– Если кого-нибудь переедут насмерть, доктор, я обязательно пошлю за вами.
Как-то днем, через месяц после их приезда, Эндрю, придя домой (он обходил всех аптекарей квартала, с беспечной веселостью осведомляясь, нет ли у них специального фоссовского шприца в десять кубических сантиметров, которого, как он был заранее уверен, ни в одной аптеке не имелось, да кстати представляясь всем как новый вольнопрактикующий врач на Чесборо-террас), застал Кристин в некотором возбуждении.
– В приемной сидит пациентка, – сказала она чуть слышно. – Пришла с парадного хода.
Лицо Эндрю просветлело. Первый «хороший» пациент! Может быть, это начало успеха! Переодевшись, он торопливо прошел в приемную:
– Здравствуйте, чем могу служить?
– Здравствуйте, доктор. Мне вас рекомендовала миссис Смит.
Она поднялась с места, чтобы пожать ему руку. Это была добродушная, густо накрашенная толстуха в короткой меховой жакетке и с большой сумкой в руке. Эндрю сразу увидел, что это одна из проституток, промышлявших в их квартале.
– Да? – спросил он, и радость ожидания несколько померкла.
– Видите ли, доктор, – начала она, неуверенно улыбаясь, – мой друг только что подарил мне пару красивых золотых сережек, и миссис Смит – я ее постоянная покупательница – сказала, что вы можете проколоть мне уши. Мой друг очень боится, чтобы я не пострадала от грязной иголки или чего-нибудь в этом роде, доктор.
Он глубоко перевел дух, стараясь сохранить спокойствие. Вот до чего, значит, дошло! Он сказал:
– Хорошо, я проколю вам уши.
Сделал это тщательно, стерилизовав иглу, обмыл мочки хлористым этилом и даже собственноручно вдел ей сережки.
– О доктор, как хорошо! – Она посмотрелась в зеркало своей сумочки. – И ничуть не было больно. Мой друг будет доволен. Сколько, доктор?..
Для «хороших» пациентов доктора Фоя (хотя они пока были только в проекте) плата составляла семь с половиной шиллингов. Эндрю назвал эту сумму.
Женщина достала из сумочки десятишиллинговую бумажку. Новый доктор ей понравился, она нашла, что он любезный, благовоспитанный и очень красивый мужчина. Принимая от него сдачу, она подумала еще, что у него голодный вид.
Когда она ушла, Эндрю не стал бесноваться, как бесновался бы раньше, негодовать на то, что ему приходится проституировать свою профессию, унизившись до такого мелочного, ничтожного дела. Теперь он испытывал лишь какое-то новое для него смирение. Сжимая в руке смятую кредитку, он подошел к окну и следил, как посетительница уходила, покачивая бедрами, размахивая сумочкой и гордо выставляя напоказ новые серьги.
В этой суровой борьбе за существование Эндрю изголодался по общению с людьми своей профессии. Он был на собрании местного медицинского общества, но большого удовольствия это ему не доставило. Денни все еще был за границей, Тампико пришелся ему по вкусу, и он остался там, заняв место врача нефтепромышленной фирмы «Новый век». Так что пока он для Эндрю был потерян. Хоуп же находился в командировке в Камберленде, где, как он выразился в присланной им грубо раскрашенной открытке, считал кровяные шарики по поручению «Утехи маньяков».
Много раз Эндрю испытывал желание встретиться с Фредди Хэмптоном, и часто доходило уже до того, что он брался за телефонную книжку, но всякий раз его удерживало сознание, что он по-прежнему неудачник или, как он выражался про себя, «не устроен как следует». Фредди жил все там же, на Куин-Энн-стрит, но уже в другом доме. Эндрю чаще и чаще ловил себя на мысли о том, как живет Фредди, вспоминал старые приключения студенческих лет и наконец вдруг почувствовал, что искушение слишком сильно. Он позвонил Хэмптону.
– Ты, верно, совсем обо мне забыл, – ворчливо сказал он в телефонную трубку, наполовину готовый к тому, что его сейчас отчитают. – Это говорит Мэнсон, Эндрю Мэнсон. Я практикую в Паддингтоне.
– Мэнсон! Забыть о тебе! Ах ты, старая лошадь! – Фредди на другом конце провода был в явно лирическом настроении. – Боже мой, дружище, почему ты мне до сих пор не звонил?
– Видишь ли… просто мы все устраивались. – Эндрю улыбнулся в трубку, согретый дружескими излияниями Фредди. – А до того, когда я служил в комитете, мы носились по всей Англии. Я ведь женат, ты знаешь?
– И я тоже. Послушай, старина, нам нужно с тобой встретиться! И поскорее! Нет, просто не верится… Ты здесь, в Лондоне! Чудесно! Где моя записная книжка?.. Послушай, ну вот, хотя бы в следующий четверг вы можете прийти к нам обедать? Да? Ну, великолепно! Значит, пока до свидания, я скажу жене, чтобы она написала твоей пару строк.
Кристин не выразила никакого энтузиазма, когда он сообщил ей о приглашении.
– Иди один, Эндрю, – помолчав, предложила она.
– Глупости! Фредди хочет, чтобы ты познакомилась с его женой. Я знаю, он тебе не очень нравится, но там будут и другие, – наверное, врачи. Наши дела могут принять новый оборот, дорогая. Потом, мы давно не развлекались… Он сказал «в черном галстуке»… Вот хорошо, что я купил тогда смокинг для обеда на Ньюкаслском руднике! Но как же ты, Крис? Тебе нужно какое-нибудь выходное платье.
– Мне нужна новая газовая плита, – ответила Кристин немного сердито.
Последние недели сильно сказались на ней. Она утратила часть той свежести, которая всегда составляла ее главное очарование. И порой, как, например, в эту минуту, в ее отрывистых репликах звучало изнеможение.
Но в четверг вечером, когда они отправились на Куин-Энн-стрит, Эндрю не мог не признать, что она была удивительно мила в белом платье, купленном когда-то по случаю того же званого обеда в Ньюкасле, но слегка переделанном, так что оно выглядело новее и наряднее. Причесана она была тоже по-новому: черные волосы гладко обрамляли бледный лоб. Эндрю заметил все это, пока она завязывала ему галстук, хотел ей сказать, как она мила сегодня, но забыл, испугавшись вдруг, что они опоздают.
Они не только не опоздали, но явились рано, так рано, что прошло три неловких минуты, прежде чем Фредди весело вышел к ним, протягивая обе руки, извиняясь и здороваясь – все сразу, объясняя, что он только что вернулся из больницы, что жена через секунду сойдет вниз, предлагая выпить чего-нибудь, хлопая Эндрю по спине, прося их садиться. Фредди растолстел. Розовый валик жира на затылке говорил о полнейшем благополучии, но его маленькие глазки все так же блестели, и ни один желтый напомаженный волосок не сдвинулся с места. Он был таким вылощенным, что, казалось, излучал блеск.
– Честное слово! – Он поднял свой стакан. – Удивительно приятно видеть вас снова. Теперь мы должны встречаться постоянно. Как тебе нравится моя квартира, Эндрю? Ведь я же тебе говорил на обеде в Кардиффе – ну и обед был! Ручаюсь, что сегодня меню будет удачнее! – говорил, что добьюсь того, чего хочу. Весь дом – мой, куплен вместе с землей в прошлом году. Не спрашивай, во сколько это мне обошлось! – Он самодовольно поправил галстук. – Не стоит, конечно, об этом кричать, хотя бы у меня дела и шли хорошо. Но тебе-то можно это знать, старик.
Обстановка была бесспорно богатая: модная и нарядная мебель, глубокий камин, маленький концертный рояль, на котором в большой белой вазе стояли сделанные из перламутра цветы магнолии. Эндрю только что собирался выразить свое восхищение, когда вошла миссис Хэмптон, высокая, холодно-сдержанная, с темными волосами, разделенными прямым пробором, в туалете совершенно иного стиля, чем платье Кристин.
– А вот и ты, дорогая, – нежно, даже почтительно приветствовал ее Фредди и стремглав бросился к столу, чтобы налить и подать ей стакан хереса. Она не успела небрежно отстранить стакан, как доложили о приходе новых гостей – мистера и миссис Айвори и доктора Пола Фридмана с женой. Последовало представление гостей друг другу, шумный разговор со смехом между четой Айвори, Фридманами и Хэмптонами. Затем – весьма вовремя – гостей пригласили в столовую.
Стол был убран богато и с большим вкусом. Столовый сервиз и канделябры представляли собой точную копию тех, которые Эндрю видел в витрине «Лэбина и Бенна», знаменитых ювелиров на Риджент-стрит. Блюда были приготовлены так, что нельзя было понять, мясо это или рыба, но все замечательно вкусно. Пили шампанское. После двух бокалов Эндрю ободрился. Он заговорил с миссис Айвори, сидевшей по левую руку от него, стройной дамой в черном, с невероятным количеством украшений и большими выпуклыми голубыми глазами, которые она время от времени поднимала на Эндрю с почти младенческим выражением.
Она была женой хирурга Чарльза Айвори. На вопрос Эндрю о ее муже она засмеялась, так как считала, что Чарльза знают все. Рассказала, что они живут на Нью-Кавендиш-стрит, за углом, в собственном доме, что она очень любит бывать у Фредди и его жены. Чарльз, Фредди и Пол Фридман так дружны, и все они члены клуба «Саквилл». Она удивилась, когда Эндрю признался, что он не член этого клуба. Она полагала, что все непременно должны быть членами клуба «Саквилл».
Обескураженный Эндрю занялся миссис Фридман, его соседкой справа, и нашел, что она приветливее, мягче и у нее красивый, почти восточный тон кожи. Он и ее навел на разговор о муже. Он думал: «Мне надо побольше узнать об этих людях, они так дьявольски богаты и так шикарны».
Миссис Фридман рассказала, что Пол – врач по внутренним болезням и что, хотя у них квартира на Портленд-плейс, Пол снимает еще комнаты на Харли-стрит. У него прекрасная практика (миссис Фридман говорила о муже с любовью, исключавшей всякое хвастовство), главным образом в отеле «Плаза», – он, конечно, знает этот большой новый отель, окна которого выходят в парк. В час ланча ресторан там битком набит знаменитостями. Пол официально считается врачом отеля. Там останавливается такое множество богатых американцев и звезд экрана и… – миссис Фридман вдруг замолчала, улыбаясь, – …да, все туда приезжают, и для Пола это очень выгодно.
Эндрю понравилась миссис Фридман. Он слушал ее, пока миссис Хэмптон не поднялась, а тогда галантно вскочил, чтобы отодвинуть стул миссис Фридман.