– Сигару, Мэнсон? – предложил Фредди с видом знатока, когда дамы ушли. – Вот эти тебе понравятся. И советую тебе обратить внимание на бренди. Тысяча восемьсот девяносто четвертого года! Тут уж никаких примесей!
С сигарой в зубах и пузатым стаканом бренди в руках, Эндрю придвинул свой стул поближе к остальным. Этого ему только и хотелось все время: живого и тесного общения с врачами, перехода к чисто профессиональным темам, и больше ничего. Он надеялся, что Хэмптон и его приятели заведут такой разговор. И надежда его оправдалась.
– Кстати, – начал Фредди, – я сегодня заказал себе у Гликкарта одну из этих новых ламп «Ирадиум». Они порядком дороги: что-то около восьмидесяти гиней. Но такая лампа стоит этих денег.
– Гм… – глубокомысленно протянул Фридман, худощавый, темноглазый, с умным еврейским лицом. – Она должна еще окупить уход и ремонт.
Эндрю, готовясь вступить в спор, затянулся сигарой:
– А я, знаете ли, не особенно высокого мнения об этих лампах. Читали вы в журнале статью Эбби о гелиотерапии? Эти лампы «Ирадиум» совершенно не излучают инфракрасных лучей.
Фредди уставился на него и захохотал:
– Зато они приносят черт знает сколько гонораров по три гинеи. Кроме того, от них очень хорошо загорает тело.
– Нет, извини, Фредди, – вмешался Фридман. – Я не одобряю этих дорогостоящих аппаратов. Прежде чем они начнут давать доход, они должны еще окупить свою стоимость. Кроме того, они скоро выходят из моды, теряют свою популярность. Нет, если правду говорить, ничего нет лучше доброго старого средства – подкожных впрыскиваний.
– И вы, конечно, их применяете, – сказал Хэмптон.
В разговор вмешался Айвори. Он был старше остальных, громоздкий, с бледным, гладко выбритым лицом и непринужденными манерами столичного человека.
– Кстати, и я сегодня назначил одному пациенту курс впрыскиваний. Двенадцать марганцевых. И знаете, что я сделал? Я сказал этому субъекту: «Слушайте, вы же деловой человек. Курс лечения стоит пятьдесят гиней, но если вы уплатите мне сразу вперед, то я возьму с вас только сорок пять». Он мне выписал чек – и все.
– Ах вы, старый контрабандист! Я думал, вы хирург, а вы у нас хлеб отбиваете! – воскликнул Фредди.
– Я хирург, – подтвердил Айвори. – И завтра делаю операцию в лечебнице Иды Шеррингтон.
– «Бесплодные усилия любви», – с отсутствующим видом пробормотал Фридман своей сигаре, затем, возвращаясь к первоначальной теме, сказал вслух: – Да, без них никак не обойдешься. Ведь вот что любопытно: в высшем обществе лечение микстурами решительно вышло из моды. Если вы пропишете какие-нибудь порошки в отеле «Плаза», это не внушит пациенту ни малейшего доверия к вам. Но если то же самое лекарство вы впрыскиваете, предварительно обмыв кожу, прокипятив иглу и проделав всю прочую комедию, то ваш пациент считает, что вы на высоте науки.
Хэмптон энергично возразил:
– И очень хорошо для нас, врачей, что лечение микстурами сошло со сцены в Вест-Энде. Возьмите хотя бы тот случай, о котором сейчас говорил Чарли. Допустим, что он прописал бы этому субъекту марганец или марганец с железом, доброе старое лекарство, которое, вероятно, принесло бы больному столько же пользы, сколько впрыскивания, – он бы получил за это дело не больше трех гиней. А он распределил лекарство в дюжину ампул и получил пятьдесят… Нет, извини, Чарли, я хотел сказать, сорок пять гиней.
– Минус двенадцать шиллингов, – поправил тихонько Фридман. – Стоимость ампул.
У Эндрю голова шла кругом. Этот аргумент в пользу упразднения лекарств потряс его своей новизной. Чтобы успокоиться, он опять выпил бренди.
– Все дело в том, – философствовал Фридман, – что они не знают, как дешевы эти вещи. Когда пациентка увидит на вашем столе ряд ампулок, у нее появляется инстинктивная мысль: «Боже, значит, лечение будет стоить больших денег!»
– Заметь, – Хэмптон подмигнул Эндрю, – заметь, наш Фридман, говоря о пациентах, всегда представляет себе особ женского пола… Да, между прочим, Пол, мне уже говорили вчера насчет охоты. Даммет согласен организовать все, если ты, Чарльз и я примем участие.
Минут десять они говорили об охоте, о гольфе, в который играли в окрестностях Лондона на площадках, куда вход стоит очень дорого, об автомобилях. А Эндрю слушал, курил свою сигару и прихлебывал бренди. Все выпили много бренди. Эндрю, чуточку опьянев, решил про себя, что все они удивительно славные ребята. Они не только не отстраняли его от участия в разговоре, но все время то каким-нибудь словом, то взглядом давали ему почувствовать, что он свой человек. Они как-то сумели заставить его забыть, что он завтракал одной лишь маринованной селедкой. И когда все поднялись, Айвори ударил его по плечу:
– Надо будет послать вам свою карточку, Мэнсон. Буду очень рад, если вы как-нибудь пригласите меня на консилиум к своему пациенту.
Когда мужчины воротились в гостиную, атмосфера там, в силу контраста, показалась Эндрю холодно-официальной, но Фредди, который был в чудесном настроении и сиял еще больше, чем всегда, засунув руки в карманы, выпятив ослепительную крахмальную грудь сорочки, объявил, что еще рано и вечер надо закончить всем вместе в «Эмбасси».
– К сожалению, – Кристин бросила неопределенный взгляд на Эндрю, – нам необходимо идти домой.
– Глупости, дорогая! – Эндрю блаженно улыбнулся. – И думать нельзя о том, чтобы так рано закончить этот вечер.
В «Эмбасси» Фредди, видимо, был известен. Его и его спутников с поклонами и улыбками усадили за стол у стены. Опять пили шампанское. Танцевали. «Эти люди умеют жить, – размышлял Эндрю восторженно и туманно. – Отличная музыка… Инт…тересно, хотела бы Крис потанцевать или нет?»
В такси, когда они наконец возвращались на Чесборо-террас, он объявил, захлебываясь от удовольствия:
– Замечательно симпатичные ребята! Вообще, вечер мы провели чудесно, правда, Крис?
Она отозвалась слабым, ровным голосом:
– Отвратительный вечер!
– Ч…что?
– Из твоих знакомых врачей, Эндрю, мне нравятся только Денни и Хоуп, но не эти… эти, пустые и чванные…
Но Эндрю прервал ее:
– Но послушай, Крис… что тебе не понравилось?
– Неужели же ты не почувствовал этого, – ответила она с холодным бешенством. – Да все! Еда, мебель, их манера разговаривать – только и слышишь все время: деньги, деньги. Ты не заметил, верно, как она, эта миссис Хэмптон, смотрела на мое платье. У нее на лице так и читалось, что она тратит в один вечер на косметику больше, чем я за целый год на туалеты. Было почти забавно наблюдать ее в гостиной после того, как она узнала, какой я ничтожный маленький человек. Она ведь дочь Виттона – короля виски! Ты представить себе не можешь, какого сорта разговор велся в гостиной до вашего прихода. Светские сплетни насчет того, кто с кем проводит свободные дни, что ей сказал парикмахер, подробности последнего скандала в обществе – ни единого слова о чем-нибудь настоящем. Да что! Она ясно намекнула, что она, по ее выражению, увлечена дирижером оркестра в отеле «Плаза».
Тон Кристин был дьявольски саркастичен. Вообразив, что это зависть, Эндрю пьяно пролепетал:
– Я заработаю для тебя много денег, Крис. Накуплю тебе кучу дорогих туалетов.
– Не нужны мне деньги! – отрезала она, взвинченная до последней степени. – И я терпеть не могу дорогие туалеты.
– Но, дорогая… – Он пьяным жестом потянулся к ней.
– Не трогай меня! – ударил его голос Кристин. – Я тебя люблю, Эндрю, но не тогда, когда ты пьян.
Он отодвинулся в угол, оторопевший и разозленный. В первый раз Кристин оттолкнула его.
– Хорошо же, моя милая! – пробормотал он себе под нос. – Раз так, я…
Он расплатился с шофером и прошел в дом первый. Потом, не сказав ни слова, отправился спать в запасную комнату наверху. После только что покинутой роскоши все здесь казалось ему таким безобразным и убогим. Выключатель был в неисправности – вся электрическая проводка в доме никуда не годилась.
«Да провались оно все, – думал он, бросаясь на постель. – Я должен выбраться из этой ямы. Я ей докажу! Я буду загребать деньги. Что можно сделать без них?»
В первый раз с тех пор, как поженились, они эту ночь спали врозь.
На следующее утро за ранним завтраком Кристин держала себя так, словно весь вчерашний эпизод ею забыт. Эндрю видел, что она старается быть с ним особенно ласковой. Это удовлетворило его тщеславие и заставило еще больше надуться. «Женщине, – размышлял он, притворяясь, что углублен в чтение газеты, – время от времени надо указать ее место». Но после того как он в ответ на обращение к нему Кристин пробурчал несколько кислых реплик, она перестала с ним ласково заговаривать, ушла в себя и сидела за столом, сжав губы, не глядя на мужа, ожидая, пока он не закончит есть. «Упрямый чертенок! – подумал он, вставая и выходя из комнаты. – Я ее проучу».
Войдя в кабинет, он первым делом достал с полки «Врачебный указатель». Ему было и любопытно, и важно получить более точные сведения о тех, с кем он вчера провел вечер. Торопливо перелистывая книгу, он прежде всего отыскал Фредди. Да, вот он – Фредерик Хэмптон, Куин-Энн-стрит, бакалавр медицины, младший врач-экстерн в Уолтхэмвуде.
Эндрю в полном недоумении наморщил брови. Фредди много говорил вчера о своей службе в больнице, он утверждал, что ничто так не помогает врачу завоевать себе положение в Вест-Энде, как служба в больнице: зная, что он квартирный врач, публика ему больше доверяет. Однако в адрес-календаре указывалась не больница, а амбулатория для бедняков – и в Уолтхэмвуде, одном из новых предместий Лондона. Ошибки быть не могло, указатель был новый, последний, куплен всего месяц тому назад. Потом Эндрю отыскал Айвори и Фридмана, положил большую красную книгу на колени. Лицо его выражало странную задумчивость, даже растерянность. Пол Фридман был, как и Фредди, бакалавр медицины, но без отличий, имевшихся у Фредди. Фридман не был квартирным врачом. Ну а Айвори? Мистер Чарльз Айвори с Нью-Кавендиш-стрит не имел ни квалификации хирурга, ни службы в больнице. В сведениях о нем отмечен был лишь некоторый стаж во время войны в больницах пенсионной кассы. И больше ничего.