ми и слишком занятых взаимными распрями, чтобы двигать работу в каком-либо определенном направлении. Хоупа дергали то в одну, то в другую сторону, командовали, что делать, вместо того чтобы дать ему делать то, что он считал нужным, и ему не удалось еще хотя бы в течение полугода заниматься одной работой.
В разговоре с Эндрю он бегло охарактеризовал всех членов совета «Утеха маньяков». Председателя, сэра Уильяма Дьюэра, трясущегося от дряхлости, но неукротимого девяностолетнего старца, Хоуп называл Билли Пуговичник, намекая на склонность сэра Уильяма оставлять незастегнутыми некоторые весьма ответственные части туалета. Старый Билли, по словам Хоупа, состоял председателем почти всех научных обществ в Англии. К тому же он вел на радио популярные беседы «Наука для детей», завоевавшие ему громадную известность.
Затем в совете состоял профессор Винни, которому его студенты дали удачное прозвище Лошадь, Чэллис, малый неплохой в тех случаях, когда он не изображает из себя какого-то Рабле-Пастера-Чэллиса, и, наконец, доктор Морис Гэдсби.
– Вы Гэдсби знаете? – спросил Хоуп.
– Да, пришлось раз с ним встретиться. – Эндрю рассказал об экзамене.
– Узнаю нашего Мориса, – с горечью произнес Хоуп. – И такой проклятый втируша! Повсюду пролезет. Умная бестия, между прочим. Но исследовательская работа его не интересует. Он занят только собственной персоной. – Хоуп неожиданно рассмеялся. – Роберт Эбби рассказывает о нем забавную историю. Гэдсби хотелось попасть в члены клуба «Рампстейк». Знаете, это один из тех лондонских клубов, куда главным образом ходят обедать, и очень приличные там обеды, между прочим. Ну, Эбби, старичок услужливый, обещал Гэдсби – бог его знает зачем – похлопотать за него. Неделю спустя они встречаются. «Ну что, я принят?» – спрашивает Гэдсби. «Нет, – отвечает Эбби, – не приняты». – «Боже милостивый, – кричит Гэдсби, – неужели вы хотите сказать, что я забаллотирован?» – «Забаллотированы, – подтверждает Эбби. – Послушайте, Гэдсби, а вы когда-нибудь в своей жизни видели тарелку с икрой?» – Хоуп откинулся на спинку стула и завыл от смеха. Через минуту он добавил: – Эбби тоже состоит у нас в комитете. Он человек почтенный. Но слишком умен, чтобы ходить сюда часто.
Этот завтрак послужил началом, и впоследствии Эндрю и Хоуп много раз завтракали вместе. Хоуп, при всем своем грубоватом студенческом юморе и легкомысленном, озорном характере, был человек с мозгами. В его непочтительной критике было нечто здоровое. Эндрю понимал, что этот человек способен сделать что-нибудь в жизни. В минуты серьезного настроения Хоуп часто высказывал страстное желание вернуться к настоящей работе и интересовавшим его исследованиям процесса выделения желудочных ферментов.
Иногда ходил с ними завтракать и Джилл. Хоуп определял Джилла словами «славный человечек». Засушенный тридцатилетней службой – он проделал путь от конторского мальчика до принципала, – Джилл все же сохранил человеческий облик. В конторе он работал, как хорошо смазанная, маленькая, легкая на ходу машина. Каждое утро неизменно одним и тем же поездом приезжал из Санбери и каждый вечер, если его не «задерживали» на службе, уезжал одним и тем же поездом.
В Санбери у него была жена и три дочери, был садик, где он выращивал розы. По внешним признакам это был типичный образец обывателя из предместья. Но под этой внешней типичностью скрывался другой, настоящий Джилл, который любил Ярмут зимой и всегда проводил там в декабре свои свободные дни, которому заменяла Библию почти выученная им наизусть книга под названием «Хаджи Баба», который был влюблен в пингвинов Зоологического сада.
Как-то раз Кристин случилось быть четвертой за их общим завтраком. Джилл превзошел самого себя в любезности, поддерживая честь гражданского ведомства. Даже Хоуп вел себя с достойной восхищения светскостью. Он признался Эндрю, что, с тех пор как познакомился с миссис Мэнсон, он как будто меньше чувствует себя кандидатом на смирительную рубашку.
Дни мелькали один за другим. Пока все ожидали собрания комитета, Эндрю с Кристин знакомились с Лондоном. Ездили на пароходике в Ричмонд. Набрели на театр под названием «Старый шут». Видели, как колышется под ветром вереск на Хэмпстедской пустоши, узнали прелесть маленьких кофеен, куда забегаешь ночью выпить кофе. Они гуляли по Рочестер-роу и катались на лодке по Серпентайн. Они открыли обманчивые обольщения Сохо. Когда же им уже больше не нужно было изучать маршруты подземки, прежде чем вверить себя ей, они начали чувствовать себя лондонцами.
Восемнадцатого сентября собрался совет комитета, и Эндрю наконец увидел всех. Сидя рядом с Джиллом и Хоупом и чувствуя на себе настойчивые взгляды последнего, Эндрю смотрел, как члены совета входили в длинный зал с золочеными карнизами: Винни, доктор Ланселот Додд-Кентербери, Чэллис, сэр Роберт Эбби, Гэдсби и последним сам Билли Пуговичник – Дьюэр.
Еще до прихода Дьюэра Эбби и Чэллис заговорили с Эндрю. Эбби сказал несколько спокойных слов, профессор излил на него поток любезностей, поздравляя со вступлением в должность. Дьюэр, войдя, повернулся к Джиллу и воскликнул своим странным, пронзительным голосом:
– А где наш новый врач, мистер Джилл? Где доктор Мэнсон?
Эндрю встал, изумленный внешностью Дьюэра, превосходившей даже описание Хоупа. Билли был низкого роста, сгорблен и волосат. Костюм на нем был ветхий, жилет весь в пятнах, карманы позеленевшего пальто оттопыривались, набитые бумагами, брошюрами, протоколами десятка различных обществ. Неряшливость Билли ничем не оправдывалась, так как он был очень богат и имел дочерей, из которых одна была замужем за пэром, обладателем миллионов. А между тем Билли, теперь, как и всегда, походил на грязного старого павиана.
– Со мной вместе в Куинсе в тысяча восемьсот восьмидесятом был какой-то Мэнсон, – проскрипел он благосклонно вместо приветствия.
– Это он и есть, сэр, – тихонько произнес Хоуп, не устояв перед искушением.
Билли услышал.
– А вы как можете это знать, доктор Хоуп? – Он учтиво скосил глаза на Хоупа поверх пенсне в стальной оправе, сидевшего на кончике его носа. – Вы в ту пору еще и в пеленках не лежали. Хи-хи-хи!
И он, захлебываясь смехом, прошлепал к своему месту во главе стола. Никто из его коллег, уже сидевших за столом, не обратил на него внимания. В комитете высокомерное игнорирование окружающих было обычным приемом. Но это не смутило Билли. Выгрузив из кармана кучу бумаг, он налил себе воды из графина, поднял лежавший перед ним молоточек и с силой ударил по столу:
– Джентльмены, джентльмены! Мистер Джилл сейчас прочтет протокол.
Джилл, исполнявший обязанности секретаря комитета, стал быстро и нараспев читать вслух протокол последнего заседания, а Билли тем временем, не слушая его, то рылся в своих бумагах, то приветливо поглядывал на Эндрю, все еще смутно отождествляя его с Мэнсоном, которого знавал в 1880-м.
Наконец Джилл закончил. Билли немедленно схватился за молоточек:
– Джентльмены! Мы чрезвычайно рады увидеть сегодня среди нас нашего нового врача. Помню, совсем недавно, в тысяча девятьсот четвертом, я указывал, что нам необходим штатный врач-клиницист, прикомандированный к комитету для основательной помощи патологам, которых мы время от времени похищаем, джентльмены, – хи-хи! – которых мы похищаем у исследовательского отдела. Я говорю это с полнейшим уважением к нашему молодому другу Хоупу, от великодушия которого – хи! хи! – от великодушия которого мы так сильно зависим. Помню, еще недавно, в тысяча восемьсот восемьдесят девятом…
Тут сэр Роберт Эбби перебил его:
– Я убежден, сэр, что и остальные члены комитета от всей души присоединятся к вашему поздравлению доктора Мэнсона с его работой о силикозе. Должен сказать, я нашел ее образцом терпеливого и оригинального клинического исследования, которое, как хорошо известно комитету, может иметь большое влияние на наши законы об охране труда.
– Слушайте, слушайте! – прогудел Чэллис, желая поддержать своего протеже.
– Это самое я только что собирался сказать, Роберт, – ворчливо заметил Билли. Для него Эбби все еще был молодой человек, чуть не студент, которого следовало ласково пожурить за то, что он перебивает старших. – Когда мы на прошлом заседании решили, что необходимо провести такое исследование, мне тотчас пришло на ум имя доктора Мэнсона. Он первый поднял этот вопрос, и ему надо дать широкую возможность продолжать его работу. Нам желательно, джентльмены, – тут он через стол посмотрел на Эндрю из-под косматых бровей, как бы давая ему понять, что это для его же пользы, – желательно, чтобы он посетил все антрацитовые шахты в нашей стране, а потом, может быть, можно будет говорить и обо всех вообще угольных копях. Мы желаем также предоставить ему полную возможность клинического наблюдения шахтеров на наших производственных предприятиях. Мы будем оказывать ему всяческое содействие, включая и помощь такого ученого-бактериолога, как наш молодой друг доктор Хоуп. Короче говоря, джентльмены, нет той вещи, которую бы мы не сделали, чтобы обеспечить нашему новому сотруднику возможность довести этот чрезвычайно важный вопрос о вдыхании угольной пыли до его окончательного научного и административного завершения.
Эндрю тихонько и быстро перевел дух. Замечательно, чудесно, лучше, чем он ожидал! Комитет предоставит ему свободу действий, поддержит своим громадным авторитетом, даст широкую возможность проводить клинические исследования. Это не люди, а ангелы, все, все, а Билли – сам архангел Гавриил!
– Но, джентльмены, – пропищал неожиданно Билли, выгрузив новую партию бумажек из карманов пальто, – раньше, чем доктор Мэнсон займется этим вопросом, раньше, чем мы найдем возможным позволить ему сосредоточить на нем свои усилия, нам придется, я считаю, заняться другим, более неотложным делом.
Пауза. У Эндрю сердце сжалось и начало медленно падать, в то время как Билли продолжал:
– Доктор Бигсби из Министерства торговли указал мне на ужасающий разнобой в деталях оборудования первой помощи на производстве. Существуют, конечно, официальные правила, но они весьма растяжимы и неудовлетворительны. Так, например, не имеется точных стандартов на размеры и толщину бинтов, на длину, форму и материал лубков. Так вот, джентльмены, это вопрос важный, и урегулировать его – прямая обязанность нашего комитета. Я решительно настаиваю, чтобы наш врач провел тщательное обследование и представил нам доклад раньше, чем он займется вопросом о пыли.