Сергей Михайлович ДышевЦианистый карлик
Девочка на цепи
1‐е число. Месяца не было
Это был необычный подвал под обычным жилым многоэтажным домом. И если бы какой-то черт занес тебя сюда, в мокрую темноту среди вырванных плафонов, то ты мог бы в непредсказуемый миг ослепнуть от ярчайшего света осветительного прибора на треноге. И если б ты сдержал крик и мгновенно сократился до размеров крысы, то смог бы тихо оценить и сладострастно вкусить необычайность этого подвала.
Ты бы увидел в углу, в свете «дедолайта», девушку, сидящую на потертом диванном покрывале, с поджатыми под самые губки коленками. Ей не более 19 лет, она привлекательна, возможно, и красива, но страх на ее лице не дает тебе это понять. На девушке — короткое платье с открытыми плечами, в крупный горошек: такое носили бог знает где и когда…
В полумраке полыхает светильник. Ты замечаешь еще одну треногу, они напоминают здесь марсианских чудовищ из романа Г. Уэллса «Война миров» и вот-вот они оживут и пойдут своей изломанной походкой по подвалу, а потом еще и выкарабкаются по лестнице на улицу. На второй треноге головка. Да это ж видеокамера!
Неожиданно из другого темного угла появляется, буквально «материализуется», молодой мужчина. Он молча облачается в пурпурный балахон, на голову надевает такого же цвета колпак с прорезями для глаз. В общем, получается куклуксклановец московских подвалов. Кладет на землю огромных размеров нож.
Ты уже сто раз пожалел, что зашел в этот подвал помочиться. Но теперь уж выхода нет. Чтобы сбежать, надо снова превратиться в обычного жильца, пройти мимо палача и умудриться при этом остаться в живых. Поэтому лучше стерпеть.
Краснобалахонный, по всему, задумал съемки фильма ужасов. Он включил видеокамеру, направил ее своим красным глазком на оцепеневшую пленницу. Он вытащил из сумки, лежавшей на полу, цепь с узорчатыми звеньями. В другой ситуации ее с восторгом приняла бы в подарок и тут же прицепила на пузик или бедрышко какая-нибудь юная металлистка.
Краснобалахонный несуетливо, будто Акиро Куросава, вошел в кадр, обмотал цепью левую руку девушки, замкнул навесным замком амбарных размеров. Второй конец цепи садист-выдумщик прицепил к металлической балке на потолке. И тоже замкнул — смеха ради — самым миниатюрным, просто микроскопическим замочком.
Он взял плетку, приблизился к девушке и неожиданно резко взмахнул у нее перед лицом. Подвальная пленница инстинктивно сжалась, прикрыла лицо руками. Второй удар плеткой был настоящим. Ремешки плетки скользнули по рукам девушки.
Девушка взвизгнула:
— Не бей меня!
— Ты будешь сидеть на цепи, пока не полюбишь меня! — утробным голосом произнесло балахонное чучело. — Но учти, мне не нужны фальшивые чувства!
— Ну, отпусти меня… — заканючила «цепная» девушка.
Лезвие приготовленного ножа отсвечивает стылым холодом. Тебе абсолютно не жалко худосочную жертву мужчины в пурпуре, даже когда он бросает перед девушкой эмалированный тазик, в котором почему-то лежат несколько луковиц, потом ставит ведро с водой. Тебе жутко интересно и столь же страшно.
Он гасит свет. Обваливается кромешная тьма.
Ты понимаешь — это твой единственный шанс. И пулей, не чуя ног, летишь к выходу, как мышь, чудом уцелевшая под гильотиной мышеловки.
О читатель, читальщик, читалло! Мы оставляем тебя в покое до той поры, пока тебе вновь не приспичит справить малую нужду в самом обычном среднестатистическом подвале многоэтажного дома.
А нечего жмотничать, экономя червонец на городском биотуалете!
2‐е число того же…
Утро для дежурного по УВД района капитана Шаловливого было явно не мудренее вечера. Ночь прошла спокойно, в обезьяннике привычно клевал носом лупоглазый бомж Валерка Макаров, который очень гордился своей «пистолетной» фамилией, впрочем, не подтвержденной никакими документами. Изолировали его в который раз за то, что он на главной районной площади, причем совершенно в трезвом виде, орал во всю глотку, что ни в жисть не примет участия в президентских выборах. Его забирали, он тут же засыпал на нарах, со счастливой улыбкой единственного диссидента района. Огорчало его лишь то, что до выборов оставалось уже всего ничего.
В общем, дежурство шло к концу. Шаловливый уже предвкушал, как, придя домой, примет душ после смрадной дежурки, съест, по обыкновению, тарелку борща или супа и завалится часиков на пять на диван.
И вдруг невесть откуда на окошко «дежурной части», как на амбразуру, навалилась дородная угрюмая женщина. Шаловливый в этот момент ощутимо почувствовал, как не хватает воздуха. И порывисто вздохнул. Предчувствие не обмануло его.
— Товарищ дежурный, у меня дочь пропала. Не знаю, что и делать, и телефон ее заблокирован. Меня звать Варвара Борисовна. Фамилия — Шпонка.
— Пишите заявление, — устало сказал дежурный. — Сейчас сотрудника приглашу, расскажете ему все обстоятельства.
Он набрал номер.
— Никита Алексеевич, тут женщина пришла, говорит, дочь пропала… Сколько ей лет? — Шаловливый хмуро глянул на Шпонку: — Сколько?
— Мне? — спросила Шпонка.
— Да не вам!
— Э-это… Девятнадцать.
— Ждите.
Шпонка отлипла от окошка.
Вскоре в вестибюль спустился опер Серега Кошкин, сразу определил потерпевшую.
— У вас дочь пропала?
— Да, — кивнула Шпонка.
— Я — Кошкин, оперуполномоченный уголовного розыска. Пойдемте со мной.
Они поднялись по истертой лестнице на второй этаж, прошли по узкому коридору среди десятка дверей и дошли до кабинета с табличкой: «Савушкин Н. А.».
Кошкин, обозначив стук, вошел первым. Хозяин кабинета задушевно ругался с кем-то по телефону.
Шпонка поздоровалась.
— Присаживайтесь. Я — Савушкин Никита Алексеевич, зам начальника отдела. Ну, расскажите, что произошло.
Шпонка вздохнула.
— Вчера Маша, как обычно, утром пошла на работу. Она работает парикмахером в салоне. Вечером она обычно приходит домой, садится за учебники, хочет поступить на заочное отделение экономического института. И вот вечером она не пришла. Я всю ночь не спала, переживала… Она девушка не гулящая, правда, скрытная по характеру. — Женщина всхлипнула. — Не знаю, что делать…
— Прежде всего успокойтесь, — строго посоветовал Савушкин. — В ее возрасте (ей сколько — девятнадцать?) хочется совершать самостоятельные поступки, иногда экстравагантные. Вы искали ее у знакомых, родственников?
— Да я их никого толком и не знаю. В салон позвонила, сказали, на работу не выходила.
— Ну, а подруги, парень у нее есть? — подал голос Кошкин.
— Не знаю… — вздохнула Шпонка. — Она была очень скрытная, ничего о своей личной жизни не рассказывала. Все молчком, молчком.
— Почему была? — мрачно поинтересовался Савушкин.
— Ну, это… в смысле, всегда была… — смутилась Шпонка.
— Доверительных отношений между вами не было? — с напором спросил Савушкин.
Шпонка обиделась:
— Почему вы так говорите? Я ее очень любила.
— Почему вы все время говорите в прошедшем времени? — продолжал допытываться Савушкин.
— Вы какие-то странные люди! — возмутилась Шпонка. — Придираетесь к словам, вместо того чтобы немедленно броситься на поиски.
— Бросимся, только покажите, в какую сторону, — мрачно отреагировал Савушкин. — Но ведь вы не знаете ни ее знакомых, ни даже родственников — полагаю так, по линии мужа?
— Да, по линии моего покойного мужа. Они все отвернулись от меня после того, как Олег семь лет назад умер от инфаркта.
— Мы, конечно, найдем и опросим всех ее родственников и знакомых, — уже другим тоном продолжил Савушкин. — Да, и принесите нам ее школьный альбом.
— Хорошо, если найду…
— И запишите, пожалуйста, номер ее мобильного телефона в заявлении.
Шпонка торопливо написала заявление, протянула Савушкину.
Никита в свою очередь дал посетительнице квадратный листок.
— Если что-нибудь вспомните, позвоните по этим телефонам.
— А если Маша найдется, не забудьте сообщить, — добавил Кошкин.
Савушкин бегло прочитал заявление.
— Значит, так, Мария Олеговна Лихолетова. 19 лет. У вас разные фамилии. Дочь неродная? — резко спросил Савушкин.
— Ну, как же, неродная? — возмущенно воскликнула Шпонка. — Когда умер Олег, я заменила ей мать. Какие же вы черствые люди!
— Работа у нас грубая, так что извиняйте, — холодно заметил Савушкин. — Общаемся с убийцами, насильниками, живодерами. Специфический контингент.
— Вы найдете ее? — Голос женщины дрогнул.
— Будем искать, только принесите хоть какую-нибудь ее фотографию, — сказал Савушкин.
Шпонка спохватилась.
— Ой, в самом деле… Сейчас принесу…
Женщина тихо вышла.
— Что-то ты сегодня, Никита Алексеевич, не просто черствый, а вообще как рашпиль, — заметил Кошкин.
— Изя Рашпиль, которого на заре лейтенантской юности я посадил за кражу скрипки из школьного оркестра, был, кстати, милейшим юношей, — заметил Савушкин. — А вот эта мадам, поверь мне, терпит падчерицу лишь потому, что она обладает правами на квартиру, в которой они живут… Давай зови Андрюху, сейчас раскидаем, кому чего отрабатывать. Чует мое сердце, здесь не все ладно.
Заглянул в кабинет самый юный и разбитной из оперативников — Андрюха Ряхин.
Савушкин показал на диван:
— Падай.
Андрей уселся, положил блокнот на колени. Савушкин покосился на блокнот.
— Фабулу Серега тебе расскажет. Значит, пойдешь в школу, где она училась, там найдешь адреса ее одноклассников. Девятнадцать лет девчонке, связи с одноклассниками еще поддерживает. И по списку — всех опроси… Ты, Серега, пойдешь к соседям, аккуратно выясни, как они там — жили не тужили… Ссорились, нет, имеется ли кавалер у мадам? У старушек на лавочке поспрашивай… В наше гнусное время не только прав на квартиру лишают, но и права на существование. И всех их, убиенных, везут из Москвы закапывать к нам в область. А у нас их раскапывают, и мы получаем глухие «висяки» нераскрытых убийств. Несправедливо…