Над ними смеялись — открыто, с издевкой, — когда они начали подготовку своей команды по усложненной программе. А Маронко восхищался: «Артур, это замечательные ребята! Я могу сейчас все бросить, махнуть с ними в Штаты, и ручаюсь — через два месяца нам принадлежал бы материк. Я уверен в них больше, чем в себе». И предложил Артуру довершить их образование — устроить нечто вроде высшей офицерской школы для части команды Цезаря.
Лучших учеников у Артура не было никогда. Они с явным удовольствием слушали его, но кто знает, какое удовольствие получал от этих уроков сам Артур?! Он быстро попал в число своих, стал желанным гостем. Стоило ему показаться в поле зрения буйной бригады Цезаря — если они чувствовали, что он в данный момент не занят, — как его облепляли грубоватые бывшие десантники, требовали немедленного ответа на бесчисленное множество вопросов, тащили его с собой в гости иди на рыбалку, в спортзал или в ресторан — смотря по тому, куда собирались сами. Они делади большие успехи, и Артур по праву гордился ими.
И третьей сильной привязанностью Артура была девушка. Раиса. Точнее, совсем еще девочка, восемнадцати лет не исполнилось. Он познакомился с ней, когда она еще училась в школе. У него тогда какой-то шутник угнал машину, и Артур ездил на автобусе. Возвращаясь поздно вечером домой, стал свидетелем не самой привлекательной
Сцены: в ломину пьяный молодой парень приставал к девушке. В салоне автобуса их было трое — считая Артура.
Вообще-то он никогда не вмешивался в публичные выяснения отношений: милые бранятся — только тешатся. Однако, прислушавшись, он понял, что ни о каких милых не может быть и речи: они незнакомы. Тогда он подошел к водителю, попросил остановить автобус и открыть двери, а затем ухватил парня за шиворот и просто вышвырнул его. А девушку потом пошел провожать до дома, благо жили они по соседству. По юроге выяснил, что она берет уроки французского языка, поэтому поздно возвращается. Невольно Артур вспомнил, что сам знал этот язык едва ли не лучше французов...
Сначала он учил ее и се старшего брата языку, потом они начали встречаться и просто так. Рая нравилась ему до головокружения, но он никогда даже речи об этом не заводил — уж больно молода она была. Да и имел ли право киллер связывать чью-то жизнь со своей? И с ее братом, который готов был любому голову за сестру оторвать, у него сложились прекрасные отношения. Володя, кстати, догадывался, что Артур занимается далеко не честным промыслом, но ему не было до этого дела.
До бесконечности так продолжаться не могло. Рая часто бывала у него дома и уходила всегда с неохотой. А в один прекрасный вечер она залпом высказала все: и то, что любит его, и то, что ей безразличен его бизнес — она любит его, а не его профессию, и то, что никуда не уйдет... Поздно ночью, обняв доверчиво пциникшую к нему спящую девушку, Артур думал: а почему бы ему не жениться? Ведь никому в Организации бизнес не мешал иметь семью; тот же Маронко не женился лишь потому, что пары себе не нашел. Это было за месяц до ареста Аспиранта...
Он сам сказал ей, что в их распоряжении осталось всего несколько дней. И, возможно, они никогда больше не встретятся. Раиса разрыдалась, но упреками не изводила — знала, что дело он ставит превыше всего остального. Он так и не предложил ей зарегистрировать брак: и поздно было, и теперь ей мог повредить этот штамп. Она попыталась отравиться снотворным, но ее успели доставить в реанимацию. Больше всего Артур жалел, что не имеет права съездить к ней в больницу — по «сценарию» он был равнодушен к
Ней. Туда поехали ее брат Володя и Сашка Цезарь; тогда же она предложила свою посильную помощь.
Артур хохотал до слез, услышав «сценарий», составленный Маронко при активном участии Сашки. Лучше ничего придумать было нельзя. И вот — тюрьма. День за днем он играл свою роль, а там, на воле, которую он никогда не увидит, люди делали все, чтобы вытащить его.
По идее, самым разумным было бы забыть про его, Артура, существование. Тем более, его в Организации боялись и ненавидели. Так нет — рискуя быть раскрытыми, они рьяно принялись спасать его — это уже согласившись на его жертву. Слово «аварийщик» было забыто, в тюрьму он приехал под прозвищем Джордано. Он превратился в героя, и каждый стремился внести свою лепту в дело запутывания следствия.
Следователь за голову хватался: один за другим свидетели отказывались от своих показаний, зато появлялись совсем другие, которые говорили не то, что хотелось услышать следователю. Вскоре тот внезапно перестал нервничать и суетиться, вопросы задавал формальные — Артур догадался, что кто-то длиннорукий нашел' к нему подход. Подобрали отличного адвоката, который заодно держал его в курсе последних новостей, передавая коротенькие подбадривающие записки.
Среди беляевцев, отделенных от мира решетками, одного человека уже недосчитывались: покончил с собой парень, застреливший мента; перед смертью он написал чистосердечное признание, в котором брат на себя основную тяжесть разборки в «Мифе». Шли переговоры об освобождении до суда под залог еще четырех человек.
Настала очередь и Раисы внести свой вклад; номер, который она выкинула, для следователя оказался неожиданным. Она заявила, что вся история с изнасилованием — сплошное вранье. Не было никаких развлекающихся «быков», а Артура она любила. Даже скрывала от него свой возраст, чтобы он не прогнат ее из-за того, что она несо-вершеннолетняя. Справки — поддельные, и вообще — во всем виноваты ее родители. Поссорившись с родными, она месяц жила у Артура, он обещал жениться на ней. Но полагал, что для соблюдения принятых в обществе приличий им до свадьбы лучше пожить раздельно, и убедил ее искать примирения с родителями. Раиса вернулась домой, а там се встретили скандалом: где шлялась столько времени? Перепутавшись, под нажимом не только матери и ото а, но и старшего брата она наговорила всякой ерунды. Брат поклялся сквитаться с насильником, а Раиса, испугавшись еще больше, что Артура могут посадить за изнасилование, отравилась. Немного оправившись, она из больницы позвонила Артуру и предупредила его о происках своего брата. Он посмеялся, заверив ее, что не причинит вреда Володе. Собственно говоря, когда Володю привели к Артуру, последний просто не успел устранить последствия недоразумения. Ни о каком «приговоре» речи быть не могло. Артур собирался отпустить парня, когда в квартиру ворвалась милиция.
И чем старательнее следствие распутываю этот клубок, тем охотнее он запутывался. Ясно было одно: нот он, лидер знаменитой беляевской группировки, можно пальцем его потрогать, а укусить не получается... Уходил, уходил из рук, уплывал безнаказанным. И в конце концов случилось именно то, чего Артур, как всякий уважающий себя пессимист, ждал. Поменялся следователь, круто изменивший тактику. Но это было бы полбеды — улик против Артура по-прежнему не собиралось. По крайней мере, таких, чтобы «пришить» расстрельную статью.
Чтобы выбить из него чистосердечное признание — иначе его и на суд не с чем было бы выводить, — к нему применили крайнюю меру: бросили в беспредельную «хату». Однако ничего из этого не вышло — даже беспредельщики сначала смотрят, кого к ним привели. И один из них оказался более-менее осведомленным. Услышав прозвище Джордано, он потихоньку сделал знак остальным: «Не трожьте его. Себе дороже. Нас перебьют прямо в тюрьме, и следов никто не найдет». На Артура не обращали внимания — и правильно, жить веем хочется. На несколько дней Артур получил передышку. Знать бы, что эти дни - пос-ледние в сто жизни... Под предлогом карантина по чесотке его перевели в новую камеру. Он только успел нацарапать три строки — маляву на волю, — сунул клочок бумаги тому самому, осведомленному, сокамернику: «Переправишь». Он прощался со всеми, кто был ему дорог. Карантинная камера была помостом для костра Джордано...
Он был двенадцатым жильцом тесной сырой каморки. Один против одиннадцати — десять человек и пидор. Наверное, последнее обстоятельство было самым гнусным ~ к его смерти будет иметь отношение опущенный, существо, лишенное человеческого достоинства.
Нет, поначалу он надеялся на лучшее, он еще предполагал, что следователь лелеет мечту получить его «чистосердечное». Вот отделают его в этой камере, как бог черепаху, а затем явится кто-нибудь и намекнет, что лупить его буду г, пока он не сознается. Это не страшно, это можно вытерпеть. Но действительность выглядела куда более неприглядно.
На «карантин» его неревели утром, и день прошел относительно спокойно. Мало того, если бы Артур не прислушивался к отрывочным фразам, которыми его соседи лениво обменивались между собой, он бы решил, что интуиция обманула его и ему ничего не грозит.
Все они, включая пидора, были осужденными, всем оставалось по одному-два года до освобождения. Им обещали свободу через два дня — за убийство лидера беляевской группировки. Они были куплены, наняты... Впервые Артур оказался в своей «рабочей» обстановке, вывернутой наизнанку, он имел возможность лицезреть своих киллеров.
Пожалуй, именно ожидание было хуже всего. Артуру невольно приходило в голову, что сам он с этой точки зрения был милосерднее: его визит всегда был внезапным и кратковременным. Человек не успевал ни испугаться, ни даже сообразить, что пришел к конечной точке своего пути. Он шел по жизни и в какой-то момент просто делал шаг за край бытия. Артур не истязал своих жертв осознани ем происходящего.
Не так было с ним самим. Он не боялся смерти в любом ее виде, но он, как любой нормальный человек, вовсе не считал, что жизнь хуже смерти. День, последний день стал мучительно тягучим и вязким; ощущения Артура были сродни переживаниям тонущего в трясине человека. Ожидание смерти было таким же безболезненным физически, но с каждой секундой, с каждым вздохом могильная тьма приближалась. А палачи были так же холодны и неторопливы, как и мертвое гнилое болото. А куда им торопиться? Удрать от них Артур не мог, и следующее утро ничем не отличалось бы для них от предыдущего.