Разговор сворачивал совсем не в то русло, которое было нужно Тане. Не для того она ждала этого вечера, чтобы узнать его планы на будущее.
— Саш, почему ты такой серьезный?
— Я не серьезный, — поморщился он. — Просто не считаю нужным засиживаться в детстве, как большинство наших ребят. Они наивные дети, за которых все решили ро-дители. А я считаю себя взрослым человеком, я думаю сам, своей головой, и способен нести ответственность за все свои действия.
— Никогда не смеешься...
— Ты не видела. Наверное, в институте нет ничего смешного для меня, поэтому я и не смеюсь.
Он сидел на подоконнике. Таня стояла рядом, лицом к нему, но смотрела в темноту зимней ночи за окном.
— Ты странный человек. Будто из другого мира. — И неожиданно выпалила: — Знаешь, что все девчонки в группе сохнут по тебе?
— Знаю.
— Откуда?!
— Вижу, — и взглянул в упор на смутившуюся Татьяну. — Я все замечаю, хотя не могу сказать, что меня это волнует.
Она не выдержала пристального взгляда Матвеева, отвела глаза, щеки зарделись.
— Что ж ты теряешься? Мог бы выбрать любую.
— Да ну. Зачем мне гарем?
Помявшись, она решилась задать «страшный» вопрос:
— У тебя есть девушка?
Он молча кивнул. Они давно докурили, но ни Сашка, ни тем более Таня не проявляли желания вернуться в зал.
— А почему ты один на дискотеку пришел? — Под вежливым и якобы равнодушным тоном Таня старалась скрыть ревность.
— Я и сам не собирался приходить. Этот вечер я планировал провести с ней, но у нее возникли трудности, и я решил потанцевать.
Вот, оказывается, почему он опоздал... Его слова причиняли ей приличную боль, но Таня не могла остановиться, продолжала бередить рану:
— Интересно, как ее зовут?
— Зачем тебе это? Она не из института, и ты ее точно не знаешь.
— Не в этом дело. Любопытно, красивое ли у нее имя.
— Красивое. — Помедлив, добавил: — Евгения.
— Ты ее так и называешь — Евгения, а не Женя?
— Да. Мне гак больше нравится.
— И ты... ты сильно ее любишь?
— Наверное. Тань, мне не хотелось бы обсуждать эту тему с кем бы то ни было. Не обижайся, но это моя личная жизнь. Лучше пойдем танцевать.
Он легко спрыгнул с подоконника, сделал несколько шагов, оглянулся. Таня стояла в той же позе.
— Тань, пойдем.
Не поворачиваясь, срывающимся голосом она спросила:
— Если я попрошу тебя об одной вещи, ты ее сделаешь?
— Если смогу.
Резко повернувшись, одними губами — голос не повиновался ей — она проговорила:
— Можешь меня поцеловать?
Несколько долгих, томительных секунд он оставался недвижим. Кровь отхлынула от Таниного лица, сердце сначала замерло, затем отчаянно заколотилось. Усмехнувшись, он подошел к ней; поднявшись на цыпочки, она обняла его. Дыхание прервалось, когда он ласково коснулся ее приоткрытых губ... Ей хотелось, чтобы эти волнующие мгновения не кончались, чтобы где-то гремела оставленная ими
Дискотека, а они так и стояли вечно на пустынной лестнице... Но он выпрямился, снял свои ладони с ее талии, а Таня не могла более сдерживаться, не могла отпустить его.
— Как же так, Саша? Ты встречаешься с одной, а целуешь другую, — задыхаясь от волнения, спросила она.
— Ну и что? Я ни ей, ни тебе никаких обязательств не давал. Она не ревнивая, а что до тебя, то я просто выполнил твою просьбу.
— Ты со всеми такой?
— Какой?
— Бесчувственный.
И тут Таня впервые увидела, как он смеется. Он хохотал от души, заразительно, даже глаза заискрились. Отсмеявшись, он сказал:
- Вот, оказывается, как я выгляжу в женских глазах: холодный, равнодушный тип. Теперь я понял, чем вас привлекаю, это еще Пушкин сказал: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». А ты, значит, решила растопить мое ледяное сердце?
Бедная Таня не знала, куда ей провалиться; на глазах выступили слезы. Она метнулась вниз по лестнице, добралась до раздевалки. Старенькая гардеробщица участливо посмотрела на ее вспыхнувшее краской стыда лицо, на блестящие от слез глаза, но ничего не сказала. Таня лихорадочно одевалась, стремясь побыстрее покинуть место, где ее так опозорил парень, в которого она была влюблена. Самое неприятное — они ведь учились в одной группе, и Таня не представляла себе, что станет делать, если он примется похваляться своим успехом.
Послышался гул шагов по каменному полу. Таня, стоявшая у зеркала в холле, оглянулась и помертвела — Матвеев. Не оборачиваясь в ее сторону, будто не видя ее, он по-лучил свою «аляску» и, одеваясь на ходу, вышел на улицу.
Тане ужасно захотелось догнать его, сказать, что на улице темно, а ей страшно одной идти до метро. А если вдруг он снова посмеется над ней? Тогда она заявит, что вовсе не влюблена, что играла с ним от скуки и на самом деле не менее холодна, чем он. Но, слава Богу, она не бросилась за ним.
Он стоял на крыльце прямо у входной двери и курил;
Таня чудом успела принять независимый вид, вознамерилась было проскочить мимо, но Саша негромко окликнул ее:
— Тань, не спеши.
Она остановилась с недовольной гримаской, будто бы ужасно торопилась, а он задерживал ее.
— Я провожу тебя. А то здесь переулки темные, мало ли что может случиться с одинокой хорошенькой девушкой. — И обезоруживающе улыбнулся.
— Что, специально дожидался меня? — ехидно спросила Таня. — И даже с дискотеки ушел из-за этого?
— Совершенно верно. Правда, с дискотеки ушел потому, что не люблю такого времяпрепровождения. Я пришел-то от безделья, и это было в первый и последний раз.
— Как же ты отдыхаешь?
— По-разному. Иногда дома заваливаюсь на диван с книжкой, иногда видак смотрю. А так — я очень люблю театр. — Он грустно улыбнулся. — Меня в детстве мама каждое воскресенье в театр водила, а когда я начал работать, уже я ее приглашал — совсем как большой. Сейчас один хожу — Мишка кино больше любит. Да и не смотрится это как-то: два здоровых лба парочкой по театрам ходят.
— А мама? — спросила Таня и осеклась, почувствовав, что спросила лишнее.
— Мама погибла полтора года назад, — как-то чересчур ровно отозвался Матвеев.
Таня опешила, в один миг взглянув на него другими глазами. Конечно, где ему быть отзывчивым и душевным после такой трагедии... Ей стало ужасно жаль его, а он задумчиво проговорил:
— Не обижайся, что я не понял тебя, не ответил тебе. Я не притворяюсь безразличным — просто не способен на сильные чувства. Ты мне нравишься, поэтому я с тобой разговариваю иногда, но любить не умею. Скорее всего я из породы тех людей, которым это не дано. Как это ни печально для всех, в том числе и для меня, но это правда. Я встречался со многими девушками, но ни к одной не привязался.
— А Евгения?
— Ну, Евгения... Она достаточно умна, чтобы принимать меня таким, какой я есть, и не требовать от меня ни любви, ни верности, — как и все такие люди, я непостоянен. С Ев
Генией я чувствую себя достаточно спокойно, и меня это устраивает.
Они спустились в метро. Он продолжал идти рядом. Таня искоса рассматривала его. Его лицо хранило то же выражение, что и обычно, никаких следов грусти... Не может быть, чтобы в восемнадцать лет он был таким разочарованным в жизни, каким хотел казаться. И Таня подумала, что знает способ расшевелить его.
— Ты до дома собрался меня провожать? — игриво спросила она.
Он очнулся от своих размышлений.
— А где ты живешь?
— На Профсоюзной. Три минуты пешком от метро.
— Да? Странно.
— Что здесь странного?
— Что я тебя ни разу не видел. Я ведь тоже там живу, в Новых Черемушках. Пять минут на троллейбусе от «Профсоюзной» и столько же пешком от остановки. Тогда я могу тебя и до дома проводить. Могу и на чай напроситься, — он улыбнулся, — я ужасно люблю пить чай в гостях.
Танино сердечко запрыгало, как птичка в клетке. Она и не думала, что заманить его к себе домой будет так легко.
— Тогда считай, что я тебя пригласила. Обожаю гостей водить.
Таня не на словах была знакома с наукой любви. Ее родители уехали на два дня в дом отдыха; пользуясь некоторой свободой, она предполагала оставить у себя Сашку до утра и рассчитывала, что он не устоит перед таким приглашением. Парням в его возрасте неинтересно просто целоваться и ходить в кино с девчонками, они хотят большего, а не все девушки на это решаются. Может быть, Сашке везло на таких недотрог, и неудивительно, что он быстро охладевал к ним. Ничего, Таня не собиралась его сдерживать; пусть его подруги ломаются и дальше, а она сумеет отбить Матвеева у всех.
Подходя к дому, она чувствовала нарастающее волнение. Если судить по тому, как он целуется, в любви он должен быть необыкновенно хорош. Хотя может оказаться и так, что целоваться он умеет, а обо всем остальном не имеет ни малейшего понятия. Что ж, тогда она научит его
Всему, что знает сама. Поднимаясь в лифте, Таня предупредила:
— На лестничной клетке молчи — у меня соседка любопытная. Как разговор за дверью услышит, сразу к «глазку», а потом сплетни по двору разносит.
Не издав ни звука, они прокрались в квартиру. Маленькое сердечко Тани было готово выскочить из ушей, а Матвееву — хоть бы хны. Без всякого смущения прошелся по квартире, осмотрелся.
— Запах у тебя — как в больнице.
Она вздохнула.
— Мама неизлечимо больна.
— Рак?
— Хуже. Шизофрения.
— Мои соболезнования, Танюша. Это ужасно, когда близкие болеют.
— Некоторые боятся связываться с сумасшедшими и их родными, шарахаются от них, как от чумных. — Таня испытующе посмотрела на него.
— Все мы немного сумасшедшие, — философски заметил он.
— Не будем о грустном. Пойдем, я тебя обещанным чаем напою. Только ты разденься сначала.
— А, да!
Он снял обе куртки, оставшись в джинсах и водолазке, прекрасно обрисовывавших его поджарую фигуру. Осторожно любуясь им, Таня накрыла на стол, усадила его напротив себя. Он отметил, что домашнее печенье имеет чудесный вкус.