Небо все быстрее затягивалось низкими свинцовыми тучами. Сразу потемнело, похолодало, налетел резкий пронизывающий ветер. На доски упали первые тяжелые капли дождя. Саша выругался сквозь зубы, еще раз оценивающе взглянул на тучи: непохоже, чтобы ливень был кратковременным. Скорее всего до ночи, если не до утра, зарядит. Он поежился, сплюнул; так и знал, что парни до дождя дотянут. Мокни теперь... М-да, неприятно. Но не уходить же из-за этого!
...Дождевые капли мерно стучали по листьям деревьев. Андрей, скривившись, посмотрел на небо, затем толкнул локтем Яковлева:
— Цезарь нас самих утопит. Он же сказал, чтобы мы до дождя успели.
— А мы здесь при чем? Это не мы игрушки затянули, это дождь раньше времени начался. Вообще, что это за ориентир — дождь? Кто его знает, когда он точно начнется? Может, его вообще не будет. — Яковлев помолчал, потом с хищным оскалом вытащил из-за пояса сложенный пастуший бич. — Ладно, погнали их.
Рамовы мало походили на людей. Одежда превратилась в лохмотья, с головы до ног они были покрыты ссадинами, дыхание стало тяжелым, как у загнанной лошади. Они больше не прятались, не дергались, когда в землю у ног впивались пули. Им было все равно — пусть застрелят. Молча стояли они под деревом, глядя на окруживших их преследователей. Ждали смерти, но она не входила в планы охотников.
Они устали бояться. Всему на свете есть предел. Они знали, что их завели в засаду, знали, что не доживут до полуночи, но бесконечное бегство от неутомимых беспощадных палачей притупило даже панический страх смерти. У них не было смелости и сил поднять голову и посмотреть в лицо медленно подходившим молодым жестоким парням. Младший Рамов отвернулся, по-женски закрыв лицо ладонями. Старший не мог терпеливо дожидаться.
— Волки... — еле выговорили его запекшиеся губы. Голос сорвался в яростном вопле: — Ну, кончайте, волки? X... ли ждете?!
Охотники остались равнодушны к бессильной злобе приговоренных самосудом. Один, с пронзительно-ледяными глазами, отвел назад руку, будто замахиваясь, чтобы бросить камень подальше — чуть присев и отклонившись назад, опустив кисть руки почти до земли.
— Получайте, козлы!
Бича они не видели. Казалось, свист — просто звук — разрезал пелену дождя, ядовитая боль обожгла ляжки стоявших у дерева, разорвав остатки брюк и оставив ярко - красные полосы на коже. Боль придала сил обреченным, а вместе с силами вернулся страх. Тоненько взвизгнув, младший кинулся наутек, ведомый лишь безрассудным желанием убежать, спастись. За ним рванул и старший.
Им оставили лишь один путь. Рамовы не знали, куда ведет размокшая тропинка. Они падали, не удерживая равновесия на скользкой глине, но поднимались и бежали вновь. Вперед — позади была боль. Они бежали не от смерти — от боли. Опушка; они продрались сквозь кустарник на луг. Зеленый луг, раскинувшийся на берегу озера; густая зеленая трава подступала к самой воде... Им не дали перевести дух — вновь послышался жуткий свист, и бич прошелся по спинам и ягодицам. Подпрыгнув, они бросились вперед — на хлюпающие под ногами доски, на ненадежные мостки, перекинувшиеся через красивое озеро.
Последовали за ними лишь двое карателей, да и они, пробежав метров пятьдесят в глубь болота, остановились. В этом месте доски настила лежали внахлест; вдвоем они с трудом втащили на свою сторону трехметровый участок настила. Пути к отступлению были отрезаны.
— По-моему, без разбирания мостков вполне можно было обойтись, — недовольно заметил Соколов. — Мы бы с неменьшим успехом сыграли роль заградительного барьера.
— Миш, это не обычный заказ. Это месть. Он хочет расплатиться с ними сам, без посторонней помощи. Это дело чести, он обплевался бы, если бы мы их держали.
— Мне чихать на то, что хочет сделать он. Я убедился,
Что мстители теряют рассудок, и ненависть — это такое же помешательство, как и любовь. Смотри: их двое против одного Сашки. Страх и безвыходное положение увеличивают силы человека. Сашка не напутан. Так он еще поставил себя в невыгодное положение и отказался от страховки. Понимаешь, им необязательно защищаться — от столкновения в болото упадут все трое. Я не знаю, на что Сашка надеется. Или ему до фонаря, что самому утонуть проще простого? Пусть так, но мне не все равно.
— Ты намерен вернуть доски на место?
— Нет, это долго. Если он через минуту не появится, я попробую перепрыгнуть на ту сторону. Обвяжусь веревкой, которую мы для Сашки приготовили, если свалюсь — ты меня вытащишь. А потом и тебя на ту сторону перетащу...
...Мостки зашатались. Вот и все. Саша вскочил на ноги, встал поустойчивее, чтобы ненароком не свалиться. Дождь лил сплошной стеной, резко ухудшая видимость. Э, так они не заметят его и снесут, как стадо быков сносит все препятствия на своем пути.
На востоке полыхнула молния; от громовых раскатов Саша присел. Вот только грозы ему до полного счастья и не хватало. Если гроза пойдет над болотом, лучше на все махнуть рукой и уйти. Это верная смерть — торчать посреди громадной лужи в качестве громоотвода. Черт бы с ними, с Рамовыми, все равно далеко не уйдут. Еще одна вспышка осветила болото, не приблизившись на опасное расстояние; в трех метрах перед собой сквозь мутную завесу ливня Саша разглядел два силуэта.
Они стояли лицом к лицу, стояли без движения. И внезапно Саша понял — они не ждали его увидеть! Да, они надеялись, что их попугали, зашали в болото и отстали! И они не узнали его...
— Эй, ты, — сказал Анатолий. — Посторонись, дай пройти.
Откинув мокрые волосы со лба назад, Саша усмехнулся. Широкая недобрая улыбка, его знаменитый оскал...
— Посторониться? — медленно произнес он, Кивнул на болото; — Тебе мало места? Обходи вброд.
— Фраер шелудивый, это ты сейчас вброд пойдешь! — вскипел Рамов.
Все с той же усмешечкой Саша спросил:
— Рамов, ты меня узнаешь? Помнишь меня? Ты ведь не ждал, что я вернусь, да? — Он зло расхохотался: — Ты всем говорил, что меня опустили в Бутырках, а твоего братца, между прочим, опустили именно по моему приказу. Соображаешь, на кого нарвался? И ты думаешь, ему задницу за Джордано разорвали?
Анатолий попятился, оказавшись за спиной младшего брата.
— Ошибаешься. Джордано отомщен. А вы подохнете здесь по другой причине. Ты — за мою мать, а твой беззубый братец — за мою сестру.
Огненный зигзаг прочертил небо, осветив призрачным голубоватым светом бледные лица Рамовых с вытаращенными глазами. Нет, гроза все-таки проходила стороной.
— Ты?! Так это ты... — Слова старшего Рамова заглушил гром.
— А вы решили, что я уйду, все забуду, прощу вам маму и сестру?! Такое не прощают, Рамов...
Чего не сделаешь, чтобы выжить? Саша предполагал подобный вариант. Старший Рамов что было сил толкнул брата в спину, надеясь, что тот своим весом столкнет мсти-тельного пасынка с мостков. Он думал только о себе, только собственное спасение имело значение для него. Но маневр не принес желаемых результатов: Саша сделал несколько шагов назад, «подправил» падавшего Алексея. Фонтан грязи окатил мостки.
Отступать Анатолию было некуда. За те две или три секунды, пока Саша избавлялся от Алексея, он успел вытащить финку, бросился вперед... Шум ливня был перекрыт ис-тошным криком барахтавшегося в гнилой жиже Алексея:
— А-а-а! Это трясина!! А-а!
Крики перемежались бульканием. Саша не терял времени на лицезрение тонувшего Алексея, а вот старший Рамов засмотрелся на брата. Доля секунды, и Саша оказался на расстоянии вытянутой руки от него... Блеснувшее лезвие финки лишь поцарапало Саше кожу, подсечка сбила Рамова с ног, но он успел вцепиться мертвой хваткой в длинные волосы Матвеева. Они упали вдвоем, сцепились, покатились по жалобно затрещавшим доскам мостков.
Любой ценой надо было отлепиться от Рамова; Саша молотил его голову о доски, но это не помогало. Финка уже несколько раз касалась его кожи, не оставляя ран глубже царапин.
Треск... Громкий треск... Гнилые доски не выдержали, два тела рухнули в болото, но и там не оставили друг друга. Выжить мог только один из них, они это знали. И никому не хотелось быть похороненным на дне болота.
Липкая жижа стесняла движения, заливала уши и ноздри. С содроганием Саша почувствовал, как болото схватило его ноги, медленно повлекло вниз. Он убьет Рамовых; их смерть была неизбежной, но Саше самому отчаянно хотелось жить. Он вдруг понял, что не выберется из трясины... Спазма сдавила легкие, паника закрутила мысли в бешено вращающееся колесо. Его самообладания хватало лишь на то, чтобы не сделать рефлекторный вдох под водой. Нет, только не дышать, только не дать этой слизи проникнуть в дыхательные пути, иначе его Господь Бог не спасет. Нет, он может задерживать дыхание на две с половиной минуты, в критической ситуации еще минуту выдержит — это колоссальный запас времени.
Пальцы Рамова ослабели; ушла в бездонную холодную тьму финка. Сосредоточившись в едином усилии, Саша вырвался, оттолкнулся от Рамова, сумел поднять голову над поверхностью... Пальцы тонувшего Рамова железным кольцом сомкнулись вокруг его щиколоток, дернули вниз. Погружаясь, Саша с ужасом понял — это агония, это судороги, пальцы Рамова не удастся разжать... Нет, нет! Он все равно мертвец, но Саша не собирался умирать здесь! Он успел только вдохнуть побольше влажного воздуха перед тем, как вновь с головой уйти в трясину...
Чудовищным усилием он оторвался от Рамова, но... До поверхности было далеко. Но это еще не смерть. Думай, Шурик, думай, подгонял он себя. Если хочешь жить — вы-живешь, если помрешь — значит, плохо жить хотел. Стоп. Мостки проложены по бывшей тропинке, здесь не очень глубоко. Опорные столбы мостков должны быть во что-то вбиты, настил держится не на плаву. Здесь есть дно, причем на глубине не больше четырех метров. Вязкое, илистое, но дно. А до берега метров пятьдесят... Нет, по дну не дойти, времени не хватит. А зачем идти по дну? Надо добраться до опорного столба и по нему вылезти наверх. Надо вытянуться по горизонтали в полный рост, и тогда от кончиков пальцев ног до кончиков пальцев рук будет около трех с половиной метров — именно на таком рассто-янии вбиты столбы. Самое главное — дотянуться до столба.