кие минуты отдыха, он иногда просил своих «приближённых» сказать какую-нибудь фразу по-русски, и тут же произносил её на иврите. Евангелие от Иоанна за пасхальным богослужением владыка также читал на иврите, а уже потом – и на «иных языках».)
Москва
В марте 1959 г. по благословению Святейшего патриарха Алексия I (Симанского, сконч. в 1970 г.) архимандрит Никодим вернулся в Москву и был назначен заведующим канцелярией Московской патриархии, а 4 июня – одновременно и заместителем председателя Отдела внешних церковных сношений (ОВЦС). Митрополит Никодим вспоминал о своих первых шагах в Чистом переулке, где располагается патриаршая резиденция. (Чистый переулок, д. 5. До начала Великой Отечественной войны в этом здании располагалась резиденция германского посла; в 1943 г. особняк был передан Московской патриархии.)
В 1959 г., перед встречей со Святейшим Патриархом Алексием I будущему владыке был дан ценный совет. Один из служащих, входивший в ближайшее окружение патриарха, сказал архимандриту Никодиму: «Святейший не любит, когда при обсуждении каких-либо вопросов беспрестанно повторяют: «как скажете! как благословите!». Надо отвечать по-деловому: «Я считаю, что следовало бы поступить так-то и так-то”». Совет был с благодарностью принят, однако владыке не нужно было искусственно «подыгрывать» патриарху во время аудиенции. Эта линия поведения вполне соответствовала его деятельной и самостоятельной натуре.
Пользуясь благорасположением патриарха Алексия I, владыка часто бывал по делам в Чистом переулке. Как это нередко бывает, «доступ к телу» начальства регулируют секретари. Таким влиятельным «царедворцем» был тогда Данила Андреевич Остапов, (официально его личный секретарь, наследственный лакей в семье Симанских). Многие архиереи вынуждены были мириться с его капризами, дабы не попасть в немилость к Святейшему. Его называли «Даниил всея Руси» или даже «Имже вся быша».
Во второй половине 1940-х годов Остапов боролся за «сферы влияния» с протопресвитером Николаем Колчицким. Приспешники Колчицкого хотели расправиться с Данилой, но у них оказались коротки руки. При попытке его арестовать патриарх Алексий I обратился лично к Сталину, и Данила был немедленно освобождён [51] .
Интересные сведения о протопресвитере Николае Колчицком содержатся в воспоминаниях А.Э. Краснова-Левитина.
Николай Фёдорович Колчицкий родился в 1892 г. в семье священника, под Харьковом. Украинская национальность сказывалась в особой певучей манере разговаривать, в произношении буквы «е». Сын священника, окончив Харьковскую Духовную семинарию и Московскую Духовную Академию, он возвращается к себе на родину, где становится приходским священником и законоучителем в женской гимназии. В этом сане и в этой должности застаёт его революция.
Священник, любящий уставное богослужение, умеющий хорошо, с чувством, служить, умеющий говорить проповеди, – правда, посредственные, но доходчивые, рассчитанные на простой народ, – он быстро приобретает популярность среди своих прихожан.
Во время Церковной смуты Колчицкий занимал уклончивую позицию, не примыкая ни к одной из борющихся партий, а в 1924 г. как-то странно очутился в Москве. Официальная версия гласит, что он был выслан из Харькова. (Выслан в Москву?! Странное место ссылки.)
Затем он становится священником Елоховского, тогда ещё не кафедрального, но одного из центральных храмов Москвы. В конце 1920-х годов, после поголовного ареста почти всех священнослужителей Елоховского собора, он становится его настоятелем.
Чем был занят тогда отец настоятель? На этот вопрос может ответить некий документ, находившийся в архивах Московской Патриархии и который хранился у митрополита Николая. В 1960 г. мне пришлось с ним познакомиться. Документ представляет собой прошение на имя заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия от имени прихожан Елоховского Богоявленского собора. Документ написан идеальным каллиграфическим почерком, составлен хорошим литературным языком, он очень убедительно рассказывает о заслугах отца Николая Колчицкого и заканчивается просьбой наградить его митрой. Документ тем более убедителен, что написан почерком отца Николая Колчицкого. Характерные для него обороты не оставляют сомнения в его авторстве. Вскоре он действительно был награждён митрой.
В 1930 г. отца Николая постигло горькое испытание: он был арестован и заключён в знаменитую тюрьму на Лубянке. О его пребывании там рассказывал многим людям совместно с ним арестованный известный московский протоиерей о. Димитрий Боголюбов. «Во время одной из ночных бесед, – рассказывал о. Димитрий, – следователь вдруг меня спрашивает: «Не хотите ли у нас послужить?» А я притворился дурачком и спрашиваю: «А что, разве у вас здесь есть храм?» На другой день меня перевели в Бутырку и дали десять лет, а Колчицкого выпустили. А почему?»
На этот риторический вопрос отца протоиерея отвечает дальнейшая судьба Николая Колчицкого. «Пожар способствовал ей много к украшенью», как говорил про Москву Фамусов. После ареста происходит стремительный взлёт отца Николая к вершинам. Он становится (после закрытия Дорогомиловского собора) настоятелем кафедрального собора Москвы, занимает должность заместителя Управляющего делами Московской Патриархии. А после назначения архиепископа Сергия Воскресенского в Ригу в 1940 г. становится Управляющим делами Московской Патриархии.
Он неразлучен с митрополитом Сергием. Не отходит от него ни на шаг. Так как митрополит страдал в это время глухотой, то беседа Патриаршего Местоблюстителя с посетителями происходила так: Николай Фёдорович опускался на колени перед креслом престарелого митрополита и кричал ему в ухо слова собеседника. Таким образом, ни один из посетителей не проходил мимо внимания Николая Колчицкого. «Он отвечает за митрополита Сергия», – сказал мне однажды митрополит Александр Введенский. «Перед кем?» – спросил я. «Во всяком случае, не перед Церковью», – ответил тот, улыбаясь по обыкновению моей наивности.
Высшей своей точки достигла власть Николая Колчицкого в послевоенное время, при патриархе Алексии, когда он становится буквально царём и богом. Назначает архиереев, отправляет их на покой, выгоняет священников, поставляет их, причём, по имеющимся сведениям, в это время он запятнал себя совершенно беспрецедентной в Русской Церкви симонией.
Будучи облечён саном протопресвитера (единственного в Русской Церкви), он становится поистине полновластным её хозяином. И только 1956–1957 гг., которые ограничили власть КГБ, покончили заодно и с непререкаемой властью эмиссара этого учреждения в Церкви [52] .
Ссориться с Данилой было «неполезно для пользы дела» и о. Никодиму приходилось терпеть прихоти самодура. Приходилось даже прибегать к тому, что позднее в отношениях США с Китаем называлось «пинг-понговой дипломатией». Только в Чистом вместо теннисного стола «хитрые игры» проходили на шахматно-шашечной доске. «Князь Данила» и о. Никодим хорошо играли в шашки, но будущий святитель был «на разряд» сильнее. Коротая время в приёмной патриарха, они частенько уподоблялись гоголевским персонажам: «Давненько я не брал в руки шашки…» И, дабы снискать благосклонность влиятельного старца, молодой архимандрит «подставлялся» и проигрывал партию. Но Данила и не подозревал, что именно его взял «на фук» тот, кто вскоре выйдет «в дамки».
Но подавленные чувства искали выхода, и после кончины Алексия I владыка нередко вспоминал эпоху «остаповщины». В рассказах митрополита часто фигурировал такой эпизод. Один архиерей, которому уже нечего было терять, прибыл на аудиенцию к Святейшему и просил Остапова доложить. Данила тянул время, дескать, патриарх сейчас занят, нужно подождать ещё и ещё… Наконец чаша терпения архиерея переполнилась, и он резко произнёс: «Мирянин Остапов! Если патриарх скажет мне ждать, я могу сидеть хоть сутки. Но Вас ждать я не намерен ни минуты. Немедленно доложить!» И Данилушка поплёлся в покои…
Вспоминает А. Э. Краснов-Левитин.
Примерно в 1948 г. в патриаршем окружении появляется семья Остаповых. Было это так. В Вильно к местному митрополиту Корнилию обратился один пожилой человек, который заявил, что он родился в доме Симанских, знает Патриарха с детства и долгое время состоял при Сергее Владимировиче, когда он был студентом, после его пострижения в монашество, после его рукоположения в епископа. Затем гражданская война разлучила его с патриархом надолго.
Митрополит Корнилий направил его к патриарху. Патриарх принял его как родного, немедленно устроил его с семьёй в патриархию на место заведующего хозяйственной частью. Вскоре он делается наиболее близким к патриарху человеком. Таково начало необыкновенного влияния семьи Остаповых на патриарха – влияния, возраставшего с каждым годом, длившегося до самой его смерти. Остапов с его огромным влиянием на церковные дела стал притчей во языцех. О нём говорили без конца, а недруги дали ему язвительную кличку «Распутин».
Между тем мы здесь имеем дело с интереснейшим психологическим феноменом. Святейший Патриарх Алексий, окружённый необыкновенной византийской пышностью, имея множество резиденций, располагая большими средствами, на самом деле был очень одиноким человеком. Будучи монахом, он не имел семьи (в скобках сказать, как безусловно честный монах, он не имел никогда и никаких негласных связей). Он не мог доверять ни одному человеку к нему приближённому, так как почти все они были связаны с госбезопасностью, во всяком случае, не было никаких гарантий, что они были этому чужды.
Все стены Московской Патриархии были, безусловно, снабжены подслушивающими устройствами, и каждое слово патриарха улавливалось. Единственным близким человеком была сестра; однако после её отъезда в Киев и поступления там в монастырь и она отошла. В этом положении, вполне понятно, патриарх привязался к семье, которую он знал с детства, к людям, которым он мог безусловно доверять.