– Профессор, вероятно, меня зарежет, – сказал он. – Но я привез вам эту штуку. Не говорите ему, пока я отсюда благополучно не уберусь. – Он не захотел слушать выражений благодарности, которые его всегда очень стесняли. – Любопытно, что все эти шали привозятся из Китая. Они, собственно, не настоящие испанские. Эту я получил через Шанхай.
Наступило молчание. Слышно было, как Эндрю шел из передней, от телефона.
Денни поднялся. Его добрые глаза, окруженные морщинками, избегали взгляда Кристин.
– Я бы, знаете ли, на вашем месте не стал слишком тревожиться за него. – Он улыбнулся. – Но мы должны попробовать вернуть его к прежним блэнеллийским настроениям.
В начале пасхальных каникул Эндрю получил письмо от миссис Торнтон с просьбой приехать в отель «Браун» и осмотреть ее дочь. В письме она коротко сообщала, что нога у Сибил все еще болит, и так как при их встрече у миссис Лоренс он проявил большое участие, она очень хотела бы с ним посоветоваться. Польщенный этой данью уважения, Эндрю немедленно отправился к миссис Торнтон.
Осмотрев Сибил, он нашел, что случай очень простой, но требующий немедленной операции. Он выпрямился, улыбаясь толстушке Сибил, которая, сидя на краю кровати, натягивала длинный черный чулок на свою обнаженную ногу, и обратился к ее матери:
– Костная мозоль. Если запустить, то может образоваться молоткообразное искривление большого пальца. Вы, я думаю, уже об этом предупреждены.
– Да, то же самое говорил их школьный врач. – Миссис Торнтон не казалась пораженной. – Мы уже к этому готовы. Сибил можно поместить в какую-нибудь лечебницу здесь, в Лондоне. Но вот что: я чувствую к вам доверие, доктор. И хочу, чтобы вы все это взяли на себя. Кому лучше всего поручить операцию, как вы думаете?
Этот прямой вопрос поставил Эндрю в затруднительное положение. По роду своей работы он встречался со многими видными терапевтами, но из лондонских хирургов не знал никого. Вдруг он вспомнил об Айвори. И сказал с готовностью:
– Это мог бы сделать мистер Айвори, если он сейчас не занят.
Миссис Торнтон слышала о мистере Айвори. Ну разумеется! Ведь это тот хирург, о котором с месяц назад писали все газеты, так как он летал в Каир, чтобы спасти человека, с которым случился солнечный удар… Весьма известный человек! Миссис Торнтон очень понравилась идея поручить ему операцию дочери, но она поставила только одно условие: Сибил должна быть помещена в лечебницу мисс Шеррингтон. Там перебывало столько ее знакомых, что она ни за что не хотела отпустить дочь в какое-нибудь другое место.
Эндрю отправился домой и позвонил Айвори со всей осторожностью человека, делающего предварительную разведку. Но тон Айвори, дружеский, доверчивый, чарующий, его успокоил. Они уговорились вместе осмотреть больную на следующий день, и Айвори заверил Эндрю, что хотя, по его сведениям, лечебница Иды переполнена до самого чердака, он сумеет ее убедить найти место для мисс Торнтон, если это понадобится.
На другое утро, когда Айвори в присутствии миссис Торнтон веско подтвердил все, что нашел Эндрю, прибавив, что операцию нужно делать не откладывая, Сибил перевезли к мисс Шеррингтон, и через два дня, когда она там окончательно устроилась, оперировали.
Эндрю тоже присутствовал при операции. На этом самым серьезным и дружеским образом настоял Айвори.
Операция была нетрудная – в Блэнелли Эндрю, конечно, справился бы с ней один, – но Айвори, видимо вовсе не склонный торопиться, проделал ее с импонирующей торжественностью и мастерством. В длинном белом халате, четко выделявшем его массивное твердое лицо с сильно развитой челюстью, он представлял собой мощную фигуру. Никто в такой полной мере не отвечал представлению публики о великих хирургах, как Чарльз Айвори. У него были красивые тонкие руки, которыми народная фантазия всегда наделяет героя операционной. Красивый и самоуверенный, он был необыкновенно внушителен. Эндрю, также надевший халат, наблюдал за ним, стоя с другой стороны стола, с невольным завистливым уважением.
Две недели спустя, когда Сибил Торнтон вышла из лечебницы, Айвори пригласил Эндрю на ланч в клуб «Саквилл». Это был приятный ланч. Айвори в совершенстве владел искусством разговора, легкого и занимательного, сдобренного запасом последних новостей, и умел сделать так, чтобы его собеседник почувствовал себя человеком одного с ним круга. Высокая столовая клуба с потолком работы Адама и хрустальными люстрами была полна знаменитостей – Айвори назвал их любопытными.
Эндрю все это очень льстило, как и рассчитывал, без сомнения, Айвори.
– Вы должны разрешить мне выставить вашу кандидатуру на следующем собрании членов клуба, – заметил он. – Здесь вы будете встречать кучу знакомых – Фредди, Пола, меня… Кстати, Джек Лоренс тоже член этого клуба… Любопытный брак: они большие друзья, но каждый живет своей жизнью. Да, честное слово, я очень хотел бы провести вас в члены клуба. Знаете, мне казалось, что вы относитесь ко мне с легким предубеждением. Шотландская осторожность, а? Я, как вам известно, в больницах нигде не работаю. Предпочитаю вольную практику. Кроме того, я слишком занят, дорогой мой. Некоторые из этих старомодных чудаков, что тянут лямку в больницах, не имеют и одного частного больного в месяц. А у меня их средним числом десять в неделю! Кстати, Торнтоны, конечно, скоро с нами расплатятся. Это вы предоставьте мне. Они в высшей степени порядочные. Да, раз мы уже заговорили об этом: не находите ли вы, что следовало бы заняться гландами Сибил? Вы их смотрели?
– Нет… нет, не смотрел.
– А следовало, дружище. Они не в порядке. Я позволил себе – надеюсь, вы не взыщете? – сказать матери, что мы их ей удалим, когда наступит теплая погода.
Возвращаясь домой, Эндрю думал: «Айвори – обаятельный человек». Да, спасибо Хэмптону, что он их познакомил.
С лечением Сибил все прошло великолепно. Торнтоны были чрезвычайно довольны.
Прошло три недели, и однажды, когда они с Кристин сидели за чаем, с вечерней почтой пришло письмо от Айвори.
Дорогой Мэнсон,
миссис Торнтон только что любезно расплатилась со мной. Так как я послал врачу, дававшему наркоз, его долю, то, кстати, посылаю и вам вашу за ценную для меня помощь при операции. Сибил приедет к вам в конце этого семестра. Не забудьте о гландах. Миссис Торнтон очень довольна.
К письму был приложен чек на двадцать гиней.
Эндрю с удивлением смотрел на чек: он ничего решительно во время операции не делал. Но затем мало-помалу в сердце его закралось то теплое чувство, которое теперь всегда вызывали в нем деньги. С довольной усмешкой он передал письмо и чек Кристин.
– Чертовски благородно со стороны Айвори, правда, Крис? Держу пари, что в этом месяце наш заработок достигнет рекордной цифры.
– Но я не понимаю… – Кристин растерянно смотрела на него. – Это – в уплату по твоему счету миссис Торнтон?
– Да нет же, глупенькая, – засмеялся Эндрю. – Это маленькая прибавка, просто за потерю времени, которое отняла у меня операция.
– Ты хочешь сказать, что мистер Айвори прислал тебе часть своего гонорара?
Эндрю покраснел и сразу подобрался, готовый к борьбе:
– О господи, вовсе нет! Это строжайше запрещено. Об этом мы и не думаем. Как ты не понимаешь, что я эти деньги заработал, получил их за присутствие на операции в качестве ассистента, точно так же, как получил свою долю и анестезиолог. Айвори и то и другое поставил в счет Торнтонам. И ручаюсь тебе, что он получил немалый куш.
Кристин положила на стол чек, удрученная, несчастная:
– Сумма большая!
– Ну и что из того?! – отрезал Эндрю со вспышкой негодования. – Торнтоны страшно богаты. Для них уплатить ее не труднее, чем иному из наших амбулаторных больных – три с половиной шиллинга.
Он ушел, а она продолжала смотреть на чек с нервным ужасом. Она раньше не понимала, что Эндрю просто заключил деловой союз с Айвори. Все ее старые опасения вдруг разом нахлынули на нее. Тот вечер с Денни и Хоупом не дал никаких результатов. Как Эндрю теперь полюбил деньги! Его работа в больнице Виктории, видимо, больше не имела для него значения. Его снедала жажда материального успеха. Даже в амбулатории Кристин замечала, что он все чаще и чаще прописывал шаблонные лекарства и прописывал людям, ничем не больным, заставляя их ходить к нему много раз. Тревога сильнее омрачила лицо Кристин, как-то сразу сжавшееся и похудевшее. Она все сидела, глядя на лежавший перед ней чек Чарльза Айвори. Слезы медленно подступили к глазам. Она решила, что ей во что бы то ни стало следует поговорить с Эндрю.
И в тот же вечер, после приема, она робко подошла к нему:
– Эндрю, хочешь доставить мне удовольствие? Поедем в воскресенье за город на автомобиле! Ты ведь, когда купил его, обещал мне это. И за всю зиму нам не удалось ни разу съездить за город.
Он посмотрел на нее как-то странно:
– Что ж… ладно!
Воскресный день был такой, как мечтала Кристин, – теплый весенний день. К одиннадцати часам Эндрю уже закончил наиболее необходимые визиты, и, уложив в автомобиль коврик и корзинку с провизией, они выехали. Кристин повеселела, когда они оставили позади Хаммерсмитский мост и помчались в Суррей по уединенной Кингстонской дороге. Скоро проехали Доркинг, свернули направо, на дорогу в Шир. Так давно они не были вместе за городом, что вся эта благодать вокруг – сочная зелень полей, пурпур зацветающих вязов, поникшие под тяжестью золотой пыльцы сережки, бледная желтизна первоцвета, росшего целыми полянками под откосом, – просто опьяняла Кристин.
– Не надо ехать так быстро, милый, – сказала она так ласково, как давно уже с ним не говорила. – Здесь чудесно.
Но Эндрю, казалось, задался целью обогнать все автомобили на дороге.
К часу дня они доехали до Шира. Селение – несколько домиков под красными крышами на берегу реки, тихо струившейся между лугами, поросшими водяным крессом, – еще не было потревожено наплывом летних туристов. Эндрю доехал до лесистого холма за деревней и оставил автомобиль у одной из узких дорожек для верховой езды, проложенных среди дерна. Здесь, на поляне, где они разостлали коврик, стояла певучая тишина, уединение разделяли с ними только птицы.