Но миссис Видлер протестующе подняла руки:
– Нет, сэр, я не пущу Гарри в больницу. – Она с трудом подавляла волнение. – Чуяло мое сердце, что так будет, когда я видела, как много он работает в лавке. Но, раз беда пришла, – мы, слава богу, еще в состоянии обойтись без больницы. Вы знаете, доктор, мы люди небогатые, но у нас кое-что отложено на черный день. И теперь пришло время эти деньги употребить. Я не допущу, чтобы Гарри ходил клянчить рекомендательные письма у жертвователей и стоял в очередях и лег в бесплатную больницу, как нищий.
– Но, миссис Видлер, я могу устроить…
– Нет-нет! Вы можете поместить его в частную лечебницу, сэр. Таких повсюду сколько угодно. И вы позовите частного врача сделать ему операцию. Говорю вам, сэр, пока я жива, ни в какой благотворительной больнице Гарри Видлер лежать не будет.
Эндрю видел, что решение ее твердо. Да и Видлер сам был согласен с женой. Он хотел, чтобы все было сделано наилучшим образом.
В тот же вечер Эндрю позвонил Айвори. Он теперь уже привык обращаться первым делом к Айвори, и тем естественнее это было сейчас, когда он хотел просить об одолжении.
– У меня к вам просьба, Айвори. Один мой пациент нуждается в операции брюшной полости. Это честные труженики и небогатые, понимаете? Боюсь, для вас тут пользы будет мало. Но вы бы меня очень обязали, если бы сделали ему операцию – ну, скажем, за треть обычной цены.
Айвори отнесся к этому весьма милостиво. Объявил, что ничто не может быть ему приятнее, чем возможность оказать его другу Мэнсону любую услугу, какая только в его силах. Они несколько минут обсуждали вопрос, и затем Эндрю позвонил миссис Видлер:
– Я только что переговорил с мистером Чарльзом Айвори, хирургом из Вест-Энда, моим приятелем. Завтра он приедет со мной посмотреть вашего мужа, миссис Видлер. В одиннадцать часов. Это вам удобно? И он говорит – вы слушаете, миссис Видлер? – он говорит, что, если придется делать операцию, он ее сделает за тридцать гиней. Обычно он берет сто гиней, а то и больше, так что я считаю, что это удача.
– Да-да, доктор. – В голосе миссис Видлер звучала тревога, хотя она и делала усилия казаться обрадованной. – Очень любезно с вашей стороны. Думаю, мы как-нибудь сумеем заплатить эти деньги.
На другое утро Айвори приехал с Эндрю, а еще через день Гарри Видлера поместили в частную лечебницу на Брансленд-сквер.
Это была чистенькая старомодная лечебница, недалеко от Чесборо-террас, каких множество в том районе, с умеренной платой и убогим оборудованием. Здесь лежали главным образом люди, ждущие операций, хронические сердечные больные, прикованные к постели старые женщины, которых нужно было предохранять от пролежней. Как и все другие лондонские лечебницы, в которых приходилось бывать Эндрю, лечебница на Брансленд-сквер вовсе не была приспособлена для нынешнего своего назначения. Здесь не было лифта, а в качестве операционной служила бывшая оранжерея. Но мисс Бакстон, хозяйка, имела аттестат сестры милосердия и была женщина работящая. При всех своих недостатках эта лечебница была безупречно асептичной, вся, до самого дальнего уголка своих покрытых линолеумом сверкающих полов.
Операция была назначена на пятницу, а так как Айвори утром приехать не мог, на необычно позднее время – два часа дня.
Эндрю приехал первый, но и Айвори явился точно. Он привез своего анестезиолога, и пока шофер вносил большую сумку с инструментами, стоял, следя, чтобы все было как следует. Хотя он явно был невысокого мнения об этой лечебнице, но не изменил своей обычной учтивости. За десять минут он сумел успокоить миссис Видлер, ожидавшую в приемной, пленил мисс Бакстон и сиделок, затем в жалком подобии операционной облачился в халат, надел перчатки и с невозмутимым видом приготовился действовать.
Больной вошел, стараясь казаться веселым, снял халат, который унесла сиделка, и влез на узкий стол. Решив, что надо пройти через это испытание, Видлер хотел встретить его мужественно. Прежде чем ему надели маску, он с улыбкой обратился к Эндрю:
– Как только все это закончится, я поправлюсь.
Он закрыл глаза и чуть не с жадностью, глубокими глотками, стал втягивать в себя эфир. Мисс Бакстон сняла бинты. Смазанный йодом живот, неестественно вздутый, высился блестящим холмиком. Айвори приступил к операции.
Он начал с глубоких впрыскиваний в поясничные мышцы. Затем сделал широкий средний надрез, и сразу же, невероятно быстро, обнаружилась опухоль. Киста торчала в отверстии, как мокрый надутый резиновый мяч. Диагноз Эндрю оправдался, и это прибавило ему самомнения. Он подумал, что Видлер, освобожденный от этой неприятной штуки, легко поправится, и, занятый уже мыслью о предстоящем визите к другому больному, украдкой поглядел на часы.
Между тем Айвори мастерски играл этим футбольным мячом, спокойно стараясь обхватить его руками и нащупать место его прикрепления, и сохранял ту же невозмутимость, несмотря на то что ему это не удавалось. Каждый раз, как он пытался захватить опухоль, она скользила под его руками. Он пробовал опять, пробовал двадцать раз.
Эндрю раздраженно смотрел на Айвори, думая: «Что он делает?» В брюшной полости было немного места для манипуляций, но все же достаточно. Эндрю приходилось видеть, как Луэллин, Денни, десяток других врачей в старой больнице орудовали в таких случаях – ловко и с гораздо меньшей размашистостью. И вдруг ему пришло в голову, что ведь это в первый раз Айвори делает при нем операцию в брюшной полости. Он бессознательно спрятал в карман часы и, цепенея, придвинулся ближе к столу.
Айвори все еще пытался подвести руки под кисту, такой же спокойный, невозмутимый, сосредоточенный. Мисс Бакстон и молоденькая сестра милосердия стояли рядом, мало разбираясь в том, что происходит, и с полным доверием следили за ним. Врач, дававший наркоз, пожилой, седоватый мужчина, с созерцательным видом поглаживал большим пальцем пробку закупоренной бутылочки. В пустой маленькой операционной под стеклянным потолком царила безмятежная атмосфера, не чреватая никакими событиями. Не ощущалось никакого острого напряжения, никакого драматизма. Айвори, подняв одно плечо, лавировал руками в перчатках, пытаясь подсунуть их под гладкий резиновый мяч. Но у Эндрю почему-то похолодело внутри.
Он хмурился, напряженно смотрел. Чего он страшился? Бояться было нечего, решительно нечего. Операция простая, через несколько минут она будет закончена.
Айвори с легкой усмешкой, как бы удовлетворенный, перестал искать точку прикрепления кисты. Он спросил нож у молоденькой сестры. Он теперь больше, чем когда-либо, походил на великого хирурга из романов. Взяв нож, он, раньше чем Эндрю сообразил, каково его намерение, сделал глубокий прокол в блестящей поверхности кисты. После этого все произошло сразу, в одно мгновение.
Киста лопнула, извергая в воздух большой сгусток венозной крови, выплевывая свое содержимое в полость живота. Секунду назад она была тугим шаром, теперь же стала похожа на плоскую сумку, лежащую в массе булькающей крови. Миссис Бакстон принялась лихорадочно доставать тряпки из барабана. Врач, дававший наркоз, не сел, а упал на стул. Молодая сестра, казалось, была близка к обмороку. Айвори сказал важно:
– Зажимы, пожалуйста.
Прилив ужаса охватил Эндрю. Он видел, что Айвори, не сумев найти ножку кисты и перевязать ее, слепо, бессмысленно вскрыл кисту. А киста была геморрагическая.
– Тампоны, пожалуйста, – скомандовал Айвори своим бесстрастным голосом. Он ковырялся в крови, пытаясь зажать ножку кисты, осушая переполненную кровью полость, не умея остановить кровоизлияние. Ослепляющей молнией пронизала Эндрю догадка. Он твердил мысленно: «Всемогущий Боже! Да он не умеет оперировать, совсем не умеет!»
Анестезиолог, прижав палец к шейной артерии Видлера, пробормотал тихим голосом, точно извиняясь:
– Боюсь… он, кажется, кончается, Айвори.
Айвори, бросив зажим, затампонировал вскрытую полость окровавленной марлей. Начал накладывать швы на широкий разрез. Вздутия больше не было. Живот Видлера представлял собой вогнутую, безжизненно белую поверхность, потому что Видлер был мертв.
– Да, он скончался, – сказал врач.
Айвори наложил последний шов, методически обрезал конец и повернулся к подносу с инструментами, чтобы положить ножницы. Эндрю, точно парализованный, не мог шевельнуться. Миссис Бакстон – с желтым, как глина, лицом машинально клала горячие бутылки поверх одеяла. Видимо, ей стоило больших усилий владеть собой. Она вышла. Служитель, не зная о том, что случилось, внес носилки. Через минуту тело Гарри Видлера было отнесено наверх, в его палату.
Айвори наконец заговорил.
– Какая неудача, – сказал он обычным, спокойным тоном, снимая халат. – Я полагаю, это шок, как вы думаете, Грей?
Грей что-то невнятно пробормотал в ответ. Он был занят укладкой своих принадлежностей.
Эндрю все еще не мог говорить. В сумбуре ощущений он вдруг вспомнил о миссис Видлер, ожидавшей внизу. Айвори точно прочел его мысли. Он сказал:
– Не беспокойтесь, Мэнсон. Я сам скажу его жене. Пойдемте. Я вас от этого избавлю.
Бессознательно, как человек, утративший всякую способность к сопротивлению, Эндрю пошел за Айвори вниз, в приемную. Он все еще был как оглушенный, ощущал слабость и тошноту и не мог себе представить, как он скажет правду миссис Видлер. Дело это взял на себя Айвори – и оказался на высоте.
– Дорогая моя, – сказал он сострадательно и покровительственно, ласково кладя ей руку на плечо, – боюсь… боюсь, что новости для вас плохие.
Она сжала руки в поношенных коричневых перчатках. Ужас и мольба смешались в ее глазах.
– Что?!
– Ваш бедный муж, миссис Видлер, несмотря на все наши старания…
Она рухнула на стул с посеревшим, как пепел, лицом, все еще конвульсивно сжимая руки в перчатках.
– Гарри! – зашептала она раздирающим душу голосом. Потом опять: – Гарри!
– От имени доктора Мэнсона, доктора Грея, миссис Бакстон и моего могу вас уверить только в одном, – продолжал печально Айвори, – что никакими силами на свете нельзя было его спасти. И если бы даже он и пережил операцию… – Айвори выразительно пожал плечами.