Цикл «Миллениум». Книги 1-5 — страница 3 из 28

Объединения16 мая — 14 июля

13 процентов женщин Швеции подвергались грубым формам сексуального насилия за рамками сексуальных отношений

Глава15

Пятница, 16 мая — суббота, 31 мая

Микаэля Блумквиста освободили из тюрьмы в пятницу 16 мая, через два месяца после заключения. Оказавшись в этом учреждении, он в тот же день подал прошение о сокращении срока наказания, правда не особо на него надеясь. Причины, по которым его прошение было удовлетворено, так и остались ему неизвестны, но, вероятно, сыграло роль, во-первых, то, что он ни разу не воспользовался правом покидать тюрьму на выходные, а во-вторых, то, что в камерах, рассчитанных на тридцать одно место, находились сорок два заключенных. Так или иначе, но директор тюрьмы — сорокалетний польский эмигрант Петер Саровский, с которым Микаэль отлично ладил, — написал письмо с рекомендацией сократить его срок.

Время в Рулльокер проходило спокойно и приятно. Эта тюрьма, как выражался Саровский, была предназначена для возмутителей спокойствия и севших за руль в нетрезвом виде, а не для настоящих преступников. Распорядком дня она напоминала турбазу. Среди прочих заключенных половину составляли иммигранты во втором поколении; Микаэля они воспринимали как чужеродный элемент, каковым он, собственно, и являлся. Он был единственной среди них важной птицей, о которой даже сообщали по телевидению, однако серьезным преступником его никто из заключенных не считал.

Не считал так и директор тюрьмы. В первый же день Микаэля пригласили на беседу и предложили ему помощь психотерапевта, образовательные курсы для взрослых или другие варианты обучения, а также содействие в профориентации. Микаэль ответил, что не нуждается в социальной адаптации, что он закончил учебу несколько десятилетий назад и уже имеет работу. Зато он попросил разрешения держать в камере ноутбук, чтобы продолжать работу над книгой, которую обязался написать. Его желание не вызвало никаких возражений, и Саровский даже предоставил ему запирающийся шкаф, чтобы он мог оставлять компьютер в камере без присмотра и не бояться, что его украдут или испортят. Едва ли кто-нибудь из заключенных стал бы такое делать — они относились к Микаэлю скорее покровительственно.

Таким образом, Микаэль провел два довольно приятных месяца, примерно по шесть часов в день работая над семейной хроникой Вангеров. Лишь на несколько часов ему приходилось делать перерыв для ежедневной уборки и отдыха. Вместе с двумя заключенными, один из которых оказался из шведского городка Шёвде, а второй родом из Чили, Микаэлю полагалось каждый день убирать гимнастический зал тюрьмы. Отдых состоял из просмотра телепередач, игры в карты или занятий на тренажерах. Микаэль обнаружил, что вполне прилично играет в покер, но стабильно проигрывает по несколько монеток в пятьдесят эре ежедневно. Тюремные правила разрешали игру на деньги только при общем банке менее пяти крон.

О том, что его выпускают досрочно, Микаэль узнал накануне освобождения, когда Саровский пригласил его к себе в кабинет и угостил рюмкой водки. Остаток вечера Микаэль посвятил упаковыванию вещей и рабочих блокнотов.

Вновь оказавшись на свободе, Микаэль поехал прямо к себе в Хедебю. Поднявшись на крыльцо домика, он услышал мяуканье и обнаружил рыже-коричневую кошку, которая приветственно потерлась о его ноги.

— Ладно, заходи, — сказал он. — Только я еще не успел купить молока.

Распаковывая багаж, Микаэль не мог отделаться от ощущения, будто он побывал в отпуске. Ему даже как-то не хватало Саровского и собратьев-заключенных. Каким бы нелепым это ни показалось, но в тюрьме ему было хорошо. Известие об освобождении пришло настолько неожиданно, что он даже не успел никого предупредить.

Было начало седьмого вечера. Микаэль быстро сходил в магазин, пока тот не успел закрыться, и купил основные продукты. Вернувшись домой, он включил мобильный телефон и позвонил Эрике, но услышал в ответ, что в данный момент абонент недоступен. Микаэль оставил сообщение, предложив созвониться на следующий день.

Потом он прогулялся до Хенрика Вангера, который обнаружился на первом этаже своего дома и при виде Микаэля с удивлением поднял брови.

— Ты сбежал? — первым делом спросил старик.

— Законно освобожден досрочно.

— Вот это сюрприз.

— Для меня тоже. Мне сообщили только вчера вечером.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом старик, к удивлению Микаэля, обхватил его руками и заключил в крепкие объятия.

— Я как раз собирался поесть. Составь мне компанию.

Анна подала запеканку со шкварками и брусникой. Они просидели в столовой за разговорами почти два часа. Микаэль доложил о том, как далеко он продвинулся с семейной хроникой и где остались пробелы. О Харриет Вангер они не говорили, зато подробно обсуждали дела «Миллениума».

— У нас прошло три заседания правления. Фрёкен Бергер и ваш партнер Кристер Мальм были столь любезны, что перенесли два заседания сюда, а на третьем, в Стокгольме, меня представлял Дирк. Хотел бы я быть на несколько лет помоложе, а то, по правде говоря, ездить в такую даль для меня слишком утомительно. Попробую выбраться в Стокгольм летом.

— Думаю, они вполне могут проводить заседания здесь, — ответил Микаэль. — А как вам роль совладельца журнала?

Хенрик Вангер криво усмехнулся:

— Это самое приятное из моих занятий за многие годы. Я проверил финансовую сторону, и она выглядит вполне прилично. Мне не придется добавлять столько денег, сколько я предполагал, — разрыв между доходами и расходами сокращается.

— Мы с Эрикой разговаривали пару раз в неделю. Насколько я понимаю, ситуация с рекламой улучшается.

Старик кивнул:

— Перелом наметился, но требуется время. Сначала предприятия концерна «Вангер» внесли свою лепту, закупив рекламные страницы. Но уже двое прежних рекламодателей — мобильные телефоны и одно турбюро — вернулись обратно. — Он широко улыбнулся. — Мы проводим также небольшую работу среди старых врагов Веннерстрёма, с каждым индивидуально. И поверь мне, их список велик.

— А от самого Веннерстрёма что-нибудь слышно?

— Ну, напрямую нет. Но мы обвинили Веннерстрёма в том, что он организует бойкот «Миллениума», и в результате он выглядит мелочным. Говорят, журналист из «Дагенс нюхетер» пытался его расспросить и получил в ответ колкости.

— Вам это доставляет удовольствие?

— Удовольствие — неподходящее слово. Мне следовало бы заняться этим много лет назад.

— Что же все-таки произошло между вами и Веннерстрёмом?

— И не пытайся. Об этом ты узнаешь ближе к Новому году.

В воздухе приятно пахло весной. Около девяти часов, когда Микаэль вышел от Хенрика, уже начинало темнеть. Он немного поколебался, а потом пошел и постучался к Сесилии Вангер.

Он и сам не знал, чего ожидал. Сесилия Вангер вытаращила глаза, тут же изобразила недоумение, однако впустила Микаэля в прихожую. Там они и остались стоять, обоим было как-то неловко. Она тоже спросила, не сбежал ли он, и Микаэль объяснил, как обстояло дело.

— Я хотел просто поздороваться. Я не вовремя?

Она старалась не встречаться с ним глазами, и Микаэль сразу заметил, что женщина ему не слишком рада.

— Нет… нет, заходи. Хочешь кофе?

— С удовольствием.

Приведя его на кухню, она повернулась спиной и стала наливать в кофеварку воду. Микаэль подошел к ней и положил руку ей на плечо; она застыла.

— Сесилия, по-моему, тебе не хочется поить меня кофе.

— Я ждала тебя только через месяц, — сказала она. — Ты застал меня врасплох.

В ее голосе слышалось недовольство, и он развернул ее так, чтобы видеть лицо. Они немного постояли молча. Она по-прежнему не смотрела ему в глаза.

— Сесилия, к черту кофе. Что случилось?

Она покачала головой и сделала глубокий вдох:

— Микаэль, я хочу, чтобы ты ушел. Ничего не спрашивай. Просто уходи.

Микаэль пошел было к себе домой, но у калитки в нерешительности остановился. Вместо того чтобы войти, он спустился к воде возле моста и присел на камень. Закурил, пытаясь разобраться в своих мыслях и понять, отчего же так резко изменилось отношение к нему Сесилии Вангер.

Вдруг он услышал звук мотора и увидел, как под мостом проскальзывает в пролив большое белое судно. Когда оно проплывало мимо, Микаэль заметил, что у штурвала стоит Мартин Вангер и сосредоточенно следит, чтобы не наскочить на мель. Двенадцатиметровая крейсерская яхта — это впечатляет. Микаэль встал и пошел по дорожке вдоль воды. Вдруг он обнаружил, что возле причалов уже качается довольно много разных корабликов — катеров и парусников. Среди них было несколько катеров фирмы «Петерссон», а около одной пристани подпрыгивала на волне от прошедшего судна яхта спортивного общества. Остальные суда были более крупными и дорогими. Он отметил одну круизную парусную яхту, фирмы «Халлберг Рэсси». Приближалось лето, и сразу стали видны классовые различия между мореходами Хедебю — у Мартина Вангера была, без сомнения, самая большая и самая дорогая яхта в округе.

Микаэль остановился возле дома Сесилии Вангер и покосился на светящееся окно второго этажа. Потом пошел домой и поставил кофе, а тем временем заглянул в свой кабинет.

Перед отъездом в тюрьму он бо́льшую часть документов, связанных с Харриет, перенес обратно к Хенрику. Ему показалось разумным не бросать надолго документацию в безлюдном доме, и теперь полки зияли пустотой. Из всех материалов расследования у него остались только пять блокнотов с собственноручными записями Хенрика Вангера, которые он брал с собой в тюрьму и к этому моменту уже знал наизусть. И, как выяснилось, один фотоальбом, забытый на верхней полке.

Микаэль достал его и взял с собой на кухню. Налив кофе, он сел и стал перелистывать альбом.

Там были фотографии, сделанные в день исчезновения Харриет. Начинался альбом с последнего снимка Харриет, где девушка была запечатлена во время праздничного шествия в Хедестаде. За ним следовало более ста восьмидесяти четких фотографий с изображением аварии на мосту. Микаэль уже многократно разглядывал альбом с лупой, снимок за снимком. Теперь же он просматривал его рассеянно, в полной уверенности, что ничего здесь уже не даст ему толчок для дальнейших размышлений. Внезапно он почувствовал, что устал от загадки Харриет Вангер, и с шумом захлопнул альбом.

Не находя себе места, Микаэль подошел к кухонному окну и уставился в темноту.

Потом вновь взглянул на альбом. У него было неясное ощущение, будто он только что видел нечто важное; какая-то догадка мелькала и ускользала. Даже волосы на затылке приподнялись от предчувствия, словно какое-то невидимое существо осторожно подуло ему в ухо.

Он сел и снова раскрыл альбом. Проглядел его, страницу за страницей, задерживаясь на каждом снимке моста. Взглянул на тогдашнего Хенрика Вангера, забрызганного мазутом и почти на сорок лет моложе нынешнего, потом на такого же Харальда Вангера — человека, которого пока лишь угадывал за едва заметным шевелением занавески и ни разу не видел даже его следов на снегу. На снимках были запечатлены сломанные перила моста, дома, окна и транспортные средства. В толпе зрителей Микаэль без труда различил двадцатилетнюю Сесилию Вангер, в светлом платье под темным жакетом; ее можно было найти фотографиях на двадцати.

Внезапно Микаэль разволновался. За многие годы он научился доверять своей интуиции. В этом альбоме что-то было, только он не мог сказать, что именно.

Он по-прежнему сидел за кухонным столом, уставившись на фотографии, когда около одиннадцати часов вдруг услышал, как открывается входная дверь.

— Можно мне войти? — спросила Сесилия Вангер.

Не дожидаясь ответа, она уселась напротив него, по другую сторону стола. У Микаэля возникло странное ощущение дежавю. Она была одета в широкое тонкое светлое платье и серо-синий жакет — почти так же, как на фотографиях 1966 года.

— Проблема в тебе, — сказала она.

Микаэль поднял брови.

— Извини, но ты застиг меня врасплох, когда появился сегодня вечером. Теперь я так несчастна, что просто не могу спать.

— Почему же ты несчастна?

— Ты разве не понимаешь?

Он помотал головой.

— Ты не будешь смеяться, если я расскажу?

— Обещаю не смеяться.

— Когда зимой я тебя совратила, это был безумный порыв с моей стороны. Мне хотелось развлечься. В тот первый вечер я воспринимала это как шутку и отнюдь не собиралась завязывать с тобой длительные отношения. Потом все пошло по-другому. Те недели, когда ты был моим occasional lover, стали одними из самых приятных в моей жизни. Я хочу, чтобы ты это знал.

— Мне тоже это казалось очень приятным.

— Микаэль, я все время лгала тебе и самой себе. Я никогда не отличалась сексуальной распущенностью. За всю жизнь у меня было пять партнеров. Я «дебютировала» в двадцать один год. Затем появился муж, мы познакомились, когда мне было двадцать пять, но он оказался подонком. А потом я несколько раз встречалась еще с тремя мужчинами, с перерывом в несколько лет. Но ты что-то во мне пробудил, я просто не могла насытиться. Возможно, это было связано с твоей непритязательностью.

— Сесилия, не надо…

— Шш, не перебивай меня. Иначе я не сумею все рассказать.

Микаэль решил помолчать.

— В тот день, когда ты отправился в тюрьму, я почувствовала себя такой несчастной. Ты вдруг исчез, как будто тебя никогда и не было. В моей постели стало холодно и пусто, и я внезапно вновь превратилась в пятидесятишестилетнюю тетку.

Она ненадолго замолчала и посмотрела Микаэлю в глаза.

— Зимой я в тебя влюбилась. Никак не думала, что так получится, но это факт. И я вдруг осознала, что ты здесь только на время и в один прекрасный день уедешь навсегда, а я останусь тут до конца своих дней. Мне стало так безумно больно, что я решила не подпускать тебя близко, когда ты вернешься из тюрьмы.

— Мне очень жаль.

— Я сама виновата.

Они немного посидели молча.

— Когда ты сегодня ушел, я разревелась. Как бы мне хотелось прожить жизнь заново. Потом я кое-что для себя решила.

— Что именно?

Она опустила глаза.

— Что надо быть полной идиоткой, чтобы прекратить с тобой встречаться только потому, что ты однажды отсюда уедешь. Микаэль, мы можем начать все сначала? Ты сможешь забыть то, что сегодня произошло?

— Уже забыто, — сказал Микаэль. — Спасибо, что рассказала.

Она по-прежнему не отрывала глаз от стола.

— Если ты хочешь меня, то я с большим удовольствием.

Внезапно она вновь посмотрела на него. Потом встала и направилась в спальню. Бросила на пол жакет, стягивая по пути платье через голову.

Микаэль с Сесилией проснулись одновременно, услышав, как открывается входная дверь и кто-то проходит в кухню. Хлопнула поставленная на пол сумка. Потом внезапно в дверях спальни возникла Эрика с улыбкой на лице, которая немедленно сменилась выражением ужаса.

— О господи. — Она отступила назад.

— Привет, Эрика, — сказал Микаэль.

— Привет. Простите. Тысяча извинений за то, что я ворвалась. Мне следовало постучать.

— Нам надо было запереть входную дверь. Эрика, это Сесилия Вангер. Сесилия — Эрика Бергер, главный редактор «Миллениума».

— Здравствуйте, — сказала Сесилия.

— Здравствуйте, — отозвалась Эрика. Похоже, она не могла решить, следует ей подойти и вежливо пожать руку или просто уйти. — Э-э, я… я могу пойти прогуляться…

— А может, ты лучше поставишь кофе? — Микаэль посмотрел на будильник на ночном столике: начало первого.

Эрика кивнула и закрыла дверь спальни. Микаэль с Сесилией посмотрели друг на друга. У Сесилии был встревоженный вид. Они занимались любовью и болтали до четырех часов утра, а потом Сесилия сказала, что останется у него до завтра и ей наплевать, если кто-то узнает, что она трахается с Микаэлем. Она спала, повернувшись к нему спиной, но все время чувствуя его руки у себя на груди.

— Послушай, все нормально, — сказал Микаэль. — Эрика замужняя женщина, а не моя подружка. Мы иногда встречаемся, но ее совершенно не волнуют мои отношения с кем-то другим. Вероятно, она просто смутилась от неожиданности.

Когда они чуть позже вышли на кухню, Эрика уже поставила на стол кофе, сок, апельсиновый джем, сыр и тосты. Витали вкусные запахи. Сесилия сразу направилась к Эрике и протянула руку:

— Мы там толком не поздоровались. Здравствуйте.

— Дорогая Сесилия, извините, что я вломилась как слон, — произнесла глубоко несчастная Эрика.

— Ради бога, забудьте об этом. Давайте пить кофе.

— Привет, — сказал Микаэль и обнял Эрику, перед тем как сесть. — Как ты тут оказалась?

— Разумеется, приехала сегодня утром на машине. Я около двух ночи получила твое сообщение и пыталась позвонить.

— Я отключил телефон, — объяснил Микаэль и улыбнулся Сесилии Вангер.

После завтрака Эрика оставила Микаэля с Сесилией вдвоем, сославшись на то, что должна повидать Хенрика Вангера. Сесилия убирала со стола, повернувшись к Микаэлю спиной. Он подошел и обнял ее.

— Что теперь будет? — спросила Сесилия.

— Ничего. Эрика ведь мой лучший друг. Мы с ней периодически спим уже двадцать лет и, надеюсь, будем вместе еще двадцать. Но мы никогда не были парой и не препятствуем романам друг друга.

— А у нас с тобой роман?

— Не знаю, что это, но нам явно хорошо вместе.

— Где она сегодня будет ночевать?

— Мы ее где-нибудь устроим. У Хенрика, например, есть комнаты для гостей. В моей постели она спать не будет.

Сесилия на минуту задумалась.

— Не знаю, переживу ли я это. Может, у вас с ней так заведено, но я не знаю… я никогда… — Она покачала головой. — Я пойду к себе домой. Мне надо над этим немного поразмыслить.

— Сесилия, ты ведь меня уже спрашивала, и я рассказывал тебе о наших с Эрикой отношениях. Ее существование не могло оказаться для тебя сюрпризом.

— Это правда. Но пока она пребывала на удобном расстоянии, в Стокгольме, я могла о ней не думать.

Сесилия надела жакет.

— Забавная ситуация, — усмехнулась она. — Приходи ко мне вечером ужинать и бери Эрику с собой. Думаю, она мне понравится.

Вопрос с ночевкой Эрика уже решила самостоятельно. Приезжая в Хедебю для встреч с Хенриком Вангером, она ночевала в одной из его гостевых комнат и теперь напрямую спросила, не сможет ли он вновь ее приютить. Не скрывая своей радости, Хенрик заверил, что она для него всегда желанная гостья.

Когда все устроилось, Микаэль и Эрика прогулялись через мост и уселись на террасе «Кафе Сусанны», хотя до закрытия оставалось всего ничего.

— Я очень расстроилась, — сказала Эрика. — Я ехала сюда, чтобы поздравить тебя с возвращением на свободу, а нашла тебя в постели с местной femme fatale.^[43]

— Прости.

— Как долго вы с мисс Большие титьки… — Эрика покрутила указательным пальцем.

— Примерно с тех пор, как Хенрик стал совладельцем.

— Ага.

— Что «ага»?

— Просто любопытно.

— Сесилия хорошая женщина. Она мне нравится.

— Я вас не осуждаю. Просто расстроилась. Конфетка лежит перед носом, но мне придется сесть на диету. Как было в тюрьме?

— Все равно что в приличном рабочем отпуске. А как идут дела в журнале?

— Уже получше. Мы по-прежнему с трудом сводим концы с концами, но впервые за этот год объем рекламы стал увеличиваться. До прошлогоднего уровня еще далеко, но мы, во всяком случае, набираем силу. Это заслуга Хенрика. Самое удивительное, что стало увеличиваться количество подписчиков.

— Оно всегда колеблется туда-сюда.

— В пределах несколько сотен. Но за последние три месяца их стало больше на три тысячи. Рост идет довольно стабильно, примерно по двести пятьдесят человек в неделю. Сперва я думала, что это случайность, но новые подписчики продолжают появляться. Такого заметного увеличения тиража у нас никогда не было. Это важнее доходов от рекламы. И наши прежние читатели, похоже, повсюду довольно последовательно продлевают подписку.

— Чем это объясняется? — озадаченно спросил Микаэль.

— Не знаю. Никто из нас не понимает. Мы не проводили никакой рекламной кампании. Кристер целую неделю посвятил выборочному обследованию тех людей, которые у нас появляются. Во-первых, это совершенно новые подписчики. Во-вторых, семьдесят процентов из них женщины, хотя обычно семьдесят процентов подписчиков — мужчины. В-третьих, они почти все относятся к жителям пригородов, со средними доходами и квалифицированной работой: учителя, младшие руководители и чиновники.

— Бунт среднего класса против крупного капитала?

— Не знаю. Однако если так будет продолжаться дальше, состав подписчиков претерпит кардинальное изменение. Две недели назад мы проводили редакционное совещание и решили частично добавлять в журнал новый материал; я хочу больше статей, посвященных профсоюзным вопросам, с привязкой к Центральному объединению профсоюзов служащих, и тому подобных, а также больше исследовательских репортажей, например о женских проблемах.

— Только осторожно, не меняй слишком многое, — посоветовал Микаэль. — Если у нас появляются новые подписчики, значит, им, вероятно, нравится журнал в его нынешнем виде.

К себе на ужин Сесилия Вангер пригласила также Хенрика Вангера, возможно, чтобы его присутствие не давало разговору свернуть на неприятные темы. Она приготовила жаркое из дичи и подала красное вино. Эрика с Хенриком в основном обсуждали развитие «Миллениума» и приток новых подписчиков, но постепенно зашла речь и о других вещах. Эрика вдруг обратилась к Микаэлю и спросила, как продвигается его работа.

— Я рассчитываю закончить черновой вариант семейной хроники примерно через месяц и представить на суд Хенрика.

— Хроника в духе семейства Адамс, — усмехнулась Сесилия.

— Она включает некоторые исторические аспекты, — признался Микаэль.

Сесилия покосилась на Хенрика Вангера.

— Микаэль, на самом деле семейная хроника Хенрика не интересует. Он хочет, чтобы ты разгадал загадку исчезновения Харриет.

Микаэль ничего не ответил. С самого начата их отношений с Сесилией он говорил с ней о Харриет совершенно открыто. Сесилия уже догадалась, в чем заключалось его истинное задание, хотя он прямо в этом не признавался. Но и Хенрику он никогда не рассказывал о том, что обсуждает данную тему с Сесилией. Густые брови Хенрика немного сдвинулись. Эрика молчала.

— Послушай, — сказала Сесилия Хенрику. — Я ведь не совсем тупая. Я не знаю точно, какой у вас с Микаэлем договор, но в Хедебю он находится из-за Харриет.

Хенрик кивнул и покосился на Микаэля:

— Я же говорил, что она соображает.

Потом он обратился к Эрике:

— Думаю, Микаэль объяснил вам, чем он занимается в Хедебю?

Она кивнула.

— И думаю, вы считаете, что это бессмысленное занятие. Нет, не отвечайте. Это глупое и бессмысленное занятие. Но мне необходимо все узнать.

— Я не вникаю в эти дела, — дипломатично сказала Эрика.

— Разумеется, вникаете.

Он взглянул на Микаэля:

— Прошло уже почти полгода. Расскажи, тебе удалось найти что-нибудь, чего мы еще не проверили?

Микаэль избегал взгляда Хенрика. Ему сразу вспомнилось странное чувство, возникшее у него накануне, когда он рассматривал альбом. Это чувство не отпускало его весь день, но у него не было времени снова вернуться к фотографиям. Возможно, это все его фантазии, но какая-то зацепка там промелькнула. Еще немного — и он поймает ускользающую догадку. Наконец он поднял глаза на Хенрика Вангера и покачал головой:

— Я не продвинулся ни на йоту.

Внезапно старик устремил на него пристальный, внимательный взгляд. На слова Микаэля он ничего не ответил и в конце концов кивнул:

— Не знаю, как вы, молодежь, но мне пора. Спасибо за ужин, Сесилия. Спокойной ночи, Эрика. Зайдите ко мне утром перед отъездом.

Когда Хенрик Вангер закрыл за собой входную дверь, в комнате воцарилось молчание. Его нарушила Сесилия:

— Микаэль, что все это значит?

— Это значит, что Хенрик Вангер так же чутко улавливает чужие колебания, как сейсмограф — сейсмические волны. Вчера вечером, когда ты пришла, я рассматривал фотоальбом.

— И что?

— Я что-то увидел. Сам не знаю, что именно, и не могу толком объяснить. Оно почти обрело форму мысли, но мне не удалось ее поймать.

— Но о чем ты думал?

— Даже не знаю. А потом пришла ты, и у меня… хм… появились более приятные темы для размышления.

Сесилия покраснела. Стараясь не встретиться взглядом с Эрикой, она заспешила на кухню, чтобы поставить кофе.

Стоял теплый и солнечный майский день. Зелень стала набирать силу, и Микаэль поймал себя на том, что напевает «Цветенья время наступает».

Эрика провела ночь в гостевой комнате Хенрика Вангера. После ужина Микаэль спросил Сесилию, нужна ли ей компания, но та ответила, что занята подготовкой к обсуждению оценок, а кроме того, устала и хочет спать. Эрика поцеловала Микаэля в щеку и рано утром в понедельник покинула Хедебю.

Когда Микаэль в середине марта отправился в тюрьму, еще повсюду толстым слоем лежал снег. А теперь уже зазеленели березы, и вокруг его домика образовался пышный сочный газон.

Впервые у Микаэля появилась возможность осмотреть остров целиком. Около восьми утра он пошел в усадьбу, чтобы одолжить у Анны термос, а заодно перекинулся несколькими словами с только что вставшим Хенриком и взял у него карту острова. Особенно его интересовал домик Готфрида, который несколько раз упоминался в полицейских протоколах, поскольку Харриет там бывала много раз. Хенрик объяснил, что домик принадлежит Мартину Вангеру, но все эти годы в основном пустовал, и лишь несколько раз им пользовался кто-нибудь из родственников.

Мартина Вангера Микаэль успел перехватить, когда тот направлялся на работу в Хедестад. Изложив свое дело, он попросил разрешения взять ключи. Мартин посмотрел на него с веселой улыбкой:

— Полагаю, семейная хроника дошла до главы о Харриет.

— Я просто хочу поосмотреться…

Мартин Вангер попросил подождать и быстро вернулся с ключами.

— Значит, я могу туда заглянуть?

— Что до меня, так если захотите, можете хоть поселиться там. В общем-то, он приятнее места, где вы сейчас живете, разве что располагается на другом конце острова.

Микаэль сварил кофе и сделал несколько бутербродов, набрал в бутылку воды, засунул еду в рюкзак и перекинул его через плечо. Путь пролегал вдоль бухты, по узкой и наполовину заросшей дорожке, огибавшей остров с северной стороны. Домик Готфрида находился на мысе, примерно в двух километрах от селения, и Микаэль неспешным шагом преодолел это расстояние всего за полчаса.

Мартин Вангер оказался прав. Когда дорожка обогнула мыс, перед Микаэлем открылось утопавшее в зелени местечко возле самой воды. Вид был превосходным: налево — устье реки Хедеэльвен и гостевая гавань, направо — промышленная гавань.

Казалось странным, что в домике Готфрида так никто и не поселился. Это была сложенная из пропитанных темной морилкой бревен изба в деревенском стиле, с черепичной крышей, зелеными оконными рамами и маленькой солнечной террасой перед входом. Однако за домиком и участком явно никто давно не ухаживал; краска на дверных и оконных косяках отслоилась, а на месте бывшего газона выросли метровые кусты. Для его расчистки требовалось денек хорошенько поработать косой и кусторезной пилой.

Микаэль отпер дверь и отвинтил изнутри оконные ставни. Первоначальная постройка, похоже, представляла собой старый сарай площадью около тридцати пяти квадратных метров. Изнутри он был обшит досками и состоял из одной-единственной большой комнаты с широкими, выходящими на воду окнами по обе стороны от входной двери. В глубине имелась лестница, которая вела к открытой спальной антресоли под самой крышей, растянувшейся на половину дома. Под лестницей располагалась маленькая ниша с газовой плиткой, раковиной и душевой кабиной. Обстановка дома была простой; вдоль длинной стены слева от двери находились прикрученная к стене скамья, потертый письменный стол и металлический стеллаж с полками из тикового дерева. Чуть подальше у той же стены стояли три платяных шкафа. Справа от двери располагался круглый обеденный стол с пятью стульями, а посреди короткой стены — камин.

Электричества в доме не было, зато имелось несколько керосиновых ламп. На окне стоял старенький транзистор фирмы «Грюндиг» с отломанной антенной. Микаэль включил его, но батарейки не работали.

Поднявшись по узкой лестнице, Микаэль осмотрелся в «спальне»: здесь обнаружились двуспальная кровать, матрас без простыней, ночной столик и комод.

Некоторое время он посвятил обследованию дома. В комоде лежало лишь несколько полотенец и маек, чуть припахивающих плесенью. В шкафах обнаружились кое-какая рабочая одежда, комбинезон, пара резиновых сапог, стоптанные спортивные тапочки и керосиновый обогреватель. В ящиках письменного стола лежали карандаши, бумага, чистый блокнот для рисования, колода карт и несколько закладок для книг. Кухонный шкаф содержал посуду, кофейные чашки, стаканы, свечи, а также несколько пачек соли, пакетиков с чаем и тому подобное. В одном из ящиков кухонного стола имелись ножи, вилки и ложки.

Кое-что из сферы интеллектуальной деятельности обнаружилось лишь на стеллаже над письменным столом. Чтобы обследовать стеллаж, Микаэлю пришлось поставить на стол кухонный стул и залезть на него. На нижней полке лежали старые номера самых разных журналов конца 50-х годов и начала 60-х, а также сборники комиксов. Микаэль открыл номер мужского журнала «Лектюр» за 1964 год и нашел, что изображенная там красотка выглядит вполне невинно.

На полках было расставлено порядка пятидесяти книг. Примерно половину составляли детективы в мягких обложках из «Манхэттенской серии»: Микки Спиллейн с названиями типа «Не жди милости» и классическими обложками Бертиля Хегланда. Микаэль нашел также с полдюжины книжек из серии «Китти», несколько книг Энид Блайтон и детективы Сивара Альрюда. Он улыбнулся старым знакомым. Три книги Астрид Линдгрен: «Мы все из Бюллербю», «Калле Блумквист и Расмус» и «Пеппи Длинный чулок». На верхней полке стояли: книжка о коротковолновом радио, две книги по астрономии, справочник о птицах, книга под названием «Империя зла» о Советском Союзе, книга о финской зимней войне, катехизис Лютера, Псалтырь и Библия.

Микаэль открыл Библию и прочел на внутренней стороне обложки: «Харриет Вангер, 12/5 1963». Конфирмационная Библия Харриет. Он нахмурился и вернул книгу на место.

Прямо за домом находился дровяной сарай, в котором также хранился разный инвентарь: коса, грабли, молоток, коробка с кучей разных гвоздей, рубанки, пила и другие инструменты. Туалет располагался в лесу, метрах в двадцати к востоку. Микаэль немного походил вокруг и вернулся в дом. Вытащив стул на террасу, он уселся и налил из термоса кофе, потом закурил сигарету и стал сквозь пелену зеленых побегов смотреть на бухту Хедестада.

Домик Готфрида оказался значительно более скромным, чем он предполагал. Значит, сюда перебрался отец Харриет и Мартина, когда в конце 50-х годов их с Изабеллой брак стал разваливаться. Здесь он жил и спивался. А потом утонул где-то внизу, возле пристани, имея высокое содержание алкоголя в крови. Летом в домике, вероятно, жилось приятно, но когда температура начинала приближаться к нулю, наверняка становилось промозгло и паршиво. По словам Хенрика, Готфрид продолжал работать в концерне — с перерывами на периоды запоев — вплоть до 1964 года. То, что при более или менее постоянном проживании в домике ему удавалось тем не менее появляться на работе свежевыбритым, помытым, в пиджаке и при галстуке, все-таки свидетельствовало об определенной самодисциплине.

В то же время Харриет Вангер бывала здесь настолько часто, что это место осматривали среди первых. Хенрик рассказывал, что в последний год Харриет часто уходила сюда на выходных или во время каникул, чтобы никто ее не беспокоил. В последнее лето она прожила здесь несколько месяцев, хоть и появлялась в селении каждый день. Здесь у нее в течение шести недель гостила подруга Анита Вангер, сестра Сесилии Вангер.

Чем же она тут занималась в одиночестве? Сборники комиксов и романы из серии «Китти» говорили сами за себя. Возможно, ей принадлежал блокнот для рисования. Однако тут находилась и ее Библия.

Может, она хотела быть поближе к утонувшему отцу — ей требовалось пережить горе? Неужели все объясняется так просто? Или дело в ее религиозных наклонностях? Домик примитивен и аскетичен; может, она воображала, что живет в монастыре?

Микаэль хотел пройтись вдоль берега на юго-восток, но там было так много расщелин и кустов можжевельника, что местность оказалась непроходимой. Он вернулся к домику и прошел немного в сторону Хедебю. Судя по карте, через лес должна была вести тропинка к чему-то, что называлось Укреплением, и через двадцать минут он ее все-таки отыскал.

Укрепление оказалось остатками береговых оборонительных сооружений времен Второй мировой войны — здесь были бетонные бункеры с траншеями, разбросанные вокруг командного пункта, сплошь заросшие густым лесом.

На поляне возле моря виднелся лодочный сарай, и Микаэль прошел к нему по тропинке. Возле сарая обнаружились обломки катера фирмы «Петерссон». Вернувшись обратно к Укреплению, Микаэль двинулся но дорожке, которая привела его к изгороди, — он подошел к хозяйству Эстергорд с задней стороны.

Далее петляющая тропа через лес провела его вдоль поля, принадлежавшего тому же хозяйству. Она оказалась труднопроходимой и кое-где пролегала по таким топким местам, что ему приходилось пробираться стороной. В конце концов он добрался до торфяного болота с сараем. Похоже, тропинка тут заканчивалась, хотя Микаэль находился всего в ста метрах от дороги на Эстергорд.

По другую сторону дороги возвышалась гора Сёдербергет. Он поднялся по крутому склону, а последний кусок пути ему даже пришлось карабкаться. Гору венчала почти отвесная скала, обращенная к воде. Оттуда Микаэль пошел по горному хребту обратно в Хедебю. Над селением он остановился и полюбовался видом на старую рыбацкую гавань, церковь и собственный домик, потом уселся на скале и вылил в чашку остаток теплого кофе.

Микаэль понятия не имел, зачем находится в Хедебю, но этот вид ему нравился.

Сесилия Вангер держалась от него на расстоянии, и Микаэлю не хотелось ей навязываться, но через неделю он все-таки пошел и постучался к ней. Она впустила его и поставила кофе.

— Ты, вероятно, считаешь меня очень смешной пятидесятишестилетней почтенной учительницей, которая ведет себя как девчонка.

— Сесилия, ты взрослый человек и имеешь право поступать, как хочешь.

— Я знаю. Поэтому я решила прекратить с тобой встречаться. Мне не выдержать того, что…

— Ты не обязана мне ничего объяснять. Я надеюсь, мы по-прежнему друзья.

— Мне очень хочется, чтобы мы оставались друзьями. Но связи с тобой я не выдержу. Со связями у меня всегда получалось плохо. Мне надо, пожалуй, немного побыть одной.

Глава16

Воскресенье, 1 июня — вторник, 10 июня

После шести месяцев бесплодных размышлений в деле Харриет Вангер наметился сдвиг. В течение нескольких дней первой недели июня Микаэль нашел три совершенно новых кусочка мозаики. Обнаружение двух из них было его собственной заслугой, а с третьим ему помогли.

После отъезда Эрики он раскрыл альбом и несколько часов рассматривал фотографию за фотографией, пытаясь понять, что же тогда привлекло его внимание. Под конец он отложил альбом в сторону и продолжил работу над семейной хроникой.

В первых числах июня Микаэль поехал в Хедестад. Он сидел, размышляя о чем-то другом, когда автобус свернул на Йернвегсгатан, и вдруг понял, что именно в последнее время созревало у него в голове. Эта мысль поразила его как гром с ясного неба. Оцепенев от неожиданности, Микаэль проехал до конечной остановки у вокзала и, не выходя из автобуса, отправился обратно в Хедебю, чтобы проверить, не ошибается ли он.

Ему нужен был самый первый снимок в альбоме.

Последняя фотография Харриет Вангер, сделанная в тот роковой день в Хедестаде, на Йернвегсгатан, когда девушка смотрела на карнавальное шествие детского праздника.

Этот снимок был в альбоме единственным в своем роде. Он один примерно из ста восьмидесяти не был связан с аварией на мосту и попал в альбом просто потому, что относился к тому же дню. Внимание Микаэля и, вероятно, всех его предшественников, изучавших эти страницы, было обращено на людей и детали снимков с моста, а изображения праздничной толпы в Хедестаде, сделанные за несколько часов до решающих событий, ничего драматического не содержали.

Хенрик Вангер, очевидно, рассматривал эту фотографию тысячу раз, сокрушаясь, что больше никогда не увидит Харриет. Ему, вероятно, было досадно, что снимок был сделан с такого дальнего расстояния и что девушка оказалась на нем лишь одной из многих.

Однако Микаэля зацепило не это.

Фотограф снимал с другой стороны улицы, возможно, из окна второго этажа. Объектив выхватил кабину и часть кузова одного из грузовиков колонны. В кузове стояли девушки в блестящих купальниках и шелковых шароварах и бросали в публику конфеты. Кое-кто из них, похоже, танцевал. Перед грузовиком прыгали три клоуна.

Харриет стояла в первом ряду публики, на тротуаре. Рядом с ней находились три одноклассницы, а вокруг них толпилось не меньше сотни других жителей Хедестада.

Эта картинка и застряла у Микаэля в подсознании и внезапно всплыла, когда автобус проезжал то самое место, которое он видел на снимке.

Публика вела себя, как и подобает в таких случаях. Взгляды зрителей на матчах всегда следуют за теннисным мячиком или за хоккейной шайбой. Люди на левом краю фотографии смотрели на находившихся прямо перед ними клоунов. Взгляды стоявших ближе к грузовику сосредоточились на кузове с полуобнаженными девушками. На лицах в толпе читалось восхищение, дети показывали пальцами, кое-кто смеялся, все казались веселыми.

Все, кроме одного человека.

Харриет Вангер смотрела в сторону. Ее одноклассницы и все остальные вокруг глазели на клоунов, но Харриет повернула лицо градусов на тридцать или тридцать пять направо. Ее взгляд, казалось, был прикован к чему-то на другой стороне улицы, находившемуся уже за нижним левым углом фотографии.

Микаэль достал лупу и попробовал рассмотреть детали. Снимок был сделан со слишком далекого расстояния, чтобы утверждать с уверенностью, однако, в отличие от остальных лиц поблизости, лицо Харриет радости не выражало. Ее губы были сжаты в узкую полоску, глаза широко раскрыты, руки бессильно опущены.

У нее был испуганный вид. Испуганный или сердитый.

Микаэль вынул фотографию из альбома, сунул в пластиковый конверт и на следующем автобусе снова поехал в Хедестад. На Йернвегсгатан он вышел и встал примерно на том месте, откуда, вероятно, был сделан снимок. В те времена здесь заканчивался центр Хедестада. Тут находилось двухэтажное деревянное здание, вмещавшее магазин видео и «Бутик мужской модной одежды Сундстрёма», основанный, согласно табличке у входа, в 1932 году. Микаэль зашел в бутик и сразу отметил, что он размещается на двух уровнях — винтовая лестница вела на второй этаж.

На верхней площадке винтовой лестницы имелись два окна, выходившие на улицу. Здесь-то и стоял в тот день фотограф.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил пожилой продавец, когда Микаэль достал конверт с фотографией.

Народу в магазине почти не было.

— Мне бы, собственно, хотелось только посмотреть, откуда сделан этот снимок. Можно, я на секунду открою окно?

Получив разрешение, Микаэль распахнул створку, держа перед собой фотографию. Отсюда ему было прекрасно видно место, где когда-то стояла Харриет Вангер. Одно из двух видневшихся за ней деревянных зданий к этому времени исчезло, его место занял четырехугольный кирпичный дом. В сохранившемся деревянном здании в 1966 году торговали канцелярскими принадлежностями; теперь же там разместились магазин продуктов здорового питания и солярий. Микаэль закрыл окно и извинился за причиненное беспокойство.

Выйдя на улицу, он встал на то место, где тогда стояла Харриет. Окно бутика и дверь солярия служили ему удобными ориентирами. Микаэль повернул голову так же, как Харриет на фотографии. Получалось, что она смотрела на угол здания, где помещался «Бутик Сундстрёма». Самый обычный угол дома, за который уходит поперечная улица.

«Что же ты там увидела, Харриет?» — мысленно спрашивал он.

Микаэль убрал фотографию в висевшую на плече сумку, дошел до привокзального парка, сел в открытом кафе и заказал кофе латте. Он вдруг почувствовал, что произошедшее его сильно потрясло.

По-английски это называется «new evidence»,^[44] что звучит несколько иначе, чем шведское выражение «новые вещественные доказательства». Он вдруг увидел нечто новое, на что не обратил внимания никто из тех, кто проводил расследование и топтался на одном месте в течение тридцати семи лет.

Проблема заключалась лишь в том, что он не был уверен в степени ценности своего открытия, но тем не менее ему оно казалось важным.

Тот сентябрьский день, когда пропала Харриет, был исключительным в нескольких отношениях. В Хедестаде проходил праздник, и на улицы наверняка высыпало несколько тысяч человек, от молодежи до стариков. В Хедебю, на острове, собрались на ежегодную встречу родственники. Уже эти два события для большинства жителей окрестностей нарушили привычный ритм жизни. В довершение всего на мосту произошла авария с автоцистерной и заслонила все остальное.

Инспектор Морелль, Хенрик Вангер и все другие, кто размышлял над исчезновением Харриет, сосредоточили внимание на событиях на острове. Морелль даже записал, что не мог отделаться от подозрения, будто авария и исчезновение Харриет имели какую-то взаимосвязь. Микаэль тут же преисполнился уверенности, что эти подозрения Морелль питал напрасно.

События начали развиваться не на острове, а в Хедестаде, за несколько часов до аварии. Харриет Вангер увидела на улице кого-то или что-то, о чем захотела немедленно поведать Хенрику Вангеру, у которого, к сожалению, не нашлось времени с ней поговорить. Потом произошло несчастье на мосту. И тогда убийца нанес свой удар.

Микаэль сделал паузу. Он впервые осознанно сформулировал предположение, что Харриет убили. Он заколебался, однако быстро понял, что наконец начал разделять убеждение Хенрика Вангера. Харриет мертва, и теперь он ищет убийцу.

Он вновь обратился к документам огромного дела. Среди информации, запечатленной на тысячах страниц, лишь мизерная часть касалась часов, проведенных Харриет в Хедестаде. Она была там вместе с тремя одноклассницами, каждую из которых подробно допросили об их наблюдениях. В тот день они встретились у привокзального парка в девять часов утра. Одной из девушек требовалось купить джинсы, и остальные составили ей компанию. Они выпили кофе в ресторане универмага «ЭПА», а потом отправились на стадион, где, бродя между павильонами луна-парка и прудами, столкнулись с другими одноклассниками. После двенадцати они двинулись обратно к центру города, чтобы посмотреть карнавальное шествие детского праздника. Незадолго до двух часов дня Харриет вдруг сказала, что ей надо ехать домой, и рассталась с компанией на автобусной остановке около Йернвегсгатан.

Никто из подруг ничего необычного не заметил. Одна из них, Ингер Стенберг, была той самой девушкой, которая отмечала «безразличие» Харриет в последний год. По словам Ингер, в течение того дня Харриет, как обычно, помалкивала и в основном просто следовала за остальными.

Инспектор Морелль опросил всех людей, встречавшихся с Харриет в роковой день, даже если они лишь поздоровались с ней на празднике. Когда она исчезла и начались поиски, ее фотографию напечатали в местной газете. Многие жители Хедестада связывались с полицией, сообщая, что вроде видели ее тем днем, но никто из них не заметил ничего необычного.

Микаэль целый вечер обдумывал, как лучше развивать только что возникшую идею. Следующим утром он отправился к Хенрику Вангеру и застал его за завтраком.

— Вы говорили, что семья Вангер по-прежнему имеет самое непосредственное отношение к «Хедестадс-курирен».

— Верно.

— Мне надо получить доступ к фотоархиву газеты за шестьдесят шестой год.

Хенрик Вангер поставил на стол стакан с молоком и вытер верхнюю губу.

— Микаэль, что ты обнаружил?

Микаэль посмотрел старику в глаза:

— Ничего конкретного. Но я подозреваю, что мы могли неверно истолковывать ход событий.

Он показал фотографию и рассказал о своих выводах. Хенрик Вангер надолго замолчал.

— Если я прав, то надо сосредоточить внимание на том, что произошло в тот день в Хедестаде, а не замыкаться на событиях, происходивших на острове, — сказал Микаэль. — Не знаю, как лучше за это взяться по прошествии стольких лет, но во время праздника наверняка было сделано много снимков, которые никогда не публиковались. На них-то я и хочу посмотреть.

С телефона, висевшего на стене кухни, Хенрик Вангер позвонил Мартину Вангеру, объяснил свое дело и спросил, кто теперь отвечает в газете за иллюстрации. В течение десяти минут нужные люди были выявлены и разрешение получено.

Руководителя фотоотдела «Хедестадс-курирен» звали Мадлен Блумберг или попросту Майя, и ей было лет шестьдесят. За многие годы работы в области, где фотосъемка по-прежнему считалась прерогативой мужчин, женщину на этой должности Микаэль повстречал впервые.

По случаю субботы редакция не работала, но оказалось, что Майя Блумберг живет всего в пяти минутах ходьбы и уже поджидает Микаэля у входа. Она посвятила газете «Хедестадс-курирен» бо́льшую часть жизни. Начинала в 1964 году корректором, потом перешла в копировщики и не один год провела в темной комнате. Параллельно с этим ее периодически направляли снимать, когда не хватало штатных фотографов. Впоследствии она получила должность редактора, а когда старый начальник ушел на пенсию, ее сделали главой всего фотоотдела. Особенно обширным руководимое ею хозяйство не было: несмотря на то что десять лет назад к ее отделу присоединили отдел рекламы, он и теперь состоял всего из шести человек, которые по очереди выполняли всю необходимую работу.

Микаэль поинтересовался, по какому принципу организован фотоархив.

— По правде говоря, он несколько беспорядочен. С того времени, как у нас появились компьютеры и цифровые снимки, архив хранится на CD-дисках. У нас был практикант, который сканировал наиболее важные старые фотографии, но успел обработать лишь небольшой процент от всех занесенных в каталог архива снимков. Старые фотографии рассортированы по датам в папках с негативами. Они находятся либо тут, в редакции, либо в хранилище на чердаке.

— Меня интересуют фотографии шествия с детского праздника шестьдесят шестого года, а также все снимки, сделанные в ту неделю.

Майя Блумберг посмотрела на Микаэля изучающим взглядом:

— Значит, нужна та неделя, когда пропала Харриет Вангер?

— Вам знакома эта история?

— Проработать всю жизнь в «Хедестадс-курирен» и не знать о ней невозможно, а когда Мартин Вангер звонит мне рано утром в выходной день, я, естественно, делаю выводы. Я в шестидесятых годах читала корректуру статей, которые были написаны об этом деле. Почему вы копаетесь в этой истории? Появилось что-то новое?

Майя Блумберг явно обладала чутьем на новости. Микаэль с улыбкой покачал головой и изложил свою «легенду»:

— Нет, и я сомневаюсь, что мы когда-нибудь получим ответ на вопрос, что с ней случилось. Мы не особенно это афишируем, но я просто пишу биографию Хенрика Вангера. История об исчезновении Харриет — отдельная тема, но обойти ее молчанием едва ли возможно. Я ищу снимки, иллюстрирующие тот день, где есть Харриет и ее подруги.

На лице Майи Блумберг читалось сомнение, но сказанное звучало убедительно, и она не нашла причин ему не верить.

Газетный фотограф в среднем снимает от двух до десяти пленок в день. Во время крупных мероприятий это количество легко может удваиваться. Каждая пленка содержит тридцать шесть негативов; следовательно, в газете нередко скапливается за день более трехсот снимков, из которых публикуются лишь единицы. В дисциплинированных редакциях пленки разрезают и укладывают негативы в специальные кармашки, по шесть штук в каждый. Одна пленка занимает примерно страницу папки для негативов, а в папку помещается около ста десяти пленок, итого за год получается от двадцати до тридцати папок. С течением лет их накапливается безумное множество; в большинстве случаев эти материалы не имеют никакой коммерческой ценности, но постепенно перестают умещаться на редакционных полках. Вместе с тем каждый фотограф и отдел фотографии твердо убеждены в том, что снимки являются историческими документами чрезвычайной важности, и поэтому ничего не выбрасывают.

Газета «Хедестадс-курирен» была основана в 1922 году, и фотоотдел существовал в ней с 1937 года. Чердачное хранилище газеты содержало около тысячи двухсот папок с негативами, рассортированных по датам. Снимки за сентябрь 1966 года помещались в четырех дешевых картонных папках.

— Как мы поступим? — спросил Микаэль. — Мне бы надо сидеть за столом с подсветкой и иметь возможность копировать то, что покажется интересным.

— Темной комнаты у нас больше нет. Теперь все сканируется. Вы умеете пользоваться сканером для негативов?

— Да, мне приходилось работать с фотографиями, и у меня самого есть сканер «Агфа» для негативов. Я часто пользуюсь «Фотошопом».

— Значит, вы используете то же оборудование, что и мы.

Майя Блумберг быстро провела для Микаэля экскурсию по их маленькой редакции, выделила ему место за столом с подсветкой и включила компьютер и сканер. Она также показала, где стоит кофейный автомат. Они договорились, что Микаэль будет работать самостоятельно, но обязательно позвонит Майе, когда соберется уходить, чтобы она пришла, заперла редакцию и включила сигнализацию. Затем она покинула Микаэля, весело пожелав «приятно провести время».

Чтобы просмотреть папки, Микаэлю потребовалось несколько часов. В интересующий его период в газете работали два фотографа. В нужный Микаэлю день съемку проводил Курт Нюлунд, с которым он вообще-то был знаком. В 1966 году Курту Нюлунду было около двадцати лет. Позднее он переехал в Стокгольм и стал признанным профессионалом, работавшим как в качестве независимого фотографа, так и в качестве сотрудника фотоагентства «Прессенс бильд» в Мариеберге. В 90-х годах их пути неоднократно пересекались, когда «Миллениум» покупал в «Прессенс бильд» фотографии. Микаэль запомнил его как худого, начинающего лысеть мужчину. Курт Нюлунд пользовался пленкой для дневного света, которая была достаточно мелкозернистой, и ее любили многие фоторепортеры.

Достав лист с работами юного Нюлунда и поместив его на стол с подсветкой, Микаэль стал при помощи лупы изучать негатив за негативом. Чтение негативов — это искусство, требующее известного навыка, а Микаэль таким навыком не обладал. Он понял, что для того, чтобы определить, содержат ли снимки какую-нибудь ценную информацию, ему придется сканировать каждую фотографию, а потом рассматривать их на экране компьютера. Это заняло бы уйму времени. Поэтому он решил сначала приблизительно прикинуть, какие снимки могут представлять интерес.

Микаэль начал выбирать все снимки, сделанные на месте аварии. Он убедился в том, что папка Хенрика Вангера со ста восемьюдесятью фотографиями включала не все: тот, кто делал Хенрику копии — возможно, это был сам Нюлунд, — отбраковал около тридцати снимков, бывших нерезкими или плохого качества и считавшихся непригодными для публикации. Отсоединив редакционный компьютер, Микаэль подключил сканер к своему ноутбуку. На сканирование оставшихся снимков у него ушло два часа.

Одна фотография его сразу заинтересовала. Где-то в промежутке между 15.10 и 15.15, в тот самый момент, когда исчезла Харриет, кто-то открыл окно в ее комнате, и Хенрик Вангер тщетно пытался выяснить, кто это был. И вот на экране компьютера внезапно возникла фотография, снятая, вероятно, именно в тот миг, когда окно открывали. На ней были видны фигура и лицо, правда, не в фокусе. Микаэль решил отложить анализ снимка до тех пор, пока не переместит в компьютер все фотографии.

В последующие часы Микаэль разглядывал снимки с детского праздника. Курт Нюлунд отснял шесть пленок, в общей сложности около двухсот кадров. На них была бесконечная череда снимков ребятни с шариками, взрослых, толп вокруг торговцев хот-догами, самого шествия, местного артиста на сцене и раздачи каких-то призов.

Под конец Микаэль решил сканировать все. Через шесть часов у него получилась папка с девятью десятками фотографий. Стало ясно, что в редакцию все равно придется наведаться еще раз. Около девяти вечера он позвонил Майе Блумберг, поблагодарил ее и поехал домой на остров.

Вернулся он в воскресенье, в девять утра. Когда Майя Блумберг впускала его, редакция была по-прежнему пуста. Микаэль совсем забыл о том, что сейчас Троица и газета должна выйти только во вторник. Ему вновь разрешили занять тот же рабочий стол, что и накануне, и он весь день посвятил сканированию. К шести часам вечера ему оставалось обработать около сорока снимков с Детского дня. Просмотрев негативы, Микаэль решил, что крупные планы милых ребячих лиц или снимки выступавшего на сцене артиста для его целей интереса не представляют. Зато он отсканировал происходившее на улице и скопление народа.

Во второй день Троицы Микаэль занимался изучением нового иллюстративного материала. Он сделал два открытия: первое его неприятно удивило, а второе заставило пульс биться чаще.

Первым открытием стало лицо в окне Харриет Вангер. Снимок отличался некоторой нечеткостью изображения, и поэтому его не включили в первоначальное собрание. Фотограф стоял на холме возле церкви и снимал мост. На заднем плане виднелись здания. Микаэль обрезал фотографию так, что осталось только интересующее его окно, и стал экспериментировать, меняя контрастность и увеличивая резкость до тех пор, пока не выбрал максимально качественный, по его мнению, вариант.

В результате получился зернистый снимок с минимальным затемнением, показывавший четырехугольное окно, занавеску, часть руки и нечеткий полумесяц видневшегося внутри комнаты лица.

Микаэль смог удостовериться, что это была не Харриет Вангер, имевшая иссиня-черные волосы, а некто светловолосый.

Он убедился также, что различает более темные фрагменты на месте глаз, носа и рта, но придать четкость чертам лица оказалось невозможным. Однако он не сомневался, что видит женщину; светлое пятно продолжалось от лица до уровня плеч, указывая на распущенные женские волосы. К тому же эта личность была одета во что-то светлое.

Микаэль прикинул рост загадочной фигуры в сравнении с окном; значит, это была женщина ростом примерно 170 сантиметров.

Просмотрев в компьютере остальные фотографии с места аварии, он смог сделать вывод, что один человек очень хорошо подходит под составленное им описание — двадцатилетняя Сесилия Вангер.

Курт Нюлунд сделал в общей сложности восемнадцать снимков из окна бутика Сундстрёма. Харриет Вангер была видна на семнадцати из них.

В компании одноклассниц она подошла к Йернвегсгатан как раз в тот момент, когда Курт Нюлунд начал снимать. Микаэль прикинул, что съемка продолжалась минут пять. На первой фотографии Харриет с подругами шла по улице по направлению к фотографу. На снимках со второго по седьмой девушки стояли неподвижно, глядя на шествие. Затем они переместились по улице метров на шесть. На самой последней фотографии, возможно снятой чуть позже, всей группы уже не было.

Микаэль сделал серию изображений, на которых он обрезал портрет Харриет по пояс, и обработал их так, чтобы получить наилучшую контрастность. Поместив снимки в отдельную папку, он открыл программу «График конвертер» и запустил слайд-шоу. Получился фрагментарный немой фильм, в котором каждый снимок демонстрировался две секунды.

Харриет появляется, снимок в профиль — останавливается и смотрит вдоль улицы — поворачивается лицом к улице — открывает рот, чтобы что-то сказать подруге, — смеется — касается уха левой рукой — улыбается… Внезапно у Харриет делается удивленный вид, лицо развернуто градусов на двадцать влево от фотоаппарата. Девушка распахивает глаза и перестает улыбаться, губы сжимаются в узкую черточку. Харриет всматривается. В ее лице читается… что? Печаль, потрясение, злость? Харриет опускает взгляд. Исчезает.

Микаэль раз за разом прокручивал свое слайд-шоу.

Снимки со всей очевидностью подтверждали выстроенную им теорию. На Йернвегсгатан в Хедестаде что-то произошло. Все получалось очень логично.

Она видит что-то — кого-то — на другой стороне улицы. Она потрясена. Потом направляется к Хенрику Вангеру для личной беседы, из которой ничего не получается. После этого она бесследно исчезает.

Что-то в тот день произошло. Но что именно, снимки не объясняли.

В два часа в ночь на вторник Микаэль, сварив кофе и сделав бутерброды, уселся на кухонный диван. Он был подавлен и вместе с тем возбужден. Вопреки собственным ожиданиям, он открыл новые обстоятельства. Правда, они лишь бросали неожиданный свет на развитие событий, но ни на миллиметр не приближали его к разгадке.

Он глубоко задумался о том, какую роль в этой драме сыграла Сесилия Вангер. Хенрик Вангер, невзирая на лица, тщательно исследовал, чем занимались в течение дня все замешанные в эту историю, и Сесилия не явилась исключением. В 1966 году она жила в Уппсале, но за два дня до злосчастной субботы приехала в Хедестад. Остановилась Сесилия в гостевой комнате у Изабеллы Вангер. Она утверждала, что, возможно, рано утром и видела Харриет, но не разговаривала с ней. В субботу она ездила в Хедестад по делам. Харриет там она не встречала и вернулась на остров около часа дня, приблизительно в то время, когда Курт Нюлунд вел съемку на Йернвегсгатан. Сесилия переоделась и около двух помогала накрывать столы для обеда.

В качестве алиби это было слабовато. Время каждый раз указывалось приблизительно, особенно в отношении ее возвращения на остров, однако Хенрик Вангер не обнаружил никакого повода заподозрить ее во лжи. Сесилия принадлежала к числу самых любимых родственников Хенрика. Кроме того, она была любовницей Микаэля. Поэтому ему было трудно сохранять объективность и почти невозможно представить себе ее в роли убийцы.

Теперь же забракованный ранее снимок уличал ее во лжи — вопреки собственным утверждениям, в комнату Харриет она заходила. Микаэль пытался определить, что это могло означать.

«Если ты солгала в этом, то в чем ты солгала еще?» — мысленно спрашивал он ее.

Микаэль обобщил в уме все, что было известно ему о Сесилии. Она производила впечатление глубоко замкнутого человека, несущего груз своего прошлого, вследствие чего она жила одна, не вела сексуальную жизнь и трудно сходилась с людьми. Она никого не подпускала к себе близко, а когда однажды, поддавшись порыву, дала волю чувствам и кинулась на шею мужчине, то выбрала Микаэля — чужака, оказавшегося тут на время. Потом Сесилия пожелала порвать с ним, поскольку не может жить с мыслью, что он столь же внезапно исчезнет из ее жизни. По предположениям Микаэля, его грядущий отъезд и предопределил ее выбор: раз он здесь ненадолго, она может не бояться, что он как-то круто изменит ее жизнь. Микаэль вздохнул и бросил заниматься психоанализом.

Второе открытие он сделал глубокой ночью. Ключом к разгадке — в этом он не сомневался — являлось то, что увидела Харриет в Хедестаде на Йернвегсгатан. Но чтобы узнать, что это было, ему пришлось бы изобрести машину времени, встать позади Харриет и посмотреть через ее плечо.

Дойдя до этой мысли, Микаэль хлопнул себя по лбу и кинулся обратно к ноутбуку. Он вывел на экран необрезанные снимки, относившиеся к Йернвегсгатан, посмотрел и… вот оно!

Позади Харриет Вангер, примерно на метр вправо от нее, стояла молодая пара: мужчина в полосатом свитере и женщина в светлой куртке. Она держала в руке фотоаппарат. Увеличив снимок, Микаэль увидел, что это, похоже, «Кодак»-автомат со встроенной вспышкой — дешевый аппарат для отпускников, не умеющих фотографировать.

Женщина держала аппарат на уровне подбородка. Потом подняла его и сфотографировала клоунов именно в тот момент, когда Харриет изменилась в лице.

Микаэль сравнил положение аппарата с направлением взгляда Харриет. Женщина снимала практически то, на что смотрела Харриет.

Внезапно Микаэль почувствовал, что у него сильно стучит в висках. Он откинулся на спинку стула и вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет.

Кто-то заснял именно то, что он так хочет увидеть.

Но как узнать, кто эта женщина? Как раздобыть сделанные ею фотографии? Проявляли ли вообще эту пленку и сохранился ли в таком случае этот снимок?

Микаэль открыл папку со снимками толпы на празднике. В последующий час он увеличивал каждую фотографию и вглядывался в каждый квадратный сантиметр. Только на самом последнем снимке он вновь обнаружил ту пару. Курт Нюлунд сфотографировал другого клоуна, с шариками в руке, который со смехом позировал перед камерой. Съемка велась на стоянке у входа на стадион, где проходил праздник. Было, вероятно, начало второго — потом Нюлунда известили об аварии на мосту, и он прервал работу на празднике.

Женщина была почти совсем заслонена, но зато отчетливо виднелся профиль мужчины в полосатом свитере. Он держал в руке ключи и склонился, чтобы открыть дверцу машины. Фокус наводился на клоуна на переднем плане, и машина получилась слегка размытой. Номерной знак был частично скрыт, но начинался на «АСЗ» плюс что-то еще.

В 60-е годы номерные знаки начинались с буквы, обозначавшей лен, и в детстве Микаэль научился распознавать, откуда приехала машина. На «АСЗ» начинались номера Вестерботтена.^[45]

Потом Микаэль заметил кое-что другое. На заднем стекле имелась какая-то наклейка. Он увеличил масштаб, но текст совершенно расплылся. Микаэль вырезал наклейку и долго бился над контрастностью и резкостью. Он по-прежнему не мог прочитать текст, но пытался в расплывчатых линиях угадать, какие буквы там могут быть. Многие буквы были обманчиво похожи. «О» легко путалось с «D», а «В» походило на «Е» и некоторые другие. Повозившись с бумагой и ручкой и исключив ряд букв, он получил непонятный текст.

Микаэль всматривался в картинку, пока глаза не начали слезиться. И вдруг ясно увидел текст:

NORSJÖ SNICKERIFABRIK –

ДЕРЕВООБДЕЛОЧНАЯ ФАБРИКА НУРШЁ.

Далее следовали мелкие значки, совершенно нечитаемые, но, вероятно, представлявшие собой номер телефона.

Глава17

Среда 11 июня — суббота 14 июня

Третьим кусочком мозаики он был обязан помощи с совершенно неожиданной стороны.

Проработав всю ночь с фотографиями, Микаэль проспал тяжелым сном до середины дня. Проснулся он со смутной головной болью, принял душ и отправился завтракать в «Кафе Сусанны». Собраться с мыслями удавалось с трудом. Надо было бы сходить к Хенрику Вангеру и доложить о своих открытиях. Однако вместо этого он пошел и позвонил в дверь Сесилии Вангер. Ему хотелось спросить у нее, что она делала в комнате Харриет и почему солгала, будто туда не заходила.

Никто не открыл.

Микаэль уже собрался уходить, но тут услышал голос:

— Твоей шлюхи нет дома.

Голлум выбрался из своего логова. Он оказался высоким, почти два метра ростом, правда, его так согнуло от возраста, что глаза теперь были на уровне глаз Микаэля. Всю кожу покрывали темные пигментные пятна. Он стоял в коричневом халате, надетом поверх пижамы, и опирался на палку. Типичный голливудский злой старик.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что твоей шлюхи нет дома.

Микаэль подошел так близко, что почти уткнулся носом в Харальда Вангера.

— Ты говоришь о своей собственной дочери, грязная свинья.

— Это не я шастаю сюда по ночам, — ответил Харальд Вангер, улыбаясь беззубым ртом.

От него дурно пахло. Микаэль обогнул его и, не оборачиваясь, двинулся дальше.

Хенрика Вангера он застал в кабинете.

— Я только что встретил вашего брата, — сказал Микаэль с плохо скрываемой злостью.

— Харальда? Вот как… Значит, он отважился высунуться. Он проделывает это разок-другой в году.

— Он возник, когда я звонил в дверь Сесилии. И сказал, цитирую: «Твоей шлюхи нет дома». Конец цитаты.

— Это вполне в духе Харальда, — спокойно ответил Хенрик Вангер.

— Он назвал собственную дочь шлюхой.

— Он так ее называет уже много лет. Поэтому они и не разговаривают.

— Почему?

— Сесилия утратила невинность, когда ей был двадцать один год. Это произошло здесь, в Хедестаде, после романа, который у нее приключился летом, через год после исчезновения Харриет.

— И что из этого?

— Мужчину, которого она любила, звали Петер Самуэльссон, и он работал младшим экономистом на нашем предприятии. Толковый парень. Сейчас служит в компании «АВВ». Будь она моей дочерью, я бы ухватился за возможность заполучить такого в зятья. Но у него имелся некий минус.

— Только не говорите, что это то, о чем я подумал.

— Харальд измерил его голову, или проверил его родословную, или что-то в этом роде и обнаружил, что он на четверть еврей.

— Господи боже.

— С тех пор он называет ее шлюхой.

— Он знал, что мы с Сесилией…

— Об этом, вероятно, знает все селение, кроме разве что Изабеллы, поскольку никто, будучи в здравом уме, не станет ей ничего рассказывать, а у нее, слава богу, есть одно приятное свойство — она засыпает около восьми вечера. Харальд, вероятно, следит за каждым твоим шагом.

Микаэль сел, вид у него был довольно глупый.

— Вы хотите сказать, что всем известно…

— Разумеется.

— А вы не против?

— Дорогой Микаэль, меня это совершенно не касается.

— Где Сесилия?

— Учебный год закончился. Она в субботу улетела в Лондон, чтобы навестить сестру, а потом поедет в отпуск в… хм, кажется, во Флориду. Вернется примерно через месяц.

Микаэль почувствовал себя еще глупее.

— Мы вроде как сделали перерыв в наших отношениях.

— Понимаю, но это по-прежнему не мое дело. Как продвигается работа?

Микаэль налил себе кофе из стоявшего на столе термоса и взглянул на старика:

— Я нашел новый материал и думаю, мне надо одолжить у кого-нибудь машину.

О своих выводах Микаэль рассказывал довольно долго. Достав из сумки ноутбук, он запустил слайд-шоу, дававшее возможность увидеть Харриет на Йернвегсгатан и ее реакцию. Он показал также, как обнаружил зрителей с туристским фотоаппаратом и их машину с наклейкой деревообделочной фабрики в Нуршё. Когда он закончил, Хенрик Вангер попросил запустить слайд-шоу еще раз, и Микаэль выполнил его просьбу.

Когда Хенрик Вангер оторвался от экрана компьютера, его лицо было серым. Микаэль вдруг испугался и придержал его за плечо, Хенрик Вангер жестом показал, что все в порядке, и некоторое время сидел молча.

— Черт возьми, ты сделал то, что считалось невозможным. Ты обнаружил нечто совершенно новое. Что ты собираешься делать дальше?

— Я должен найти этот снимок, если он еще существует.

О лице в окне и своих подозрениях относительно Сесилии Вангер Микаэль не упомянул. Вероятно, это свидетельствовало о том, что он был далеко не беспристрастным частным детективом.

Когда Микаэль снова вышел на улицу, Харальд Вангер уже убрался, вероятно, назад в свое логово. Завернув за угол, Микаэль обнаружил, что на крыльце его домика кто-то сидит спиной к нему и читает газету. На какую-то долю секунды ему померещилось, что это Сесилия Вангер; правда, он сразу же понял, что это не так.

На ступеньках пристроилась темноволосая девушка, и, подойдя ближе, он ее узнал.

— Привет, папа, — сказала Пернилла Абрахамссон.

Микаэль крепко обнял дочку.

— Откуда, скажи на милость, ты взялась?

— Естественно, из дома. По дороге в Шеллефтео. Я только переночую.

— А как ты меня нашла?

— Мама знала, куда ты уехал. Я спросила в кафе, где ты живешь, и меня направили сюда. Ты мне рад?

— Конечно. Заходи. Если бы ты предупредила, я бы купил чего-нибудь вкусного.

— Я чисто спонтанно решила сделать здесь остановку. Мне хотелось поздравить тебя с выходом из тюрьмы, но ты так и не позвонил.

— Прости.

— Ничего страшного. Мама говорит, что ты вечно занят только своими мыслями.

— Значит, она обо мне такого мнения?

— Более или менее. Но это не имеет значения. Я тебя все равно люблю.

— Я тоже тебя люблю, но, знаешь ли…

— Знаю. Я думаю, что уже достаточно взрослая.

Микаэль приготовил чай и достал печенье. Внезапно он понял, что дочь действительно права. Она уже не маленькая, ей почти семнадцать лет, еще немного — и она станет взрослой женщиной. Ему надо отвыкать обращаться с ней как с ребенком.

— Ну и как тебе?

— Что?

— Тюрьма.

Микаэль рассмеялся:

— Ты поверишь, если я скажу, что это было нечто вроде оплаченного отпуска, во время которого я имел возможность думать и писать?

— Безусловно. Я не думаю, что тюрьма сильно отличается от монастыря, а в монастырь люди всегда уходили, чтобы развиваться.

— Ну, можно, вероятно, и так сказать. Надеюсь, у тебя не возникло проблем из-за того, что твой папа сидел в тюрьме?

— Отнюдь нет. Я тобой горжусь и не упускаю случая похвастаться тем, что ты сидел за свои убеждения.

— Убеждения?

— Я видела по телевизору Эрику Бергер.

Микаэль побледнел. Он даже не подумал о дочери, когда Эрика излагала их стратегию, и Пернилла явно полагала, что он чист, как свежевыпавший снег.

— Пернилла, я не был невиновен. К сожалению, я не могу обсудить с тобой произошедшее, но меня осудили не ошибочно. Суд исходил из того, что услышал во время процесса.

— Но ты никогда не рассказывал своей версии.

— Нет, потому что не могу ее доказать. Я совершил колоссальную оплошность и поэтому был вынужден сесть в тюрьму.

— Ладно. Тогда ответь мне — мерзавец Веннерстрём или нет?

— Он один из самых грязных мерзавцев, с какими мне доводилось иметь дело.

— Отлично. Мне этого достаточно. У меня есть для тебя подарок.

Она достала из сумки пакет. Микаэль открыл его и обнаружил CD-диск с лучшими записями «Юритмикс».^[46] Она знала, что он давно любит эту группу. Микаэль обнял дочку, немедленно подключил ноутбук, и они вместе послушали «Приятные сновидения».

— Что ты собираешься делать в Шеллефтео? — спросил Микаэль.

— Там в летнем лагере библейская школа общины «Свет жизни», — ответила Пернилла, будто ничего естественнее и быть не могло.

Микаэль вдруг почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове.

Он осознал, насколько похожи его дочь и Харриет Вангер. Пернилле шестнадцать лет, столько же было и Харриет, когда та исчезла. Обе росли без отцов, обеих потянуло к религиозным сектам: Харриет — к местной общине пятидесятников, а Перниллу — к ответвлению чего-то, примерно столь же нелепого, как «Слово жизни».

Микаэль толком не знал, что ему делать с внезапно проснувшимся у дочери интересом к религии. Он боялся вмешиваться, чтобы не нарушить ее право самой выбирать себе путь. В то же время «Свет жизни», несомненно, принадлежал к такого рода общинам, о которых они с Эрикой, не задумываясь, с удовольствием опубликовали бы в «Миллениуме» уничижительный репортаж. Пожалуй, ему стоит при первом же удобном случае обсудить этот вопрос с матерью Перниллы.

Пернилла спала в постели Микаэля, а он сам устроился на ночь на кухонном диване, после чего проснулся с ноющей шеей и болью в мышцах. Пернилла рвалась продолжать свой путь, поэтому Микаэль накормил ее завтраком и проводил к поезду. У них образовалось немного времени, и, купив на вокзале кофе, они уселись на скамейке в конце перрона и стали болтать о самых разных вещах. Перед самым прибытием поезда Пернилла вдруг сменила тему.

— Тебе не нравится, что я еду в Шеллефтео, — отметила она.

Микаэль не знал, что отвечать.

— В этом нет ничего страшного. Но ты ведь не христианин?

— Нет, во всяком случае, добропорядочным христианином меня назвать нельзя.

— Ты не веришь в Бога?

— Да, в Бога я не верю, но уважаю твою веру. Все люди должны во что-то верить.

Когда подошел ее поезд, они обнимались до тех пор, пока Пернилле не настало время заходить в вагон. На полпути она обернулась:

— Папа, я не стану тебя агитировать. По мне, ты можешь верить, во что хочешь, я все равно буду тебя любить. Но я считаю, что тебе следует продолжать самостоятельно изучать Библию.

— Что ты имеешь в виду?

— Я видела цитаты у тебя на стенке, — сказала она. — Только почему ты выбрал такие мрачные и невротические? Целую. Пока.

Она помахала рукой и исчезла. Микаэль остался стоять в полной растерянности, глядя вслед удаляющемуся на север поезду. Только когда состав скрылся за поворотом, до него дошел смысл ее прощального замечания, и от этого похолодело в груди.

Микаэль выскочил с вокзала и посмотрел на часы. До автобуса в Хедебю оставалось сорок минут. Ждать так долго Микаэль просто не мог. Он побежал через площадь к стоянке такси и отыскал Хусейна, водителя с норрландским диалектом.

Десятью минутами позже Микаэль расплатился за проезд и прошел прямо в кабинет. Над письменным столом у него была скотчем прикреплена записка:

Магда — 32016

Сара — 32109

РЯ — 30112

РЛ — 32027

Мари — 32018

Он оглядел комнату и понял, что тут ему Библии не найти. Тогда он взял с собой записку, нашел ключи, которые оставил в мисочке на окне, и пробежал трусцой всю дорогу до домика Готфрида. Почти дрожащими руками он снял с полки Библию Харриет.

Девушка записала не номера телефонов. Цифры указывали на главы и стихи из Левита, Третьей книги Моисеевой. Законы о наказаниях.

(Магда) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 16:

Если женщина пойдет к какой-нибудь скотине, чтобы совокупиться с нею, то убей женщину и скотину: да будут они преданы смерти, кровь их на них.

(Сара) Третья книга Моисеева, глава 21, стих 9:

Если дочь священника осквернит себя блудодеянием, то она бесчестит отца своего: огнем должно сжечь ее.

(РЯ) Третья книга Моисеева, глава 1, стих 12:

И рассекут ее на части, отделив голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике.

(РЛ) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 27:

Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них.

(Мари) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 18:

Если кто ляжет с женою во время болезни кровеочищения и откроет наготу ее, то он обнажил истечения ее, и она открыла течение кровей своих: оба они да будут истреблены из народа своего.

Микаэль вышел из дома и уселся на крыльце. Не приходилось сомневаться, что, записывая цифры в телефонную книжку, Харриет имела в виду именно это: каждая из указанных цитат была в ее Библии тщательно подчеркнута. Микаэль закурил сигарету и прислушался к пению птиц поблизости.

Значения цифр он разгадал, но имена по-прежнему оставались загадкой. При чем здесь Магда, Сара, Мари, РЯ и РЛ?

Мысль перескочила по ассоциации, и внезапно перед Микаэлем разверзлась преисподняя. Ему вспомнилась сожженная в Хедестаде жертва, о которой рассказывал Густав Морелль. Дело Ребекки — девушки, которую где-то в конце 40-х годов изнасиловали и убили, положив ее голову на раскаленные угли. «И рассекут ее на части, отделивши голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике». Ребекка. Инициалы «РЯ». Как же была ее фамилия?

Господи, помилуй, во что же была втянута Харриет?

У Хенрика Вангера вдруг обнаружилось недомогание, и, придя к нему ближе к вечеру, Микаэль узнал, что тот уже в постели. Анна все-таки впустила Микаэля, позволив поговорить со стариком несколько минут.

— Летняя простуда, — шмыгая носом, заявил Хенрик. — Что тебе надо?

— У меня есть вопрос.

— Ну?

— Вы слышали об убийстве, которое вроде произошло в Хедестаде где-то в сороковых годах? Девушку по имени «Ребекка какая-то» убили, сунув головой в костер.

— Ребекка Якобссон, — ни секунды не колеблясь, сказал Хенрик Вангер. — Ее имя не из тех, что быстро забываются, правда, слышать о ней мне не доводилось уже много лет.

— Но об убийстве вам известно?

— Еще как известно. Ребекке Якобссон было двадцать три или двадцать четыре, когда ее убили. Это, должно быть, случилось… да, точно, в сорок девятом году. Проводилось очень обстоятельное расследование, в котором я даже сам немного участвовал.

— Вы? — удивленно воскликнул Микаэль.

— Да. Ребекка Якобссон работала в нашем концерне секретаршей. Она была очень красивой и пользовалась большим успехом. Но почему ты вдруг о ней спрашиваешь?

Микаэль не знал, что говорить. Он встал и подошел к окну.

— Сам толком не знаю. Хенрик, возможно, я кое-что обнаружил, но мне необходимо сперва все хорошенько обдумать.

— Ты намекаешь на то, что между Ребеккой и Харриет может иметься какая-то связь? Между их случаями прошло около семнадцати лет.

— Дайте мне подумать. Я загляну завтра, если вам станет получше.

Но на следующий день Микаэль с Хенриком Вангером не встретился. Около часа ночи он все еще сидел за кухонным столом, читая Библию Харриет, и вдруг услышал шум машины, спешащей через мост. Покосившись в кухонное окно, он увидел, как мелькнули голубые огни «скорой помощи».

Полный недобрых предчувствий, Микаэль выскочил на улицу и кинулся вслед за ней. Машина остановилась у дома Хенрика Вангера. На первом этаже повсюду горел свет, и Микаэль сразу понял: что-то случилось. Он в два прыжка преодолел ведущую в дом лестницу и столкнулся с взволнованной Анной Нюгрен.

— Сердце, — сказала она. — Он разбудил меня и пожаловался на боли в груди, а потом упал.

Микаэль обнял добрую домоправительницу, и тут из дома вынесли носилки, на которых лежал на вид уже бездыханный Хенрик Вангер. Следом появился сильно обеспокоенный Мартин Вангер. Он уже успел лечь спать, когда ему позвонила Анна, и теперь был в тапочках на босу ногу и с незастегнутой ширинкой. Мартин бегло поздоровался с Микаэлем и обратился к Анне:

— Я поеду в больницу. Позвоните Биргеру и Сесилии. И сообщите Дирку Фруде.

— Я могу сходить к Фруде, — предложил Микаэль.

Анна благодарно кивнула.

После полуночи обычно приходят не с добрыми вестями, думал Микаэль, приставляя палец к звонку. Прошло несколько минут, прежде чем в дверях появился заспанный адвокат.

— У меня плохие новости. Хенрика Вангера только что увезли в больницу. Похоже, инфаркт. Мартин просил сообщить вам.

— О господи, — произнес Дирк Фруде.

Он взглянул на наручные часы и растерянно добавил:

— Пятница, тринадцатое…

Когда Микаэль вернулся к себе домой, было половина третьего ночи. Он немного поколебался, но решил отложить разговор с Эрикой.

Только в десять утра, предварительно переговорив по мобильному телефону с Дирком Фруде и убедившись в том, что Хенрик Вангер по-прежнему жив, он позвонил Эрике и сообщил, что новый совладелец «Миллениума» отвезен в больницу с инфарктом. Как и следовало ожидать, эту новость она восприняла с большим огорчением и беспокойством.

А поздно вечером к Микаэлю пришел Дирк Фруде и подробно рассказал о состоянии Хенрика Вангера.

— Он жив, но дела его плохи. Он перенес серьезный инфаркт, а кроме того, подхватил какую-то инфекцию.

— Вы его видели?

— Нет. Он лежит в реанимации, при нем сидят Мартин и Биргер.

— Шанс есть?

Дирк Фруде неопределенно повел рукой:

— Инфаркт он пережил, а это всегда хороший признак. Хенрик, в общем-то, довольно крепкого здоровья. Но он стар. Посмотрим.

Они немного посидели молча, раздумывая над тем, как хрупка человеческая жизнь. Микаэль налил кофе. Дирк Фруде выглядел подавленным.

— Я вынужден спросить, что же теперь будет, — произнес Микаэль.

Фруде поднял на него глаза:

— Условия вашей работы не меняются. Они оговорены в контракте, который действует до конца года, независимо от того, будет ли жив Хенрик Вангер. Вам не о чем беспокоиться.

— Я не беспокоюсь об условиях и имел в виду совсем другое. Меня интересует, перед кем мне отчитываться в его отсутствие.

Дирк Фруде вздохнул:

— Микаэль, вы не хуже меня знаете, что вся эта история с Харриет для Хенрика была чем-то вроде хобби.

— Не скажите.

— Что вы имеете в виду?

— Я обнаружил новые обстоятельства, — сказал Микаэль. — Частично я вчера проинформировал о них Хенрика. Боюсь, что это могло спровоцировать инфаркт.

Дирк Фруде как-то странно посмотрел на Микаэля:

— Вы шутите.

Микаэль помотал головой.

— Дирк, за последние дни я раскопал больше данных об исчезновении Харриет, чем все официальное расследование лет за тридцать. Сейчас моя проблема заключается в том, что мы не обговорили, перед кем я должен отчитываться в отсутствие Хенрика.

— Вы можете рассказывать мне.

— Хорошо. Мне необходимо двигаться дальше. У вас есть немного времени?

Микаэль построил рассказ о своих открытиях как можно логичнее. Он продемонстрировал снимки с Йернвегсгатан и изложил свою теорию. Затем объяснил, как его дочка раскрыла тайну телефонной книжки, и под конец описал найденную связь с жестоким убийством Ребекки Якобссон в 1949 году.

Умолчал он лишь о том, что сумел разглядеть Сесилию Вангер в окне комнаты Харриет. Он предпочитал сам поговорить с ней, прежде чем бросить на женщину тень подозрения.

Лоб Дирка Фруде покрыли морщины озабоченности.

— Вы полагаете, что убийство Ребекки имеет отношение к исчезновению Харриет?

— Не знаю. На первый взгляд это выглядит невероятным. Вместе с тем нельзя закрывать глаза на тот факт, что Харриет записала в телефонной книжке инициалы «РЯ» рядом с указанием на закон о сожжении жертвы. Ребекку Якобссон сожгли. Связь с семьей Вангер несомненна — она работала в концерне «Вангер».

— А как вы все это объясните?

— Пока я не могу этого объяснить. Но я хочу двигаться дальше. Вы представитель интересов Хенрика, и вам придется принимать решения за него.

— Возможно, следует поставить в известность полицию.

— Нет. Во всяком случае, мы не станем этого делать без разрешения Хенрика. Дело об убийстве Ребекки давно закрыто за давностью, и полицейское расследование прекращено. Никто не начнет опять возиться с убийством, совершенным пятьдесят четыре года назад.

— Я понимаю. Что вы собираетесь делать?

Микаэль встал и прошелся по кухне.

— Во-первых, я хочу проверить зацепку с фотографией. Если мы узнаем, что увидела Харриет… думаю, это сможет стать ключом к дальнейшему развитию событий. Во-вторых, мне нужна машина, чтобы добраться до Нуршё и посмотреть, куда приведет этот след. И в-третьих, я хочу проверить цитаты из Библии. Мы уже привязали одну цитату к жуткому, отвратительному убийству. Остается еще четыре. Вот тут-то мне и понадобилась бы помощь.

— Помощь какого рода?

— Мне требуется помощник для расследования — человек, который сможет перерыть старые пресс-архивы и отыскать Магду, Сару и остальных, кого Харриет перечислила по именам. Если я прав, то Ребекка не единственная жертва.

— Вы хотите сказать, придется посвятить кого-то еще…

— Внезапно возникла необходимость провести разыскные работы колоссального объема. Будь я полицейским, проводящим расследование, я бы смог распределить людские ресурсы и отправить сотрудников рыться в бумагах. Мне нужен профессионал, который умеет работать в архивах и в то же время заслуживает доверия.

— Я понимаю… вообще-то я знаю одного компетентного исследователя, — сказал Дирк Фруде. — Она занималась изучением ваших личных обстоятельств, — вырвалось у него прежде, чем он успел подумать.

— Кто занимался и чем? — спросил Микаэль Блумквист с металлом в голосе.

Дирк Фруде внезапно понял, что сказал то, чего, вероятно, говорить не следовало.

«Я старею», — подумал он.

— Я просто размышлял вслух. Не обращайте внимания.

— Вы заказывали на меня досье?

— Ничего страшного, Микаэль. Мы хотели нанять вас и проверяли, что вы за человек.

— Значит, вот почему мне всегда казалось, что Хенрик Вангер видит меня насквозь. Насколько подробным оно было?

— Довольно подробным.

— Включая проблемы «Миллениума»?

Дирк Фруде пожал плечами:

— Это было актуальным в то время.

Микаэль зажег сигарету, пятую за этот день. Он понял, что курение снова начинает входить у него в привычку.

— Вы получили письменный отчет?

— Микаэль, там нет ничего особенного.

— Я хочу его прочитать, — сказал он.

— Мой дорогой, в этом нет ничего странного. Мы хотели проверить вас, прежде чем нанять на работу.

— Я хочу прочесть отчет, — повторил Микаэль.

— Дать на это разрешение может только Хенрик.

— В самом деле? Тогда я скажу так: отчет должен быть у меня в руках в течение часа. Если я его не получу, я незамедлительно отказываюсь от работы и уезжаю в Стокгольм ночным поездом. Где отчет?

Дирк Фруде и Микаэль Блумквист смерили друг друга взглядами. Потом старый адвокат вздохнул и опустил глаза.

— В кабинете, у меня дома.

Дело Харриет Вангер было, безусловно, самой странной историей из всех, в какие доводилось ввязываться Микаэлю Блумквисту. Вообще его жизнь за весь последний год, начиная с того момента, как он опубликовал материал о Хансе Эрике Веннерстрёме, напоминала сплошные американские горки, преимущественно состоящие из участков со свободным падением. И конца этому, похоже, пока не было видно.

Дирк Фруде копался очень долго, и произведение Лисбет Саландер оказалось в руках у Микаэля только в шесть часов вечера. Оно состояло примерно из восьмидесяти страниц собственно отчета и ста страниц копий статей, аттестатов и прочих документов, касавшихся жизни Микаэля.

Было очень странно читать о самом себе то, что при ближайшем рассмотрении оказывалось некой компиляцией из биографии и служебного донесения. Микаэль чувствовал, как все больше поражается подробности отчета. Лисбет Саландер отметила детали, которые, как он думал, были навсегда похоронены в компосте истории. Она раскопала его юношескую связь с женщиной, которая тогда была пламенной синдикалисткой, а теперь стала профессиональным политиком.

«С кем, скажите на милость, она разговаривала?» — недоумевал он.

Она разыскала его рок-группу «Бутстрэп», которую сегодня уже едва ли помнит хоть одна живая душа, и до тонкости изучила его финансовые дела.

Как, черт побери, ей это удалось?

Будучи журналистом, Микаэль много лет посвятил добыванию информации о разных людях и мог оценить качество ее работы с чисто профессиональной точки зрения. В его глазах Лисбет Саландер, безусловно, была первоклассным изыскателем. Он сомневался, что сам смог бы создать отчет такого качества о совершенно неизвестном ему человеке.

Микаэль отметил также, что им с Эрикой вовсе не было необходимости соблюдать конспирацию, общаясь с Хенриком Вангером; тот уже во всех подробностях знал об их многолетней связи и треугольнике с участием Грегера Бекмана. Лисбет Саландер сумела еще и поразительно точно оценить состояние «Миллениума»; связываясь с Эрикой и предлагая свое участие, Хенрик Вангер прекрасно знал, насколько плохо у них обстоят дела. И Микаэль не мог не задать себе вопроса: что же за игру тот на самом деле ведет?

Дело Веннерстрёма рассматривалось лишь поверхностно, но исследовательница, несомненно, сидела среди публики на одном из судебных заседаний. И у нее возникли вопросы по поводу странного поведения Микаэля, когда тот отказался выступать на процессе.

«Умная девица, кем бы она там ни была», — не мог не признать Микаэль.

А в следующую секунду он просто не поверил своим глазам. Лисбет Саландер коротко изложила свои предположения насчет того, как события будут, с ее точки зрения, развиваться после суда. Она почти дословно передала пресс-сообщение, которое они с Эрикой разослали, когда он оставил пост ответственного редактора «Миллениума». Лисбет Саландер использовала его собственный черновик.

Он посмотрел на обложку отчета. Тот был датирован тремя днями раньше, чем Микаэль получил на руки постановление суда.

Этого просто не могло быть.

На тот день пресс-сообщение существовало в одном-единственном месте на свете — в личном компьютере Микаэля. Не в рабочем компьютере в редакции, а в его ноутбуке. Этот текст никогда не распечатывался. Копии не имела даже Эрика Бергер, хоть они и обсуждали его в общих чертах.

Микаэль медленно опустил отчет Лисбет Саландер. Он решил больше не закуривать. Вместо этого надел куртку и вышел в светлую ночь — до дня летнего солнцестояния оставалась неделя. Он медленно шел вдоль берега пролива, мимо участка Сесилии Вангер и шикарной яхты рядом с виллой Мартина Вангера и все время размышлял. Под конец он присел на камень и стал смотреть на огни бакенов в бухте Хедестада. Напрашивался только один вывод.

— Вы побывали в моем компьютере, фрёкен Саландер, — сказал он вслух. — Вы гнусный хакер.

Глава18

Среда, 18 июня

Лисбет Саландер резко очнулась от тяжелого сна. Ее слегка подташнивало. Не поворачивая головы, она поняла, что Мимми уже ушла на работу, но в спертом воздухе спальни еще висел ее запах. Накануне в кафе, на еженедельной встрече с «Перстами дьявола», Лисбет выпила слишком много пива. Перед самым закрытием появилась Мимми и отправилась вместе с ней домой и в постель.

В отличие от Мимми Лисбет Саландер никогда всерьез не считала себя лесбиянкой. Ей и в голову не приходило задуматься о том, относится она к гетеросексуалам, гомосексуалам или бисексуалам. Она просто плевала на этикет и считала, что никого не касается, с кем она проводит ночи. Если бы ей непременно пришлось расставлять сексуальные приоритеты, то она бы отдала предпочтение парням — они, во всяком случае, лидировали в статистике. Проблема заключалась лишь в том, чтобы найти парня, который не был бы недотепой и еще, желательно, годился бы на что-нибудь в постели, а Мимми удавалось ее зажечь, и связь с ней Лисбет рассматривала как приятный компромисс. Мимми она встретила год назад в пивной палатке на фестивале геев и лесбиянок «Европрайд», и та была единственным человеком, которого Лисбет сама привела к «Перстам дьявола». В прошлом году они время от времени встречались, но их отношения по-прежнему оставались для обеих лишь способом хорошо провести время. К теплому и мягкому телу Мимми было приятно прижиматься, а кроме того, Лисбет не претило вместе с ней просыпаться и завтракать.

Часы на ночном столике показывали половину десятого утра. Лисбет попыталась понять, что же ее разбудило, как вдруг в дверь снова позвонили. Лисбет озадаченно села. Никто никогда не звонил к ней в такое время суток. Да и вообще крайне редко хоть кто-то звонил в ее дверь. Еще до конца не проснувшись, она завернулась в простыню, вышла нетвердыми шагами в прихожую и открыла. И тут же встретилась взглядом с Микаэлем Блумквистом. Чувствуя, как внутри нарастает паника, Лисбет невольно отступила назад.

— Доброе утро, фрёкен Саландер, — весело поздоровался он. — Я понимаю, что вчерашний вечер затянулся. Можно войти?

Не дожидаясь приглашения, он переступил через порог и закрыл за собой дверь. Пока он с любопытством осматривал кучу одежды на полу прихожей и пакеты с газетами и косился на дверь спальни, весь мир Лисбет Саландер вращался в обратном направлении — как, что, кто? Микаэль Блумквист с улыбкой смотрел на ее широко открытый рот.

— Полагаю, ты еще не завтракала, поэтому я прихватил с собой бейглы. Один с ростбифом, один с индейкой с дижонской горчицей и один вегетарианский с авокадо. Я не знаю, что ты любишь. Ростбиф?

Он исчез на кухне и тут же нашел ее кофеварку.

— Где у тебя кофе? — прокричал он.

Саландер стояла в прихожей как парализованная, пока не услышала звук льющейся воды, и быстро сделала три огромных шага.

— Стой! — Она почувствовала, что кричит, и понизила голос. — Какое, черт побери, ты имеешь право тут разгуливать, будто здесь живешь. Мы ведь даже не знакомы.

Микаэль Блумквист остановился, держа кувшин над кофеваркой, и повернул к ней голову. И ответил серьезным голосом:

— Неправда! Ты знаешь меня лучше, чем большинство других людей.

Повернувшись к ней спиной, он долил воду, а затем принялся заглядывать в банки на столе.

— Кстати, я знаю, какими методами ты действуешь. Твои тайны мне известны.

Лисбет Саландер прикрыла глаза, мечтая о том, чтобы пол перестал раскачиваться у нее под ногами. Она пребывала в состоянии умственного паралича. Сказывалось похмелье, а к тому же никогда прежде она не сталкивалась ни с кем из своих объектов лицом к лицу. Ситуация была совершенно нереальной, а ее мозг отказывался работать.

«Он знает, где я живу!» — билась в голове паническая мысль.

Он стоит посреди ее кухни. Это невозможно. Такого просто не может быть.

«Ему известно, кто я!»

Вдруг она поняла, что простыня сползает, и обмотала ее потуже. Он что-то сказал, но она не сразу его поняла.

— Нам надо поговорить, — повторил он. — Но думаю, тебе сперва стоит встать под душ.

— Послушай, если ты собираешься устраивать скандал, то обратился не по адресу, — сказала она, пытаясь разобраться в ситуации. — Я только выполняла работу. Тебе надо разговаривать с моим шефом.

Он повернулся к ней и поднял руки ладонями вперед, показывая свой мирный настрой: дескать, я безоружен.

— С Драганом Арманским я уже разговаривал. Он, кстати, просил, чтобы ты ему позвонила, — вчера вечером твой мобильный не отвечал.

Он подошел к ней. Никакой угрозы она при этом не почувствовала, но все же отступила на несколько сантиметров, когда он, коснувшись ее руки, указал на дверь ванной. Ей не нравилось, когда ее трогают без разрешения, пусть даже с добрыми намерениями.

— Никаких скандалов, — сказал он спокойным голосом. — Но мне бы очень хотелось с тобой поговорить. Я имею в виду, когда ты проснешься. Пока ты что-нибудь наденешь, кофе как раз подоспеет. Прими душ. Марш!

Она безвольно подчинилась.

«Лисбет Саландер безвольной не бывает», — подумала она.

В ванной комнате она прислонилась к двери и попробовала собраться с мыслями. Лисбет даже не думала, что может испытать такое потрясение. Потом до нее постепенно дошло, что у нее прямо лопается мочевой пузырь и что после беспорядочно проведенной ночи душ не просто хорошая идея, а прямо-таки необходимость. Приведя себя в порядок, она проскользнула в спальню и натянула трусы, джинсы и футболку с текстом: «Armageddon was yesterday — today we have a serious problem».^[47]

Секунду подумав, она отыскала брошенную на стул кожаную куртку, достала из кармана электрошокер, убедилась, что он заряжен, и сунула в задний карман джинсов. В квартире уже запахло кофе. Лисбет сделала глубокий вдох и снова вышла на кухню.

— Ты здесь вообще убираешь? — произнес он, снова увидев ее.

Он составил в раковину грязную посуду, вытряхнул пепельницы, выбросил старые пакеты из-под молока, очистил стол от скопившихся за пять недель газет, вытер и поставил на него кофейные чашки и разложил бейглы, которые действительно, как оказалось, принес. Все это выглядело заманчиво, а после ночи с Мимми она и впрямь здорово проголодалась.

«Хорошо, поглядим, во что это выльется», — подумала она, уселась напротив и выжидательно уставилась на него.

— Ты мне так и не ответила. Ростбиф, индейка или вегетарианский вариант?

— Ростбиф.

— Тогда я возьму индейку.

Они завтракали молча, рассматривая друг друга с обоюдным интересом. Съев свой бейгл, она добавила еще оставшуюся половину вегетарианского. Потом взяла с подоконника мятую пачку и вытащила сигарету.

— Ладно, кое-что мне теперь известно, — сказал он, нарушив молчание. — Я, возможно, не так хорошо умею изучать личные обстоятельства, как ты, но тем не менее теперь знаю, что ты не относишься к веганам^[48] и не страдаешь анорексией, как полагал Дирк Фруде. Я занесу эти сведения в свой отчет о тебе.

Саландер изумленно раскрыла глаза, но, взглянув на его лицо, поняла, что он над ней подтрунивает. У него был настолько веселый вид, что она не удержалась и ответила ему кривой улыбкой. Ситуация выглядела на редкость дико. Саландер отодвинула тарелку. Взгляд его казался дружелюбным, и она решила, что он, вероятно, не злой человек, кем бы он там ни был. В проведенном ею исследовании его личности тоже ничто не указывало на то, что он злодей, способный жестоко обращаться со своими подружками, или что-нибудь подобное. Ведь это она знает о нем все, а не наоборот, вспомнила она. А знание — это власть.

— Чего ты ухмыляешься? — спросила она.

— Прости. Я, в общем-то, не планировал появиться здесь именно таким образом и не собирался тебя пугать. Но ты бы видела свое лицо, когда открыла мне дверь. Оно было бесподобным, и я не устоял перед искушением немного тебя подколоть.

Повисло молчание. К собственному удивлению Лисбет Саландер вдруг почувствовала, что общество незваного гостя кажется ей приемлемым — или, во всяком случае, не противным.

— Рассматривай это как жуткую месть за то, что ты копалась в моей личной жизни, — весело сказал он. — Ты меня боишься?

— Нет, — ответила Саландер.

— Отлично. Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль или устроить скандал.

— Если ты попытаешься причинить мне боль, я тебя покалечу. Серьезно.

Микаэль оглядел ее. Роста в ней было чуть более полутора метров, и едва ли она смогла бы что-то противопоставить ему, если бы он ворвался к ней в квартиру с целью учинить насилие. Однако в ее глазах читалось одно лишь спокойствие.

— Это неактуально, — сказал он наконец. — У меня нет никакого злого умысла. Мне надо с тобой поговорить. Если хочешь, чтобы я ушел, только скажи. — Он на секунду задумался. — Все это кажется забавным до… тьфу. — Он оборвал фразу.

— Что?

— Не знаю, насколько разумно это прозвучит, но еще четыре дня назад я даже не знал о твоем существовании. Потом я прочел то, что ты обо мне написала. — Он покопался в сумке и нашел отчет. — Это далеко не только развлекательное чтение.

Он замолчал и некоторое время смотрел в кухонное окно.

— Можно попросить у тебя сигарету?

Она кинула ему пачку.

— Ты сказала, что мы друг друга не знаем, а я ответил, что, конечно, знаем. — Он указал на отчет. — Я пока не смог за тобой угнаться — провел лишь маленькую рутинную проверку, чтобы добыть твой адрес, год рождения и тому подобное, — но ты обо мне определенно знаешь более чем достаточно. Причем много такого, что носит сугубо личный характер и известно только моим ближайшим друзьям. А теперь я сижу у тебя на кухне и ем с тобой бейглы. Мы познакомились только полчаса назад, а у меня вдруг возникло ощущение, что мы знакомы уже несколько лет. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Она кивнула.

— У тебя красивые глаза, — сказал он.

— А у тебя добрые глаза, — ответила она.

Он не мог понять, иронизирует она или нет.

Снова воцарилось молчание.

— Для чего ты здесь? — наконец спросила она.

Калле Блумквист — она вспомнила его прозвище и подавила в себе желание произнести его вслух — вдруг сделался серьезным. В его взгляде появилась усталость. Самоуверенность, с которой он к ней ворвался, исчезла, и Саландер сделала вывод, что дуракаваляние кончилось или, по крайней мере, отброшено в сторону. Теперь он внимательно рассматривал ее, серьезно и вдумчиво. Ей было неведомо, что делается у него в голове, но она сразу почувствовала, когда его визит приобрел более серьезный оттенок.

Лисбет Саландер сознавала, что спокойной только притворяется и не полностью владеет собой. Абсолютно неожиданный визит Блумквиста заставил ее пережить потрясение, какого она никогда прежде не испытывала в связи со своей работой. Она зарабатывала себе на хлеб, шпионя за людьми. То, что она делала для Драгана Арманского, она, собственно говоря, не считала настоящей работой, скорее неким достаточно трудоемким хобби.

Как она уже давно установила, все дело было в том, что ей нравилось копаться в жизни других людей и раскрывать тайны, которые те пытаются скрывать. В той или иной форме она занималась этим столько, сколько себя помнила. И продолжала этим заниматься по сей день, и не только по заданиям Арманского, но порой и просто для собственного удовольствия. Это приносило ей пьянящее чувство внутреннего удовлетворения — как в сложной компьютерной игре, лишь с той разницей, что тут речь шла о живых людях. А теперь вдруг ее хобби сидело на кухне и угощало ее бейглами. Ситуация казалась верхом абсурда.

— У меня есть интересная проблема, — сказал Микаэль. — Скажи, когда ты собирала обо мне материал для Дирка Фруде… ты знала, для чего его собираются использовать?

— Нет.

— Информация обо мне потребовалась потому, что Фруде, или, вернее, его клиент, хотел нанять меня на временную работу.

— Вот оно что.

Он ей слегка улыбнулся.

— Когда-нибудь мы с тобой поговорим о моральном аспекте копания в чужой личной жизни. Но сейчас у меня совершенно другая проблема… Работа, которую я получил и за которую по какой-то необъяснимой причине взялся, безусловно, является самой странной из всех, какие мне доводилось выполнять. Лисбет, я могу тебе доверять?

— Как это?

— Драган Арманский говорит, что на тебя можно полностью полагаться. Но я все-таки хочу спросить тебя саму. Могу я открывать тебе тайны и быть уверенным в том, что ты о них никому не расскажешь?

— Подожди. Значит, ты говорил с Драганом. Это он послал тебя сюда?

«Я убью тебя, безмозглый армянин», — мысленно пообещала она.

— Ну, не совсем. Ты не единственная, кто умеет добывать чужие адреса, и я проделал это совершенно самостоятельно. Я поискал тебя в разделе регистрации по месту жительства. Там имеются три женщины по имени Лисбет Саландер, и две другие мне явно не подходили. Но вчера я связался с Арманским, и мы имели долгую беседу. Он тоже поначалу подумал, что я собираюсь скандалить из-за того, что ты копалась в моей личной жизни, но в конце концов убедился, что у меня совершенно законное дело.

— Какое?

— Как я сказал, клиент Дирка Фруде нанял меня для работы. Я дошел до той стадии, когда мне потребовалась помощь компетентного изыскателя, быстрого, как дьявол. Фруде рассказал мне о тебе, утверждая, что ты именно такая. Он просто проговорился, и так я узнал о том, что ты изучала мои личные обстоятельства. Вчера я побеседовал с Арманским и объяснил, что мне надо. Он дал добро и попытался до тебя дозвониться, но ты так и не ответила, поэтому… я здесь. Если хочешь, можешь позвонить Арманскому и проверить.

Некоторое время ушло на то, чтобы разыскать мобильный телефон под кучей одежды, которую Мимми накануне помогла ей с себя стянуть. Микаэль Блумквист наблюдал за поисками смущенной Лисбет, разгуливая по квартире. Вся ее мебель производила такое впечатление, будто была принесена с помойки, зато на маленьком рабочем столике в гостиной он заметил впечатляющий ноутбук, последнее слово техники. На полке стоял CD-проигрыватель, но ее собрание дисков было скромным — жалкий десяток альбомов каких-то групп, о которых Микаэль даже не слышал, а музыканты на обложках напоминали вампиров из космического пространства. Он подумал, что музыкой она не слишком увлекается.

Найдя телефон, Лисбет убедилась, что Арманский звонил ей как минимум семь раз накануне вечером и два раза утром. Она вызвала его номер, а Микаэль прислонился к дверному косяку и стал прислушиваться к разговору.

— Это я… Извини, но он был отключен… Я знаю, что он хочет меня нанять… Нет, он стоит у меня в гостиной… — Она повысила голос. — Драган, у меня похмелье, и болит голова, кончай трепаться; ты дал добро на работу или нет?.. Спасибо.

Щелк.

Через дверь гостиной Лисбет Саландер покосилась на Микаэля Блумквиста. Тот перебирал ее пластинки, снимал с полки книги и как раз обнаружил коричневый медицинский пузырек без этикетки и с любопытством поднес его к свету. Когда Микаэль собрался открутить пробку, Лисбет отобрала у него пузырек. Она вернулась на кухню, села на стул и начала массировать себе лоб. И остановилась только тогда, когда Микаэль снова уселся напротив.

— Правила просты, — сказала она. — То, о чем ты будешь говорить со мной или с Драганом Арманским, не станет достоянием окружающих. Мы подпишем контракт, в котором «Милтон секьюрити» обяжется хранить молчание. Прежде чем решить, возьмусь я за работу или нет, я хочу знать, в чем она состоит. Я сохраню в тайне все, о чем ты мне расскажешь, независимо от того, возьмусь ли я за эту работу, при условии, что это не имеет отношения к криминалу. В этом случае я доложу Драгану, а он, в свою очередь, известит полицию.

— Отлично. — Он поколебался. — Арманский, возможно, не совсем понимает, для чего я хочу тебя нанять…

— Он сказал, что тебе надо, чтобы я помогла с историческим расследованием.

— Да, верно. Но я хочу, чтобы ты помогла мне вычислить убийцу.

Микаэлю потребовалось больше часа, чтобы изложить все детали запутанного дела Харриет Вангер. Он ничего не утаил. Фруде разрешил ему ее нанять, а чтобы сделать это, он должен был ей полностью довериться.

Микаэль рассказал даже о своей связи с Сесилией Вангер и о том, как обнаружил ее лицо в окне Харриет. Он передал Лисбет все, что знал об этой женщине. В глубине души он сам уже начал ощущать, что Сесилия переместилась к началу списка подозреваемых. Правда, он пока никак не мог понять, какая связь могла быть у Сесилии с тем первым убийством, совершенным в то время, когда она была еще маленьким ребенком.

Закончив, он дал Лисбет Саландер копию списка из телефонной книжки.

Магда — 32016

Сара — 32109

РЯ — 30112

РЛ — 32027

Мари — 32018

— Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Я вычислил Ребекку Якобссон и связал ее смерть с библейской цитатой, где говорится о сожженной жертве. Ее убили, сунув головой в догорающий огонь, что очень напоминает описанное в цитате. Если все обстоит так, как я думаю, то мы обнаружим еще четыре жертвы: Магду, Сару, Мари и РЛ.

— Ты думаешь, что они мертвы? Убиты?

— Да, и это случилось в пятидесятых и, возможно, в шестидесятых годах. И каким-то образом все это связанно с Харриет Вангер. Я просмотрел старые номера газеты «Хедестадс-курирен». Единственное жуткое преступление с привязкой к Хедестаду, которое мне удалось обнаружить, это убийство Ребекки. Я хочу, чтобы ты продолжила поиски в остальной части Швеции.

Лисбет Саландер так долго молчала, что Микаэль нетерпеливо заерзал на стуле. Он уже начал подозревать, что сделал неверный выбор, когда она наконец подняла взгляд.

— Хорошо. Я берусь за эту работу. Но ты должен подписать контракт с Арманским.

Драган Арманский распечатал контракт, который Микаэлю Блумквисту предстояло отвезти в Хедестад на подпись Дирку Фруде. Вернувшись к кабинету Лисбет Саландер, он через стекло увидел, что они с Микаэлем Блумквистом стоят, склонившись над ее ноутбуком. Микаэль положил руку ей на плечо — он ее коснулся — и что-то показывал. Арманский приостановился.

Микаэль сказал что-то, похоже поразившее Саландер. Потом она громко засмеялась.

Арманский никогда прежде не слышал ее смеха, хотя пытался завоевать ее доверие несколько лет. Микаэль Блумквист знал ее всего пять минут, а она уже вместе с ним смеялась.

Внезапно Арманский почувствовал такую жгучую ненависть к Микаэлю Блумквисту, что сам удивился. Он предупредительно кашлянул, проходя в дверь, и положил перед ними пластиковую папку с контрактом.

Во второй половине дня Микаэль успел ненадолго заскочить в редакцию «Миллениума». Он шел туда впервые после того, как перед Рождеством забрал отсюда свои личные вещи, и столь хорошо знакомая лестница вдруг почему-то показалась ему чужой. Код замка не изменили, и Микаэль смог незамеченным проскользнуть в дверь редакции и немного постоять, озираясь.

Офис «Миллениума» имел форму буквы «L». Прямо при входе располагался просторный холл, для которого не находилось почти никакого применения, и они поставили в холле диван и два кресла, чтобы принимать в нем посетителей. Позади дивана находились столовая с мини-кухней, туалеты и два чулана с книжными полками и архивом. Там имелся также письменный стол для сменяющих друг друга практикантов. Справа от входа шла стеклянная стена, отделявшая мастерскую Кристера Мальма; у него была собственная фирма, занимавшая восемьдесят квадратных метров и имевшая отдельный вход с лестницы. Слева приблизительно на ста пятидесяти квадратных метрах располагалось помещение собственно редакции, со стеклянной стеной, выходившей на Гётгатан.

Интерьер спланировала Эрика, установив застекленные перегородки, которыми отделялись три персональных кабинета. Для остальных сотрудников, таким образом, осталось общее офисное помещение. Себе Эрика выбрала самый большой, в глубине редакции, а Микаэля поместила в другом конце офиса. Его логово оказалось единственным, куда можно было заглянуть прямо от входа. Микаэль отметил, что его рабочее пространство так никто и не занял.

Третий кабинет находился немного в стороне, и его занимал шестидесятилетний Сонни Магнуссон, несколько лет с успехом руководивший в «Миллениуме» распределением рекламных площадей. В компании, где он проработал бо́льшую часть жизни, произошло сокращение, и Сонни остался без работы; тогда-то Эрика его и нашла. К тому времени Сонни пребывал в таком возрасте, что уже не рассчитывал на получение постоянной должности. Эрика его подобрала, предложила небольшую ежемесячную зарплату и проценты с доходов от рекламы. Сонни согласился, и ни одна из сторон не раскаялась. Однако в последний год его опыт не помогал, и доходы от рекламы резко упали, а вместе с ними и зарплата Сонни. Но он не стал подыскивать себе другую работу, а потуже затянул пояс и благородно держался на тонущем корабле.

«В отличие от меня, вызвавшего эту катастрофу», — подумал Микаэль.

Наконец он собрался с духом и вошел в полупустую редакцию. Эрика сидела в своем кабинете, прижав к уху телефонную трубку. Кроме нее на рабочих местах находились еще двое. Моника Нильссон, тридцати семи лет, была журналистом общего профиля, специализировавшимся на освещении политических событий, и являлась, вероятно, самым искушенным циником из всех известных Микаэлю людей. Она проработала в «Миллениуме» девять лет, и ей тут очень нравилось. Хенри Кортез, двадцати четырех лет, был самым молодым в редакции; он два года назад появился у них в качестве практиканта, прямо после Высшей школы журналистики, и заявил, что хочет работать только в «Миллениуме». Взять его в штат Эрике не позволял бюджет, но она предложила ему стол в одном из углов и постоянно снабжала работой.

При виде Микаэля оба издали радостные возгласы. Его поцеловали в щеку и похлопали по спине. Они сразу спросили, не собирается ли он возвращаться на работу, и разочарованно вздохнули, когда он объяснил, что его командировка в Норрланд продлится еще полгода и что он зашел только повидаться и поговорить с Эрикой.

Эрика тоже была рада его видеть, налила кофе и закрыла дверь кабинета. Первым делом она спросила о состоянии Хенрика Вангера. Микаэль объяснил, что получает сведения исключительно от Дирка Фруде; по словам адвоката, состояние старика тяжелое, но пока он жив.

— Что ты делаешь в городе?

Микаэль вдруг смутился. Он был в «Милтон секьюрити», всего в нескольких кварталах от редакции, и зашел сюда, просто поддавшись порыву. Как он стал бы объяснять Эрике, что нанял частного консультанта, который не так давно взламывал его компьютер? Поэтому Микаэль пожал плечами и сказал, что ему пришлось приехать в Стокгольм по делу, связанному с Вангером, и что он должен сразу возвращаться обратно. Он спросил, как идут дела в редакции.

— Есть приятные новости — объем рекламы и число подписчиков продолжают возрастать. Но наряду с этим на небосклоне разрастается одно неприятное облачко.

— То есть?

— Я беспокоюсь по поводу Янне Дальмана.

— Ну, естественно.

— Мне пришлось провести с ним беседу в апреле, сразу после того, как мы сообщили, что Хенрик Вангер стал совладельцем. Не знаю, то ли он плохо ко всему относится просто в силу характера, то ли тут что-то более серьезное. Уж не ведет ли он какую-то игру?

— Что случилось?

— Я ему больше не доверяю. Когда мы подписали соглашение с Хенриком Вангером, нам с Кристером предстояло выбрать: либо тотчас информировать всю редакцию о том, что теперь мы уже точно не закроемся к осени, либо…

— Либо информировать сотрудников избирательно.

— Именно. Возможно, я ненормальная, но мне не захотелось рисковать тем, что Дальман может проболтаться. Поэтому мы решили информировать всю редакцию в тот же день, когда о соглашении будет объявлено официально. То есть мы молчали больше месяца.

— И что потом?

— Ну, это была первая хорошая новость за год. Все ликовали, кроме Дальмана. Понимаешь, мы ведь не самая крупная редакция в мире. В результате три человека радовались, плюс практикант, а один страшно разозлился на то, что мы не сообщили о соглашении раньше.

— Кое-какое основание у него имелось…

— Я знаю. Но дело в том, что он продолжал день за днем ныть на эту тему, и настроение в редакции резко упало. Через две недели я вызвала его к себе в кабинет и объяснила, что не доверяла ему и не хотела, чтобы он проболтался, и именно поэтому не информировала всю редакцию.

— Как он это воспринял?

— Конечно, очень обиделся и рассердился. Я не пошла на попятный и выдвинула ультиматум: либо он возьмет себя в руки, либо пусть начинает искать другую работу.

— И что он?

— Он взял себя в руки. Но держится особняком, между ним и остальной редакцией ощущается напряженность. Кристер его терпеть не может и не скрывает этого.

— В чем ты подозреваешь Дальмана?

Эрика вздохнула:

— Не знаю. Мы приняли его на работу год назад, когда уже начали склоку с Веннерстрёмом. Доказать я ничего не могу, но мне кажется, что он работает не на нас.

Микаэль кивнул:

— Возможно, ты и права.

— Возможно, он просто попавший не на свое место засранец, который воняет на всю редакцию.

— Может, и так. Но я согласен с тобой — мы напрасно взяли его на работу.

Двадцатью минутами позже Микаэль уже ехал к северу на машине, которую одолжил у супруги Дирка Фруде. Своим «вольво» двадцатилетней давности она все равно не пользовалась, и Микаэлю предложили брать его когда угодно.

Будь Микаэль не столь внимательным, он мог бы и не заметить этих мелких, едва уловимых деталей. Пачка бумаг чуть перекосилась с тех пор, как он ушел. Одна папка на полке слегка торчала из ряда. Ящик письменного стола был полностью задвинут, а Микаэль точно помнил, что тот оставался немного приоткрытым, когда он накануне покидал остров, чтобы ехать в Стокгольм.

Минуту он сидел неподвижно, прикидывая, может ли доверять собственной памяти, и все больше укреплялся в мысли, что кто-то побывал в его доме.

Микаэль вышел на крыльцо и осмотрелся. Дверь он запирал, но у нее был обычный старый замок, который, вероятно, легко вскрыть маленькой отверткой, да и неизвестно, сколько ключей от него где-то гуляет. Он вернулся в дом и систематично проверил кабинет, стараясь выяснить, не пропало ли что-нибудь, и в результате убедился, что все как будто на месте.

Однако факт оставался фактом — кто-то заходил в дом, сидел в его кабинете, просматривал бумаги и папки. Компьютер он возил с собой, так что до него они не добрались. Возникало два вопроса: кто это был и как много этому загадочному посетителю удалось узнать?

Стоявшие на полке папки были из собрания Хенрика Вангера — Микаэль перенес их обратно в домик, когда вернулся из тюрьмы. Ничего нового в них не содержалось. В записях из блокнотов, оставленных на письменном столе, непосвященный ничего бы не понял — но был ли рывшийся здесь человек непосвященным?

Из серьезного тут было только одно: посреди письменного стола лежала маленькая пластиковая папка, а в ней список «телефонов» и аккуратно переписанные, в соответствии с цифрами, цитаты из Библии. Человек, обыскивавший кабинет, теперь знал о том, что Микаэль раскрыл библейский код.

Кто это был?

Хенрик Вангер лежал в больнице. Домоправительницу Анну Микаэль не подозревал. Дирк Фруде? Но тому он уже и так рассказал все детали. Сесилия Вангер, которая отменила поездку во Флориду и вместе с сестрой вернулась из Лондона? После ее приезда Микаэль с ней не встречался, но видел, как она накануне ехала на машине через мост. Мартин Вангер? Харальд Вангер? Биргер Вангер? Он присутствовал на семейном совете, куда Микаэля не пригласили, через день после того, как у Хенрика случился инфаркт. Александр Вангер? Изабелла Вангер, вызывавшая любые чувства, кроме симпатии?

С кем из них разговаривал Фруде? Какую информацию выдал? Скольким из ближайших родственников теперь известно о том, что Микаэль совершил прорыв в расследовании?

Часы показывали начало девятого вечера. Микаэль позвонил в круглосуточную ремонтную мастерскую в Хедестаде и заказал новый замок для дома. Слесарь объяснил, что сможет приехать только на следующий день. Микаэль пообещал заплатить вдвойне, если тот приедет немедленно. Они договорились, что слесарь появится около половины одиннадцатого и вставит новый цилиндровый замок.

В ожидании слесаря Микаэль около половины девятого отправился к Дирку Фруде. Жена хозяина направила его в сад за домом и предложила холодного пива, которое Микаэль с благодарностью принял. Ему хотелось узнать, как дела у Хенрика Вангера.

Адвокат покачал головой:

— Его прооперировали. У него обызвествление коронарных сосудов. Врач говорит, что тот факт, что он вообще жив, вселяет надежду, но в ближайшее время он едва ли выйдет из критического состояния.

Некоторое время они молча пили пиво, обдумывая ситуацию.

— Вы с ним разговаривали?

— Нет. Он не может разговаривать. Как все прошло в Стокгольме?

— Лисбет Саландер согласилась. Вот контракт от Драгана Арманского. Подпишите и бросьте в почтовый ящик.

Фруде развернул бумагу.

— Ее услуги стоят недешево, — заметил он.

— Деньги у Хенрика есть.

Адвокат кивнул, достал из нагрудного кармана ручку и вывел свою подпись.

— Лучше подписать, пока Хенрик еще жив. Вы не сходите к почтовому ящику у «Консума»?

Микаэль лег спать уже около полуночи, но заснуть ему никак не удавалось. До сих пор его деятельность в Хедебю была посвящена исследованию странностей, оставшихся в далеком прошлом. Но если кто-то настолько заинтересовался его достижениями, что вторгся к нему в кабинет, то это прошлое, возможно, значительно ближе к настоящему, чем он предполагал.

Внезапно Микаэлю пришло в голову, что его работа на семью Вангер могла заинтересовать самых разных людей. Неожиданное появление Хенрика Вангера в правлений «Миллениума» едва ли ускользнуло от внимания Ханса Эрика Веннерстрёма. Или такие мысли означают лишь то, что у него начинает ехать крыша?

Микаэль вылез из постели, встал нагишом возле кухонного окна и задумчиво посмотрел на церковь на другой стороне моста. Вытащил сигарету и закурил.

Ему не давали покоя мысли о Лисбет Саландер. У нее был своеобразный стиль поведения и общения, с долгими паузами посреди разговора. В ее доме царил беспорядок, граничащий с хаосом: гора мешков с газетами в прихожей и грязь на кухне, которую уже год не убирали. Одежда кучами валялась на полу, и весь предыдущий вечер девушка явно просидела в кабаке, да и ночь провела не в одиночку, судя по засосам на шее. У нее имелись многочисленные татуировки, на лице присутствовал пирсинг, а вероятно, и в других местах, которых он не видел. Короче говоря, личность она явно неординарная.

С другой стороны, по заверениям Арманского, она самый лучший его исследователь, и ее подробнейший отчет о самом Микаэле, безусловно, свидетельствовал о том, что работать она умеет. Короче, интересная девица.

Лисбет Саландер сидела за компьютером и обдумывала впечатления, оставленные встречей с Микаэлем Блумквистом. За свою взрослую жизнь она никогда прежде никому не позволяла переступать порог своего дома без специального приглашения, а удостоенных такового можно было пересчитать по пальцам одной руки. Микаэль же беззастенчиво ворвался прямо в ее жизнь, а она ответила всего лишь очень слабым протестом.

И мало того — он над ней посмеялся.

Как правило, в таких случаях она снимала пистолет с предохранителя, хотя бы мысленно. Однако с его стороны не чувствовалось ни малейшей угрозы или враждебности. У него была причина выдать ей по первое число, даже заявить на нее в полицию, раз он догадался, что она взламывала его компьютер. А он даже это свел к шутке.

Это была самая щекотливая часть их разговора. Микаэль, казалось, сознательно не стал развивать эту тему, и она в конце концов не удержалась и начала сама:

— Ты сказал, что знаешь, как я действовала.

— Ты — хакер и побывала в моем компьютере.

— Откуда тебе это известно?

Лисбет даже не сомневалась в том, что не оставила никаких следов и что ее вторжение можно было обнаружить только в том случае, если бы серьезный эксперт службы безопасности сканировал жесткий диск в тот самый момент, когда она входила в компьютер.

— Ты совершила ошибку.

Он объяснил, что она процитировала вариант текста, имевшийся исключительно в его компьютере, и нигде больше.

Лисбет Саландер долго сидела молча. Наконец она подняла на него ничего не выражавшие глаза.

— Как ты действовала? — спросил он.

— Это тайна. Что ты намерен предпринять?

Микаэль пожал плечами:

— Что я могу сделать? Возможно, мне следовало бы побеседовать с тобой об этике и морали, а также опасности копания в чужой личной жизни.

— А разве все журналисты не этим занимаются?

Он кивнул:

— Да, конечно. Именно поэтому у журналистов имеется комиссия по этике, которая блюдет моральные аспекты их работы. Когда я пишу о мерзавце из банковской сферы, я не касаюсь, например, его сексуальной жизни. Даже если женщина, которая подделывает чеки, лесбиянка или ловит кайф от секса со своей собакой, я не пишу об этом. Даже негодяи имеют право на частную жизнь, и вообще, людям очень легко навредить нападками на их стиль жизни. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Да.

— Следовательно, ты посягаешь на неприкосновенность личности. Моему работодателю незачем знать, с кем я занимаюсь сексом. Это мое личное дело.

Лицо Лисбет Саландер рассекла кривая усмешка:

— Ты считаешь, мне не следовало об этом упоминать.

— В моем случае это не играло особой роли. Про наши с Эрикой отношения знает полгорода. Дело в принципе.

— В таком случае тебе, возможно, будет любопытно узнать, что у меня тоже имеются принципы, играющие роль моей собственной комиссии по этике. Я называю их «принципы Саландер». Для меня мерзавец всегда остается мерзавцем, и если я могу навредить ему, раскопав о нем всякое дерьмо, то он только того и заслуживает. Я просто осуществляю возмездие.

— Хорошо, — улыбнулся Микаэль Блумквист. — Я рассуждаю почти подобным же образом, но…

— Но когда я составляю отчет о личных обстоятельствах, я еще учитываю то, какое впечатление на меня производит человек. Я не беспристрастна. Если человек кажется хорошим, я могу кое на что прикрыть глаза.

— Правда?

— В твоем случае так и было. О твоей сексуальной жизни можно было написать целую книгу. Я, например, могла бы рассказать Фруде, что Эрика Бергер в прошлом входила в «Клаб экстрим» и в восьмидесятые годы баловалась БДСМ.^[49] А учитывая вашу с ней сексуальную связь, это могло бы навести на кое-какие мысли.

Микаэль Блумквист встретился с Лисбет Саландер взглядом. Чуть погодя он посмотрел в окно и рассмеялся:

— Ты действительно работаешь обстоятельно. Почему же ты не включила это в отчет?

— Вы с Эрикой Бергер взрослые люди и явно хорошо друг к другу относитесь. То, что вы делаете в постели, никого не касается, а расскажи я такое о ней, это могло бы лишь навредить вам или снабдить кого-нибудь материалом для шантажа. Кто знает — с Дирком Фруде я не знакома, и материал вполне мог попасть в руки Веннерстрёма.

— А тебе не хотелось снабжать Веннерстрёма информацией?

— Если бы мне пришлось выбирать, за кого болеть в матче между ним и тобой, я бы, пожалуй, оказалась на твоей стороне.

— У нас с Эрикой… наши отношения…

— Мне наплевать на ваши отношения. Но ты не ответил мне, как собираешься поступить с информацией о том, что я взломала твой компьютер.

Он выдержал почти такую же долгую паузу, какую обычно выдерживала она, и лишь потом сказал:

— Лисбет, я здесь не для того, чтобы выяснять с тобой отношения. И не собираюсь тебя шантажировать. Я здесь для того, чтобы просить тебя помочь мне с расследованием. Ты можешь ответить «да» или «нет». Если ты откажешься, я найду кого-нибудь другого и ты больше никогда обо мне не услышишь.

Он немного подумал и улыбнулся ей:

— При условии, что я не поймаю тебя снова в моем компьютере.

— И это означает?

— Ты знаешь обо мне очень многое — кое-что из этого личное и частное. Но урон уже нанесен. Я только надеюсь, что ты не собираешься использовать свою осведомленность во вред мне или Эрике Бергер.

Она ответила ему ничего не выражающим взглядом.

Глава19

Четверг, 19 июня — воскресенье, 29 июня

Микаэль провел два дня, изучая свой материал и ожидая сообщения о том, выживет ли Хенрик Вангер. Он поддерживал постоянный контакт с Дирком Фруде. В четверг вечером адвокат пришел к нему домой и сообщил, что на данный момент кризис, похоже, миновал.

— Он слаб, но мне сегодня позволили с ним немного поговорить. Он хочет как можно скорее повидать вас.

В результате накануне праздника летнего солнцестояния, около часа дня, Микаэль поехал в больницу Хедестада и отыскал отделение, где лежал Хенрик Вангер. Тут путь ему преградил рассерженный Биргер Вангер и начальственным тоном заявил, что посетителей к Хенрику Вангеру не пускают. Микаэль спокойно остался стоять, разглядывая муниципального советника.

— Странно. Хенрик Вангер послал за мной и четко сообщил, что хочет со мной сегодня встретиться.

— Вы не являетесь членом семьи, и вам тут нечего делать.

— Вы правы, я действительно не являюсь членом семьи. Однако я действую по прямому указанию Хенрика Вангера и подчиняюсь исключительно его приказам.

Дело вполне могло дойти до бурной перепалки, но в этот момент из палаты Хенрика как раз вышел Дирк Фруде.

— О, вот и вы. Хенрик только что про вас спрашивал.

Фруде открыл дверь, и Микаэль мимо Биргера Вангера прошел в палату.

За эту неделю Хенрик Вангер, казалось, постарел лет на десять. Он лежал с полуприкрытыми глазами, из носа торчала кислородная трубка, волосы были в большем беспорядке, чем когда-либо. Медсестра придержала Микаэля за руку и предупредила:

— Две минуты. Не больше. И не волнуйте его.

Микаэль кивнул и сел на стул для посетителей так, чтобы видеть лицо Хенрика. Чувствуя странную нежность, он протянул руку и осторожно прикоснулся к бессильной кисти старика. Хенрик Вангер проговорил прерывисто, слабым голосом:

— Новости?

Микаэль кивнул:

— Я отчитаюсь, как только вам станет немного лучше. Загадку я пока не разгадал, но обнаружил новый материал и проверяю некоторые ниточки. Через неделю или две я смогу сказать, куда они ведут.

Хенрик попытался кивнуть, но скорее моргнул в знак того, что все понял.

— Мне надо на несколько дней уехать.

Брови Хенрика сдвинулись.

— Нет, я не покидаю корабль. Мне надо поехать, чтобы провести расследование. Я договорился с Дирком Фруде о том, что буду отчитываться ему. Вы не против?

— Дирк… мой поверенный… во всех отношениях.

Микаэль вновь кивнул.

— Микаэль… если я не… выберусь… я хочу, чтобы ты закончил… работу в любом случае.

— Я обещаю довести дело до конца.

— Дирк имеет все… полномочия.

— Хенрик, я очень хочу, чтобы вы поправились. Я на вас ужасно разозлюсь, если вы вздумаете умереть, когда я так далеко продвинулся в работе.

— Две минуты, — сказала медсестра.

— Я должен идти. Когда я зайду в следующий раз, мне бы хотелось поговорить с вами подольше.

В коридоре его поджидал Биргер Вангер. Когда Микаэль вышел, тот остановил его, положив руку ему на плечо:

— Я хочу, чтобы вы больше не беспокоили Хенрика. Он тяжело болен, и его нельзя тревожить и волновать.

— Я понимаю ваше беспокойство и разделяю его. Я не буду волновать Хенрика.

— Все понимают, что Хенрик нанял вас, чтобы посодействовать ему в его маленьком хобби… насчет Харриет. Дирк Фруде сказал, что перед тем, как у Хенрика случился инфаркт, он очень разволновался во время одного из разговоров с вами. Дирк сказал, будто вы думаете, что спровоцировали инфаркт.

— Больше я так не думаю. У Хенрика Вангера было сильное обызвествление сосудов. Он мог получить инфаркт, всего лишь посетив туалет. Вам ведь это сейчас тоже известно.

— Я хочу иметь полную информацию обо всех этих глупостях. Вы копаетесь в делах моего семейства.

— Как я уже говорил… я работаю на Хенрика. А не на семейство.

Биргер Вангер явно не привык к тому, чтобы ему показывали фигу. Он некоторое время смотрел на Микаэля взглядом, который должен был, вероятно, внушать трепет, но в основном делал его похожим на надутого лося. Потом Биргер Вангер развернулся и прошел в палату Хенрика.

Микаэлю стало смешно, но он сдержался. Было бы неуместным смеяться в коридоре больницы рядом с палатой, где Хенрик борется со смертью. Но Микаэлю вдруг вспомнилась книжка Леннарта Хюланда со стихами о каждой букве алфавита: в 60-х годах ее читали для детей по радио, и он, по какой-то непонятной причине, заучил ее наизусть, когда учился читать и писать. В памяти всплыла строфа о букве «Л»: «Лось один в лесу остался, он стоял и улыбался».

На выходе из больницы Микаэль столкнулся с Сесилией Вангер. Он многократно пытался звонить ей на мобильный телефон после ее возвращения из прерванного отпуска, но она не отвечала. Каждый раз, когда он пытался зайти к ней, ее не оказывалось дома.

— Привет, Сесилия, — сказал он. — Прими мое сочувствие по поводу Хенрика.

— Спасибо, — кивнув, ответила она.

Микаэль попытался понять, как она настроена, но не уловил с ее стороны ни тепла, ни холода.

— Нам надо поговорить, — сказал он.

— Извини, что я отсекла тебя таким образом. Я понимаю, что ты злишься, но сейчас я совершенно не в себе.

Микаэль удивленно заморгал, но потом понял, на что она намекает. Он поспешно взял ее за руку и улыбнулся:

— Подожди, ты меня неправильно поняла. Я вовсе не сержусь на тебя. Я надеюсь, что мы можем оставаться друзьями, но если ты не хочешь со мной общаться… если ты так решила, то я готов это принять.

— Я плохо умею сохранять отношения, — сказала она.

— Я тоже. Давай выпьем кофе? — Он кивнул в сторону больничного кафетерия.

Сесилия Вангер заколебалась:

— Нет, не сегодня. Я хочу навестить Хенрика.

— Ладно, но мне все-таки необходимо с тобой поговорить. Чисто по делу.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась она.

— Помнишь, когда мы впервые встретились, ну, когда ты пришла ко мне в январе? Я сказал, что тот наш разговор будет не для печати и что если мне придется задавать тебе настоящие вопросы, я предупрежу. Это касается Харриет.

Лицо Сесилии Вангер внезапно вспыхнуло злобой.

— Проклятый подонок!

— Сесилия, я обнаружил вещи, о которых мне просто необходимо с тобой поговорить.

Она отступила на шаг.

— Ты разве не понимаешь, что все эти идиотские поиски проклятой Харриет для Хенрика всего лишь трудотерапия? До тебя что, не доходит, что он там сейчас, может быть, умирает? И последнее, в чем он нуждается, так это чтобы его снова волновали и вдыхали в него ложные надежды…

Она умолкла.

— Возможно, для Хенрика это и хобби, но я сейчас обнаружил больше нового материала, чем кто-нибудь выкопал за последние тридцать пять лет. В расследовании существуют открытые вопросы, и я работаю над ними по заданию Хенрика.

— Если Хенрик умрет, всему этому проклятому расследованию моментально придет конец. Тогда тебя сразу же отсюда вышвырнут, — сказала Сесилия Вангер и прошла мимо него.

Все было закрыто. Хедестад практически полностью опустел, а население, похоже, разъехалось праздновать день летнего солнцестояния на свои дачи. Под конец Микаэль все же нашел работающее кафе при городской гостинице, где смог заказать кофе с бутербродом и почитать вечерние газеты. Ничего существенного в мире не произошло.

Он отложил газеты и задумался о Сесилии Вангер. Ни Хенрику, ни Дирку Фруде он не рассказывал о том, что окно в комнате Харриет открыла именно она. Он боялся навлечь на нее подозрение, и меньше всего ему хотелось навредить ей. Но рано или поздно этот вопрос нужно будет задать.

Просидев в кафе час, Микаэль решил отложить все проблемы в сторону и посвятить праздничный вечер чему-нибудь, не связанному с семейством Вангер. Его мобильный телефон молчал. Эрика куда-то уехала развлекаться со своим мужем, и поговорить ему было не с кем.

Он вернулся на остров около четырех часов и принял еще одно решение — бросить курить. Со времен службы в армии он регулярно тренировался как в спортзале, так и совершая пробежки по южному берегу озера Меларен, но забросил тренировки, когда начались проблемы с Хансом Эриком Веннерстрёмом. Только в тюрьме он снова начал качать мышцы, в основном чтобы отвлечься, но после освобождения опять расслабился. Пора было набирать форму. Он решительно надел тренировочный костюм и совершил медленную пробежку по дороге до домика Готфрида, свернул к Укреплению и усложнил себе задание бегом по пересеченной местности. Микаэль не занимался ориентированием со времен армии, но ему всегда больше нравилось бегать по лесу, чем по ровным дорожкам. От изгороди хозяйства Эстергорд он вернулся обратно в селение. На последних шагах к своему домику он уже тяжело дышал и чувствовал себя совершенно разбитым.

Где-то около шести он принял душ. Сварил картошку и вынес на шаткий столик возле дома селедку в горчичном соусе, зеленый лук и яйца. Он налил рюмку водки и за неимением компании выпил в одиночестве. Затем открыл детектив Вэл Макдермид «Поющие русалки».

В семь часов к нему пришел Дирк Фруде и тяжело опустился на садовый стул напротив. Микаэль налил ему водки.

— Кое-кто сегодня был вами возмущен, — сказал Фруде.

— Я это понял.

— Биргер Вангер — придурок.

— Я знаю.

— Но Сесилия Вангер далеко не глупа, а она вне себя.

Микаэль кивнул.

— Она требует от меня проследить за тем, чтобы вы прекратили копаться в семейных делах.

— Понятно. И ваш ответ?

Дирк Фруде посмотрел на рюмку с водкой и внезапно осушил ее.

— Мой ответ: Хенрик дал четкие инструкции относительно того, что он хочет, чтобы вы делали. Пока он их не изменил, вы работаете согласно составленному нами контракту. Я надеюсь, что вы будете изо всех сил стараться выполнить свою часть условий контракта.

Микаэль кивнул и взглянул на небо, которое начало затягиваться тучами.

— Надвигается гроза, — сказал Фруде. — Если будет штормить слишком сильно, я вас поддержу.

— Спасибо.

Они немного помолчали.

— Можно мне еще рюмку? — спросил адвокат.

Буквально через несколько минут после того, как Дирк Фруде отправился восвояси, перед домиком Микаэля затормозил автомобиль Мартина Вангера и припарковался у обочины. Мартин подошел и поздоровался, Микаэль пожелал ему приятного праздника и спросил, не хочет ли он рюмочку.

— Нет, мне лучше воздержаться. Я заехал только переодеться, а потом поеду обратно в город, чтобы провести вечер с Эвой.

Микаэль молча ждал продолжения.

— Я разговаривал с Сесилией. Она сейчас немного нервничает — они с Хенриком очень близки. Надеюсь, вы простите ее, если она наговорит чего-нибудь… неприятного.

— Я очень хорошо отношусь к Сесилии, — ответил Микаэль.

— Это понятно. Но с ней бывает трудно. Я только хочу, чтобы вы знали: она категорически против вашего копания в прошлом семьи.

Микаэль вздохнул. Похоже, все в Хедестаде уже поняли, для чего Хенрик его нанял.

— А вы?

Мартин Вангер развел руками:

— Хенрик одержим этой историей с Харриет уже не одно десятилетие. Я не знаю… Харриет была мне сестрой, но прошло столько лет, все это ушло уже так далеко. Дирк Фруде сказал, что у вас железный контракт, разорвать который может только сам Хенрик, но боюсь, что в его теперешнем состоянии это принесло бы больше вреда, чем пользы.

— Значит, вы хотите, чтобы я продолжал?

— Вам удалось что-нибудь сделать?

— Извините, Мартин, но если я что-нибудь расскажу вам без разрешения Хенрика, это будет нарушением контракта.

— Я понимаю. — Он вдруг улыбнулся. — В Хенрике есть что-то от заговорщика-теоретика. Но главное, я хочу, чтобы вы не вселяли в него ложных надежд.

— Это я обещаю. Я излагаю ему лишь факты, которые могу подтвердить документально.

— Отлично… Кстати, вот еще что — у нас ведь имеется другой контракт, о котором тоже надо подумать. Поскольку Хенрик заболел и не может выполнять свои обязанности в правлении «Миллениума», я должен его там заменить.

Микаэль ждал, что дальше.

— Нам, вероятно, надо созвать правление и обсудить ситуацию.

— Это хорошая мысль. Однако, насколько я понимаю, уже решено, что следующее заседание правления состоится только в августе.

— Я знаю, но, может быть, нам следует перенести его поближе.

Микаэль вежливо улыбнулся:

— Возможно, но вы обращаетесь не по адресу. В настоящий момент я в правление «Миллениума» не вхожу. Я покинул журнал в декабре и не имею никакого влияния на решения правления. По этому вопросу вам лучше обратиться к Эрике Бергер.

Такого ответа Мартин Вангер не ожидал. Немного подумав, он встал.

— Вы, конечно, правы. Я с ней поговорю.

На прощание он похлопал Микаэля по плечу и направился к машине.

Микаэль задумчиво смотрел ему вслед. Ничего конкретного сказано не было, но в воздухе явно нависла угроза. Мартин Вангер положил на чашу весов «Миллениум».

Через некоторое время Микаэль налил себе еще водки и взялся за книжку Вэл Макдермид.

Около девяти появилась пятнистая кошка и потерлась о его ноги. Он поднял ее к себе на колени и почесал за ушами.

— Значит, будем скучать в праздничный вечер вдвоем, — сказал он.

Когда начали падать первые капли дождя, он вошел в дом и лег спать. Кошка предпочла остаться на улице.

Лисбет Саландер извлекла из подвала свой мотоцикл и посвятила праздничный день его обстоятельной проверке. «Кавасаки» с двигателем в сто двадцать пять «кубов» был, возможно, не самым крутым мотоциклом на свете, но он принадлежал ей, и она умела с ним обращаться. Саландер собственноручно перебрала его гайку за гайкой, приведя в порядок до предела возможного и еще чуть-чуть сверх того.

После обеда она надела шлем и кожаный комбинезон и поехала в больницу «Эппельвикен», где провела вечер в парке вместе с матерью. Она ощущала некоторое беспокойство и угрызения совести. Мать казалась более рассеянной, чем когда-либо. За проведенные вместе три часа они обменялись лишь несколькими словами, и у нее осталось впечатление, что мать не понимает, с кем разговаривает.

Микаэль потратил несколько дней на то, чтобы вычислить машину, маркировка которой включала бы буквы «АС». Изрядно помучившись и в конце концов проконсультировавшись с бывшим автомехаником из Хедестада, он установил марку машины: «форд Англия» — посредственная модель, о которой он прежде и не слышал. Затем он связался со служащим из бюро регистрации автотранспорта и попробовал заказать список всех «фордов Англия», которые в 1966 году имели регистрационные номера «АСЗ» с чем-то. Но ему ответили, что подобные археологические раскопки в регистре, вероятно, возможны, однако потребовали бы слишком много времени и к тому же данная информация является в некотором роде закрытой.

Только через несколько дней после праздников Микаэль вновь одолжил «вольво» и двинулся на север по дороге Е-4. Он никогда не любил быстрой езды и вел машину спокойно. Перед самым хернёсандским мостом он остановился и выпил кофе в кондитерской Вестерлунда.

Следующую остановку он сделал в Умео, где заехал в мотель и съел комплексный обед. Купив автомобильный атлас, он добрался до Шеллефтео, откуда свернул налево, к Нуршё. К шести часам он был на месте и остановился в гостинице «Нуршё».

Поиски он начал прямо с раннего утра. В телефонном справочнике деревообделочной фабрики не оказалось, а девушка лет двадцати, сидевшая за стойкой администратора, о таком предприятии никогда не слышала.

— У кого бы мне спросить?

На секунду растерявшись, девушка просияла и сказала, что позвонит отцу. Через две минуты она вернулась с сообщением, что деревообделочную фабрику в Нуршё закрыли в 80-е годы. Если Микаэлю хочется поговорить с кем-нибудь, кто знает о предприятии больше, ему стоит обратиться к некоему Бурману, который работал там мастером, а теперь живет на улице Сульвендан.

Нуршё оказался маленьким городком, и главная улица, удачно названная Стургатан, то есть Большая улица, пронизывала его насквозь. Тут размещались магазины, а на параллельных улицах — жилые дома. На въезде в Нуршё с восточной стороны находились небольшой промышленный район и конюшня; на выезде на запад располагалась необыкновенно красивая церковь. Микаэль отметил, что свои храмы в городке имели миссионеры и пятидесятники. Афиша на доске объявлений автобусной остановки рекламировала музей охоты и лыжного спорта. Старая афиша сообщала о том, что на праздниках тут пела Вероника. Из конца в конец городок можно было пройти примерно за двадцать минут.

Улица Сульвендан находилась в пяти минутах ходьбы от гостиницы и состояла из частных домов. На звонок Микаэля Бурман не открыл. Была половина десятого, и Микаэль решил, что хозяин либо ушел на работу, либо — если он на пенсии — просто отправился по своим делам.

Следующим номером его программы стал хозяйственный магазин на Стургатан: Микаэль рассудил, что сюда время от времени приходят все живущие в Нуршё. В торговом зале было два продавца; Микаэль выбрал того, что постарше, лет пятидесяти на вид.

— Здравствуйте, я разыскиваю пару, которая, по всей видимости, жила в Нуршё в шестидесятых годах. Муж, возможно, работал на деревообделочной фабрике. Как их зовут, я не знаю, но у меня есть две фотографии, снятые в шестьдесят шестом году.

Продавец долго и внимательно изучал снимки, но в конце концов покачал головой, заявив, что не узнает ни мужчину, ни женщину.

Подошло время ланча, и Микаэль перекусил в киоске у автобусного вокзала. Он отбросил магазины и посетил муниципалитет, библиотеку и аптеку. В полицейском участке никого не оказалось, и он начал наудачу опрашивать пожилых людей. Часа в два ему встретились две молодые женщины, которые, разумеется, не знали пару на снимке, но высказали дельную мысль:

— Если снимок сделан в шестьдесят шестом году, этим людям должно быть около шестидесяти лет. Вы можете сходить в дом для престарелых возле Сульбакки и поспрашивать там пенсионеров.

В канцелярии дома престарелых Микаэль представился женщине лет тридцати и объяснил ей свое дело. Она с подозрением воззрилась на него, но под конец смилостивилась. Микаэль проследовал за ней в гостиную, где в течение получаса показывал фотографии множеству людей в возрасте от семидесяти и старше. Они изо всех сил пытались помочь, но никто из них не смог опознать пару, снятую в Хедестаде в 1966 году.

Около пяти он снова вернулся на улицу Сульвендан и позвонил к Бурману. На этот раз ему повезло больше. Супруги Бурман, оба пенсионеры, только что вернулись домой. Его пригласили на кухню, где жена тотчас поставила вариться кофе, а Микаэль тем временем изложил суть вопроса. Как и при всех предыдущих попытках, ему выпал невыигрышный билет. Бурман почесал в затылке, раскурил трубку и немного погодя признался, что пары на снимке не знает. Между собой супруги говорили на местном диалекте, и Микаэлю временами было трудно их понимать.

— Но вы совершенно правы, что эта наклейка с нашей фабрики, — сказал муж — Здорово вы ее опознали. Беда только в том, что мы раздавали их направо и налево — перевозчикам, покупателям и поставщикам древесины, ремонтникам, машинистам и многим другим.

— Найти эту пару оказалось сложнее, чем я думал.

— Зачем они вам нужны?

Микаэль заранее решил, что если его спросят, будет рассказывать правду. Любые придуманные истории о паре на снимке звучали бы фальшиво и могли только все запутать.

— Это долго рассказывать. Я изучаю преступление, совершенное в Хедестаде в шестьдесят шестом году, и есть вероятность, хоть и микроскопическая, что люди на снимке видели кое-что важное. Их ни в чем не обвиняют, и, скорее всего, они сами даже не подозревают, что обладают информацией, способной помочь раскрыть это преступление.

— Преступление? Что за преступление?

— Извините, но больше я ничего сказать не могу. Разумеется, выглядит очень странным, что кто-то почти через сорок лет приезжает и пытается разыскать этих людей, но преступление не раскрыто, и только в последнее время вдруг появились новые факты.

— Понимаю. Да, у вас действительно довольно необычное дело.

— Сколько людей работало на фабрике?

— Обычно в штате насчитывалось сорок человек. Я работал там с семнадцати лет, с середины пятидесятых, и до самого закрытия фабрики. Потом я стал перевозчиком.

Бурман немного подумал.

— Могу сказать лишь, что парень со снимка у нас на фабрике никогда не работал. Впрочем, он мог бы быть из перевозчиков, но, думаю, я бы его тогда узнал. Но есть и другая возможность. Например, на фабрике мог работать его отец или кто-то из родственников или это просто не его машина.

Микаэль кивнул:

— Я понимаю, что возможностей много. Нет ли у вас идеи, с кем бы еще мне стоило поговорить?

— Есть, — кивнув, сказал Бурман. — Приходите завтра с утра, и мы съездим пообщаться с несколькими стариками.

Лисбет Саландер оказалась перед довольно серьезной методологической проблемой. Она была экспертом по сбору информации о ком угодно, но ее отправной точкой всегда являлись имя и персональный идентификационный номер конкретного человека. Если человек присутствовал в компьютерном регистре, а там непременно присутствуют все, то объект быстро попадал в ее паутину. Если человек имел компьютер, подключенный к Интернету, адрес электронной почты и, возможно, даже собственную страницу — а почти все люди, становившиеся объектами ее специфического исследования, таковую имели, — ей не составляло большого труда выведать его самые сокровенные тайны.

Задание от Микаэля Блумквиста требовало действовать противоположным образом. Проще говоря, нужно было идентифицировать четырех человек, исходя из крайне скудных данных о них. Кроме того, эти люди жили несколько десятилетий назад, а следовательно, ни в каком компьютерном регистре их, скорее всего, не было.

Опираясь на дело Ребекки Якобссон, Микаэль выдвинул предположение, что эти люди стали жертвами убийцы. То есть они должны были значиться в разного рода неоконченных полицейских расследованиях. Сведения о том, когда и где эти убийства были совершены, отсутствовали, известно лишь, что трагедии произошли до 1966 года. Ситуация требовала от Лисбет применить какие-то совершенно новые методы поиска.

«И как же мне поступить?» — призадумалась она, а потом включила компьютер, зашла на «www.google.com» и сделала запрос на: (Магда) + (убийство).

Это был самый примитивный из доступных вариантов поиска, но, к своему изумлению, Лисбет сразу получила неплохой результат. Первая же ссылка указывала на программу передач «ТВ Вермланд»^[50] из Карлстада, которая представляла отрывок из сериала «Вермландские убийства», демонстрировавшегося в 1999 году. Потом она обнаружила короткую аннотацию в газете «Вермландс фолькблад», в которой говорилось следующее:

В сериале «Вермландские убийства» очередь дошла до Магды Лувисы Шёберг из Ранмутреска — жертвы жуткого загадочного преступления, которое несколько десятилетий назад занимало умы полиции Карлстада. В апреле 1960 года сорокашестилетнюю жену фермера Лувису Шёберг обнаружили жестоко убитой в собственном хлеву. Журналист Клас Гуннарс описывает последние часы ее жизни и тщетные поиски убийцы. В свое время эта смерть наделала много шума, и высказывалось множество версий в отношении личности преступника. В программе выступит младший родственник жертвы с рассказом о том, как обвинение испортило его жизнь. В 20.00.

Более полезную информацию она нашла в статье «Дело Лувисы потрясло весь край», опубликованной в журнале «Вермландскультур», материалы которого позднее полностью выкладывались в Интернете. Здесь в интригующей манере с упоением описывалось, как муж Лувисы Шёберг, лесоруб Хольгер Шёберг, вернувшись около пяти часов вечера с работы, нашел свою жену мертвой. Ее подвергли грубому сексуальному насилию, нанесли ей несколько ножевых ранений, а потом убили, заколов вилами. Убийство произошло в хлеву, но особое внимание привлекло то, что убийца, завершив свое дело, поставил тело жертвы на колени в стойло и крепко привязал.

Позже обнаружилось, что одно из их животных, корова, было ранено ножом в шею.

Первым в убийстве заподозрили мужа, но тот смог представить железное алиби. Он с шести утра вместе с коллегами находился на вырубке в сорока километрах от дома. А Лувиса Шёберг была еще точно жива в десять часов, когда к ней заходила соседка. Никто ничего не видел и не слышал; их хутор располагался примерно в четырехстах метрах от ближайших соседей.

Перестав считать мужа главным подозреваемым, полицейские, проводившие расследование, сосредоточили внимание на племяннике убитой, юноше двадцати одного года от роду. Тот неоднократно вступал в конфликт с правосудием, очень нуждался в деньгах и несколько раз одалживал небольшие суммы у своей тети. Алиби племянника было значительно слабее, и он некоторое время просидел в тюрьме, пока его не выпустили, что называется, за отсутствием доказательств. В деревне, однако, многие считали виновником именно его.

Полиция проверила и ряд других версий. Много сил и внимания было отдано поискам таинственного бродячего торговца, замеченного в этих местах, а также слухам о компании «вороватых цыган», орудовавшей в окрестностях. Почему в таком случае они совершили жестокое убийство с сексуальным насилием, но так ничего и не украли, оставалось неясным.

Одно время под подозрением находился сосед из деревни, холостяк, в молодости обвинявшийся в преступлении гомосексуального характера — в то время гомосексуальность еще была уголовно наказуема — и, согласно многим высказываниям, имевший репутацию «странного». Зачем мужчине, который считался гомосексуалистом, было совершать половое насилие над женщиной, никто вопросом не задавался. Но ни одна из этих версий так и не способствовала задержанию кого-либо или вынесению обвинительного приговора.

Лисбет Саландер сочла связь со списком из телефонной книжки Харриет Вангер несомненной. Библейская цитата из Третьей книги Моисеевой, глава 20, стих 16 гласила: «Если женщина пойдет к какой-нибудь скотине, чтобы совокупиться с нею, то убей женщину и скотину: да будут они преданы смерти, кровь их на них».

Не могло быть случайностью, что хозяйку хутора по имени Магда обнаружили мертвой в хлеву, помещенной в стойло и там привязанной.

Возникал вопрос, почему Харриет Вангер записала имя Магда вместо Лувиса, ведь в быту жертва пользовалась только им. Не будь в аннотации к сериалу приведено ее полное имя, Лисбет едва ли вышла бы на этот случай.

Но естественно, самым главным оставался вопрос, имеется ли связь между убийством Ребекки в 1949 году, убийством Магды Лувисы в 1960-м и исчезновением Харриет Вангер в 1966-м. И откуда же в таком случае Харриет Вангер могла об этих делах узнать?

В компании Бурмана Микаэль совершил субботнюю прогулку по Нуршё, но результат оказался неутешительным. До обеда они посетили пятерых бывших работников фабрики, которые жили относительно неподалеку: трое в центре городка, а двое — на окраине, в Сёрбюн. Все угощали гостей кофе, изучали фотографии и мотали головами.

После легкого обеда дома у Бурманов они взяли машину, чтобы нанести визиты на более далеком расстоянии, и посетили четыре селения в окрестностях Нуршё, где жили бывшие работники деревообделочной фабрики. В каждом из домов хозяева тепло приветствовали Бурмана, но помочь ничем не могли. Микаэль уже начал отчаиваться и думать, что вся поездка в Нуршё оказалось напрасной и этот след ведет в тупик.

Около четырех часов Бурман привез Микаэля в окрестности селения Нуршёваллен, расположенного к северу от Нуршё. Здесь он остановил машину возле хутора с типичным для Вестерботтена темно-красным домом и представил гостя Хеннингу Форсману, бывшему мастеру столярного цеха.

— Да ведь это же сын Ассара Бреннлунда, — сказал Хеннинг Форсман, как только Микаэль показал ему фотографию.

Наконец-то удача!

— Вот как, сынок Ассара? — произнес Бурман.

И, обращаясь к Микаэлю, добавил:

— Он был закупщиком.

— Где я могу его увидеть?

— Парня? Ну, для этого вам придется заняться раскопками. Его звали Гуннаром, и он работал на фирму «Булиден». В середине семидесятых годов он погиб при взрыве.

Вот дьявол!

— Но жена его жива, вот эта, что на снимке. Ее зовут Милдред, и она живет в Бьюрселе.

— Что такое Бьюрселе?

— Надо проехать чуть больше десяти километров по дороге на Бастутреск. Она живет в продолговатой красной хибаре, по правую сторону, как въедешь в деревню. Третий дом. Я знаю эту семью довольно хорошо.

Здравствуйте!

Меня зовут Лисбет Саландер, и я пишу диссертацию по криминологии о насилии над женщинами в XX веке. Я бы хотела посетить полицейский округ Ландскруны и познакомиться с документами одного дела 1957 года. Речь идет об убийстве сорокапятилетней женщины по имени Ракель Лунде. Известно ли вам, где находятся данные документы в настоящее время?

Деревня Бьюрселе при ближайшем рассмотрении выглядела так, будто сошла с рекламной картинки сельской местности Вестерботтена. Она состояла примерно из двадцати домов, выстроившихся довольно компактным полукругом вдоль оконечности озера. В центре деревни находилась развилка с одним указателем на Хемминген, 11 км, и другим — на Бастутреск, 17 км. Возле развилки имелся маленький мост через речку — как предположил Микаэль, здесь находился тот самый плес — «сель» — на речке Бьюр, который и дал название деревне. Сейчас, в середине лета, тут было красиво, как на открытке.

Микаэль припарковался во дворе перед закрытым магазином «Консум», через дорогу от третьей хибары по правой стороне. Он позвонил в дверь, но дома никого не оказалось.

После этого он примерно час прогуливался по дороге на Хемминген, добрался до того места, где плес сменялся бурными порогами, встретил двух котов, понаблюдал за косулей и вернулся обратно, так и не увидев ни единого человека. Дверь Милдред Бреннлунд по-прежнему оставалась запертой.

На столбе возле моста Микаэль обнаружил потрепанную афишу за 2002 год, приглашавшую посетить ЧБУА, что расшифровывалось как Чемпионат Бьюрселе по укрощению автомобилей. «Укрощение» автомобиля, явно бывшее популярным зимним развлечением, заключалось в том, что транспортное средство портили, гоняя по скованному льдом озеру. Микаэль задумчиво оглядел афишу.

Прождав до десяти вечера, он отчаялся и поехал обратно в Нуршё, где съел поздний ужин и улегся в постель дочитывать детектив Вэл Макдермид.

Развязка книги оказалась жуткой.

Около десяти часов вечера Лисбет Саландер прибавила к списку Харриет Вангер еще одно имя. Сделала она это с большими сомнениями и после многочасового обдумывания.

Лисбет нашла кратчайший путь. Сведения о нераскрытых убийствах публиковались довольно регулярно, и в воскресном приложении к одной из вечерних газет она обнаружила статью 1999 года под заголовком «Многие убийцы женщин разгуливают на свободе». Статья носила обзорный характер, однако там имелись имена и фотографии нескольких жертв широко известных преступлений, в частности, Сольвейг из Норртелье, Аниты из Норрчёпинга, Маргареты из Хельсингборга и ряд других случаев.

Самыми старыми из включенных в обзор были убийства 60-х годов, и ни одно из них не сочеталось с данными перечня, полученного ею от Микаэля. Но один случай все-таки привлек внимание Лисбет.

В июне 1962 года тридцатидвухлетняя проститутка Леа Персон из Гётеборга поехала в Уддеваллу, чтобы навестить свою мать и проживавшего у той девятилетнего сына. Проведя с ними несколько дней, Леа воскресным вечером обняла маму, попрощалась и ушла на поезд, чтобы вернуться обратно в Гётеборг. Через два дня ее обнаружили за старым контейнером на заброшенном промышленном участке. Ее изнасиловали и с особой жестокостью надругались над телом.

Убийство Леа привлекло большое внимание, газета все лето, из номера в номер, давала о нем материалы, но убийцу так и не нашли. Имя Леа в списке Харриет Вангер не значилось. И убийство не соответствовало ни одной из выбранных ею библейских цитат.

Вместе с тем в нем присутствовало одно настолько странное обстоятельство, что чуткий приборчик в голове Лисбет немедленно на него отреагировал. Примерно в десяти метрах от тела Леа был обнаружен цветочный горшок, а внутри его голубь. Кто-то обвязал веревку вокруг шеи голубя и пропустил ее в дырочку на дне горшка. Затем горшок поместили на маленький костер, устроенный между двумя кирпичами. Не было никаких доказательств того, что издевательство над птицей как-то связано с убийством Леа; вполне возможно, что какие-то дети просто предавались жестоким и отвратительным летним забавам, однако в СМИ дело получило название «Убийство голубки».

Лисбет Саландер отнюдь не принадлежала к усердным читателям Библии и даже ее не имела, но этим вечером она сходила в ближайшую церковь и, приложив известные усилия, сумела одолжить нужный источник. Усевшись на скамейку в парке перед церковью, она стала читать Третью книгу Моисееву и, добравшись до главы 12, стиха 8, приподняла брови. Речь в 12-й главе шла об очищении рожениц. «Если же она не в состоянии принести агнца, то пусть возьмет двух горлиц или двух молодых голубей, одного во всесожжение, а другого в жертву за грех, и очистит ее священник, и она будет чиста».

Леа вполне могла значиться в телефонной книжке Харриет Вангер как «Леа — 31208».

Вдруг Лисбет Саландер осознала, что ни одно из проведенных ею ранее изысканий по масштабу не шло ни в какое сравнение с нынешним.

Около десяти утра в воскресенье Микаэль Блумквист вновь появился у дома Милдред Бреннлунд, по второму мужу Милдред Берггрен, и на этот раз она открыла. Женщина была теперь почти на сорок лет старше и примерно на столько же килограммов тяжелее, но Микаэль сразу узнал лицо с фотографии.

— Здравствуйте, меня зовут Микаэль Блумквист. Вы, вероятно, Милдред Берггрен?

— Да, верно.

— Прошу прощения, что явился без предупреждения, но я уже некоторое время разыскиваю вас по делу, которое довольно трудно объяснить. — Микаэль улыбнулся ей. — Можно мне войти и отнять у вас немного времени?

Муж и тридцатипятилетний сын Милдред были дома, и она без особых колебаний пригласила Микаэля на кухню. Он пожал всем руки. За последние несколько суток Микаэль выпил больше кофе, чем когда-либо, но к этому моменту он уже усвоил, что в Норрланде считается неприличным отказываться. Наполнив всем чашки, Милдред уселась и с любопытством спросила, чем она может быть полезна. Микаэль с трудом понимал местный диалект, и она перешла на государственный вариант шведского языка.

Микаэль набрал в грудь воздуха:

— Это долгая и странная история. В сентябре шестьдесят шестого года вы вместе с тогдашним мужем, Гуннаром Бреннлундом, приезжали в Хедестад.

Женщина явно пришла в изумление. Он подождал, пока она кивнула, и положил перед ней фотографию с Йернвегсгатан.

— Тогда был сделан этот снимок. Вы помните, что тогда происходило?

— О господи, — произнесла Милдред Берггрен. — Это же было сто лет назад.

Ее нынешний муж с сыном встали позади нее и посмотрели на фотографию.

— У нас было свадебное путешествие. Мы ездили на машине в Стокгольм и Сипуну, а на обратном пути просто где-то останавливались. Вы сказали, это Хедестад?

— Да, Хедестад. Снимок был сделан примерно в час дня. Я некоторое время пытался вас вычислить, и дело, доложу, оказалось не из легких.

— Вы обнаруживаете старую фотографию и находите меня по ней. Даже представить не могу, как вам это удалось.

Микаэль выложил фотографию с автостоянки.

— Я нашел вас благодаря этому снимку, сделанному чуть позже тем же днем.

Микаэль объяснил, как он через деревообделочную фабрику Нуршё нашел Бурмана, который, в свою очередь, вывел его на Хеннинга Форсмана из Нуршёваллен.

— Вероятно, для ваших странных поисков имеются веские причины.

— Да. Девушку, которая стоит на фотографии впереди вас, наискосок, звали Харриет. В тот день она исчезла, и все указывает на то, что она стала жертвой убийцы. Позвольте мне показать вам, что произошло.

Микаэль достал ноутбук и, пока компьютер запускался, объяснил ситуацию. Потом он прокрутил слайд-шоу и показал, как менялось выражение лица Харриет.

— Вас я обнаружил, когда просматривал эти старые снимки. Вы стоите с фотоаппаратом в руках позади Харриет и чуть сбоку и, похоже, фотографируете как раз то, на что она смотрит и что вызывает у нее такую реакцию. Я понимаю, что шансов у меня почти нет. Но я искал вас для того, чтобы спросить, не сохранились ли у вас фотографии с того дня.

Микаэль не удивился бы, если бы Милдред Берггрен отмахнулась и сказала, что те снимки давно пропали, что пленки так и не проявили или что она их давно выбросила. Однако она посмотрела на него своими ярко-голубыми глазами и ответила, словно ничего естественнее быть и не могло, что, разумеется, она хранит все свои старые отпускные фотографии.

Милдред ушла в комнату и буквально через минуту вернулась с коробкой, в которой у нее были собраны альбомы с множеством фотографий. Некоторое время она искала нужное. В Хедестаде она сделала всего три снимка. Один был нечетким и показывал главную улицу. На втором оказался ее тогдашний муж. Третий запечатлел клоунов в праздничном шествии.

Микаэль с нетерпением склонился над этой фотографией. Он увидел на другой стороне улицы какую-то фигуру, но снимок абсолютно ничего ему не сказал.

Глава20

Вторник, 1 июля — среда, 2 июля

Вернувшись в Хедестад, Микаэль первым делом прямо с утра наведался к Дирку Фруде, чтобы справиться о состоянии Хенрика Вангера. Он узнал, что за прошедшую неделю старику стало значительно лучше. Хенрик был по-прежнему слаб и далек от лучшей формы, но мог уже сидеть в постели, и его состояние больше не считалось критическим.

— Слава богу, — сказал Микаэль. — Я понял, что действительно привязался к нему.

Дирк Фруде кивнул:

— Я это знаю. Хенрик вас тоже полюбил. Как прошла поездка в Норрланд?

— Успешно, но неудовлетворительно. Я расскажу об этом попозже. У меня к вам есть один вопрос.

— Пожалуйста.

— Что случится с «Миллениумом», если Хенрик вдруг умрет?

— Ничего. Его место в правлении займет Мартин.

— Существует ли риск, чисто теоретически, что Мартин сможет создать проблемы для «Миллениума», если я не прекращу расследовать обстоятельства исчезновения Харриет?

Дирк Фруде вдруг настороженно посмотрел на Микаэля:

— Что случилось?

— Собственно говоря, ничего.

Микаэль пересказал ему свой разговор с Мартином Вангером в праздничный вечер.

— Когда я ехал домой из Нуршё, мне позвонила Эрика и рассказала, что Мартин разговаривал с ней и просил подчеркнуть необходимость моего пребывания в редакции.

— Понимаю. Вероятно, на него надавила Сесилия. Но я не думаю, что Мартин начнет вас шантажировать. Он для этого слишком порядочен. И не забудьте, что я тоже вхожу в правление маленькой дочерней компании, которую мы образовали, когда покупали акции «Миллениума».

— А если ситуация осложнится, какую позицию займете вы?

— Условия контракта должны выполняться. Я работаю на Хенрика. Мы с Хенриком дружим сорок пять лет и в подобных ситуациях действуем одинаково. Если Хенрик умрет, то его долю в дочерней компании унаследую я, а не Мартин. У нас подписан жесткий контракт, согласно которому мы обязаны поддерживать «Миллениум» в течение четырех лет. Если Мартин захочет что-нибудь предпринять против вас — чего я не думаю, — он сможет, например, остановить небольшую часть новых рекламодателей.

— Рекламодатели являются основой существования «Миллениума».

— Да, но взгляните на это с другой стороны — такие мелочи требуют времени. Мартин сейчас борется за выживание своих предприятий и работает по четырнадцать часов в сутки. На другое у него просто нет времени.

Микаэль призадумался.

— Я знаю, что это не мое дело, но можно спросить — как обстоят дела концерна?

Дирк Фруде посерьезнел:

— У нас есть проблемы.

— Ну, это понятно даже такому простому смертному из числа экономических журналистов, как я. Я имею в виду, насколько они серьезны?

— Между нами?

— Сугубо между нами.

— За последние недели мы потеряли два крупных заказа в электронной промышленности, и нас пытаются вытеснить с российского рынка. В сентябре нам придется уволить тысячу шестьсот работников в Эребру и Тролльхеттане. Увольнение — не лучший подарок для людей, проработавших в концерне много лет. Каждый раз, когда мы закрываем какую-нибудь фабрику, доверие к концерну еще больше подрывается.

— Мартин Вангер в тяжелом положении.

— Он работает как вол и все время ходит по тонкому льду.

Микаэль пошел к себе домой и позвонил Эрике. Ее в редакции не оказалось, и он поговорил с Кристером Мальмом.

— Видишь ли, вчера, когда я возвращался из Нуршё, мне звонила Эрика. До нее добрался Мартин Вангер и, как бы это сказать, хотел с ее помощью заставить меня больше внимания уделять делам редакции.

— Я тоже думаю, что тебе следует ими заняться, — сказал Кристер.

— Понимаю. Но я подписал контракт с Хенриком Вангером и не могу его разорвать, а Мартин действует по поручению одного человека из местных, которому хочется, чтобы я прекратил тут копаться и уехал. То есть предложение Мартина — это просто попытка меня отсюда выпроводить.

— Ясно.

— Передай Эрике, что я вернусь в Стокгольм, когда все тут закончу. Не раньше.

— Понятно. Ты окончательно сошел с ума. Так я и передам.

— Кристер, послушай. Тут начинает происходить что-то важное, и я не намерен давать задний ход.

Кристер тяжело вздохнул.

Микаэль отправился к Мартину Вангеру. Дверь открыла Эва Хассель и приветливо поздоровалась.

— Здравствуйте. Мартин дома?

Ответ на его вопрос дал сам Мартин Вангер, появившись с портфелем в руке. Он поцеловал Эву в щеку и поприветствовал Микаэля.

— Я еду в офис. Вы хотите со мной поговорить?

— Если вы торопитесь, это может подождать.

— Выкладывайте.

— Я не уеду и не начну работать в «Миллениуме», пока не выполню задание, которое мне дал Хенрик. Я информирую вас об этом сейчас, чтобы вы не рассчитывали на мое участие в делах правления до конца года.

Мартин Вангер минуту покачался на каблуках.

— Ясно. Вы полагаете, что я хочу от вас отделаться? — Он сделал паузу. — Микаэль, мы поговорим об этом позже. У меня на самом деле нет времени на посторонние увлечения вроде «Миллениума», и я жалею, что согласился на предложение Хенрика войти в правление. Но верьте мне — я сделаю для выживания журнала все, что смогу.

— Я в этом никогда не сомневался, — вежливо ответил Микаэль.

— Если мы договоримся о времени на следующей неделе, то сможем рассмотреть финансовую сторону вопроса и я расскажу о своей позиции. Но главное заключается в следующем: я считаю, что «Миллениум» не может себе позволить, чтобы один из наиболее важных его сотрудников сидел в Хедебю и плевал в потолок. Я оказался перед моральным выбором: либо следовать пожеланиям Хенрика, либо всерьез выполнять обязанности в правлении «Миллениума».

Микаэль переоделся в спортивный костюм и пробежался по пересеченной местности до Укрепления и домика Готфрида, а потом, в более медленном темпе, вернулся обратно вдоль берега. За садовым столиком сидел Дирк Фруде. Он терпеливо подождал, пока Микаэль выпил бутылку воды и вытер пот со лба.

— Едва ли полезно бегать по такой жаре.

— Э-э, — отозвался Микаэль.

— Я ошибся. Больше всего на Мартина давит не Сесилия. Это Изабелла мобилизует весь клан, чтобы макнуть вас головой в смолу и перья,^[51] а может, еще и сжечь на костре. Ее поддерживает Биргер.

— Изабелла?

— Она злобный и мелочный человек и по большому счету никого не любит. Сейчас ей, похоже, особенно ненавистны вы. Она распространяет слухи о том, что вы обманщик и сначала склонили Хенрика нанять вас на работу, а потом разволновали его настолько, что у него случился инфаркт.

— Кто-нибудь этому верит?

— Всегда находятся люди, охотно верящие злым языкам.

— Я пытаюсь разобраться в том, что произошло с ее дочерью, а она меня ненавидит. Касайся это моей дочери, я бы реагировал по-другому.

Около двух часов у Микаэля зазвонил мобильный телефон.

— Здравствуйте, меня зовут Конни Турссон, и я работаю в «Хедестадс-курирен». У вас найдется время ответить на мои вопросы? До нас дошли сведения, что вы живете в Хедебю.

— В таком случае сведения до вас доходят медленно. Я живу здесь уже с Нового года.

— Я не знал. Что вы делаете в Хедестаде?

— Пишу. Я взял что-то вроде творческого отпуска на год.

— Над чем вы работаете?

— Извините, но об этом вы узнаете, когда выйдет публикация.

— Вас только что выпустили из тюрьмы…

— Да?

— Как вы относитесь к журналистам, которые фальсифицируют материал?

— Журналисты, которые фальсифицируют материал, идиоты.

— Вы хотите сказать, что вы идиот?

— При чем здесь я? Я не занимаюсь фальсификацией материала.

— Но вас осудили за клевету.

— И что из этого?

Репортер Конни Турссон задумался так надолго, что Микаэлю пришлось прийти ему на помощь:

— Меня осудили за клевету, а не за фальсификацию материала.

— Но вы ведь опубликовали тот материал.

— Если вы звоните, чтобы обсуждать со мной приговор, то никаких комментариев не будет.

— Я хотел бы приехать и взять у вас интервью.

— Сожалею, но мне нечего сказать по этому поводу.

— Значит, вы не хотите обсуждать судебный процесс?

— Совершенно верно, — ответил Микаэль и прекратил разговор.

Он довольно долго сидел в раздумьях, а потом вернулся к компьютеру.

Следуя полученным инструкциям, Лисбет Саландер направила свой «кавасаки» через мост, к островной части Хедебю, и остановилась возле первого маленького домика на левой стороне. Здесь была настоящая глушь, но пока работодатель платит, она не отказалась бы поехать хоть на Северный полюс. Кроме того, было приятно с ветерком мчаться вдаль по дороге Е-4. Она припарковала мотоцикл и отстегнула с багажника сумку с вещами для ночевки. Микаэль Блумквист открыл дверь и помахал ей рукой. Потом он вышел и стал с откровенным изумлением изучать ее мотоцикл.

— Круто. Значит, водишь мотоцикл.

Лисбет Саландер ничего не ответила, но бдительно следила за тем, как он осматривает руль и пробует регулятор газа. Ей не нравилось, когда кто-нибудь прикасался к ее вещам. Потом она увидела его наивную, мальчишескую улыбку и сочла, что за эту улыбку ему можно простить все. Большинство байкеров обычно лишь фыркали при виде ее стодвадцатипятикубового «кавасаки».

— У меня был мотоцикл, когда мне было девятнадцать, — сказал он, оборачиваясь к ней. — Спасибо, что приехала. Заходи, и будем устраиваться.

У Нильссонов, живших через дорогу, Микаэль одолжил раскладушку и постелил Лисбет в кабинете. Она с подозрением прошлась по дому, но не обнаружила никаких явных признаков коварной ловушки и вроде бы расслабилась. Микаэль показал, где находится ванная комната.

— Если хочешь, можешь принять душ и освежиться.

— Мне надо переодеться. Я не собираюсь разгуливать в кожаном комбинезоне.

— Приводи себя в порядок, а я займусь ужином.

Микаэль приготовил бараньи отбивные в винном соусе и, пока Лисбет Саландер принимала душ и переодевалась, накрыл стол на улице, под лучами вечернего солнца. Она вышла босиком, в черной майке и короткой потертой джинсовой юбке. Еда пахла изумительно, и она проглотила две большие порции. Микаэль исподтишка косился на татуировки у нее на спине.

— Пять плюс три, — сказала Лисбет Саландер. — Пять случаев из списка твоей Харриет и три, которым, по-моему, следовало бы там находиться.

— Рассказывай.

— Я работала над этим только одиннадцать дней и просто не успела раскопать материалы всех дел. В нескольких случаях дела уже сданы в архив, а в нескольких — по-прежнему находятся в полицейском округе. Я три дня ездила по полицейским округам, но все объехать не успела. Однако пять нужных случаев идентифицированы.

Лисбет Саландер выложила на кухонный стол внушительную пачку бумаг, около пятисот листов формата А-4, и быстро рассортировала материал по разным кучкам.

— Давай пойдем в хронологическом порядке. — Она протянула Микаэлю список.

1949 — Ребекка (Ревекка) Якобссон, Хедестад (30112)

1954 — Мари (Мария) Хольмберг, Кальмар (32018)

1957 — Ракель (Рахиль) Лунде, Ландскруна (32027)

1960 — (Магда) Лувиса Шёберг, Карлстад (32016)

1960 — Лив Густавссон, Стокгольм (32016)

1962 — Леа (Лия) Персон, Уддевалла (31208)

1964 — Сара Витт, Роннебю (32109)

1966 — Лена Андерссон, Угатсала (30112)

— Первой в этой серии, похоже, идет Ребекка Якобссон, про которую тебе уже все подробно известно, сорок девятый год. Следующей я нашла Мари Хольмберг, тридцатидвухлетнюю проститутку из Кальмара, убитую у себя дома в октябре пятьдесят четвертого. Точная дата ее смерти неизвестна, поскольку она какое-то время пролежала, прежде чем ее нашли. Вероятно, дней девять-десять.

— А как ты ее привязываешь к списку Харриет?

— Она была связана и страшно избита, но причина смерти — удушение. Убийца засунул ей в горло женскую гигиеническую прокладку.

Немного помолчав, Микаэль открыл указанную под шифром страницу Библии — 20-ю главу, 18-й стих Третьей книги Моисеевой:

— «Если кто ляжет с женою во время болезни кровеочищения и откроет наготу ее, то он обнажил истечения ее, и она открыла течение кровей своих: оба они да будут истреблены из народа своего».

Лисбет кивнула.

— Харриет Вангер рассуждала так же, — сказал Микаэль. — Хорошо. Следующая.

— Май пятьдесят седьмого года, Ракель Лунде, сорок пять лет. Эта женщина работала уборщицей и была известна разными чудачествами. Она была гадалкой и увлекалась гаданием на картах, по руке и так далее. Ракель жила под Ландскруной, в доме на отшибе, где ее однажды ранним утром и убили. Ее нашли голой, привязанной к сушилке на заднем дворе, с заклеенным скотчем ртом. Смерть наступила в результате того, что ее забросали тяжелыми камнями. У нее было множество ссадин и переломов.

— Черт подери. Лисбет, какая мерзость.

— Дальше будет хуже. Инициалы «РЛ» соответствуют — видишь цитату?

— Более чем отчетливо. «Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них».

— Дальше идет Лувиса Шёберг из Ранму, под Карлстадом. Ее Харриет записала Магдой. Ее полное имя Магда Лувиса, но звали ее просто Лувисой.

Микаэль внимательно слушал, пока Лисбет пересказывала странные детали убийства в Карлстаде. Когда она закурила, он вопросительно указал на пачку. Лисбет подтолкнула пачку к нему.

— Значит, убийца напал и на животное?

— В библейской цитате говорится, что если женщина занимается сексом с животным, то убить следует обоих.

— То, что эта женщина занималась сексом с коровой, звучит крайне малоправдоподобно.

— Цитату можно толковать и не буквально. Достаточно, чтобы она тесно общалась с животным, а этим любая фермерша, безусловно, занимается ежедневно.

— Ладно. Продолжай.

— Следующим в списке Харриет идет имя Сара. Я установила, что имеется в виду Сара Витт, тридцати семи лет, проживавшая в Роннебю. Ее убили в январе шестьдесят четвертого года. Она была найдена связанной в собственной постели. Ее подвергли грубому сексуальному насилию, но причина смерти — удушение. Ее задушили. Убийца также совершил поджог. Он, вероятно, хотел спалить весь дом дотла, но огонь отчасти потух сам, да и пожарные приехали очень быстро.

— А связь?

— А вот послушай. Сара Витт была дочерью пастора и женой пастора. В те выходные ее муж куда-то уехал.

— «Если дочь священника осквернит себя блудодеянием, то она бесчестит отца своего: огнем должно сжечь ее». Хорошо. Это отвечает нашему списку. Ты сказала, что нашла еще случаи.

— Я нашла еще трех женщин, убитых при столь странных обстоятельствах, что они должны бы были присутствовать в списке Харриет. Первый случай — это женщина по имени Лив Густавссон. Ей было тридцать два, и она жила в стокгольмском районе Фарста. Она увлекалась лошадьми — участвовала в соревнованиях и имела довольно хорошие перспективы. Они с сестрой держали также небольшой зоомагазин.

— Ясно.

— В магазине ее и нашли. Она задержалась там после работы с бухгалтерскими книгами и была одна. Убийцу она, вероятно, впустила добровольно. Ее изнасиловали и задушили.

— Звучит не совсем подходяще для списка Харриет?

— Не совсем, если бы не одна деталь. Убийца под конец засунул ей во влагалище попугая и выпустил всех имевшихся в магазине животных. Кошек, черепах, белых мышей, кроликов и птиц. Даже рыбок из аквариума выкинул. Так что ее сестра утром обнаружила довольно неприглядную картину.

Микаэль кивнул.

— Ее убили в августе шестидесятого года, через четыре месяца после убийства фермерши Магды Лувисы из Карлстада. В обоих случаях мы имеем дело с женщинами, работавшими с животными, и в обоих случаях жертвами также стали животные. Правда, корова из Карлстада выжила, но мне думается, что корову достаточно трудно убить колющим оружием. С попугаем будет проще. Кроме того, в качестве жертвы возникает еще одно животное.

— Какое?

Лисбет рассказала о странном «Убийстве голубки» — о деле Леа Персон из Уддеваллы. Микаэль задумался так надолго, что даже Лисбет начала терять терпение.

— Ладно, — сказал он наконец. — Я согласен с твоей теорией. Остается один случай.

— Один из тех, что я нашла. Не знаю, сколько случаев я могла упустить.

— Расскажи об этом.

— Февраль шестьдесят шестого года, Уппсала. Самой молодой жертвой оказалась семнадцатилетняя гимназистка Лена Андерссон. Она пропала после встречи класса и была обнаружена в канаве на Уппсальской равнине, довольно далеко от города. Ее убили где-то в другом месте, а потом перетащили туда.

Микаэль кивнул.

— Об этом убийстве очень много писали, но о точных обстоятельствах смерти нигде не сообщалось. Девушку чудовищно истязали. Я читала отчет патологоанатома. Ее истязали огнем. У нее были сильно обожжены руки и грудь, и все тело раз за разом прижигали в самых разных местах. На ней обнаружили пятна стеарина, показывавшие, что использовали свечу, но руки у нее были настолько обуглены, что их, несомненно, держали на более сильном огне. Под конец убийца отпилил ей голову и бросил рядом с телом.

Микаэль побледнел.

— О господи, — произнес он.

— Я не нашла точно подходящей цитаты, однако во многих главах говорится о всесожжении и о принесении жертвы за грех, а в нескольких местах предписывается расчленять жертвенное животное — чаще всего тельца, — отделяя голову от тука. Использование огня напоминает также о первом убийстве — смерти Ребекки в Хедестаде.

Когда ближе к вечеру начали роиться комары, Микаэль с Лисбет убрали все с садового столика и перебрались для продолжения беседы на кухню.

— Отсутствие точно подходящих цитат особого значения не имеет, цитаты тут не главное. Это чудовищная пародия на библейский текст — скорее попытка вызвать ассоциацию с отдельными цитатами.

— Я знаю. Там отсутствует даже логика; взять, например, цитату о том, что надо уничтожить обоих, если кто-то занимается сексом с девушкой, у которой месячные. Если толковать ее буквально, преступнику следовало бы совершить самоубийство.

— И к чему же все это, по-твоему, ведет? — поинтересовался Микаэль.

— Либо у твоей Харриет было довольно странное хобби — подбирать подходящие цитаты из Библии к убийствам, о которых ей доводилось слышать… Либо она должна была знать о связи этих убийств между собой.

— Убийства совершены между сорок девятым и шестьдесят шестым годами, а возможно, еще были случаи до и после. Получается, что более семнадцати лет по Швеции разгуливал совершенно безумный серийный убийца-садист с Библией под мышкой и истреблял женщин, а никто эти преступления между собой не связал. Такого просто не может быть.

Лисбет Саландер задвинула стул и принесла с плиты еще кофе для них обоих. Она закурила, распространяя вокруг себя дым, и Микаэль, мысленно выругавшись, стрельнул у нее еще одну сигарету.

— Нет, в принципе это не так уж невероятно, — сказала Лисбет и подняла палец. — За двадцатый век в Швеции не раскрыто несколько десятков убийств женщин. Профессор Перссон, который ведет по телевидению программу «Разыскивается», как-то раз сказал, что серийные убийцы в Швеции большая редкость, но что некоторые из них наверняка просто не выявлены.

Микаэль кивнул. Она подняла второй палец.

— Эти убийства совершались в течение очень долгого времени и в самых разных местах страны. Два убийства произошли одно за другим в шестидесятом году, но обстоятельства были достаточно разными — фермерша в Карлстаде и тридцатидвухлетняя женщина в Стокгольме.

Она подняла третий палец.

— Отсутствует ярко выраженная схема. Убийства совершались разными способами, и единый почерк не прослеживается, однако в разных случаях имеются повторяющиеся детали. Животные. Огонь. Грубое сексуальное насилие. И, как ты отметил, некие намеки на библейский текст. Но никто из полицейских следователей явно не пытался истолковывать смысл всего этого, опираясь на Библию.

Микаэль кивнул и покосился на свою напарницу. Лисбет Саландер, с ее хрупким телосложением, черной майкой, татуировками и кольцами на лице, смотрелась в гостевом домике Хедебю по меньшей мере странно. Когда за ужином он пытался завязать беседу на общие темы, она отвечала односложно и почти не поддерживала разговор. Но о рабочих делах она говорила как прожженный профессионал. Ее квартира в Стокгольме выглядела как после бомбежки, однако Микаэль пришел к выводу, что с мозгами у Лисбет Саландер, безусловно, все в порядке. Странно!

— Трудно увидеть связь между проституткой из Уддеваллы, — начал он, — убитой за контейнером в промзоне, и женой пастора из Роннебю, которую задушили и пытались сжечь. Если, конечно, не иметь ключа, который дала нам Харриет.

— А отсюда возникает следующий вопрос, — заметила Лисбет.

— Как, черт возьми, Харриет оказалась в это втянутой? Шестнадцатилетняя девушка, жившая в достаточно благополучной среде, вдали от подобных вещей.

— Есть только один ответ, — произнесла она.

Микаэль снова кивнул:

— Должна иметься какая-то привязка к семье Вангер.

К одиннадцати часам вечера они успели настолько подробно разобраться в серии убийств, обсудить связь между ними и разные отдельные детали, что мысли в голове у Микаэля начали путаться. Он потер глаза, потянулся и спросил, не хочет ли она пойти прогуляться. По виду Лисбет Саландер было ясно, что она считает подобные променады пустой тратой времени, но после недолгого размышления она согласилась. Поскольку вечером было много комаров, Микаэль предложил ей надеть брюки.

Они прошли под мостом, мимо лодочной гавани, и направились в сторону мыса Мартина Вангера. Микаэль показывал по пути дома, рассказывая, кто в них живет. Дойдя до дома Сесилии Вангер, он заговорил как-то сбивчиво, и Лисбет покосилась на него.

Миновав щегольскую яхту Мартина Вангера, они вышли на мыс, уселись на камень и выкурили одну сигарету на двоих.

— У всех этих женщин есть еще кое-что общее, — внезапно сказал Микаэль. — Возможно, ты уже об этом подумала.

— Какая?

— Имена.

Лисбет Саландер задумалась, потом замотала головой.

— Все имена — библейские, — подсказал Микаэль.

— Это не так, — быстро ответила Лисбет. — Лив и Лена в Библии отсутствуют.

Микаэль покачал головой:

— На самом деле они там есть. Лив означает «жить», и именно это значение имеет библейское имя Ева. А теперь напрягись-ка, Салли: сокращением от чего у нас является имя Лена?

Лисбет Саландер зажмурилась от злости и выругалась про себя. Микаэль соображал быстрее ее, а этого она не любила.

— Магдалена, — сказала она.

— Блудница, первая женщина, Дева Мария… в этом собрании присутствует вся библейская компания. От этих диких загадок может, вероятно, обалдеть и психолог. Вообще-то, говоря об именах, я сейчас подумал о другом.

Лисбет терпеливо ждала.

— Это еще и традиционные еврейские имена. В семье Вангер антисемиты, нацисты и заговорщики-теоретики имеются в количестве, значительно превышающем норму. Живущий здесь Харальд Вангер, которому сейчас за девяносто, находился в шестидесятых годах в расцвете сил. Единственный раз, когда я его видел, он прошипел, что его собственная дочь шлюха. У него, несомненно, имеются проблемы с женщинами.

Вернувшись домой, они сделали бутерброды, чтобы перекусить на ночь, и подогрели кофе. Микаэль покосился на пятьсот страниц, приготовленных для него любимой сотрудницей Драгана Арманского.

— Ты проделала невероятно большую работу за рекордное время, — сказал он. — Спасибо. И спасибо за то, что ты так любезно согласилась приехать сюда, чтобы отчитаться.

— Что будет дальше? — спросила Лисбет.

— Завтра я поговорю с Дирком Фруде, и мы с тобой расплатимся.

— Я имела в виду не это.

Микаэль посмотрел на нее.

— Ну… разыскная работа, для которой я тебя нанимал, выполнена, — осторожно сказал он.

— Я еще не закончила.

Микаэль откинулся на спинку кухонного дивана и посмотрел в глаза Лисбет. Прочесть что-либо в ее взгляде было невозможно. Полгода он проработал над исчезновением Харриет в одиночку, и совершенно внезапно появился другой человек — опытный исследователь, — хорошо разбирающийся в ситуации. Он принял решение, поддавшись порыву.

— Я знаю. Мне эта ситуация тоже не дает покоя. Я поговорю завтра с Дирком Фруде. Мы наймем тебя еще на неделю-другую в качестве… ассистента-исследователя. Не знаю, захочет ли он платить по тем же расценкам, что платит Арманскому, но приличную месячную зарплату мы, пожалуй, из него выдавим.

Лисбет Саландер внезапно одарила его улыбкой. Ей совершенно не хотелось, чтобы ее отстранили, и она была готова работать даже бесплатно.

— У меня начинают слипаться глаза, — заявила она и без лишних слов ушла к себе, закрыв за собой дверь.

Через две минуты она снова открыла дверь и высунула голову:

— Думаю, ты ошибаешься. Это не сумасшедший серийный убийца, начитавшийся Библии. Это самая обычная скотина, которая ненавидит женщин.

Глава21

Четверг, 3 июля — четверг, 10 июля

Лисбет Саландер поднялась раньше Микаэля, около шести утра. Она поставила воду для кофе и приняла душ. Когда в половине восьмого проснулся Микаэль, она сидела и читала с экрана ноутбука его соображения по делу Харриет Вангер. Он вышел на кухню, завернувшись в простыню и протирая сонные глаза.

— На плите есть кофе, — сказала Лисбет.

Микаэль заглянул через ее плечо:

— Этот документ защищен паролем.

Она повернула голову и подняла на него глаза:

— На то, чтобы загрузить из Интернета программу, которая взламывает пароли «Ворда», требуется тридцать секунд.

— Нам придется поговорить о том, где граница между твоим и моим, — произнес Микаэль и ушел в душ.

Когда он оттуда вышел, Лисбет уже закрыла его компьютер и вернула на место в кабинет. Ее ноутбук был включен. Микаэль почти не сомневался в том, что она уже перенесла содержимое его компьютера в свой собственный.

Лисбет Саландер была информационным наркоманом с предельно расплывчатым представлением о морали и этике.

Едва Микаэль уселся завтракать, как в наружную дверь постучали, и он пошел открывать. У стоявшего на пороге Мартина Вангера был мрачный вид, и Микаэль на секунду подумал, что тот пришел с известием о смерти Хенрика.

— Нет, Хенрик чувствует себя так же, как вчера, — заверил тот. — У меня совсем другое дело. Можно мне на минутку зайти?

Микаэль впустил его и представил своему «ассистенту-исследователю» Лисбет Саландер. Та взглянула на промышленника одним глазом, быстро кивнула и снова уткнулась в компьютер. Мартин Вангер автоматически поздоровался, но казался настолько рассеянным, что, похоже, вообще не обратил на нее внимания. Микаэль налил ему кофе и пригласил сесть.

— В чем дело?

— Вы выписываете «Хедестадс-курирен»?

— Нет. Я иногда читаю газету в «Кафе Сусанны».

— Значит, сегодняшний номер вы еще не читали.

— Судя по вашему тону, мне бы следовало его прочесть.

Мартин Вангер положил на стол перед Микаэлем свежий номер «Хедестадс-курирен». Микаэлю там, для затравки, уделили два столбца на первой странице, с продолжением на четвертой. Он посмотрел на заголовок.

Здесь скрывается осужденный за клевету журналист

К тексту прилагалась фотография, снятая телеобъективом с церковного холма по другую сторону моста, изображавшая Микаэля выходящим из дверей домика.

Репортер Конни Турссон неплохо поработал, составляя пасквиль на Микаэля. В статье кратко излагалось дело Веннерстрёма и подчеркивалось, что Микаэль с позором бежал из «Миллениума» и только что отбыл наказание в тюрьме. Текст завершался ожидаемым утверждением, что Микаэль отказался давать интервью «Хедестадс-курирен». Тон статьи явно давал понять жителям Хедестада: среди них разгуливает Стокгольмец с Чудовищно Темной Репутацией. Ни к одному слову нельзя было придраться, чтобы подать в суд за клевету; однако Микаэль был изображен как весьма подозрительная личность, и на образ его автор не пожалел черной краски. Статья по виду и содержанию напоминала те, в которых описываются политические террористы. «Миллениум» подавался как «агитационный журнал», мало заслуживающий доверия, а книгу Микаэля об экономической журналистике автор охарактеризовал как собрание противоречивых утверждений об уважаемых журналистах.

— Микаэль… мне не хватает слов, чтобы выразить мои чувства по поводу этой статьи. Она отвратительна.

— Это заказная работа, — спокойно сказал Микаэль, испытующе глядя на Мартина Вангера.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не имею к этому ни малейшего отношения. Я чуть кофе не подавился, когда это увидел.

— Кто за этим стоит?

— Я сделал утром несколько звонков. Конни Турссон у них кого-то замещает на лето. Но статью он написал по заданию Биргера.

— Я не думал, что Биргер имеет влияние на редакцию — он ведь как-никак муниципальный советник и политик.

— Формально он никакого влияния не имеет. Но главным редактором газеты является Гуннар Карлман, сын Ингрид Вангер, — это ветвь Юхана Вангера. Биргера с Гуннаром связывает многолетняя дружба.

— Тогда понятно.

— Турссона незамедлительно уволят.

— Сколько ему лет?

— Честно говоря, не знаю. Я с ним никогда не встречался.

— Не увольняйте его. Он мне звонил, и, судя по голосу, это молодой и неопытный репортер.

— Такие вещи просто нельзя оставлять без последствий.

— Если хотите знать мое мнение, то ситуация, когда главный редактор газеты, принадлежащей семье Вангер, нападает на журнал, совладельцем и членом правления которого является Хенрик Вангер, представляется несколько абсурдной. Получается, что главный редактор Карлман нападает на вас с Хенриком.

Мартин Вангер подумал над словами Микаэля, но медленно покачал головой:

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Однако я должен возлагать ответственность на действительного виновника. Карлман является совладельцем концерна и ведет против меня вечную войну, но этот случай гораздо больше похож на месть Биргера за то, что вы его осадили в коридоре больницы. Вы у него как бельмо на глазу.

— Я знаю. Поэтому-то и думаю, что Турссон особо не виноват. Молоденькому временному сотруднику чрезвычайно трудно сказать «нет», когда главный редактор велит ему писать определенным образом.

— Я могу потребовать, чтобы вам завтра принесли официальные извинения на первой странице.

— Не стоит. Это приведет к затяжной борьбе, которая только еще больше осложнит ситуацию.

— Значит, вы считаете, что мне не следует что-либо предпринимать?

— Это бессмысленно. Карлман будет оказывать сопротивление, и вас могут изобразить негодяем, который, будучи владельцем газеты, пытается незаконно влиять на свободу слова и формирование общественного мнения.

— Простите, Микаэль, но я с вами не согласен. У меня ведь тоже есть право формировать мнение. Я считаю, что от этой статьи дурно пахнет, и намерен открыто заявить о своей позиции. Я ведь как-никак замещаю Хенрика в правлении «Миллениума» и в этой роли не могу допустить, чтобы подобные нападки на наш журнал оставались без ответа.

— Хорошо.

— Я потребую опубликования моих комментариев и выставлю Карлмана идиотом. Пусть пеняет на себя.

— Что ж, вы имеете право поступать согласно собственным убеждениям.

— Для меня также важно убедить вас в том, что я не имею никакого отношения к этому позорному выпаду.

— Я вам верю, — сказал Микаэль.

— Кроме того, я не хочу сейчас касаться этой темы, но статья лишь подчеркивает актуальность того, что мы уже вскользь обсуждали. Вам необходимо вернуться в редакцию «Миллениума», чтобы мы могли выступать единым фронтом. Пока вас там нет, вся эта трепотня будет продолжаться. Я верю в «Миллениум» и убежден, что вместе мы в силах выиграть это сражение.

— Мне понятна ваша позиция, но теперь уже моя очередь не согласиться с вами. Я не могу разорвать контракт с Хенриком и на самом деле вовсе не хочу этого делать. Видите ли, я действительно привязался к Хенрику. А эта история с Харриет…

— Да?

— Я понимаю, что для вас это тяжело и что Хенрик возится с этой историей уже много лет…

— Между нами говоря, я очень люблю Хенрика, и он мой наставник, но в отношении Харриет он одержим настолько, что выходит за рамки здравого смысла.

— Начиная эту работу, я относился к ней как к пустой трате времени. Но дело в том, что вопреки ожиданиям мы обнаружили новые обстоятельства. Я думаю, что мы находимся на пороге прорыва и, возможно, сумеем-таки дать ответ на вопрос о том, что с ней произошло.

— Вы ведь не хотите рассказывать, что вы нашли?

— Согласно контракту, я не вправе с кем-либо обсуждать это без личного согласия Хенрика.

Мартин Вангер оперся подбородком о руку, и Микаэль видел в его глазах сомнение. В конце концов Мартин принял решение:

— Ладно, в таком случае наилучший выход — это как можно скорее разобраться с загадкой Харриет. Тогда договоримся так: я буду оказывать вам всяческую поддержку, чтобы вы в кратчайшие сроки смогли удовлетворительным образом завершить свою работу и затем вернуться в «Миллениум».

— Отлично. Мне бы не хотелось сражаться еще и с вами.

— Сражаться со мной вам не придется. Я буду вас целиком и полностью поддерживать. Если у вас возникнут проблемы, можете на меня рассчитывать. Я хорошенько прижму Биргера, чтобы он не чинил никаких препятствий. Попробую также поговорить с Сесилией и успокоить ее.

— Спасибо. Мне необходимо задать ей вопросы, а она уже месяц отвергает мои попытки с ней поговорить.

Мартин Вангер внезапно улыбнулся:

— Возможно, вам с ней надо выяснить кое-что другое. Но в это я вмешиваться не буду.

Они пожали друг другу руки.

Лисбет Саландер молча прислушивалась к разговору между Микаэлем и Мартином Вангером. Когда Мартин ушел, она подтянула к себе газету и пробежала глазами статью, но ее содержание комментировать не стала.

Микаэль сидел молча и размышлял. Гуннар Карлман родился в 1942 году, и, следовательно, в 1966-м ему было двадцать четыре. Он тоже находился на острове в тот день, когда исчезла Харриет.

После завтрака Микаэль посадил своего ассистента-исследователя читать документы: полицейские протоколы по поводу исчезновения Харриет, описание частного расследования Хенрика, а ко всему этому добавил все фотографии аварии на мосту.

Потом Микаэль сходил к Дирку Фруде и попросил его составить контракт, согласно которому они нанимали Лисбет сотрудником сроком на месяц.

Вернувшись обратно, он обнаружил, что девушка переместилась в сад и сидит, углубившись в полицейские протоколы. Микаэль зашел в дом и подогрел кофе, а тем временем немного понаблюдал за ней из окна кухни. Она, казалось, просто пролистывала дела, уделяя каждой странице не более десяти-пятнадцати секунд. Микаэля удивило, каким образом она при таком небрежном подходе к материалам умудряется давать такие подробные и точные заключения. Он взял с собой две чашки кофе и составил ей компанию за садовым столиком.

— То, что ты написал об исчезновении Харриет, писалось до того, как тебе пришло в голову, что мы ищем серийного убийцу? — спросила она.

— Верно. Я записывал то, что казалось существенным, вопросы, которые я хотел задать Хенрику Вангеру, и тому подобное. Ты наверняка заметила, что делалось это довольно бессистемно. Вплоть до настоящего времени я, по сути дела, просто двигался в потемках наугад, пытаясь написать некую историю — главу для биографии Хенрика Вангера.

— А теперь?

— Раньше все внимание исследователей было сосредоточено на острове и происходивших там событиях. Теперь же я убежден, что история началась в Хедестаде, несколькими часами раньше. Это позволяет взглянуть на все дело совершенно под другим углом.

Лисбет кивнула и немного поразмыслила.

— Это ты здорово сообразил насчет тех снимков, — сказала она.

Микаэль удивленно поднял брови. Лисбет Саландер производила впечатление человека, от которого не очень-то дождешься похвалы, и Микаэль почувствовал себя польщенным. С другой стороны, для журналиста он действительно достиг в этом деле небывалых успехов.

— Теперь твоя очередь добавлять детали, — продолжала она. — Чем кончилась история с тем снимком, за которым ты охотился в Нуршё?

— Ты хочешь сказать, что не посмотрела снимки в моем компьютере?

— Я не успела. Мне больше хотелось прочесть, как ты рассуждал и к каким пришел выводам.

Микаэль вздохнул, запустил ноутбук и открыл папку с фотографиями.

— Любопытное дело. В отношении конкретной цели поисков посещение Нуршё оказалось успешным, но результат меня полностью разочаровал. Иными словами, ту фотографию я нашел, но толку от нее мало. Та женщина, Милдред Берггрен, аккуратно вклеивала в альбом и хранила все до единой отпускные фотографии. Среди них была и эта, снятая на дешевой цветной пленке. За тридцать семь лет фотография порядком выцвела и местами сильно пожелтела, но у Милдред в коробке из-под туфель сохранились негативы. Она отдала мне их, чтобы я отсканировал все негативы из Хедестада. Вот то, что увидела Харриет.

Он кликнул на фотографию с номером документа (Наrriet/bd-19.esp).

Лисбет поняла его разочарование. Она увидела снятую широким объективом немного нечеткую фотографию, на которой были изображены клоуны на детском празднике. На заднем плане просматривался угол магазина мужской модной одежды Сундстрёма. На тротуаре, тоже в отдалении, стояли человек десять, в просвете между клоунами и капотом следующего грузовика.

— Я считаю, что она смотрела вот на этого человека. Во-первых, потому, что пытался выяснить, на что она смотрит, при помощи триангуляции, руководствуясь углом поворота ее лица — я точно зарисовал этот перекресток, — а во-вторых, потому, что только этот человек, похоже, смотрит прямо в объектив, то есть на Харриет.

Лисбет увидела нечеткую фигуру человека, стоящего чуть позади зрителей, возле самого угла поперечной улицы. Одет он был в темную стеганую куртку с красными вставками на плечах и темные брюки, возможно, джинсы. Микаэль увеличил фотографию так, что верхняя часть фигуры заполнила весь экран. Изображение сразу расплылось еще больше.

— Это мужчина. Примерно метр восемьдесят ростом, обычного телосложения. У него средней длины русые волосы, бороды нет. Различить черты лица невозможно, равно как и прикинуть возраст — может быть от подросткового до среднего.

— С фотографией можно поработать…

— Я пробовал и даже посылал ее Кристеру Мальму из «Миллениума», а он в этом деле непревзойденный мастер.

Микаэль кликнул на другую фотографию.

— Это самый лучший вариант из тех, что удалось получить. Просто слишком плохой аппарат и слишком дальнее расстояние.

— Ты этот снимок кому-нибудь показывал? Народ может узнать осанку…

— Я показывал снимок Дирку Фруде. Он представления не имеет, кто это может быть.

— Дирк Фруде, наверное, не самый наблюдательный человек в Хедестаде.

— Да, но я работаю на него и Хенрика Вангера. Я хочу сперва показать снимок Хенрику, а потом уже идти дальше.

— Он может быть просто случайным человеком.

— Не исключено. Однако похоже, что именно он произвел на Харриет такое сильное впечатление.

В течение следующей недели Микаэль с Лисбет Саландер занимались делом Харриет практически все свободное от сна время. Лисбет продолжала читать материалы расследования и забрасывать Микаэля вопросами, на которые тот пытался отвечать. Требовалась одна правда, и любой уклончивый ответ или неясность приводили к продолжительному обсуждению. Целый день они убили на то, что изучали передвижения всех действующих лиц во время аварии на мосту.

Постепенно Микаэль открывал в натуре Лисбет все больше и больше удивительного. Всего лишь пролистывая материалы расследования, она в каждом эпизоде выхватывала самые сомнительные и не согласующиеся между собой детали.

Во второй половине дня, когда жара в саду становилась невыносимой, они делали перерыв. Несколько раз ходили купаться в канале или прогуливались до террасы «Кафе Сусанны». Сусанна вдруг стала обращаться с Микаэлем подчеркнуто холодно, вероятно, по причине того, что у него в доме поселилась Лисбет. Девушка выглядела намного моложе своих лет, и в глазах Сусанны он, похоже, превратился в типа, которого тянет к несовершеннолетним. Приятного в этом было мало.

Каждый вечер Микаэль совершал пробежки. Когда он, запыхавшись, возвращался домой, Лисбет воздерживалась от комментариев, но беготня по бездорожью явно не соответствовала ее представлениям о летних удовольствиях.

— Мне сорок с хвостиком, — объяснил ей Микаэль. — Чтобы моя талия не расползлась до жутких размеров, я должен двигаться.

— Угу.

— Ты никогда не тренируешься?

— Иногда боксирую.

— Боксируешь?

— Да, ну, знаешь, в перчатках.

Микаэль пошел в душ и попытался представить себе Лисбет на боксерском ринге. Она вполне могла над ним и подтрунивать, и это стоило уточнить.

— В каком весе ты боксируешь?

— Ни в каком. Просто иногда разминаюсь с парнями в боксерском клубе.

«Почему-то меня это не удивляет», — подумал Микаэль.

Однако он отметил, что она все-таки рассказала о себе хоть что-то. Ему по-прежнему оставались неизвестными основные факты ее биографии: как получилось, что она стала работать у Арманского, какое у нее образование или чем занимаются ее родители. Как только Микаэль пытался задавать ей вопросы о личной жизни, она сразу закрывалась, как ракушка, и отвечала односложно или попросту игнорировала его.

Однажды днем Лисбет Саландер вдруг отложила папку и взглянула на Микаэля, нахмурив брови:

— Что тебе известно об Отто Фальке? О пасторе?

— Почти ничего. Теперь здесь пастор — женщина. В начале года я несколько раз встречался с ней в церкви, и она рассказала, что Фальк еще жив, но живет в пансионате гериатрического центра, в Хедестаде. У него болезнь Альцгеймера.

— Откуда он взялся?

— Он сам родом из Хедестада, потом учился в Уппсале, а примерно в тридцатилетнем возрасте вернулся домой.

— Он не был женат. И Харриет с ним общалась.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я просто отметила, что полицейский, этот Морелль, допрашивал его довольно мягко.

— В шестидесятые годы пасторы все еще занимали совершенно другое положение в обществе. То, что он жил на острове, так сказать, рядом с власть имущими, было вполне естественным.

— Меня интересует, насколько тщательно полиция обыскивала пасторскую усадьбу. На снимках видно, что там был большой деревянный дом, и наверняка имелось много мест, где можно было ненадолго спрятать тело.

— Верно. Однако ничто в материале не указывает на связь пастора с серийными убийствами или с исчезновением Харриет.

— Как раз напротив, — возразила Лисбет Саландер, подарив Микаэлю кривую улыбку. — Во-первых, он пастор, а у пасторов к Библии особое отношение. Во-вторых, он был последним человеком, который видел Харриет и разговаривал с ней.

— Но он ведь сразу же направился к месту аварии и оставался там в течение нескольких часов. Он виден на множестве снимков, особенно в то время, когда, вероятно, исчезла Харриет.

— А-а, я могу разрушить его алиби. Но вообще-то мне сейчас подумалось о другом. Тут речь идет о садисте, убивающем женщин.

— И что из этого?

— Я была… у меня весной образовалось немного свободного времени, и я кое-что почитала о садистах, в совершенно другой связи. Мне, в частности, попалось руководство, выпущенное ФБР, где утверждается, что подавляющее большинство пойманных серийных убийц происходят из проблемных семей и что они еще в детстве любили издеваться над животными. В Америке многие серийные убийцы были к тому же пойманы при поджогах.

— Ты имеешь в виду принесение в жертву животных и всесожжение?

— Да. Во всех отмеченных Харриет убийствах фигурируют издевательства над животными и огонь. Но я вообще-то имела в виду то, что пасторская усадьба в конце семидесятых годов сгорела.

Микаэль немного поразмыслил.

— Слабовато, — в конце концов сказал он.

Лисбет Саландер кивнула:

— Согласна. Но стоит взять на заметку. Я ничего не обнаружила в расследовании о причинах пожара, и было бы любопытно узнать, происходили ли в шестидесятых годах другие таинственные пожары. Кроме того, стоит проверить, не отмечались ли тогда в этих краях случаи издевательства над животными или нанесения им увечий.

Когда Лисбет на седьмой вечер своего пребывания в Хедебю отправилась спать, она была немного сердита на Микаэля Блумквиста. В течение недели она проводила с ним практически каждую свободную от сна минуту; в обычных случаях семи минут в обществе другого человека оказывалось достаточным, чтобы у нее возникала головная боль.

Лисбет давно установила, что общение с окружающими не является ее сильной стороной, и уже свыклась с жизнью отшельника. И она бы ее вполне удовлетворяла, если бы только люди оставляли ее в покое и не мешали заниматься своими делами. К сожалению, окружающие не проявляли достаточной мудрости и понимания. Ей приходилось отделываться от разных социальных структур, детских исправительных учреждений, опекунского совета муниципалитета, налоговых управлений, полиции, кураторов, психологов, психиатров, учителей и гардеробщиков, которые (за исключением уже знавших ее вахтеров кафе «Мельница») не хотели пускать ее в кабаки, хотя ей уже исполнилось двадцать пять лет. Существовала целая армия людей, которые, казалось, не могли найти себе других занятий, кроме как при малейшей возможности пытаться управлять ее жизнью и вносить свои коррективы в избранный ею способ существования.

Лисбет рано усвоила, что слезы ничему не помогают. Она также поняла, что каждая попытка привлечь чье-либо внимание к обстоятельствам ее жизни только усугубляет ситуацию. Следовательно, она должна была сама решать свои проблемы, пользуясь теми методами, которые сама считала необходимыми. Адвокату Нильсу Бьюрману довелось испробовать это на себе.

Микаэль Блумквист, как и остальные люди, обладал возмутительной склонностью копаться в ее личной жизни и задавать вопросы, на которые ей не хотелось отвечать. Зато реагировал он совершенно не так, как большинство знакомых ей людей.

Когда она игнорировала его вопросы, он только пожимал плечами, бросал эту тему и оставлял ее в покое. Поразительно!

Для начала, добравшись в первое утро пребывания у него дома до его ноутбука, Лисбет, разумеется, перекачала оттуда всю информацию в свой компьютер. Теперь стало не важно, отстранит он ее от дальнейшей работы или нет, — доступ к материалу у нее все равно имелся.

Потом она попыталась спровоцировать его, у него на глазах читая документы в его в компьютере. Она ожидала вспышки ярости. А он лишь посмотрел на нее с каким-то подавленным видом, пробормотал что-то ироническое, принял душ, а потом взялся обсуждать с ней то, что она прочла. Странный парень. Прямо-таки возникал соблазн поверить в то, что он ей доверяет.

Вместе с тем его осведомленность о ее талантах хакера представлялась делом серьезным. Лисбет Саландер знала, что на юридическом языке хакерство, которым она занималась по работе и ради собственного удовольствия, называлось незаконным проникновением в компьютер и могло привести к заключению в тюрьму сроком до двух лет. Это был уязвимый момент — сидеть взаперти ей не хотелось, а еще в тюрьме у нее, скорее всего, отнимут компьютер, лишив тем самым единственной работы, которая у нее действительно хорошо получалась. Ей даже в голову не приходило рассказывать Драгану Арманскому или кому-нибудь другому, каким образом она добывает информацию, за которую они платят.

За исключением Чумы и немногих людей в Сети, подобных ей профессиональных хакеров, — а большинство из них знали ее только как Осу и понятия не имело, кто она такая и где живет, — в ее тайну проник только Калле Блумквист. Он поймал ее, потому что она совершила ошибку, которой не сделает даже двенадцатилетний хакер-новичок, и это свидетельствовало лишь о том, что ее мозги расплавились и она заслуживает хорошей порки. Однако он не пришел в бешенство и не перевернул все вверх дном, а вместо этого нанял ее на работу.

По этой причине Лисбет на него уже немного злилась.

Когда они съели по бутерброду на ночь и собрались идти спать, он вдруг спросил ее, хороший ли она хакер. К собственному удивлению, она ему ответила, даже не подумав:

— Вероятно, лучший в Швеции. Возможно, есть еще два или три человека моего уровня.

В своей правоте она ничуть не сомневалась. Когда-то Чума был лучше ее, но она давно его обошла.

В то же время произносить эти слова вслух было странно, прежде ей этого делать не доводилось. Да собственно, и не с кем было вести подобные разговоры, и ей вдруг стало приятно, что он, похоже, восхищен ее возможностями. Но потом он все испортил, спросив, как она всему этому научилась.

Она не знала, что отвечать.

«Я всегда это умела», — могла бы она сказать.

Но вместо ответа она просто ушла и легла спать, даже не пожелав ему спокойной ночи.

Микаэль никак не отреагировал на ее внезапный уход, наверное, чтобы еще больше разозлить ее. Она лежала, прислушиваясь к тому, как он перемещается по кухне, убирает и моет посуду. Он всегда ложился позже ее, но сейчас явно тоже направлялся спать. Она услышала, как он прошел в ванную, а потом отправился к себе в спальню и закрыл дверь. Через некоторое время до нее донесся скрип его кровати, находившейся в полуметре от нее, за стеной.

За неделю, которую она прожила у него, он ни разу не попытался с ней флиртовать. Он с ней работал, интересовался ее мнением, поправлял ее, когда она заблуждалась, признавал ее правоту, когда она его отчитывала. Черт побери, он относился к ней как к человеку.

Лисбет внезапно осознала, что ей нравится общество Микаэля Блумквиста и что, пожалуй, она ему даже доверяет. Раньше она никому не доверяла, разве что Хольгеру Пальмгрену. Правда, совершенно по другой причине: Пальмгрен был предсказуемым добрым дядей.

Лисбет вдруг встала, подошла к окну и в смятении уставилась в темноту. Самым трудным для нее всегда было впервые показаться голой другому человеку. Она не сомневалась в том, что ее худощавое тело производит отталкивающее впечатление. Грудь — жалкая, о бедрах и говорить не приходится. На ее взгляд, предлагать ей было особенно нечего. Но тем не менее она оставалась самой обычной женщиной, с тем же половым влечением и желанием, что и у других. Она простояла в раздумьях почти двадцать минут, а потом решилась.

Микаэль улегся и открыл роман Сары Парецки, как вдруг услышал скрип открывающейся двери и встретился взглядом с Лисбет Саландер, замотанной в простыню. Некоторое время она молча стояла в дверях, словно о чем-то размышляя.

— Что-нибудь случилось? — спросил Микаэль.

Она помотала головой.

— Что тебе надо?

Она подошла к нему, взяла книгу и положила на ночной столик. Потом наклонилась и поцеловала его в губы. Яснее выразить свои намерения было просто невозможно. Она быстро забралась к нему на кровать, уселась и посмотрела на него изучающим взглядом. Потом опустила руку на простыню у него на животе. Поскольку никакого протеста с его стороны не последовало, она склонилась и укусила его за сосок.

Микаэль совершенно растерялся. Через несколько секунд он схватил ее за плечи и отодвинул настолько, чтобы видеть лицо. Ее действия явно не оставили его равнодушным.

— Лисбет… я не уверен, что это хорошая идея. Нам ведь предстоит вместе работать.

— Я хочу заняться с тобой сексом. От этого у меня не возникнет никаких проблем при работе с тобой, но мне будет с тобой чертовски трудно, если ты меня отсюда выставишь.

— Но мы ведь едва знаем друг друга.

Она вдруг усмехнулась, коротко, словно кашлянула:

— Когда я собирала о тебе информацию, то убедилась, что прежде это тебе не мешало. Напротив, ты из тех, кто не пропускает ни одной юбки. В чем же дело? Я для тебя недостаточно сексуальна?

Микаэль помотал головой, пытаясь подобрать какие-нибудь убедительные доводы. Не дождавшись ответа, она стянула с него простыню и уселась на него верхом.

— У меня нет презервативов, — сказал Микаэль.

— Наплевать.

Когда Микаэль проснулся, Лисбет уже встала. Он услышал, как она возится с кофейником на кухне. На часах было около семи. Поскольку поспать ему удалось всего два часа, он еще немного полежал с закрытыми глазами.

Он совершенно не понимал Лисбет Саландер. До этого она ни разу даже взглядом не намекнула, что проявляет к нему хоть малейший интерес как к мужчине.

— Доброе утро, — сказала Лисбет, заглядывая в дверь и даже немного улыбаясь.

— Привет, — отозвался Микаэль.

— У нас кончилось молоко. Я съезжу на бензоколонку. Они открываются в семь.

Она развернулась так быстро, что Микаэль не успел ответить. Он слышал, как она надела туфли, взяла сумку и мотоциклетный шлем и вышла на улицу. Он закрыл глаза. Потом услышал, как входная дверь снова открылась, и буквально через несколько секунд Лисбет опять возникла в дверях. На этот раз она не улыбалась.

— Тебе лучше выйти и посмотреть, — сказала она довольно странным голосом.

Микаэль тут же вскочил и натянул джинсы.

Ночью кто-то посетил гостевой домик и принес неприятный подарок. На крыльце лежал наполовину обугленный труп расчлененной кошки. Ей отрезали голову и ноги, после чего с тела содрали шкуру и вытащили кишки и желудок; их куски валялись возле трупика, который, похоже, жгли на огне. Голову кошки оставили нетронутой и прикрепили к седлу мотоцикла Лисбет Саландер. Рыже-коричневую шкурку Микаэль узнал.

Глава22

Четверг, 10 июля

Они завтракали в саду в полном молчании и пили кофе без молока. Лисбет достала маленький цифровой аппарат «Кэнон» и запечатлела жуткое зрелище, а потом Микаэль принес мешок для мусора и все убрал. Он поместил погибшую кошку в багажник одолженной машины, но толком не знал, что ему делать с останками. Вероятно, следовало заявить в полицию об издевательстве над животным и, возможно, об угрозе насилия, однако он плохо представлял себе, как сможет объяснить причину всего этого.

В половине девятого мимо них в сторону моста прошла Изабелла Вангер. Она их не увидела или сделала вид, что не заметила.

— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросил Микаэль.

— Нормально. — Она посмотрела на него озадаченно.

«Ладно. Значит, ему хочется, чтобы я разволновалась», — отметила она.

— Когда я найду скотину, — продолжала она вслух, — которая замучила невинную кошку только для того, чтобы нас предостеречь, я ее как следует обработаю бейсбольной битой.

— Ты думаешь, это предостережение?

— У тебя есть объяснение получше? И это означает еще кое-что.

Микаэль кивнул:

— Что бы ни крылось за этой историей, мы явно растревожили кого-то настолько, что толкнули его на безумный поступок. Но тут есть и другая проблема.

— Знаю. Это принесение в жертву животного в духе пятьдесят четвертого и шестидесятого годов. Но кажется маловероятным, чтобы убийца, орудовавший пятьдесят лет назад, теперь бегал тут и раскладывал на твоем пороге трупы замученных животных.

Микаэль согласился.

— В таком случае речь может идти только о Харальде Вангере и Изабелле Вангер. Имеется еще несколько пожилых родственников по линии Юхана Вангера, но никто из них в здешних местах не живет.

— Изабелла — злобная чертовка, — вздохнул Микаэль. — Она вполне способна убить кошку, но сомневаюсь, чтобы она носилась повсюду и пачками убивала женщин в пятидесятых годах. Харальд Вангер… не знаю, он кажется таким слабым, что едва ходит, и мне трудно себе представить, чтобы он выскользнул ночью, поймал кошку и сотворил все это.

— Если тут не действовали два человека. Старый и помоложе.

Вдруг Микаэль услышал шум мотора, поднял взгляд и увидел, что в сторону моста удаляется машина Сесилии.

«Харальд и Сесилия?» — подумал он.

Однако поверить в совместные действия этой пары он не мог: отец с дочерью не общаются и едва разговаривают друг с другом. И несмотря на обещание Мартина Вангера поговорить с Сесилией, она по-прежнему не отвечала на звонки Микаэля.

— Это должен быть кто-то, кому известно, чем мы занимаемся и что у нас есть успехи, — сказала Лисбет Саландер, встала и пошла в дом.

Когда она вернулась, на ней был кожаный комбинезон.

— Я еду в Стокгольм. Вернусь вечером.

— Что ты собираешься делать?

— Кое-что привезти. Если кто-то обезумел настолько, что расправился с кошкой, он или она может с таким же успехом напасть в следующий раз на нас самих. Или поджечь дом, пока мы будем спать. Я хочу, чтобы ты сегодня съездил в Хедестад и купил два огнетушителя и два пожарных извещателя. Один из огнетушителей должен быть хладоновым.

Не прощаясь, она надела шлем, завела мотоцикл и укатила через мост.

Микаэль выбросил останки кошки в мусорный бак у бензоколонки, а потом поехал в Хедестад и купил огнетушители и пожарные извещатели. Положив их в багажник машины, он отправился в больницу. Микаэль заранее созвонился с Дирком Фруде и договорился о встрече в больничном кафетерии, где рассказал ему о том, что случилось утром. Дирк Фруде побледнел.

— Микаэль, я никак не рассчитывал на то, что эта история может оказаться опасной.

— Почему же? Ведь наша задача — поиск убийцы.

— Но кто мог… это просто безумие. Если жизнь ваша и фрёкен Саландер оказывается под угрозой, мы должны все это прекратить. Хотите, я поговорю с Хенриком?

— Нет. Ни в коем случае. Я не хочу, чтобы у него случился еще один инфаркт.

— Он все время спрашивает, как у вас идут дела.

— Передайте ему, что я продолжаю распутывать историю дальше.

— Что вы собираетесь делать?

— У меня есть несколько вопросов. Первый инцидент произошел сразу после того, как у Хенрика случился инфаркт, когда я уезжал на день в Стокгольм. Кто-то обыскивал мой кабинет. К тому времени я как раз раскрыл библейский код и обнаружил снимки с Йернвегсгатан. Я рассказал об этом вам и Хенрику. Мартин оказался в курсе, поскольку помогал мне попасть в «Хедестадс-курирен». Кто еще мог об этом знать?

— Ну, я точно не знаю, с кем Мартин мог разговаривать на эту тему. Однако Биргер с Сесилией знали. Они обсуждали вашу охоту за снимками. Александр тоже знал. А еще Гуннар и Хелен Нильссон. Они тогда как раз навещали Хенрика и присутствовали при разговоре. И Анита Вангер.

— Анита? Та, что живет в Лондоне?

— Сестра Сесилии. Когда у Хенрика случился инфаркт, она прилетела домой вместе с Сесилией, но жила в гостинице и, насколько мне известно, на остров не выезжала. Анита, как и Сесилия, не хочет встречаться с отцом. Но она улетела обратно неделю назад, когда Хенрика перевели из реанимации.

— Где живет Сесилия? Я видел, как она утром переезжала через мост, но у нее в доме темно и заперто.

— Вы ее подозреваете?

— Нет, просто интересуюсь, где она находится.

— Она живет у своего брата, у Биргера. Оттуда можно прийти навестить Хенрика пешком.

— Вы знаете, где она сейчас?

— Нет. Но она, во всяком случае, не в больнице.

— Спасибо, — сказал Микаэль и поднялся.

В больнице и ее окрестностях от семейства Вангер просто не было прохода. Через холл, в сторону лифтов, направлялся Биргер Вангер. Микаэль не имел желания с ним сталкиваться и подождал, пока тот скрылся, а затем вышел в холл. Зато в дверях, почти на том же месте, где встретился с Сесилией Вангер во время прошлого посещения больницы, он столкнулся с Мартином Вангером. Они поздоровались и пожали друг другу руки.

— Вы навещали Хенрика?

— Нет, просто повидался с Дирком Фруде.

У Мартина Вангера был усталый вид, глаза ввалились. Микаэлю пришло в голову, что за полгода их знакомства Мартин значительно постарел. Борьба за спасение империи Вангеров давалась не просто, и внезапное несчастье с Хенриком тоже подействовало не лучшим образом.

— Как ваши дела? — спросил Мартин Вангер.

Микаэль не замедлил подчеркнуть, что не собирается прекращать работу и уезжать в Стокгольм.

— Спасибо, неплохо. Ситуация с каждым днем становится все интереснее. Я надеюсь, что когда Хенрик немного окрепнет, смогу удовлетворить его любопытство.

Биргер Вангер жил в доме из белого кирпича по другую сторону дороги, всего в пяти минутах ходьбы от больницы. Его окна выходили на море и гостевую гавань. Микаэль позвонил в дверь, но никто не открыл. Позвонил Сесилии на мобильный, но тоже безрезультатно. Он немного посидел в машине, постукивая пальцами по рулю. Биргер Вангер был в этой компании темной лошадкой; поскольку он родился в 1939 году, к моменту убийства Ребекки Якобссон ему было десять лет. Однако когда исчезла Харриет, ему уже сравнялось двадцать семь.

По мнению Хенрика Вангера, Биргер и Харриет почти не общались. Он вырос в Уппсале, где тогда жила его семья, и переехал в Хедестад, чтобы работать в концерне, но через пару лет переключился на политику. Правда, когда убили Лену Андерссон, он был в Уппсале.

Разобраться в этой истории Микаэль не мог, но инцидент с кошкой ясно показал, что над ним нависла угроза и необходимо поторопиться.

Прежнему пастору Хедебю Отто Фальку на момент исчезновения Харриет было тридцать шесть лет. Сейчас ему сравнялось семьдесят два года, меньше, чем Хенрику Вангеру, но в ясности рассудка он значительно уступал старому промышленнику. Микаэль обнаружил его в больничном пансионате «Ласточка» — желтом кирпичном здании, расположенном поблизости от реки Хедеон, в другом конце города. В регистратуре Микаэль представился и попросил разрешения поговорить с пастором Фальком. Он объяснил, что ему известно о характере заболевания пастора, и осведомился, насколько тот коммуникабелен. Старшая сестра ответила, что диагноз пастору Фальку поставили три года назад и что болезнь быстро прогрессирует. Общаться с ним вполне возможно, но он плохо помнит недавние события, не узнает некоторых родственников и вообще его сознание все больше затуманивается. Микаэля также предупредили, что у старика может начаться приступ страха, если на него давить или задавать вопросы, на которые он не в силах ответить.

Старый пастор сидел на скамейке в парке, вместе с тремя другими пациентами и санитаром. Микаэль провел целый час, пытаясь добиться от него толку.

Пастор Фальк утверждал, что прекрасно помнит Харриет Вангер. Он просиял и отозвался о ней как об очаровательной девушке. Однако Микаэль быстро понял, что пастору удалось забыть о том, что она пропала почти тридцать семь лет назад; он говорил о ней так, словно недавно с ней виделся, и просил Микаэля передать ей привет и уговорить ее как-нибудь его навестить. Микаэль пообещал выполнить его просьбу.

Когда Микаэль спросил о том, что произошло в день исчезновения Харриет, пастор растерялся. Он явно не помнил аварии на мосту. Только к концу беседы он упомянул нечто заставившее Микаэля насторожиться.

Когда Микаэль завел разговор об интересе Харриет к религии, пастор вдруг призадумался. На его лицо словно бы упала тень. Он немного посидел, раскачиваясь взад и вперед, а потом внезапно взглянул на Микаэля и спросил, кто он такой. Микаэль снова представился, и старик подумал еще немного. Затем он сердито покачал головой:

— Она еще пребывает в поиске. Ей надо проявлять осторожность, и вы должны ее предостеречь.

— От чего я должен ее предостеречь?

Пастор Фальк вдруг рассердился и вновь покачал головой, насупив брови:

— Она должна прочесть sola scriptura^[52] и понять sufficientia scripturae.^[53] Только так она сможет сохранить sola fide,^[54] Иосиф их решительно исключает. В каноне они всегда отсутствуют.

Микаэль абсолютно ничего не понял, но все аккуратно записал. Потом пастор Фальк склонился к нему и доверительно прошептал:

— Я думаю, она католичка. Она увлекается магией и еще не нашла своего Бога. Ее необходимо наставить на путь истинный.

Слово «католичка» пастор Фальк произнес с заметной неприязнью.

— Я думал, что ее интересовало движение пятидесятников.

— Нет-нет, не пятидесятники. Она ищет запретную истину. И не является доброй христианкой.

После этого пастор Фальк, казалось, забыл о Микаэле и теме их разговора и переключился на беседу с другим пациентом.

В начале третьего Микаэль вернулся на остров. Он сходил к дому Сесилии Вангер, но безрезультатно, потом опять позвонил ей на мобильный и вновь не услышал ответа.

Пожарные извещатели Микаэль установил на кухне и в сенях. Один огнетушитель он поставил возле железной печки, перед дверью в спальню, а второй — возле двери в туалет. Потом он приготовил себе обед, состоявший из кофе и бутербродов, уселся в саду и занес записанное во время разговора с пастором Фальком к себе в ноутбук. Он глубоко задумался, а потом посмотрел в сторону церкви.

Новой пасторской усадьбой Хедебю служила самая обычная современная вилла, стоявшая в нескольких минутах ходьбы от церкви. Около четырех часов Микаэль отправился к пастору Маргарете Странд и объяснил, что ему нужен совет по теологическому вопросу. Маргарета Странд была темноволосой женщиной его возраста, одетой в джинсы и фланелевую рубашку. Открывать она пришла босиком, и Микаэль отметил накрашенные ногти на ее ногах. Ранее он несколько раз сталкивался с ней в «Кафе Сусанны» и разговаривал о пасторе Фальке. Она приняла его любезно и пригласила пройти в сад.

Микаэль рассказал о своей беседе с пастором Фальком и передал им сказанное, признавшись, что не понял значения его слов. Маргарета Странд выслушала и попросила Микаэля повторить дословно. Потом она немного подумала.

— Я получила должность в Хедебю только три года назад и никогда не встречалась с пастором Фальком. Он вышел на пенсию несколькими годами раньше, но я поняла, что он был приверженцем старых церковных традиций. То, что он вам сказал, означает примерно следующее: надлежит придерживаться исключительно Священного Писания — sola scriptura — и что оно sufficientia scripturae. Последнее означает, что Писания достаточно для верующих, понимающих его буквально. Sola fide означает «одну лишь веру» или «чистую веру».

— Понятно.

— Все это, так сказать, основополагающие догмы. По большому счету это платформа церкви, и ничего необычного в этом нет. Иными словами, он хотел вам сказать лишь следующее: «Читайте Библию — она дает достаточное знание и гарантирует чистоту веры».

Микаэль испытал некоторое смущение.

— Теперь я должна спросить вас, в каком контексте возник этот разговор?

— Я беседовал с ним о человеке, с которым он встречался много лет назад и о котором я сейчас пишу.

— О человеке, искавшем путь к вере?

— Что-то в этом роде.

— Хорошо. Думаю, я понимаю контекст. Пастор Фальк сказал еще две вещи — что «Иосиф их решительно исключает» и что «в каноне они всегда отсутствуют». Может ли быть, что вы ослышались и он сказал Иосефус, а не Иосиф? Это, по сути дела, то же имя.

— Не исключено, — ответил Микаэль. — Я записал разговор на пленку, если хотите, можем послушать.

— Не нужно. Думаю, в этом нет необходимости. Эти две фразы довольно явно указывают на то, что он имел в виду. Иосефус, или Иосиф Флавий, был иудейским историком, и сентенция: «в каноне они всегда отсутствуют», вероятно, означает, что их никогда не включали в еврейский канон.

— И что это означает?

Она засмеялась:

— Пастор Фальк утверждает, что тот человек увлекался эзотерическими источниками, а точнее, апокрифами. Слово «апокрифос» означает «тайный, сокровенный», и апокрифы — это, следовательно, сокровенные книги, которые одни считают спорными, а другие полагают, что их следовало бы включить в Ветхий Завет. К ним относятся книги Товита, Юдифи, Эсфири, Варуха и Сираха, книги Маккавеев и некоторые другие.

— Простите мое невежество. Я слышал об апокрифах, но не читал их. Что в них такого особенного?

— В общем-то, ничего особенного в них нет, кроме того, что они возникли несколько позже остальной части Ветхого Завета. Поэтому апокрифы не включаются в еврейскую Библию — не из-за того, что иудейские книжники не доверяли их содержанию, а просто потому, что во время их написания Книга откровений Господа уже была закончена. Зато апокрифы присутствуют в старом греческом переводе Библии. Например, Римско-католическая церковь их признаёт.

— Понятно.

— Однако протестантская церковь считает их спорными. При Реформации теологи придерживались старой еврейской Библии. Мартин Лютер изъял апокрифы из реформационной Библии, а позднее Кальвин заявил, что апокрифы никак не могут быть положены в основу религиозных убеждений. То есть они содержат нечто противоречащее claritas scripturae — ясности Писания.

— Иными словами, подверг книги цензуре.

— Именно. В апокрифах, например, утверждается, что можно заниматься магией, что ложь в некоторых случаях допустима и тому подобное, а это, естественно, возмущает людей, толкующих Писание догматически.

— Ясно. Значит, если кто-то увлекается религией, то он вполне может читать апокрифы, а такого человека, как пастор Фальк, это должно возмущать.

— Точно. Если ты интересуешься Библией или католической верой, ты неизбежно сталкиваешься с апокрифами, и столь же вероятно, что их будет читать человек, просто интересующийся эзотерикой.

— А у вас, случайно, нет почитать чего-нибудь в этом роде?

Она снова засмеялась. Светло и по-дружески.

— Разумеется, есть. Апокрифы, кстати, были изданы в восьмидесятых годах в серии официальных государственных заключений как заключение Библейской комиссии.

Драгана Арманского очень заинтересовало, что происходит, когда Лисбет Саландер попросила его о личной беседе. Он закрыл дверь и указал ей на кресло для посетителей. Она объяснила, что работа на Микаэля Блумквиста окончена — Дирк Фруде заплатит до конца месяца, — но что она решила продолжать участвовать в расследовании, хотя Микаэль предложил ей существенно меньшую зарплату.

— У меня своя фирма, — сказала Лисбет Саландер. — До сих пор я не брала никакой работы, кроме той, что получала от тебя, согласно нашему договору. Мне хотелось бы знать, что произойдет, если я возьму работу без твоего участия.

Драган Арманский развел руками:

— Ты являешься индивидуальным предпринимателем и можешь сама выбирать себе задания и устанавливать оплату по своему усмотрению. Я только порадуюсь, если ты что-то заработаешь самостоятельно. Вместе с тем с твоей стороны будет неблаговидно переманивать к себе клиентов, которых ты получаешь через нас.

— Этого я делать не собираюсь. Я полностью выполнила задание в соответствии с контрактом, который мы заключили с Блумквистом. Эта работа закончена. Речь идет о том, что лично мне хочется продолжить расследование. Я согласилась бы работать даже бесплатно.

— Никогда ничего не делай бесплатно.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Мне хочется узнать, чем эта история закончится. Я уговорила Микаэля Блумквиста попросить Дирка Фруде нанять меня для дальнейшей работы в качестве ассистента-исследователя.

Она протянула Арманскому контракт, и он пробежал его глазами.

— При такой зарплате можно с таким же успехом работать бесплатно. Лисбет, у тебя есть талант. Тебе незачем работать за деньги на карманные расходы. Ты знаешь, что можешь зарабатывать у меня гораздо больше, если перейдешь на полный рабочий день.

— Я не хочу работать полный день. Но, Драган, мне важно, как ты на это смотришь. Ты хорошо отнесся ко мне с самого начала. Я хочу знать, не осложнит ли такой контракт наших отношений и не будет ли у нас потом каких-нибудь трений.

— Понятно. — Он немного подумал, — Все нормально. Спасибо, что спросила. Если в дальнейшем будут возникать подобные ситуации, я хотел бы, чтобы ты всегда меня спрашивала, тогда никаких недоразумений не возникнет.

Лисбет Саландер с минуту посидела молча, взвешивая, надо ли что-нибудь добавить. Она посмотрела на Драгана Арманского в упор, ничего не говоря. Потом только кивнула, встала и ушла, как всегда ничего не сказав на прощание. Получив ответ, который ей хотелось услышать, она полностью потеряла интерес к Арманскому.

Драган улыбнулся. То, что она вообще пришла к нему за одобрением, означало новую ступень на пути ее адаптации к жизни в обществе.

Он притянул к себе папку с отчетом об обеспечении безопасности в музее, где скоро должна была открыться большая выставка французских импрессионистов. Потом выпустил папку и взглянул на дверь, в которую только что вышла Саландер. Ему вспомнилось, как она смеялась вместе с Микаэлем Блумквистом у себя в кабинете, и он задумался: означает ли все это, что она начинает взрослеть, или тут дело в Блумквисте? Внезапно он забеспокоился. Ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что Лисбет Саландер потенциально является идеальной жертвой, а теперь она еще уехала в глушь к какому-то психу.

По пути на север Лисбет Саландер спонтанно завернула в больницу «Эппельвикен» и навестила мать. Не считая визита в день летнего солнцестояния, она не виделась с матерью с Рождества и ощущала угрызения совести, потому что слишком редко выкраивала на нее время. Уже давно она не бывала здесь чаще чем один раз в несколько недель. Мать сидела в общей гостиной. Лисбет провела с ней примерно час, и они вместе прогулялись до пруда по парку, расположенному за пределами больницы. Мать продолжала путать Лисбет с сестрой. Ее разум, как обычно, в основном где-то витал, но, похоже, она была взволнована визитом.

Когда Лисбет стала прощаться, мать не хотела выпускать ее руку. Лисбет пообещала скоро приехать опять, но мать проводила ее обеспокоенным и несчастным взглядом.

Словно предчувствовала надвигающуюся катастрофу.

Микаэль провел два часа в саду за домом, просматривая апокрифы, но убедился лишь в том, что понапрасну тратит время.

Зато ему в голову пришла одна мысль. Насколько религиозной на самом деле была Харриет Вангер? Интерес к изучению Библии проснулся у нее в последний год перед исчезновением. Она подобрала несколько цитат к серии убийств, а потом внимательно прочла не только Библию, но и апокрифы и заинтересовалась католицизмом.

А что, если она провела то же исследование, что Микаэль Блумквист и Лисбет Саландер проделали на тридцать семь лет позже, — вдруг ее интерес к этим текстам был вызван больше поисками убийцы, чем религиозностью? Пастор Фальк дал понять, что она (в его глазах) скорее находилась в поиске, чем была истинной христианкой.

Его размышления прервал звонок Эрики.

— Я хочу только сказать, что мы с Грегером на следующей неделе уезжаем в отпуск. Меня не будет четыре недели.

— Куда вы едете?

— В Нью-Йорк. У Грегера там выставка, а потом мы собираемся поехать на Карибы. Один знакомый Грегера предоставляет нам свой дом на Антигуа, и мы пробудем там две недели.

— Звучит замечательно. Желаю вам хорошей поездки. И привет Грегеру.

— Я толком не отдыхала три года. Новый номер готов, и мы почти целиком собрали следующий. Мне бы, конечно, хотелось оставить на месте редактора тебя, но Кристер обещал, что все сделает сам.

— Если ему потребуется помощь, он всегда может мне позвонить. Как дела с Янне Дальманом?

Она немного поколебалась.

— Он тоже уходит в отпуск на следующей неделе. На должность ответственного секретаря я временно посадила Хенри. Они с Кристером останутся у руля.

— Хорошо.

— Я не доверяю Дальману. Но ведет он себя нормально. Я вернусь седьмого августа.

Около семи часов Микаэль предпринял пять попыток дозвониться до Сесилии Вангер. Потом послал ей сообщение с просьбой позвонить ему, но ответа не получил.

Решительно захлопнув книгу апокрифов, он надел тренировочный костюм, запер дверь дома и отправился на ежедневную пробежку.

Он пробежал сперва по узкой дорожке вдоль берега, а потом свернул в лес. С максимальной скоростью он преодолел заросли кустарника и бурелом и добрался до Укрепления, совершенно выбившись из сил и с невероятно учащенным пульсом. Он остановился возле одного из старых дотов и в течение нескольких минут делал растяжки.

Внезапно он услышал резкий хлопок, и в серую бетонную стену в нескольких сантиметрах от его головы вонзилась пуля. Потом он почувствовал боль у корней волос — осколки бетона глубоко вонзились в кожу.

Мгновение показалось вечностью. Микаэль стоял как парализованный, не в силах понять, что произошло. Потом он опрометью бросился на дно траншеи и ударился плечом о землю так сильно, что чуть не покалечился. Второй выстрел раздался в тот самый миг, когда он упал. Пуля попала в бетонный фундамент, в том месте, где он только что стоял.

Микаэль поднялся на ноги и огляделся. Он находился примерно в середине Укрепления. Вправо и влево расходились узкие, метровой глубины, заросшие проходы к траншеям, растянувшимся метров на двести пятьдесят. Пригнувшись, он побежал через лабиринт в южном направлении.

Внезапно ему вспомнились зимние учения стрелковой школы в Кируне, в памяти вновь зазвучал неподражаемый голос капитан Адольфссона:

«Черт подери, Блумквист, опусти башку, если не хочешь, чтобы тебе отстрелили задницу».

Двадцать лет спустя Микаэль по-прежнему помнил дополнительные учения, которыми командовал капитан Адольфссон.

Примерно через шестьдесят метров Микаэль, с колотящимся сердцем, остановился и перевел дух. Он не слышал ничего, кроме собственного дыхания.

«Человеческий глаз улавливает движение намного быстрее, чем формы и фигуры. Когда проводишь разведку, двигайся медленно».

Микаэль осторожно приподнялся, так что смог выглянуть поверх края траншеи. Солнце било в глаза и не давало разглядеть детали, но никакого движения он не заметил.

Снова опустив голову, Микаэль добежал до последней траншеи.

«Не важно, насколько хорошее у противника оружие. Если ему тебя не видно, он в тебя не попадет. Берегись! Следи за тем, чтобы не оказываться на виду».

Примерно метров триста отделяло его от границы хозяйства Эстергорд. В сорока метрах от него располагались труднопроходимые заросли разросшихся кустов. Однако чтобы добраться туда, ему надо было вылезти из траншеи и спуститься по отвесному склону, на котором он будет отлично виден. Но другого пути не было — за спиной у него находилось море. Присев на корточки, Микаэль задумался. Он вдруг ощутил боль в виске и заметил, что рана здорово кровоточит, так что футболка уже вся пропиталась кровью. Кусочки пули или осколки бетонного фундамента оставили глубокую резаную рану у самых корней волос.

«Раны в области скальпа кровоточат бесконечно», — подумал Микаэль и попытался вновь сосредоточиться на своем положении.

Один выстрел мог оказаться случайным. Два выстрела означали, что кто-то намеренно пытался его убить. Стрелявший вполне мог не уйти, а перезарядить оружие и ждать, пока он высунется.

Он попытался успокоиться и подумать трезво. Надо было либо выжидать, либо как-то отсюда выбираться. Если противник не ушел, второй вариант решительно не подходит. Однако если он станет сидеть и ждать, тот сможет спокойно дойти до Укрепления, найти его и расстрелять с близкого расстояния.

«Ему (или ей?) неизвестно, пошел я направо или налево», — прикинул Микаэль свои шансы.

Ружье, возможно, штуцер для охоты на лося. Вероятно, с оптическим прицелом. Если стрелявший следил за ним через линзу, значит, у него ограниченный обзор.

«Если ты в затруднительном положении — бери инициативу на себя».

Это лучше, чем ждать. Он высидел еще две минуты, прислушиваясь к звукам, затем вылез из траншеи и как мог быстро скатился с обрыва.

Третий выстрел раздался, когда он был уже на полпути к зарослям, но пуля прошла на большом расстоянии от него. В следующее мгновение Микаэль с размаху бросился сквозь занавес молодых побегов и прокатился через море крапивы. Потом сразу вскочил на ноги и, пригнувшись, побежал в сторону от стрелка. Метров через пятьдесят он остановился и прислушался. Где-то между ним и укреплениями хрустнула ветка. Он беззвучно прильнул к земле.

«Ползание посредством скольжения» было другим любимым выражением капитана Адольфссона. Микаэль преодолел следующие сто пятьдесят метров ползком, прячась в траве и кустах. Дважды он слышал в зарослях внезапное потрескивание. Первый раз оно вроде раздавалось в непосредственной близости, возможно, метров на двадцать правее того места, где он находился. Микаэль лежал совершенно неподвижно. Через минуту он осторожно поднял голову и огляделся, но никого не увидел. Он довольно долго пролежал не шевелясь, с напряженными до предела нервами, готовый к дальнейшему бегству или, возможно, к отчаянной схватке, если противник пойдет прямо на него. Но в следующий раз потрескивание донеслось с гораздо более дальнего расстояния. Потом наступила тишина.

«Он знает, что я здесь. Вопрос в том, устроился он где-нибудь здесь и ждет, когда я зашевелюсь, или же убрался восвояси».

Он продолжал двигаться ползком, пока не добрался до изгороди пастбища Эстергорда.

Это был следующий критический момент. Вдоль изгороди шла тропинка. Микаэль лежал плашмя и приглядывался. Впереди, метрах в сорока, на невысоком холме, виднелись дома, а справа от них паслась дюжина коров.

«Почему никто не услышал выстрелы и не заинтересовался? Сейчас лето, может быть, никого и нет дома».

О том, чтобы выйти на пастбище, не могло быть и речи — там он будет представлять собой отличную мишень. С другой стороны, соберись он сам пристрелить кого-нибудь, он бы расположился именно на прямой тропинке вдоль изгороди. Он осторожно продолжил путь сквозь кусты, пока они не закончились и не начался редкий сосновый лес.

Микаэль пошел домой в обход, вокруг хозяйства Эстергорд и горы Сёдербергет. Проходя мимо хутора, он отметил, что машины на месте нет. На вершине горы он остановился и взглянул на Хедебю. В старых рыбацких сараях возле лодочной гавани разместились дачники; на мостках сидели и беседовали несколько женщин в купальниках. В воздухе разносился запах гриля, в гавани возле мостков плескались ребятишки.

Он посмотрел на часы — было начало девятого. Стреляли пятьдесят минут назад. Гуннар Нильссон, обнаженный до пояса и в шортах, поливал у себя на участке газон.

«Сколько времени ты уже поливаешь?» — мысленно спросил Микаэль.

В доме Хенрика никого не было, кроме домоправительницы Анны Нюгрен. Дом Харальда, как всегда, казался необитаемым. Вдруг Микаэль увидел Изабеллу, сидевшую в саду, позади своего дома. Она, похоже, с кем-то разговаривала. Буквально через секунду Микаэль сообразил, что ее собеседница — болезненная Герда Вангер, 1922 года рождения, проживающая с сыном Александром Вангером в одном из домов, по другую сторону от Хенрика. Он никогда с ней не встречался, но несколько раз видел ее на участке возле дома. Дом Сесилии казался пустым, но вдруг Микаэль увидел, что у нее на кухне зажегся свет.

«Она дома, — отметил он. — Может, стреляла женщина?»

Он ни секунды не сомневался в том, что Сесилия умеет обращаться с ружьем. Вдали ему была видна машина Мартина Вангера, стоящая во дворе перед домом.

«Сколько времени ты уже дома?»

Или это кто-то, о ком он еще не подумал? Фруде? Александр? Слишком много возможностей.

Микаэль спустился с горы, прошел по ведущей в селение дороге и, никого не встретив, отправился прямо к себе домой. Первое, что он увидел, была приоткрытая входная дверь, и он невольно присел. Потом до него донесся запах кофе, а в окне кухни мелькнула Лисбет Саландер.

Лисбет услышала, как Микаэль вошел в прихожую, обернулась ему навстречу и застыла. Его лицо, перемазанное сохнущей кровью, выглядело жутко. Левая сторона белой футболки вся пропиталась красным. Он сразу взял и прижал к голове тряпку.

— Ничего страшного, это просто царапина, но под волосами они дьявольски кровоточат, — объяснил Микаэль, прежде чем она успела что-либо сказать.

Она повернулась и достала коробку с перевязочным материалом, но там нашлись лишь две упаковки пластыря, средство от комаров и маленький рулон хирургического пластыря. Микаэль стянул одежду, бросил ее на пол, а потом пошел в ванную и посмотрелся в зеркало.

Рана на виске оказалась приблизительно три сантиметра длиной и такой глубокой, что Микаэль мог приподнять большой кусок оторванной кожи. Рана продолжала кровоточить, и ее следовало бы зашить, но он подумал, что, если заклеить ее пластырем, она, вероятно, заживет. Он намочил полотенце и обтер лицо.

С полотенцем у виска он встал под душ и закрыл глаза. Потом ударил кулаком о кафель с такой силой, что поцарапал костяшки.

«Иди ты… — подумал он. — Я тебя поймаю».

Когда Лисбет коснулась его руки, он вздрогнул, как от удара током, и уставился на нее с такой злобой, что она невольно отступила. Она дала ему мыло и, ни слова не говоря, ушла обратно на кухню.

Закончив мыться, Микаэль наложил на рану три куска хирургического пластыря. Потом пошел в спальню, надел чистые голубые джинсы и новую футболку и прихватил папку с распечатанными фотографиями.

— Оставайся тут, — прорычал он Лисбет Саландер.

Он дошел до дома Сесилии Вангер и приставил руку к звонку. Звонил он минуты полторы, прежде чем она открыла.

— Я не желаю с тобой встречаться, — сказала она.

Потом взглянула на его голову, на которой сквозь пластырь снова выступила кровь.

— Что это у тебя?

— Впусти меня. Нам необходимо поговорить.

Она заколебалась:

— Нам не о чем разговаривать.

— Теперь нам есть о чем говорить, и тебе придется выбирать: либо беседовать со мной здесь, на ступеньках, либо на кухне.

В голосе Микаэля звучала такая решимость, что Сесилия отступила в сторону и впустила его. Он проследовал прямо к ее кухонному столу.

— Что это у тебя? — снова спросила она.

— Ты утверждаешь, что мои попытки докопаться до правды о Харриет Вангер являются для Хенрика бессмысленной трудотерапией. Возможно. Однако час назад кто-то попытался прострелить мне голову, а сегодня ночью кто-то подложил мне на крыльцо расчлененный кошачий трупик.

Сесилия открыла рот, но Микаэль опередил ее:

— Сесилия, мне наплевать на твои заморочки, и на то, что ты там выдумываешь, и что один мой вид приводит тебя в ярость. Я никогда больше близко не подойду к тебе, и тебе нечего бояться, что я стану тебя тревожить или преследовать. В данный момент я больше всего хотел бы никогда вообще не слышать ни о тебе, ни о ком другом из семейства Вангер. Но я хочу получить ответы на свои вопросы. Чем быстрее ты ответишь, тем скорее от меня избавишься.

— Что ты хочешь знать?

— Первое: где ты была час назад?

Лицо Сесилии потемнело.

— Час назад я была в Хедестаде. Я приехала сюда полчаса назад.

— Кто-нибудь может подтвердить, где ты находилась?

— Насколько мне известно, нет. Я не обязана перед тобой отчитываться.

— Второе: зачем ты открыла окно в комнате Харриет в день, когда она исчезла?

— Что?

— Ты слышала вопрос. Все эти годы Хенрик пытался узнать, кто открыл окно в комнате Харриет как раз в те критические минуты, когда она исчезла. Все говорят, что не прикасались к окну. Кто-то при этом лжет.

— И что, черт подери, наводит тебя на мысль, что это я?

— Эта фотография, — сказал Микаэль и бросил расплывчатый снимок на кухонный стол.

Сесилия подошла к столу и посмотрела на фотографию. На ее лице отразились удивление и испуг. Потом она подняла на него глаза. Микаэль вдруг почувствовал, как кровь маленьким ручейком потекла по его щеке и закапала на футболку.

— В тот день на острове было человек шестьдесят, — сказал он. — Из них двадцать восемь женщины. У пяти или шести были светлые волосы до плеч. И только одна была в светлом платье.

Она уставилась на фотографию.

— И ты думаешь, что это обязательно я?

— Если это не ты, то я бы очень хотел знать, кто же это, по твоему мнению. Этот снимок раньше никто не видел. Я держу его у себя уже несколько недель и пытаюсь с тобой поговорить. Вероятно, я идиот, но я не показывал его ни Хенрику, ни кому-либо другому, потому что безумно боялся бросить на тебя подозрение или навредить тебе. Но мне нужен ответ.

— Ты его получишь. — Она подняла фотографию и протянула ему. — В тот день в комнате Харриет меня не было. На снимке не я, я не имею ни малейшего отношения к ее исчезновению.

Она подошла к входной двери.

— Ты получил ответ. Теперь я хочу, чтобы ты ушел. Думаю, тебе следует показаться врачу.

Лисбет Саландер отвезла Микаэля в больницу. Рану зашили в два стежка и основательно залепили пластырем, а еще ему дали кортизоновую мазь, чтобы мазать ожоги от крапивы на шее и руках.

Выйдя из больницы, Микаэль долго сидел и размышлял, не следует ли сходить в полицию. Вдруг перед его глазами всплыли заголовки. «Осужденный за клевету журналист в драме со стрельбой». Он покачал головой.

— Езжай домой, — сказал он Лисбет.

Когда они вернулись на остров, уже стемнело, что очень устраивало Лисбет Саландер. Она поставила на кухонный стол спортивную сумку.

— Я одолжила в «Милтон секьюрити» кое-какое оборудование, и сейчас самое время его задействовать. Поставь пока кофе.

Она разместила вокруг дома четыре детектора движения, работающие на батарейках, и объяснила, что, если кто-нибудь подойдет ближе чем на шесть-семь метров, радиосигнал вызовет писк небольшого сигнального устройства, которое она установила у Микаэля в спальне. Одновременно две светочувствительные видеокамеры, которые она пристроила на деревьях спереди и сзади дома, начнут посылать данные на ноутбук, стоящий в шкафу, в прихожей. Она замаскировала камеры темной тканью так, что свободными остались только объективы.

Третью камеру она установила в скворечнике над дверью. Чтобы завести в дом кабель, она просверлила в стене дырку. Объектив был направлен на дорогу и на тропинку, ведущую от калитки к входной двери. Камера каждую секунду делала снимки низкого разрешения, которые сохранялись на жестком диске еще одного ноутбука в гардеробе.

Потом она положила в сенях чувствительный к нажатию коврик. Если кому-то удастся проскользнуть мимо IR-детекторов и зайти в дом, то включится сирена в 115 децибел. Лисбет продемонстрировала, как ему следует отключать детекторы ключом от коробочки, которую она поместила в гардеробе. Она также запаслась биноклем ночного видения, который положила на столе в кабинете.

— Ты мало что оставляешь на волю случая, — сказал Микаэль, наливая ей кофе.

— Еще одно. Больше никаких пробежек, пока мы не разберемся с этим делом.

— Уж поверь, интерес к моциону я утратил.

— Это не шутка. Все начиналось с исторической загадки, но сегодня утром на крыльце лежала мертвая кошка, а вечером кто-то пытался отстрелить тебе башку. Мы всерьез прищемили кому-то хвост.

Они поужинали холодными закусками с картофельным салатом. Микаэль вдруг почувствовал смертельную усталость и резкую головную боль. Он был не в силах разговаривать и отправился спать.

Лисбет Саландер до двух часов ночи сидела и читала документы. Работа в Хедебю выросла в нечто сложное и весьма опасное для жизни.

Глава23

Пятница, 11 июля

В шесть часов Микаэля разбудило солнце, бившее через щель в занавесках прямо ему в лицо. Голова гудела, касаться пластыря было больно. Лисбет Саландер лежала на животе, обхватив Микаэля рукой. Он посмотрел на дракона, растянувшегося у нее на спине от правой лопатки до ягодицы.

Микаэль посчитал ее татуировки. Помимо дракона на спине и осы на шее у нее имелись одна цепочка вокруг щиколотки, другая вокруг бицепса правой руки, какой-то китайский знак на бедре и розочка на голени. За исключением дракона, все татуировки были маленькими и неброскими.

Осторожно выбравшись из постели, Микаэль задернул занавески. Потом сходил в туалет, тихонько прокрался обратно и постарался залезть в постель, не разбудив Лисбет.

Часа через два они завтракали в саду. Лисбет Саландер посмотрела на Микаэля:

— Нам надо разгадать загадку. Как же к ней подступиться?

— Обобщить имеющиеся факты. Попытаться найти новые.

— Первый факт — кто-то совсем рядом с нами охотится за тобой.

— Вопрос только — почему? Потому что мы близки к разгадке дела Харриет или потому что мы нашли неизвестного серийного убийцу?

— Это должно быть взаимосвязано.

Микаэль кивнул:

— Если Харриет удалось узнать о существовании серийного убийцы, то им должен быть кто-то из ее окружения. Если взглянуть на весь список действующих лиц шестидесятых годов, то там имеется по меньшей мере два десятка кандидатов. Сегодня почти никого из них нет в живых, за исключением Харальда Вангера, но я просто не могу поверить в то, что он в свои почти девяносто два бегает по лесу с ружьем. У него едва ли хватит сил даже поднять штуцер. Эти люди либо слишком стары, чтобы представлять опасность сегодня, либо слишком молоды, чтобы они могли орудовать в пятидесятых годах. И мы возвращаемся к исходной точке.

— Если только тут не взаимодействуют два человека. Один старый, другой помоложе.

— Харальд и Сесилия. Не думаю. Я считаю, что она говорит правду, утверждая, что в окне стояла не она.

— Но тогда кто?

Они открыли ноутбук Микаэля и посвятили следующий час тому, что еще раз детально рассмотрели всех людей на фотографиях с места аварии.

— Я не могу себе представить, чтобы кто-то из жителей селения не пришел посмотреть на всеобщий переполох. Стоял сентябрь, большинство были одеты в куртки или свитера. Только у одного человека длинные светлые волосы и светлое платье.

— Сесилия Вангер присутствует на очень многих снимках. Похоже, она бегает туда-сюда между домами и людьми, наблюдающими за драмой. Вот она разговаривает с Изабеллой. Здесь она стоит с пастором Фальком. А тут — с Грегером Вангером, средним братом.

— Погоди, — вдруг сказал Микаэль. — А что у Грегера в руке?

— Что-то четырехугольное. Похоже на какую-то коробку.

— Это же камера «Хассельблад». У него тоже был фотоаппарат.

Они еще раз прокрутили снимки. Грегер был виден на нескольких фотографиях, но часто его кто-нибудь заслонял. На одном снимке было отчетливо видно, что у него в руках четырехугольная коробка.

— Думаю, ты прав. Это аппарат.

— А это означает, что нам надо вновь начинать погоню за снимками.

— Хорошо, но пока оставим это, — сказала Лисбет Саландер. — Я хочу выдвинуть гипотезу.

— Пожалуйста.

— А что, если кто-то из младшего поколения знает, что кто-то из старшего поколения был серийным убийцей, и не хочет, чтобы это вышло наружу. Честь семьи и тому подобное. В таком случае тут замешаны два человека, но они не сотрудничают. Убийца, возможно, давно умер, а наш мучитель хочет только того, чтобы мы все бросили и уехали домой.

— Я об этом думал, — ответил Микаэль. — Но зачем в таком случае класть расчлененную кошку нам на крыльцо? Это прямая отсылка к убийствам. — Микаэль постучал по Библии Харриет. — Вновь пародия на закон о всесожжении.

Лисбет Саландер откинулась на спинку стула и, обратив взгляд к церкви, стала цитировать Библию, словно разговаривая сама с собой.

— И заколет тельца перед Господом; сыны же Аароновы, священники, принесут кровь и покропят кровью со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания. И снимет кожу с жертвы всесожжения и рассечет ее на части.

Она умолкла и вдруг заметила, что Микаэль смотрит на нее напряженным взглядом. Он открыл Библию на книге «Левит».

— А двенадцатый стих ты тоже знаешь?

Лисбет молчала.

— И рассекут ее… — начал Микаэль и кивнул ей.

— И рассекут ее на части, отделивши голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике.

В ее голосе чувствовался лед.

— А следующий?

Она внезапно встала.

— Лисбет, у тебя фотографическая память! — удивленно воскликнул Микаэль. — Поэтому-то ты и читаешь страницы расследования за десять секунд.

Ее реакция была подобна взрыву. Она впилась в изумленного Микаэля яростным взглядом, потом в ее глазах появилось отчаяние, она внезапно развернулась и побежала к калитке.

— Лисбет! — закричал ей вслед Микаэль.

Но она уже исчезла.

Микаэль внес в дом компьютер Лисбет, включил сигнализацию, запер дверь и отправился ее искать. Двадцатью минутами позже он нашел ее на одном из причалов лодочной гавани: она сидела, свесив ноги в воду, и курила сигарету. Когда она услышала, как он ступил на причал, ее плечи немного напряглись. Он остановился в двух метрах от нее.

— Я не знаю, какую совершил ошибку, но я не хотел тебя рассердить.

Она не ответила.

Он подошел, сел рядом с ней и осторожно положил руку ей на плечо.

— Лисбет, пожалуйста, поговори со мной.

Она повернула голову и посмотрела на него:

— Тут не о чем разговаривать. Я просто выродок, только и всего.

— Я был бы рад иметь наполовину такую хорошую память, как у тебя.

Она выбросила окурок в воду.

Микаэль довольно долго сидел молча.

«Что я должен говорить? — думал он. — Ты совершенно нормальная девушка. Какая разница, что у тебя есть некоторые особенности. Что у тебя, в конце концов, творится с самооценкой?»

— С первого мгновения, как я тебя увидел, я понял, что в тебе есть нечто особенное, — наконец сказал он вслух. — И знаешь, что я тебе скажу? Мне уже очень давно никто так не нравился с первой же минуты.

Из домика на другой стороне гавани вышли несколько ребятишек и попрыгали в воду. Эушен Норман, художник, с которым Микаэль еще не успел перекинуться даже словом, сидел в кресле перед своим домом, покуривая трубку и наблюдая за Микаэлем и Лисбет.

— Я очень хочу быть твоим другом, если ты возьмешь меня в друзья, — сказал Микаэль. — Но это решать тебе. Приходи домой, когда будет настроение.

С этим он оставил ее в покое и ушел. Поднявшись до половины холма, он услышал позади ее шаги. Они пошли обратно вместе, не говоря ни слова.

Когда они подошли к дому, Лисбет его остановила:

— Я начала излагать мысль… Мы говорили о том, что все это пародия на Библию. Правда, он расчленил кошку, но где ему было взять быка? Однако он следует основному содержанию. Интересно…

Она посмотрела на церковь.

— И покропят кровью со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания…

Они перешли через мост, подошли к церкви и огляделись. Микаэль потрогал дверь, но она была заперта. Они побродили вокруг, посмотрели на разные могильные плиты и подошли к часовне, стоявшей чуть поодаль, ближе к воде. Микаэль вдруг вытаращил глаза. Оказалось, что это не часовня, а склеп. Над входом он смог прочесть высеченное имя Вангер и строфу на латыни, содержания которой ему было не понять.

— «Покоиться до скончания времен», — подсказала Лисбет.

Встретив его взгляд, она пожала плечами:

— Я где-то видела эту строчку.

Микаэль вдруг захохотал. Она застыла и сперва явно разозлилась, но затем поняла, что он смеется не над ней, а над самой ситуацией, и расслабилась.

Склеп был заперт — Микаэль убедился в этом, потрогав дверь. Подумав минуту, он велел Лисбет сидеть и ждать его, а сам пошел к Анне Нюгрен.

Объяснив, что хочет осмотреть семейный склеп Вангеров, он спросил, где у Хенрика хранится ключ. Анна посмотрела на него с сомнением, но, когда Микаэль напомнил ей, что работает непосредственно на Хенрика, уступила и принесла ключ, лежавший на письменном столе.

Открыв дверь склепа, Микаэль с Лисбет сразу поняли, что их предположения верны. В воздухе висел тяжелый запах паленой падали и обугленных останков. Однако терзавший кошку костра не разводил. В углу стояла паяльная лампа из тех, что используют лыжники для подогрева смазки. Лисбет достала из кармана джинсовой юбки цифровой аппарат и сделала несколько снимков. Паяльную лампу она забрала с собой.

— Это может стать уликой. Тут могут быть отпечатки пальцев, — сказала она.

— Конечно, мы сможем попросить всех членов семьи Вангер предоставить отпечатки пальцев, — саркастически произнес Микаэль. — Было бы забавно посмотреть, как ты будешь пытаться получить их у Изабеллы.

— Для этого есть много способов, — ответила Лисбет.

На полу было полно крови и лежали болторезные кусачки, которые, как они решили, использовали, чтобы отрезать голову кошке.

Микаэль огляделся. Самое крупное погребение на возвышении принадлежало Александру Вангеерсаду, а в четырех захоронениях в полу покоились самые первые члены семьи. Потом клан явно перешел на кремацию. Почти три десятка ниш в стене было снабжено табличками с именами покойных Вангеров. Но здесь явно присутствовали не все, кого он знал, и Микаэль задумался: а где они хоронят тех членов семьи, кто не заслужил места в семейном склепе?

— Теперь мы знаем, — сказал Микаэль, когда они шли через мост. — Мы охотимся за полным психом.

— Что ты имеешь в виду?

Микаэль остановился и прислонился к перилам.

— Если бы это был обычный идиот, пытавшийся напугать нас, он бы отправился жечь кошку в гараж или даже в лес. Он же выбрал семейный склеп, и это уже выдает навязчивую идею. Подумай, как сильно он рисковал. Сейчас лето, и народ гуляет по ночам. Дорога через кладбище — кратчайший путь между северной и южной частями Хедебю. Даже если он закрыл дверь, кошка наверняка вопила, да и должно было пахнуть паленым.

— Он?

— Я не думаю, что Сесилия Вангер орудовала прошлой ночью паяльной лампой.

Лисбет пожала плечами:

— Я не доверяю никому из них, включая Фруде и Хенрика. Этот клан наверняка надует тебя, если только ему представится шанс.

Они немного помолчали. Потом Микаэль не выдержал и спросил:

— Я уже разузнал довольно много твоих тайн. Сколько народу знает о том, что ты хакер?

— Никто.

— Ты хочешь сказать, никто, кроме меня.

— К чему ты клонишь?

— Я хочу знать, нормально ли ты ко мне относишься. Доверяешь ли ты мне?

Она долго смотрела на него, а потом вновь пожала плечами:

— Я ничего не могу с этим поделать.

— Ты мне доверяешь? — упорствовал Микаэль.

— Пока да, — ответила она.

— Отлично. Пошли прогуляемся к Дирку Фруде.

Жена адвоката Фруде, видевшая Лисбет Саландер впервые, рассматривала ее с большим удивлением, но тем не менее с любезной улыбкой проводила их в сад позади дома. При виде Лисбет Фруде просиял, встал и почтительно поздоровался.

— Хорошо, что мы встретились, — сказал он. — Я испытывал угрызения совести, потому что не имел возможности выразить вам благодарность за великолепную работу, которую вы для нас проделали. И зимой, и сейчас, летом.

Лисбет уставилась на него с подозрением.

— Мне заплатили, — сказала она.

— Дело не в этом. При нашей первой встрече у меня сложилось предвзятое мнение о вас. Прошу меня за это простить.

Микаэль был поражен. Дирк Фруде оказался способен просить прощения у двадцатипятилетней девушки с пирсингом и татуировками за то, за что ему отнюдь не требовалось извиняться. В глазах Микаэля адвокат вдруг значительно вырос. Лисбет Саландер смотрела прямо перед собой, словно ничего не замечая.

Фруде взглянул на Микаэля:

— Что случилось с вашим лбом?

Они сели, и Микаэль рассказал о событиях последних суток. Услышав, что кто-то трижды стрелял в него возле Укрепления, Фруде подскочил. Он, казалось, действительно разволновался.

— Это же полное безумие! — Он сделал паузу и уставился на Микаэля. — Мне жаль, но этому необходимо положить конец. Я не могу рисковать вашими жизнями. Я должен поговорить с Хенриком и разорвать контракт.

— Сядьте, — сказал Микаэль.

— Вы не понимаете…

— Я понимаю только одно: мы с Лисбет подошли так близко, что виновный во всем этом впал в панику, близкую к помрачению рассудка. У нас есть к вам несколько вопросов. Во-первых: сколько существует ключей от склепа семьи Вангер и у кого они?

Фруде ненадолго задумался.

— По правде говоря, я не знаю. Полагаю, что доступ к склепу имеют несколько членов семьи. У Хенрика точно есть ключ, и Изабелла тоже там иногда бывает. Правда, мне неизвестно, имеется ли у нее собственный ключ или она берет его у Хенрика.

— Ладно. Вы ведь по-прежнему входите в правление концерна. Существует ли какой-нибудь архив предприятия? Библиотека или что-то подобное, где собираются газетные статьи и информация о предприятии за все годы?

— Да, существует. Все это находится в головном офисе, в Хедестаде.

— Нам нужно получить туда доступ. А старые журналы для персонала и тому подобное там тоже хранятся?

— Я опять вынужден ответить, что не знаю. Я сам не был в архиве по меньшей мере тридцать лет. Но вы сможете поговорить с дамой по имени Будиль Линдгрен, которая отвечает за хранение всех бумаг концерна.

— Вы не могли бы позвонить ей и договориться, чтобы Лисбет дали возможность посетить архив уже сегодня во второй половине дня? Она хочет прочесть все старые статьи о концерне. Чрезвычайно важно, чтобы она получила доступ ко всему, что может представлять интерес.

— Это я, пожалуй, могу устроить. Что-нибудь еще?

— Да. У Грегера Вангера в день аварии на мосту был в руках фотоаппарат. Это означает, что он тоже мог фотографировать. Куда эти снимки могли попасть после его смерти?

— Трудно сказать, но самое логичное предположить, что к его вдове или сыну.

— Не могли бы вы…

— Я позвоню Александру и спрошу.

— Что я должна искать? — спросила Лисбет Саландер, когда они, покинув Фруде, шли через мост обратно на остров.

— Газетные вырезки и журналы для персонала. Я хочу, чтобы ты прочла все, что сможешь найти, касающееся тех дат, когда совершались убийства в пятидесятых и шестидесятых годах. Записывай все, что привлечет внимание или покажется хоть сколько-нибудь странным. Думаю, этим следует заняться тебе. Насколько я понял, память у тебя лучше, чем у меня.

Она ударила его кулаком в бок.

Пятью минутами позже ее мотоцикл с тарахтением проехал через мост.

Микаэль и Александр Вангер пожали друг другу руки. Бо́льшую часть времени, проведенного Микаэлем в Хедебю, Александр находился в отъезде, и Микаэль прежде встречался с ним только на бегу. Когда исчезла Харриет, ему было двадцать лет.

— Дирк Фруде сказал, что вы хотите посмотреть старые фотографии.

— У вашего отца была камера «Хассельблад».

— Верно. Она сохранилась, но никто ею не пользуется.

— Вы, вероятно, знаете, что я по заданию Хенрика изучаю то, что произошло с Харриет.

— Я уже это понял. И многие этому не слишком рады.

— Что ж поделаешь. Вы, естественно, не обязаны мне ничего показывать.

— А-а. Что вы хотите посмотреть?

— Не сделал ли ваш отец каких-нибудь снимков в тот день, когда исчезла Харриет.

Они поднялись на чердак, и Александр довольно быстро отыскал коробку с множеством кое-как сваленных фотографий.

— Можете взять все домой, — сказал он. — Если что-то и есть, то здесь.

Микаэль провел час, разбирая фотографии в оставшейся после Грегера Вангера коробке. Там оказались истинные находки для иллюстраций к семейной хронике, в частности, множество фотографий Грегера Вангера вместе с главным лидером шведских нацистов 40-х годов Свеном Улофом Линдхольмом. Микаэль отложил их в сторону.

Он обнаружил несколько конвертов с фотографиями, сделанными явно самим Грегером Вангером и запечатлевшими разных людей и семейные встречи, а также массу типичных отпускных снимков с рыбалки и семейной поездки в Италию. Они, например, посещали Пизанскую башню.

Одну за другой Микаэль нашел четыре фотографии аварии на мосту. Несмотря на наличие профессиональной камеры, Грегер оказался плохим фотографом. На снимках были видны либо крупные планы автоцистерны, либо люди со спины. На одной-единственной фотографии просматривалась Сесилия Вангер в полупрофиль.

Микаэль отсканировал эти снимки и внес в компьютер, хотя и понимал, что они ничего не дадут. Он снова запаковал коробку и съел бутерброд, между делом размышляя. Около трех он пошел к Анне Нюгрен.

— Мне хотелось бы знать, есть ли у Хенрика еще фотоальбомы, помимо тех, что относятся к делу Харриет?

— Да, Хенрик, насколько я понимаю, уже с молодости увлекался фотографией. У него в кабинете много альбомов.

— Вы можете мне их показать?

Анна Нюгрен засомневалась. Одно дело дать ключ от склепа — там, в любом случае, хозяйничает Господь. А впустить Микаэля в кабинет Хенрика Вангера — это уже нечто другое, ведь там хозяйничает стоящий выше Господа. Микаэль предложил Анне, если она сомневается, позвонить Дирку Фруде, и в конце концов она с неохотой все-таки согласилась впустить Микаэля в кабинет.

Нижняя полка, возле самого пола, примерно на метр была уставлена исключительно папками с фотографиями. Микаэль уселся за рабочий стол Хенрика и открыл первый альбом.

Хенрик Вангер хранил всевозможные семейные фото. Многие из них были явно сняты задолго до его рождения. Несколько самых старых фотографий были датированы 1870-ми годами и изображали суровых мужчин в компании строгих женщин. Тут имелись фотографии родителей Хенрика и других родственников. Один снимок показывал, как отец Хенрика в 1906 году праздновал с друзьями день летнего солнцестояния в Сандхамне. Другой запечатлел Фредрика Вангера и его жену Ульрику вместе с Андерсом Цорном^[55] и Альбертом Энгстрёмом^[56] за столом с открытыми бутылками. Микаэль нашел одетого в костюм совсем юного Хенрика Вангера на велосипеде. Другие фотографии показывали людей на производстве и в помещениях дирекции. Он обнаружил капитана Оскара Граната, который в разгар войны перевозил Хенрика с его возлюбленной Эдит Лобак в безопасную Карлскруну.

Анна принесла ему в кабинет кофе. Микаэль поблагодарил. К этому времени он уже добрался до современности и просматривал снимки, изображавшие Хенрика в расцвете сил, на открытии фабрики или пожимающего руку Таге Эрландеру. На одной из фотографий начала 60-х годов Хенрик стоял с Маркусом Валленбергом. Капиталисты смотрели друг на друга мрачно — большой любви между ними явно не было.

Перелистывая альбом дальше, Микаэль вдруг остановился на развороте, где Хенрик карандашом написал: «Семейный совет, 1966». Две цветные фотографии изображали мужчин, беседующих и курящих сигары. Микаэль узнал Хенрика, Харальда, Грегера и нескольких из многочисленных зятьев по линии Юхана Вангера. Два снимка запечатлели ужин — человек сорок мужчин и женщин сидели за столом и смотрели в объектив. Микаэль вдруг сообразил, что фотография была сделана после завершения драматических событий на мосту, еще до того, как кто-нибудь понял, что Харриет исчезла. Он стал изучать лица. На этом ужине она тоже должна была присутствовать. Знал ли уже кто-то из мужчин о ее исчезновении? Фотографии ответа не давали.

Потом Микаэль поперхнулся кофе. Он откашлялся и резко выпрямился.

В конце стола сидела Сесилия Вангер в светлом платье и улыбалась в объектив. Рядом с ней — другая блондинка с длинными волосами и в точно таком же светлом платье. Они были настолько похожи, что вполне могли сойти за двойняшек. Внезапно кусочек мозаики улегся на свое место. В окне Харриет стояла не Сесилия Вангер, а ее младшая сестра Анита, живущая теперь в Лондоне.

Что там Лисбет говорила? «Сесилия Вангер видна на многих фотографиях. Она, похоже, бегает туда-сюда». Вовсе нет. Это два разных человека, которые по чистой случайности ни разу не попали в кадр вместе. На снятых издали черно-белых фотографиях они выглядели совершенно одинаково. Для Хенрика, вероятно, разница между сестрами была очевидна, но в глазах Микаэля и Лисбет сестры настолько походили одна на другую, что они принимали их за одно и то же лицо. И никто не указал им на ошибку, поскольку им не приходило в голову задавать такой вопрос.

Микаэль перевернул страницу и вдруг почувствовал, как у него поднялись волосы на затылке, будто от дуновения холодного ветра.

Тут находились фотографии, снятые на следующий день — когда начались поиски Харриет. Молодой инспектор Густав Морелль инструктировал группу из двух полицейских и десятка мужчин, которые собирались идти прочесывать местность. На Хенрике Вангере был плащ до колен и английская шляпа с маленькими полями.

На левом краю фотографии был виден молодой, чуть полноватый мужчина с длинными светлыми волосами. На нем была темная стеганая куртка с красными вставками на плечах. Снимок был четким, и Микаэль сразу же узнал его, но на всякий случай вынул фотографию, спустился к Анне Нюгрен и спросил, знает ли она, кто это.

— Да, разумеется, это Мартин, — ответила она. — Здесь ему около восемнадцати лет.

Лисбет Саландер читала вырезки о концерне «Вангер» в хронологическом порядке, год за годом. Она начала с 1949 года и двигалась вперед. Проблема заключалась в том, что собрание вырезок оказалось гигантским. В интересующий ее период концерн упоминался в прессе почти ежедневно, и не только в центральных СМИ, но и в местных изданиях. Перед ней проходили экономические анализы, профсоюзные дела, переговоры и угрозы с предостережениями, открытия фабрик, закрытия фабрик, годовые финансовые отчеты, смена директоров, представление новой продукции… целый поток новостей. Щелк. Щелк. Щелк. Ее мозг работал на полную мощность — она сконцентрировалась и впитывала информацию из пожелтевших вырезок.

Примерно через час ей пришла в голову идея. Она обратилась к заведующей архивом Будиль Линдгрен и спросила, имеется ли у них перечень мест, где в пятидесятых и шестидесятых годах располагались фабрики или предприятия концерна.

Будиль Линдгрен посмотрела на Лисбет Саландер холодным подозрительным взглядом. Ей отнюдь не нравилось, что совершенно постороннему человеку разрешили вторгаться в святая святых архива концерна и смотреть любые бумаги, да к тому же девчонке, выглядевшей как ненормальная пятнадцатилетняя анархистка. Однако Дирк Фруде дал ей совершенно четкие указания: Лисбет Саландер разрешено смотреть все, что ей будет угодно. И без задержек. Она принесла опубликованные годовые отчеты за те годы, о которых говорила Лисбет; в каждом отчете имелась карта распространения форпостов концерна по Швеции.

Лисбет взглянула на карту и отметила, что у концерна было много фабрик, офисов и торговых точек. В каждом месте, где совершалось убийство, имелась красная точка, а иногда и несколько точек, отмечавших присутствие там концерна «Вангер».

Первую привязку она обнаружила в 1957 году. Ракель Лунде из Ландскруны нашли мертвой на следующий день после того, как предприятие «V&C Строй» получило в этих краях многомиллионный заказ на строительство нового центра. За инициалами «V&C» стояли фамилии «Vanger & Сarlen» — Вангер и Карлен, и предприятие входило в концерн «Вангер». Местная газета взяла интервью у Готфрида Вангера, приезжавшего подписывать контракт.

Лисбет припомнила кое-что, вычитанное ею в пожелтевшем полицейском протоколе государственного архива Ландскруны. Гадалка Ракель Лунде по основному роду занятий была уборщицей. Работала она на «V&C Строй».

Около семи часов вечера Микаэль раз десять пытался позвонить Лисбет и каждый раз убеждался, что ее мобильный телефон отключен. Ей не хотелось, чтобы ее отрывали от работы в архиве.

Он бродил по дому, не находя себе места. Достал записи Хенрика о том, чем занимался Мартин в момент исчезновения Харриет.

В 1966 году Мартин Вангер учился в последнем классе гимназии в Уппсале.

Уппсала. Лена Андерссон, семнадцатилетняя ученица гимназии. Голова отделена от тука.

Хенрик как-то упоминал об этом, но Микаэлю пришлось обратиться к своим записям, чтобы найти этот фрагмент. Мартин рос замкнутым мальчиком. Они за него беспокоились. Когда отец утонул, Изабелла решила послать Мартина для смены обстановки в Уппсалу, где он поселился у Харальда Вангера.

Харальд и Мартин?

Это казалось маловероятным.

Мартину Вангеру не хватило места в машине, ехавшей в Хедестад. Направляясь на семейную встречу, он опоздал на поезд, прибыл во второй половине дня и остался по другую сторону моста. На остров он приехал на катере только после шести вечера; его встречали несколько человек, и в том числе сам Хенрик Вангер. По этой причине Хенрик поместил Мартина в самый конец списка людей, которые могли иметь отношение к исчезновению Харриет.

Мартин Вангер утверждал, что не встречался с Харриет в тот день. Он лгал. В Хедестад он тогда приехал раньше и на Йернвегсгатан лицом к лицу столкнулся со своей сестрой. Микаэль мог документально подтвердить этот факт фотографиями, пролежавшими в забвении почти сорок лет.

Харриет Вангер увидела брата, и это потрясло ее. Она поехала на остров и попыталась поговорить с Хенриком, но пропала, так и не поговорив с ним.

«Что ты хотела рассказать? — мысленно спрашивал у нее Микаэль. — О случае в Уппсале? Но Лена Андерссон из Уппсалы в твоем списке не значилась. Ты об этом не знала».

У Микаэля по-прежнему что-то не складывалось. Харриет исчезла около трех часов дня. В это время Мартин точно находился по другую сторону моста. Его видно на фотографиях с церковного холма. Он в принципе не мог нанести удар Харриет на острове. Одного кусочка мозаики по-прежнему не хватало.

Соучастник? Анита Вангер?

Из архивных материалов Лисбет смогла заключить, что положение Готфрида Вангера в концерне с годами менялось. Он родился в 1927 году. В двадцатилетнем возрасте он встретился с Изабеллой, и та сразу забеременела; Мартин родился в 1948-м, и молодым, разумеется, пришлось пожениться.

Когда Годфриду исполнилось двадцать два, Хенрик забрал его в головной офис концерна. Парень был явно талантлив, и на него возлагались большие надежды. В двадцать пять он обеспечил себе место в правлении, став заместителем начальника отдела развития предприятия, и считался восходящей звездой.

Где-то в середине 50-х годов его карьера остановилась.

Он запил, брак с Изабеллой разваливался, дети, Харриет и Мартин, страдали, и тогда вмешался Хенрик.

Карьера Готфрида достигла своего предела. В 1956 году создали еще одну должность заместителя начальника отдела развития, чтобы второй заместитель делал всю работу в те периоды, когда Готфрид будет пить и где-то пропадать.

Однако Готфрид продолжал оставаться Вангером и к тому же обаятельным и красноречивым человеком. С 1957 года его деятельность, похоже, сводилась к тому, чтобы разъезжать по стране и открывать фабрики, разрешать местные конфликты и создавать впечатление, что руководство концерна не остается равнодушным к проблемам на местах. Этим оно как бы говорило: «Мы посылаем одного из наших сыновей, чтобы помочь вам. Мы относимся к этому серьезно».

Вторую привязку она нашла в половине седьмого. Готфрид Вангер участвовал в переговорах в Карлстаде, где концерн покупал местное деревообрабатывающее предприятие. На следующий день фермершу Магду Лувису Шёберг нашли убитой.

Буквально через пятнадцать минут она обнаружила третью привязку. Уддевалла, 1962 год. В тот же день, когда исчезла Леа Персон, местная газета брала интервью у Готфрида Вангера по поводу возможности расширения порта.

Тремя часами позже Лисбет Саландер убедилась в том, что Готфрид Вангер по меньшей мере в пяти из семи случаев находился там, где происходило убийство, за несколько дней до того или несколькими днями позже. Ей не хватало информации об убийствах 1949 и 1954 годов. Она присмотрелась к его фотографии в одной из статей. Красивый, стройный мужчина с русыми волосами; он походил на Кларка Гейбла из «Унесенных ветром».

«В 1949 году Готфриду было двадцать два года. Первое убийство произошло дома, в Хедестаде. Ребекка Якобссон, секретарша из концерна. Где вы встречались? Что ты ей обещал?»

Когда Будиль Линдгрен хотела в семь часов закрыть архив и идти домой, Лисбет Саландер прошипела, что она еще не закончила. Заведующая может спокойно уходить, пусть только оставит ключ, чтобы Лисбет смогла запереть. Будиль Линдгрен, к этому времени уже очень злая из-за того, что эта девчонка на нее рычит, позвонила Дирку Фруде домой и затребовала указаний. Фруде с ходу сказал, что Лисбет может, если захочет, оставаться на всю ночь. Не будет ли фру Линдгрен так любезна сообщить охраннику офиса, чтобы тот выпустил ее, когда она соберется уходить?

Лисбет Саландер прикусила нижнюю губу. Конечно, проблема заключалась в том, что Готфрид Вангер утонул по пьянке в 1965 году, тогда как последнее убийство произошло в Уппсале в феврале 1966-го. Лисбет задумалась, не совершила ли она ошибку, включив семнадцатилетнюю гимназистку Лену Андерссон в список.

Но потом решила, что нет. Почерк, правда, немного отличается, но присутствует та же отсылка к Библии. Тут должна быть взаимосвязь.

В девять часов начало темнеть. На улице похолодало, заморосил дождик. Микаэль сидел за кухонным столом, постукивая по нему пальцами, когда через мост, в сторону мыса проехала машина Мартина Вангера. Это в каком-то смысле обострило ситуацию до предела.

Микаэль не знал, что ему делать. В нем бурлило горячее желание задавать вопросы, бороться… Конечно, это не самый разумный образ действий, раз уж он подозревает, что Мартин Вангер и есть тот сумасшедший убийца, который прикончил собственную сестру и девушку из Уппсалы и к тому же пытался застрелить его самого. В то же время Мартин Вангер притягивал его как магнит. Он ведь не знает, что Микаэлю все известно, и можно пойти к нему под предлогом… ну, скажем, чтобы вернуть ключ от домика Готфрида.

Микаэль запер за собой дверь и неторопливо направился в сторону мыса.

В доме Харальда, как всегда, было абсолютно темно. У Хенрика светилось окно только в комнате, выходящей во двор. Анна уже легла спать. Дом Изабеллы был погружен в темноту, Сесилии тоже. У Александра Вангера на втором этаже горел свет, а в двух домах, где жили люди, не принадлежавшие к упомянутому клану, света не было. Он не встретил ни одной живой души.

Перед домом Мартина Вангера он остановился в нерешительности, достал мобильник и набрал номер Лисбет. По-прежнему безрезультатно. Тогда он отключил телефон, чтобы тот не зазвонил не вовремя.

На первом этаже горел свет. Микаэль пересек газон и остановился в двух метрах от кухонного окна, но не заметил никакого движения. Он обошел вокруг дома, однако Мартина Вангера так и не увидел. Зато обнаружил, что ворота гаража приоткрыты.

«Не будь идиотом», — мысленно призвал он себя к благоразумию, но не смог устоять перед искушением заглянуть туда.

Первым, что он увидел, была лежавшая на верстаке открытая коробка с патронами для штуцера. Затем ему на глаза попались стоявшие под скамейкой две канистры с бензином.

«Снова готовишься к ночному визиту, Мартин?» — мысленно спросил он.

— Заходите, Микаэль. Я видел, что вы сюда идете.

У Микаэля остановилось сердце. Он медленно повернул голову и в полумраке, возле двери, ведущей в дом, увидел Мартина Вангера.

— Вам было не удержаться, чтобы не прийти?

Голос у него был спокойный, почти дружелюбный.

— Здравствуйте, Мартин, — ответил Микаэль.

— Заходите, — повторил Мартин Вангер. — Сюда.

Шагнув вперед и в сторону, он сделал левой рукой приглашающий жест. Правую руку он держал перед собой согнутой, и Микаэль увидел матовый отблеск металла.

— У меня в руке «глок». Так что без глупостей. С такого расстояния я не промахнусь.

Микаэль медленно направился к нему. Приблизившись к Мартину Вангеру, он остановился и посмотрел тому в глаза.

— Мне пришлось прийти сюда. У меня имеется несколько вопросов.

— Понятно. Шагай в дверь.

Микаэль не спеша вошел в дом. Проход вел к холлу, в сторону кухни, но, прежде чем он успел дотуда дойти, Мартин Вангер остановил его легким прикосновением руки к плечу.

— Нет, не так далеко. Направо. Открывай боковую дверь.

Погреб. Когда Микаэль уже наполовину спустился по лестнице, хозяин повернул выключатель и зажглись лампы. Справа находилась котельная. Спереди доносился запах моющих средств. Мартин направил его налево, в кладовку со старой мебелью и коробками. В глубине имелась еще одна дверь. Стальная дверь с цилиндровым замком.

— Сюда, — сказал Мартин и бросил Микаэлю связку ключей. — Открывай.

Микаэль отпер дверь.

— Выключатель налево.

За дверью оказался ад.

Около девяти часов Лисбет вышла в коридор и купила в автомате кофе и завернутый в пленку бутерброд. Потом она продолжила перелистывать старые бумаги, стараясь найти какой-нибудь след Готфрида Вангера в Кальмаре в 1954 году. Но ей это так и не удалось.

Она подумала, не позвонить ли Микаэлю, но решила до ухода посмотреть еще журналы для персонала.

Комната была площадью пять на десять метров. Микаэль предположил, что в географическом отношении она располагается вдоль северной короткой стены дома.

Мартин Вангер обставил свою личную камеру пыток с большой тщательностью. Слева — цепи, металлические петли на потолке и полу, стол с кожаными ремнями, где он мог привязывать своих жертв. А еще видеооборудование. Студия записи. В глубине комнаты имелась стальная клетка, где он мог длительное время держать своих гостей взаперти. Справа от двери — кровать и телевизионный уголок. На полке Микаэль увидел множество видеофильмов.

Как только они вошли в комнату, Мартин Вангер направил на Микаэля пистолет и велел ему лечь животом на пол. Микаэль отказался.

— Ладно, — сказал Мартин Вангер. — Тогда я прострелю тебе коленную чашечку.

Он прицелился.

Микаэль сдался. Выбора у него не было.

Он надеялся, что Мартин хоть на десятую долю секунды утратит бдительность — в драке Микаэль имел бы все преимущества. У него был маленький шанс в проходе, наверху, когда Мартин положил руку ему на плечо, но он промедлил, а после этого Мартин к нему не приближался. С простреленной коленной чашечкой он шансов уже не получит, и Микаэль лег на пол.

Мартин подошел сзади, велел Микаэлю положить руки на спину и замкнул на них наручники. Затем пнул Микаэля в пах, потом еще и еще.

То, что происходило дальше, показалось Микаэлю кошмарным сном. Мартин Вангер то метался по погребу, словно зверь по клетке, то вроде бы успокаивался. Несколько раз он принимался бить Микаэля ногами; тот мог лишь пытаться защищать голову, принимая удары мягкими частями тела. Через несколько минут его тело уже болело от десятка ран.

За первые полчаса Мартин не произнес ни слова, и общаться с ним было невозможно. Потом он, похоже, успокоился. Принес цепь, обмотал ее вокруг шеи Микаэля и пристегнул висячим замком к петле в полу. Минут на пятнадцать он оставил Микаэля в одиночестве.

Вернувшись, Мартин принес с собой литровую бутылку питьевой воды. Он сел на стул и начал пить, глядя на Микаэля.

— Можно мне воды? — спросил Микаэль.

Мартин Вангер наклонился и щедро дал ему напиться из горлышка. Микаэль жадно глотал.

— Спасибо.

— Все столь же почтителен, Калле Блумквист.

— Зачем было так избивать? — спросил Микаэль.

— Ты меня слишком разозлил. И заслужил наказание. Почему ты не уехал домой? Ты ведь был нужен в «Миллениуме». Я говорил серьезно — мы могли бы превратить его в большой журнал и сотрудничать много лет.

Микаэль скорчил гримасу и попытался принять более удобное положение. Он был беззащитен и ничего не мог сделать — только говорить.

— Полагаю, ты считаешь, что этот шанс уже упущен, — сказал Микаэль.

Мартин Вангер захохотал.

— Мне жаль, Микаэль. Но ты, конечно, понимаешь, что тебе придется умереть тут.

Микаэль кивнул.

— Как, черт побери, вы на меня вышли, ты и эта анорексичка, которую ты вовлек в это дело?

— Ты солгал о том, что делал в день исчезновения Харриет. Я могу доказать, что ты был в Хедестаде во время карнавального шествия. Тебя сфотографировали, когда ты стоял и смотрел на Харриет.

— За этим ты и ездил в Нуршё?

— Да, чтобы забрать снимок. Его сделала пара, которая случайно оказалась в Хедестаде. Они там просто ненадолго останавливались.

Мартин Вангер покачал головой.

— Черт возьми, это вранье, — сказал он.

Микаэль задумался, что бы ему такое сказать, чтобы помешать казни или хотя бы отсрочить ее.

— Где этот снимок сейчас?

— Негатив? Лежит в моем сейфе в банке, здесь, в Хедестаде… ты ведь не знал, что я завел себе банковский сейф? — Микаэль беззастенчиво врал. — Копии имеются в разных местах. В наших с Лисбет компьютерах, на сервере «Миллениума» и на сервере «Милтон секьюрити», где работает Лисбет.

Мартин Вангер подождал, пытаясь понять, блефует Микаэль или нет.

— Как много знает Саландер?

Микаэль заколебался. Лисбет Саландер была в данный момент его единственной надеждой на спасение. Что она станет делать, когда вернется домой и обнаружит, что он исчез? Он положил роковой снимок Мартина Вангера на кухонный стол. Сообразит ли она? Поднимет ли тревогу? Она не из тех, кто звонит в полицию. Самое кошмарное — это если она отправится к Мартину, позвонит в дверь и потребует объяснений, где Микаэль.

— Отвечай, — произнес Мартин Вангер ледяным голосом.

— Я думаю. Лисбет знает примерно столько же, сколько и я, возможно, даже больше. Да, скорее всего, больше. Она сообразительная. Например, Лену Андерссон присоединила к этому делу она.

— Лену Андерссон? — Мартин Вангер был явно обескуражен.

— Семнадцатилетнюю девушку, которую ты замучил до смерти в Уппсале в феврале шестьдесят шестого года. Не говори, что ты ее забыл.

Взгляд Мартина Вангера прояснился, на лице отразилось потрясение, впервые за этот вечер. Он не предполагал, что кто-то раскопает тот случай, — Лена Андерссон не упоминалась в телефонной книжке Харриет.

— Мартин, — сказал Микаэль самым твердым голосом, на какой был способен. — Мартин, все кончено. Меня ты можешь убить, но для тебя все кончено. Слишком много людей уже в курсе, и на этот раз ты попался.

Мартин Вангер вскочил на ноги и снова принялся расхаживать по комнате. Вдруг он ударил кулаком о стену.

«Я должен помнить, что у него мозги набекрень, — напомнил себе Микаэль. — Кошка. Он мог принести кошку сюда, но отправился с ней в семейный склеп. Он действует не самым рациональным образом».

Мартин Вангер повернулся к нему:

— Я думаю, ты врешь. Что-нибудь знаете только вы с Саландер. Вы ни с кем не говорили, иначе полиция уже была бы здесь. Один хороший пожар в гостевом домике — и никаких доказательств не останется.

— А если ты ошибаешься?

Мартин вдруг улыбнулся:

— Если я ошибаюсь, тогда это действительно конец. Но я так не думаю. Я ставлю на то, что ты блефуешь. А какой у меня выбор? — Он задумался. — Слабым звеном является только эта чертова сучка. Мне необходимо ее найти.

— Она днем уехала в Стокгольм.

Мартин Вангер засмеялся:

— Вот как. Почему же она в таком случае просидела весь вечер в архиве концерна?

Сердце Микаэля забилось с удвоенной частотой.

«Он знал. Он все время знал».

— Верно. Она собиралась зайти в архив, а потом ехать в Стокгольм, — ответил Микаэль по возможности спокойно. — Я не думал, что она так надолго задержится.

— Кончай. Заведующая архивом сообщила мне, что Дирк Фруде разрешил Саландер сидеть там сколько угодно. Это значит, что ночью она вернется домой. Охранник должен позвонить мне, когда она выйдет из офиса.

Часть 4