впоследствии – глава Финской православной Церкви). Когда служба закончилась, владыка Михаил, по профессорской рассеянности, взял посох митрополита Иоанна и проследовал в свою келью, после чего его повезли в аэропорт. И только после возвращения домой, увидев в прихожей свой посох, он понял, что он уезжал в Армению налегке… Прошло несколько месяцев, и во время очередного богословского собеседования обоим иерархам снова довелось встретиться. Владыка принёс свои извинения финскому собрату и заверил его в том, что при первой же оказии он вернёт посох. Но митрополит Иоанн показал широту характера и сказал, что посох можно не возвращать – он дарит его владыке. При этом он неосмотрительно процитировал русскую пословицу: дескать, «что упало, то пропало». И владыка Михаил вскипел: «Вы что, хотите сказать, что я его у Вас украл?». И долго ещё финский архиерей успокаивал расстроенного «однопалчанина»…
Надо сказать, что «финская сторона» ещё легко отделалась, как, впрочем, и «советская». Ведь на памяти владыки Михаила – советско-финляндская война 1939–1940 гг. и исключение Советского Союза из Лиги Наций.
16 декабря 1939 года. Сообщение ТАСС.
Совет Лиги Наций принял 14 декабря резолюцию об «исключении» СССР из Лиги Наций с осуждением «действий СССР, направленных против Финляндского государства»…
Следует прежде всего подчеркнуть, что правящие круги Англии и Франции, под диктовку которых принята резолюция Совета Лиги Наций, не имеют ни морального, ни формального права говорить об «агрессии» СССР и об осуждении этой «агрессии»… Они совсем недавно решительно отклонили мирные предложения Германии, клонившиеся к быстрому окончанию войны. Они строят свою политику на продолжении войны «до победного конца»…
… Лига Наций, по милости её нынешних режиссёров, превратилась из кое-какого «инструмента мира», каким она могла быть, в действительный инструмент англо-французского военного блока по поддержке и разжиганию войны в Европе.
При такой бесславной эволюции Лиги Наций становится вполне понятным её решение об «исключении» СССР… Что же, тем хуже для Лиги Наций и её подорванного авторитета. В конечном счёте, СССР может здесь остаться в выигрыше… СССР теперь не связан с пактом Лиги Наций и будет иметь отныне свободные руки [504] .
Время подтвердило правоту советского руководства. 13 ноября 1940 г., в беседе Гитлера с Молотовым в Берлине, фюрер заявил Вячеславу Михайловичу: «У Германии нет в Финляндии политических интересов. Русское правительство знает это. Во время русско-финской войны Германия выполняла все свои обязательства по соблюдению абсолютного благожелательного нейтралитета» [505] .
А немецкий министр иностранных дел Риббентроп добавил, что «Германия зашла настолько далеко, что отказала президенту Финляндии в пользовании германской кабельной линией связи для обращения по радио к Америке» [506] .
А теперь – эпизод из истории русско-финских церковных связей в изложении самого владыки Михаила. Летом 1975 г. гостем Русской православной Церкви был тогдашний глава Евангелическо-Лютеранской церкви архиепископ Финляндский Мартти Симойоки. Когда он в сопровождении русских и финских церковных деятелей выходил из храма Киевского Покровского женского монастыря, его внимание пыталась привлечь одетая во всё чёрное средних лет женщина. Стоя в монастырском дворе, она с горящими от возбуждения глазами, указывая на выходящего высокого представителя одной из классически протестантских Церквей, восклицала: «Не слушайте его, он католик и приехал сюда, чтобы поработить нас Римскому папе!»
Как выяснилось позднее, финский гость, не знающий русского языка, принял фанатический демарш «усердной не по разуму» прихожанки за восторженное приветствие. Когда же ему разъяснили истинный смысл «приветственных» слов, он смеялся до слёз, узнав, что его, «ортодоксального лютеранина», приняли за паписта, за «агента» той Церкви, в антагонизме к которой возникла и развивалась та Церковь, к которой он в действительности принадлежал и которую даже возглавлял. Описанное происшествие не заслуживало бы внимания (как комический эпизод), если бы оно не было ярким показателем того извращённого представления, какое имеет большинство наших соотечественников о Церкви, к которой сами они принадлежат, а также о Церкви, в лоне которой чтут Единого Бога во Святой Троице около восьмидесяти процентов крещёных христиан, считал владыка.
Такое невежество не представлялось бы сколько-нибудь вредным, если бы не было сопряжено с устойчиво отрицательным отношением, тем более опасным, что оно своим источником имеет дезинформацию, и как следствие – предубеждения, национальную отчуждённость и даже враждебность.
Автору этих строк довелось побывать в гостях у владыки в Вологде. Это было в начале 1980-х годов, когда, согласно культурно-образовательной программе, студенты ЛДАиС на Светлой Седмице посещали разные епархии с сопровождавшими их воспитателями. Для местных архиереев это было порой хлопотно, но программа была утверждена учебным комитетом, одобрена Священным синодом, и приходилось мириться.
Одна такая группа наших воспитанников приехала на пасхальных каникулах в Новосибирск. Местный благочинный сопровождает гостей при осмотре кафедрального собора и отвечает на вопросы студентов.
– Этот небольшой храм – кафедральный собор? А где же старый?
– Взорвали!
– Кто взорвал?
– Кто, кто! Фашисты, при отступлении!
При посещении тогдашнего Вологодского епархиального управления нас поразила крайняя скромность обстановки покоев владыки, возглавлявшего одну из самых бедных епархий. Владыка в старенькой рясе встречает гостей: «Приветствую вас на священной Вологодской земле, куда не ступала нога немецкого оккупанта! Да, кстати, разрешите вам представить моих ближайших сотрудниц: Августа Карловна! Барбара Фридриховна!».
За обедом я позволил себе рассказать шутливую историю, как бы «в параллель» нашему приезду. Итак, архиерей приезжает на сельский приход, и после праздничного богослужения его потчуют в домике настоятеля. Обращаясь к матушке священника, владыка спрашивает: «Ну, как вы тут живёте?» Простодушная матушка отвечает: «Ой, владыка, и не спрашивайте! Одно несчастье за другим! На прошлой неделе банька сгорела, вчера поросёнок сдох, а сегодня Вы приехали!»
Надо было видеть реакцию владыки Михаила! Он смеялся долго и до слёз. Другой архиерей мог бы принять это и на свой счёт, но владыка был выше «корпоративной солидарности». Успокоившись, он сказал: «Замечательно! Это надо запомнить! Так как там говорится? Поросёнок сдох, а потом банька сгорела? Хотя нет, сначала банька, а потом поросёнок…» Прошли годы, мы встречались в других городах, на конференциях, собеседованиях, а он всё не мог забыть про поросёнка…
С 1981 по 1988 гг. архиепископ Михаил был членом Синодальной комиссии по подготовке и проведению празднования 1000-летия Крещения Руси.
Санкт-Петербург
Владыка Михаил занимал Вологодскую кафедру около 14 лет, вплоть до своего 80-летия. В 1987 г. ему исполнилось 75 лет. По Уставу Русской православной Церкви в этом возрасте епископ должен подать прошение об уходе на покой. Многие архиереи этого не делают, но владыка, как человек, абсолютно подчинивший себя правилам Православной Церкви, исполнил всё в соответствии с буквой закона, причём дважды.
В 1987 г. по исполнении 75 лет владыка подал два прошения об уходе на покой (по Уставу РПЦ). В первом прошении в 1989 г. ему было отказано, второе «положили под сукно», но позже дали ему ход. По его собственному ощущению, уход на покой был преждевременным, так как владыка был вполне работоспособен.
На заседании Священного синода 22 февраля 1993 г. было вынесено окончательное решение: выразить Преосвященному архиепископу Вологодскому и Великоустюжскому Михаилу глубокую благодарность за понесённые им архипастырские труды, которые он нёс несмотря на возраст и болезни; освободить его от управления Вологодской епархией с увольнением на покой; просить владыку продолжать свою научно-богословскую и педагогическую деятельность в Санкт-Петербургских духовных академии и семинарии.
За свои многолетние архипастырские труды владыка Михаил был награждён орденами Преподобного Сергия Радонежского I и II степени.
Своей открытостью, широтой взглядов, отсутствием чинопочитания и доступностью он выделялся среди сонма своих маститых собратьев по архиерейству. Он был человеком радостным и светлым. Говорил вдохновенно, проповедовал умно, изящно. С ним можно было вести разговор на темы не только богословского характера. Он прекрасно знал европейскую культуру, и не только религиозную. Глубоко ценил живопись, музыку.
Умеренный реформатор, знаток западной и русской литературы, любитель изящных искусств и музыки, он великолепно играл на фортепиано и иногда музицировал в профессорской Санкт-Петербургской духовной академии. Причём он делал это не «на зрителя», не на потребу восхищённым коллегам, а для души, выбирая время, когда профессорская опустеет. Как носитель старой, дореволюционной культуры, владыка не мог терпеть употребления иностранных слов без особой необходимости. Он чувствовал фальшь там, где её уже не замечает наше «просовеченное» ухо. Особенно раздражало его, когда на вопрос: «Как дела, как здоровье?» – кто-либо отвечал: «Нормально!» И вообще, на вопрос «как Ваше здоровье?» Владыка реагировал довольно своеобразно: «А почему Вас, собственно, интересует моё здоровье?» Ему страшно понравился шутливый вариант ответа: «Всё равно не дождётесь!».
… Конец 1980-х годов, вовсю идёт перестройка, усиливается активность общества «Мемориал». В актовом зале ЛДА – вечер памяти жертв политических репрессий. Владыка Михаил из-за болезни не смог быть на этом собрании, но текст его обращения прозвучал в магнитофонной записи. А затем – в исполнении воспитанницы регентского отделения ЛДА прозвучал «Реквием» Ахматовой.
По тем временам это было довольно смело. Хотя Анна Андреевна считалась «признанным советским поэтом», её «Реквием» изымался в ходе обысков. Так, в декабре 1969 г. следователь московской прокуратуры Шилов производил обыск на квартире поэтессы Натальи Горбаневской и, наряду с прочими «материалами», изъял «Реквием». Защищая Горбаневскую на суде, адвокат заявил о незаконности этого «следственного действия».
Следователь Шилов изымал рукописный экземпляр произведения А. Ахматовой «Реквием» с нарушением закона, по которому изъятие должно быть строго ограничено предметами и документами, имеющими отношение к делу. Ссылка Шилова на то, что он изымал рукопись, чтобы выяснить мировоззрение, склонности и привычки Горбаневской, явно неосновательна, поскольку мировоззрение, склонности и привычки не являются объектом уголовного и уголовно-процессуального права [507] .
Тем не менее суд вынес определение, что Горбаневская Н.Е. в состоянии невменяемости совершила действия, подпадающие под статью 190–3 и статью 191 УК РСФСР, и подлежит помещению в психиатрическую больницу специального типа для принудительного лечения [508] .
… А потом был «приёмный покой».
Ещё пока я была в приёмной, там передавали «ценности», которые находились на хранении: часы, деньги и – главное для меня, образок и крестик. Образок Черниговской Божьей Матери и мой крестильный крест. И вот это попало в лапы санитара, в толстую лапу с толстыми и, как мне казалось, сальными пальцами. Я все дни тосковала без образка и креста, чувствовала свою без них незащищённость и до сих пор считаю, что, будь они при мне, они бы меня уберегли. Я резко протянула через стол руку схватить их, но он отодвинул свою лапу, а когда я крикнула что-то вроде: «Как вы смеете это брать своими руками!», он, увидев, насколько мне это больно, с довольной усмешечкой стал перекатывать и мять образок и крест в своих пальцах, приговаривая: «А нам это всё равно, ми неверующие…» [509] .
В последние годы владыка Михаил активно сотрудничал с петербургской радиостанцией «Теос» и с московским Церковно-общественным каналом (радио «София»). Слово пастыря, произнесённое с амвона, у радиомикрофона или написанное в книге, всегда обладало мощной силой и убедительностью. Запоминавшимся в его образе было то, что, к сожалению, почти утрачено нашими современниками, – его умение говорить на правильном русском языке, ясно и красиво. В последние годы своей жизни он почти ничего уже не видел и не мог самостоятельно читать и писать, но, обладая прекрасной памятью, которую всегда тренировал изучением языков, продолжал оставаться прекрасным лектором, в классическом смысле этого слова проповедником и собеседником. До сегодняшнего дня почитатели владыки Михаила, православные и инославные, хранят кассеты с записью его лекций.
В церкви св. пророка Илии владыка служил на пределе своих возможностей, пока не исчерпал остаток физических сил. И он удалился на покой лишь после того, как его ослабевшие руки уже не могли уверенно держать Чашу со Святыми Дарами. Но преподавание в академии он не прекращал, читая лекции по памяти. А когда занемог настолько, что был помещён в больницу при академии, то студенты ходили к нему в палату сдавать экзамены и зачёты.
Сам облик его, не желающего мириться с возрастом, недугами, превратностями судьбы, внушал уважение и даже восхищение. Не случайно к владыке Михаилу вплоть до последнего дня тянулись молодые люди, напрашиваясь в духовные чада. Его жизненная энергия заражала желанием творчества. Вот почему он болезненно воспринял свою отставку по возрасту из Санкт-Петербургской духовной академии, в которой он преподавал более 30 лет. Правда, за ним оставили звание почётного профессора, но это никак не было заменой живого общения со студентами. На заседании учёного совета Санкт-Петербургских духовных академии и семинарии 30 августа 1999 г. владыка Михаил как действующий профессор был в последний раз, выразив признательность профессорско-преподавательской корпорации академии за высокую оценку его деятельности.
Владыка тяжело переживал отстранение от преподавательской деятельности («отработанный материал»!), что, возможно, и приблизило его кончину. В тогдашней профессорско-преподавательской корпорации (2000 г.) он был последним настоящим профессором, защитившим магистерскую диссертацию. Своей эрудицией он заметно выделялся среди профессоров-указников, получивших это звание без защиты, по указу Святейшего патриарха. (Большинство из них – это действительно заслуженные профессора, опытные педагоги с 30–40-летним стажем. Меньшая часть получила это звание либо за кипучую административно-хозяйственную деятельность, либо по представлению правящего архиерея, за которого они писали речи, доклады и статьи. Про одного такого «профессора» – обер-священника армии и флота Василия Кутневича (1787–1865) в своё время писали: «Кутневич, слывший и сам себя считавший философом, не оставил решительно никаких печатных проявлений своих философствований».) С приближающейся смертью владыка мириться не хотел, хотя и относился к этому вполне спокойно и по-христиански. В последний день земной жизни он сказал своим близким, что его ждут большие изменения. Через некоторое время владыка Михаил тихо отошёл ко Господу. Он скончался 28 февраля 2000 г., на 88 г. жизни.
Гроб с телом владыки был доставлен в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры, где 1 марта после Божественной литургии состоялось отпевание почившего. Затем при пении ирмосов «Помощник и покровитель…» гроб с телом покойного владыки был перенесён на Никольское кладбище Александро-Невской лавры, где после заупокойной литии он и был похоронен неподалёку от могил Санкт-Петербургских митрополитов…