Особенно важно здесь то, что теория естественного права не взялась ниоткуда, во многом она основывается на понимании личности, сформированном христианством. Почему у человека вообще есть права? Потому что он — образ Божий. С христианской точки зрения, это — часть замысла Бога о человеке: личность сотворена, во-первых, свободной, во-вторых, с правами. Парадоксально, но именно поэтому стало возможно грехопадение Адама и Евы. Не будь у человека прав, он не смог бы выбирать и не выбрал бы плод с запретного древа познания добра и зла. А второй важный философский посыл в том, что все люди равны, потому что равны перед Богом. И равны не по своим талантам — здесь все разные, — но равноправны перед Творцом. Античный принцип «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку» уже не работает. Как видно, идея о равенстве свойственна и современному пониманию прав человека. Так что теория прав человека, нравится это кому-то или не нравится, родилась именно в европейском сознании. То есть в христианской культуре. Буддизм в Китае или индуизм в Индии с их пониманием человека просто не могли породить ту идею прав человека, которую мы имеем.
Если продолжать эту тему, то равноправие мужчины и женщины в современном мире стало возможно также во многом благодаря возникновению принципиального нового — христианского — понимания отношений полов. На Древнем Востоке семейные законы были суровы: непокорную жену супруг мог наказать, и довольно жестоко. Согласно одному древнеассирийскому закону, муж имел право за непослушание, лень или отказ от исполнения супружеских обязанностей избить жену, остричь ее, отрезать ей уши, нос, выжечь на лбу рабское клеймо или выгнать ее из дома. При этом, что бы ни совершил мужчина, никто не мог привлечь его к ответственности. Кому-то может показаться странным, однако исключением в плане отношений к женщине не были ни Древняя Греция, ни Древний Рим. В Греции женщина практически не участвовала в общественной жизни. В греческих полисах женщины никогда не имели гражданства (то есть фактически приравнивались к рабам). Опекуном до замужества являлся отец либо ближайший родственник-мужчина, после замужества вся власть переходила к законному супругу. Супружеская измена и в Древнем Риме каралась смертью. Естественно, если изменяла женщина. Христианство, явившись вызовом всей римской культуре, не могло не затронуть и взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Конечно, евангельская проповедь не была направлена на подрыв социально-политического порядка и не задавалась целью изменить отношения между полами, пройдут века, прежде чем человечество сможет всерьез заговорить о равноправии полов, но только благодаря произошедшей две тысячи лет назад «христианской революции» вышеописанные картины бесправия женщины в Древнем мире кажутся нам сегодня ужасными.
Именно в христианской культуре утвердился моногамный брак. Именно христианство впервые в человеческой истории провозгласило, что супружеская измена мужчины настолько же недопустима, насколько недопустима измена женщины. Вспомним евангельский рассказ о женщине, которую застали в прелюбодеянии и которую, по ветхозаветному закону, следовало побить камнями. Фарисеи-законники, строго соблюдавшие все древние предписания и искавшие возможности обвинить Христа в нарушении принятых правил, привели ее к Иисусу, спрашивая Его, что с ней делать. Ответ прозвучал для них неожиданно ошеломляюще: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (Ин. 8:7). По одному из древних толкований этого евангельского места, Христос имел в виду тех, кто без такого же греха, то есть кто не изменял своим женам. И толпа разгоряченных законников разошлась, не смея осудить женщину, так как они были «обличаемы совестью». Пафос этого эпизода, конечно, не в том, что Иисус оправдывал измену. Напротив, Он расстается с грешницей со словами: «Иди и впредь не греши». Но в словах Спасителя звучит неведомая дотоле мысль о необходимости сохранения верности не только женщинами, но и мужчинами. Дохристианское общество не знает такого уровня нравственности.
Далее. Существует стереотип о том, что христианская Церковь всячески препятствовала развитию науки. Но если посмотреть глубже, становится понятно, почему это совсем не так. Во-первых, именно христианство демифологизировало космос, который в античном сознании представлялся неким высшим «божеством», никем не сотворенной красотой, порядком и гармонией, в которую включено все — и боги, и природа, и люди — и которой все подчиняется. Для античного философа бог моря — это не божество, живущее в нем, а само море, поэтому его нельзя изучать «по-базаровски»: не подобает препарировать божественную действительность. Христианская же идея о том, что Бог сотворил мир, но Сам не тождествен этому миру, создает принципиально иное интеллектуальное поле: если солнце — не бог Гелиос, который едет по небу на своей колеснице, а сотворенное Богом небесное тело, то человек, будучи сам венцом творения, вполне может его изучать.
Во-вторых, идея бесконечности, которая чрезвычайно важна, к примеру, для математиков, тоже утвердилась в мире вместе с христианским сознанием. Кроме того, античное видение мира не позволяло соединить физику с математикой: оно исходило из жесткого деления всех вещей на естественные и искусственные, из противопоставления мира космоса миру артефактов. Христианство позволило наконец соединить физику с математикой, и Коперник, Галилей, а затем и Ньютон создавали физическую картину мира, оперируя уже ее языком. Так родилась современная наука.
…Список изменений, произошедших в мире после (и впоследствии) пришествия Спасителя, конечно, гораздо длиннее. Но это — то, что христианство принесло в культуру. Главное, конечно, — в другом. Все эти перемены — следствия одного, принципиального и самого важного изменения: обычный человек, созданный Богом для пребывания в любви и эту любовь растерявший, получает возможность снова ее обрести. И обратиться к Богу напрямую — как когда-то в Эдемском саду. И услышать ответ.
Права человека и крокодила
В июне 2008 года на Архиерейском Соборе были утверждены «Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека». Одна из основных идей документа — разговор о правах человека и свободе личности необходимо вести в контексте христианских ценностей.
Почему Церковь заговорила о правах человека? Может ли и должен ли вообще этот разговор лежать в поле церковной риторики? Каким образом Церковь, упрекаемая в том, что пытается «закабалить, запретить и ограничить всех и вся», собирается говорить о свободе личности? Эти и другие вопросы мы адресовали Владимиру Легойде[2].
— Насколько я понимаю, принятие «Основ учения…» — это в определенном смысле попытка избежать абстракции теоретических представлений о правах человека. Попытка привязать права человека к их христианским корням. Но зачем пытаться ввести дискурс о правах человека в религиозный контекст, если это — снова теория? К тому же сразу возникает множество трудностей — несогласие мусульман, буддистов, иудеев, атеистов…
— В том-то и дело: практика сегодня такова, что заставляет нас возвратиться к теории. Практика реализации прав человека, когда мы ни к чему не апеллируем и рассуждаем вне культурно-исторического контекста, пришла к тому, что сами же эти права оказываются под угрозой. Например, сегодня вас могут не пустить в самолет, если у вас виден нательный крестик. Уже не единичны случаи, когда западные авиалинии заставляют христианских священнослужителей при посадке на борт снимать наперсные кресты. Дескать, рядом могут сидеть атеисты, буддисты, мусульмане.
А что дальше? А дальше, хоть и прозвучит фантастически, скажут, что храмы надо обносить высоким забором. Думаете, я преувеличиваю? Но смотрите: самолет — место общего пользования. Улица тоже. И вот, предположим, иду я — атеист, — и вид купола с крестом вводит меня в депрессию. Значит, «пусть они свой крест прячут». Около двух лет назад мусульмане Нижегородской области возмущались тем, что вдоль дорог по древней православной традиции устанавливаются поклонные кресты. Как на это реагировать? Чьи права тут ущемляются? Решить это не так-то просто.
— Тем не менее как это можно попытаться решить?
— Задуматься, что и для христиан, и для мусульман их вера и ее обоснование — это не теория, а сама жизнь.
И «Основы учения…» — не только разговор о правах человека, но вклад Церкви в принципиально важный дискурс — о ценностях.
Либерализм пытался разговор о ценностях закрыть, вспомним книгу Фукуямы «Конец истории». Но мне тут вспоминаются слова из эссе «Еще несколько слов о том, как важно правоверие» Гилберта Честертона: «Теперь считают, что узко или хотя бы невежливо нападать на чью-то веру или нравственную систему. Само это мнение грешит узостью. Разница во взглядах на парламент важна; разница во взглядах на мир почему-то безразлична. Мы вправе спорить с человеком, который в другой партии, и не вправе спорить с тем, кто — в другом мироздании. Поистине, это узко. Поистине, мы считаем, что важно все, кроме этого. От веры нельзя отмахнуться, ибо она включает все на свете».
— Сегодняшняя практика реализации прав бьет по христианским ценностям?
— В том-то все и дело, что не только по христианским ценностям, но и по самим правам человека. Мне известен случай, когда в США православного священника пригласили на рождественский утренник в большом молле, чтобы тот поговорил с детьми. Священник согласился. Накануне праздника ему позвонили и сказали: «Мы забыли сообщить вам три условия, при которых вы можете общаться с детьми. Вы не должны быть в священнической одежде, не должны говорить о Христе и не должны подчеркивать христианский характер праздника». Батюшка отказался.
Спрашивается, зачем тогда нужен священник? Но двенадцатилетние атеисты в соответствии с реализацией своих прав выдвигают такие треб