Это была женщина лет двадцати восьми, как мысленно определил Эндрю, в темно-зеленом платье, с кривыми ногами и широким, некрасивым, серьезным лицом. При взгляде на нее являлась инстинктивная мысль: за этой никаких глупостей не водится!
Эндрю сказал, смягчившись:
– Не будем говорить о плате. Расскажите мне, на что вы жалуетесь.
– Видите ли, доктор, – она, видимо, хотела все же сначала отрекомендоваться, – мне посоветовала к вам обратиться миссис Смит – знаете, у которой закусочная. Мы с ней старые знакомые. Я служу у «Лорье», совсем близко отсюда. Моя фамилия Крэмб. Должна вам сказать, что я побывала уже у очень многих докторов. – Она сняла перчатки. – Это из-за моих рук.
Он посмотрел на ее руки, ладони которых были покрыты красноватой сыпью, похожей на псориаз. Но это был не псориаз – края были не извилистые, а ровные. Неожиданно заинтересованный, Эндрю взял увеличительное стекло и стал внимательнее рассматривать ее ладонь. А женщина продолжала говорить серьезным, убеждающим тоном:
– И сказать вам не могу, как это мешает в моей работе. Я бы бог знает что дала, чтобы от этого избавиться. Каких только мазей я уже не перепробовала! Но ни одна ничуть мне не помогла.
– Нет, и не могла помочь. – Он отложил лупу, испытывая удовольствие врача, который ставит трудный, но несомненный для него диагноз. – Это несколько необычное состояние кожи, мисс Крэмб. И бесполезно лечить его мазями. Причина тут – в вашей крови, и единственное средство от этого избавиться – соблюдать диету.
– И никаких лекарств не надо? – Ее серьезное лицо выразило сомнение. – Ни один врач мне еще этого не говорил.
– А я вам это говорю. – Он засмеялся и, вырвав листок из блокнота, записал ей подробно, какую диету следует соблюдать, какие блюда ей абсолютно запрещены.
Она приняла бумажку как-то нерешительно:
– Что ж… я, конечно, попробую, доктор. Я все, что угодно, готова испробовать.
Она добросовестно расплатилась с ним, постояла, словно все еще мучимая сомнением, потом вышла. И Эндрю немедленно забыл о ней.
Десять дней спустя она пришла снова, на этот раз с парадного хода, и вошла в кабинет с таким выражением плохо скрытого восторга, что Эндрю едва удержался от улыбки.
– Хотите посмотреть мои руки, доктор?
– Да. – Теперь он таки улыбнулся. – Надеюсь, вы не жалеете, что соблюдали диету?
– Жалею! – Она протянула к нему руки в страстном порыве благодарности. – Взгляните! Я совсем вылечилась. Ни единого пятнышка. Вы не знаете, как это для меня важно… Я и выразить вам этого не могу… Какой вы ученый!
– Полноте, полноте, – возразил Эндрю легким тоном. – Человеку моей профессии полагается знать эти вещи. Идите домой и не беспокойтесь больше. Только не ешьте той пищи, которую я вам запретил, и никогда у вас на руках больше не будет сыпи.
Она поднялась:
– А теперь позвольте вам уплатить, доктор.
– Вы мне уже уплатили, – возразил он, испытывая легкое эстетическое удовольствие от созерцания собственного благородства. Он очень охотно принял бы от нее еще три с половиной или даже семь шиллингов, но искушение завершить это торжество своего искусства красивым жестом было непобедимо.
– Но, доктор… – Она неохотно позволила ему проводить себя до дверей, здесь остановилась и сказала на прощание, все с той же серьезностью: – Может быть, я смогу чем-нибудь другим отблагодарить вас.
Эндрю поглядел в поднятое к нему лунообразное лицо, и у него на миг мелькнула непристойная мысль. Но он только кивнул, закрыл за женщиной дверь и опять забыл о ней. Он был утомлен, уже отчасти сожалел, что отказался от денег, и во всяком случае меньше всего склонен был предполагать, что какая-то продавщица может быть ему полезна. Но он не знал мисс Крэмб. Кроме того, он совершенно упустил из виду одну возможность, о которой говорит Эзоп, а ему, как плохому философу, следовало бы это помнить.
«Молодежь» у «Лорье» называла Марту Крэмб Хавбек[17]. Грубоватая, некрасивая, неженственная до того, что казалась каким-то бесполым существом, она как будто совсем не подходила для роли старшей продавщицы этого единственного в своем роде магазина, бойко торговавшего нарядными платьями, роскошным бельем и мехами настолько дорогими, что цены их исчислялись сотнями фунтов. Но Марта была замечательной продавщицей, чрезвычайно уважаемой покупателями. Фирма «Лорье», гордая своей славой, ввела у себя в магазине особую систему: каждая старшая продавщица создавала себе собственный круг клиенток, небольшую группу постоянных заказчиц, которых она одна обслуживала, изучив их вкусы, одевала, откладывала для них часть поступающих новых моделей. Между старшей и ее клиентками создавалась уже некоторая близость, часто на протяжении многих лет, и для этой роли Марта со своей честностью и серьезностью подходила как нельзя лучше.
Она была дочерью нотариуса в Кеттеринге. Многие служившие у «Лорье» барышни были дочерьми людей интеллигентных профессий из провинции или лондонских предместий. Считалось честью быть принятой на службу в магазин «Лорье», носить форму этого предприятия – темно-зеленое платье. Потогонная система и скверные бытовые условия, в которые поставлены иногда продавщицы других магазинов, совершенно отсутствовали у «Лорье», где девушек прекрасно кормили, предоставляли удобное помещение и следили за их поведением. Мистер Уинч, единственный мужчина в магазине, особенно следил за тем, чтобы девушек никуда одних не отпускали. Он весьма уважал Марту и часто имел с ней продолжительные совещания. Это был розовый, женоподобный старичок, сорок лет прослуживший в магазинах дамского платья. Его большой палец стал совсем плоским от постоянного щупания материй, спина была всегда согнута в почтительном поклоне. При всей своей женоподобности, мистер Уинч для всякого посетителя представлял собой единственную пару брюк в безбрежном и пенистом море женственности. Он не одобрял тех мужей, которые приходили сюда с женами смотреть манекены. Он знал в лицо членов королевской фамилии. Он представлял собой почти такую же крупную величину, как сам магазин «Лорье».
Исцеление мисс Крэмб вызвало тихую сенсацию среди персонала «Лорье». И непосредственным результатом было то, что просто из любопытства несколько младших продавщиц явилось к Эндрю с незначительными жалобами. Они, хихикая, поясняли одна другой, что им хотелось посмотреть, каков из себя этот доктор нашей Хавбек. Но постепенно все больше и больше служащих «Лорье» стало приходить в приемную на Чесборо-террас. Все девушки были застрахованы. По закону они обязаны были лечиться у страхового врача, но, с отличавшим всю фирму «Лорье» высокомерием, они не подчинялись этому правилу. К концу мая нередко можно было увидеть в приемной Эндрю с полдюжины барышень от «Лорье» – молодых, с накрашенными губами, в высшей степени элегантных, копирующих своих заказчиц. Доходы Эндрю значительно повысились. Кристин говорила смеясь:
– Что ты делаешь с этим хором красоток, мой друг? Уж не ошиблись ли они дверью и не приняли ли твою приемную за театр?
Но пылкая признательность мисс Крэмб – о восторг исцеления! – только еще начинала проявляться. До тех пор полуофициально врачом фирмы «Лорье» считался доктор Маклин, солидный, пожилой. Его вызывали во всех экстренных случаях – например, когда мисс Твиг из костюмного отдела сильно обожглась горячим утюгом.
Но доктор Маклин собирался уйти на покой, а его компаньон, которому он передавал практику, доктор Бентон, не был ни пожилым, ни солидным. Надо сказать, что не раз склонность доктора Бентона шнырять глазами по ножкам и слишком нежная заботливость его по отношению к хорошеньким младшим продавщицам заставляла мистера Уинча хмуриться и багроветь. Мисс Крэмб и мистер Уинч обсудили этот вопрос на одном из своих маленьких совещаний, и мистер Уинч, заложив руки за спину, важно кивал, когда мисс Крэмб напирала на то, что Бентон для них человек неподходящий и что на Чесборо-террас имеется другой врач, строгий и скромный, который достигает блестящих результатов, не принося жертв Таис. Пока ничего еще не было решено, мистер Уинч спешить не любил, но, когда он поплыл к дверям, чтобы встретить герцогиню, в глазах его был знаменательный блеск.
На первой неделе июня Эндрю, которому уже давно было стыдно за свое прежнее пренебрежение к мисс Крэмб, был потрясен новой неожиданной услугой с ее стороны.
Он получил письмо, написанное языком изысканным и вместе деловым, как он потом убедился, обыкновенный бесцеремонный вызов по телефону был совсем не в духе автора этого письма, с просьбой прийти во вторник, то есть на следующее утро, если возможно, к одиннадцати часам, на Парк-Гарденс, номер 9, к мисс Винифред Эверетт.
Закрыв пораньше амбулаторию, он в большом волнении отправился туда. В первый раз его звали к больному за пределами убогого квартала, которым до сих пор была ограничена его практика. Парк-Гарденс представлял собой красивую группу домов не совсем современного стиля, но больших и солидных, с прекрасным видом на Гайд-парк. Эндрю позвонил у дома номер 9, в напряженном ожидании, неизвестно почему убежденный, что наконец пришла удача.
Ему открыл пожилой слуга. Комната, куда его ввели, была просторной, убрана старинной мебелью, книгами и цветами и напомнила ему гостиную миссис Вон. Как только он вошел, то понял, что предчувствие его не обмануло. Когда появилась мисс Эверетт, он повернулся к ней и поймал ее взгляд, спокойный, ясный, с одобрительным выражением устремленный на него.
Это была женщина лет пятидесяти, хорошо сложенная, темноволосая, с желтовато-смуглой кожей, одетая со строгой простотой и державшая себя в высшей степени самоуверенно. Она сразу заговорила с ним ровным, размеренным голосом:
– Я лишилась своего постоянного врача, для меня это несчастье, так как я очень ему доверяла. Моя мисс Крэмб рекомендовала мне вас. Она женщина честная и преданная, я на нее полагаюсь. Я смотрела в справочнике – у вас высокая квалификация.