щаю принимать японцев, которые просятся к нам на суда. Они могут посещать только флаг-судно. Впускать лишь по объявлении чина и дела, с которым явился. Вы видите наш первый успех. Эскадра оставлена без сторожевых лодок. Случай беспримерный в истории Японии.
Ночью на берегу вспыхивали сигнальные ракеты. На холмах горели огни. Где-то бил колокол. Утром видны были марширующие по берегу колонны войск в красной и черной одежде со знаменами. Они шли, видимо, из Эдо, для подкрепления гарнизона Урага.
В лодках подъехали художники и стали рисовать пароходы. Их не гнали. Офицеры эскадры сели с красками на палубе и писали пейзаж, лодки и самих художников.
В восемь часов утра прибыл губернатор Урага.
– Лжецы! – воскликнул коммодор. – Вчера говорили, что губернатора нет в городе!
Коммодор приказал принять губернатора в каюте капитана. Для приема назначены капитаны Адамс и Бучанан, лейтенант Конти, корреспонденты и переводчики.
– Отвергать все поступки местных властей, если в них будет проявляться неуважение к американскому флагу. До вооруженного конфликта!
– Американцы должны идти в Нагасаки и там передать письмо, – заявил Кейама Иезаймон. Он сидел в кресле с недовольным видом.
Лейтенант Конти отправился в салон коммодора. Перри ответил:
– Коммодор может разговаривать о передаче письма только с главой правительства Японии или с лицом ему равным и уполномоченным для этого самим императором.
Губернатор повторил просьбу, он разволновался и стал искренне уверять, что по японским законам невозможно принять письмо в Урага.
– Лгуны! – говорил в сильном гневе коммодор, прохаживаясь в своем салоне.
Лейтенант Конти возвратился с новым ответом:
– Коммодор приказал сказать, что ему велено письмо передать здесь, в Урага, и он не вправе ослушаться данного ему приказания. Но если японское правительство не может найти подходящего места для вручения письма, то он с вооруженной силой высадится на берег, пойдет туда, где он сможет вручить письмо… Вручит письмо тому… тому, кому оно адресовано, – с видимым удовольствием повторил лейтенант.
Губернатор, казалось, ополоумел. Что это значит? Тут не скажешь: «А-а! Да-да!» Не скажешь и «нет!». Что это значит? Что это значит – «тому»? То есть Верхнему Господину? Американцы пойдут к нему? С вооруженной силой?
– Это мой долг. – Капитан подтвердил слова своего коммодора: – Я обязан исполнить его любыми средствами.
Губернатор ответил, что пойдет немедленно на берег. Все сообщит в столицу. Будет ждать ответа. Потребуется четыре дня…
Адамс, Конти и переводчик пошли к коммодору.
– До Эдо один час ходу нашим пароходам. Наш флот выйдет на вид столицы. Коммодор ждет через три дня точный и отчетливый ответ. Отрицательный ответ будет равен оскорблению, нанесенному американскому президенту. Коммодор призывает к доброй воле и выказывает свое дружеское чувство высшему правительству Японии.
Тем временем шлюпки с пароходов были уже далеко. Они делали промеры в направлении к Эдо, и офицеры, может быть, уже видели в подзорные трубы таинственную и скрытую столицу народа, аристократия которого считала себя потомками богов.
Губернатор стал умолять вернуть американские шлюпки.
– Они действуют против японских законов!
Адамс хотел ответить сам, но не стал. За ответом опять пошли к коммодору.
– Мы подчиняемся только американским законам…
Каждое слово перевода записывалось обоими японскими чиновниками, сопровождавшими своего бугё. Трудно было сказать, кто из них в каком чине, но они писали одинаково усердно.
Капитан Адамс приказал показать японцам ящик. Явились два негра гигантского роста. Они выдвинули небольшой ящик. Два белокурых мальчика в мундирах с эполетами сняли с него бархатную накидку. Японцам объяснили, что в этом ящике находится письмо к их императору.
Резьбу, отделку, накладки из металла, кажется из золота, – все заметил губернатор.
– Красивый ящик, и полировка очень роскошная! – произнес он.
Губернатор сказал, что пришлет на суда свежей провизии: мяса, фруктов, овощей. В чем еще нуждаются корабли?
– Наши суда ни в чем не нуждаются! – заявил Бучанан, подымаясь. – Эскадра пришла в Японию, обеспеченная всем необходимым на все время нашего пребывания здесь.
Губернатор понял, что ему стараются показать, что нет необходимости ни в каких других переговорах. Он стал прощаться.
Адамс попросил задержаться.
– При переговорах, – сказал флаг-капитан, – как и в бумагах, адресованных коммодору, японские представители обязаны соблюдать те же формы уважения, как и в отношении собственного императора, в противном случае бумаги будут возвращены, а представители правительства удалены.
– А сколько долларов стоит такой ящик? – прощаясь на трапе, спросил у Портмана переводчик.
– Вторая наша победа, господа, – сказал Перри, собрав своих капитанов. – В стране, которая управляется посредством такого множества церемоний, мы не можем поступать иначе. Вы обязаны требовать от них соблюдения строжайшего этикета. При несоблюдении этого правила возвращайте им бумаги.
Промеры залива продолжались, и день ото дня шлюпки заходили все дальше. Молодые офицеры пребывали в состоянии крайнего возбуждения. Они уже не раз повидали столицу издали. Гидрографические сведения хороши. Глубина канала 35–43 фута. Один из офицеров подходил на шлюпке к береговым укреплениям довольно близко. Вышли три японца, он навел на них большую подзорную трубу, и те, как он уверял, струсили и обратились в бегство, видимо решив, что на них наведено какое-то еще неведомое оружие.
Сторожевые лодки на веслах легко и быстро догоняли американские шлюпки. В таких случаях лейтенант командовал:
– Суши весла!
Матросы вставали и подымали карабины. Угрожающе протягивались багры. Преследователи охладевали, и погоня прекращалась. Казалось, лодки нагнали баркас для того, чтобы чиновники и воины могли любезно улыбнуться гостям, и для этого их преследовали.
Промер в направлении столицы продолжался с замедленной обстоятельностью. Каждый день продвигались еще немного вперед. Новая форма давления на косное эдоское правительство. И в то же время демонстрация полного уважения к обычаям страны, сиогуну и правительству. Ведь пароходы не шли в Эдо и не наводили своих пушек на скальный замок Эдо-джо. Никто не совершал грубых поступков и не дрался, как известный Эллиот в Кантоне.
Но ответа еще не было, и коммодор приказал пароходу «Миссисипи» сопровождать описные шлюпки в направлении столицы. Приготовить корабельную артиллерию к бою. Вооружить морскую пехоту и не скрывать приготовлений.
Сразу же губернатор явился на «Саскачеван» и сказал: кажется, он уверен, что на днях письмо, наверно, будет обязательно принято.
Утром три лодки подошли к «Саскачевану». Было 8 часов 30 минут.
Снова прибыл губернатор со свитой. Кроме него и переводчика на борт было допущено три человека. Флаг-лейтенант отсчитал их, а затем протянул руку, и матрос с карабином встал на трапе.
В каюте капитана Бучанана начались переговоры о приеме письма. Еще никто из японцев так и не видал коммодора. Опять помянули про Нагасаки.
Из-за перегородки, обитой чем-то блестящим, похожим на золото с сафьяном, Старый Медведь передал через флаг-капитана письмо-меморандум. «Коммодор не пойдет в Нагасаки… Не будет вести переговоры через голландцев и китайцев… Он вручит письмо лично императору… Или равному ему по полномочиям… Если дружеское письмо не будет принято, сочтет свою страну оскорбленной».
У подножия холмов среди сосен японцы строили дом для приема письма. Американцы обошли на пароходах мыс, прикрывающий город со стороны залива, и навели на этот дом огромные орудия своих пароходов.
Коммодор потребовал: офицер, которому поручено будет получить письмо президента, должен иметь у себя на руках грамоту, подписанную императором, и письмо правительства, удостоверяющее его подпись.
С японцами обходились все радушней. Теперь их пускали на борт по пять, семь, а потом по десять и более, с губернатором во главе, угощали то в салоне капитана, то в кают-компании. На стол подавались ликеры, вина, сласти.
За дружескими беседами показывали глобус, сравнивали Америку с Голландией и Францией. Переводчик Мориама Эйноскэ показывал Нью-Йорк и Вашингтон. Японцы знали: Нью-Йорк – коммерческий центр, а Вашингтон – столица. Им было известно, что в Америке через горы пробиваются тоннели для железных дорог. Все это известно от Накахама Мандзиро, который долгое время был американцем, а теперь вернулся в Японию. Но никто не смел упомянуть его имя.
В присутствии чиновников губернатор вручил Генри Адамсу перевод удостоверения, данного императором принцу Тода, назначенному для приема письма.
– Едет принц Тода!
– Едет принц! – значительно говорили друг другу в этот день американские офицеры.
«Я посылаю вас в Урага, чтобы получить письмо президента Соединенных Штатов Америки ко мне, после чего вы должны прибыть в Эдо и вручить письмо мне».
– И вот печать сиогуна, – с благоговением объяснял губернатор. – А вот луна и число.
Китайский ученый-переводчик и священник подтвердили, что все правильно.
Написано кратко и дельно и совсем не походило на обычные церемонии и увертки японских уполномоченных.
За ликером губернатор уверял, что Тода, принц Идзу, лицо очень высокого ранга, равен лорду-адмиралу.
Триста вооруженных моряков, высадившись на берег, ждали прибытия посла. Сто морских пехотинцев, сто матросов и сто морских кадетов. Японцы собрали множество солдат. В это утро Перри снова вспомнил судьбу экипажей «Моррисона» и «Лагоды», а также участь Василия Головнина. Он помолился и сошел по трапу в вельбот.
Японцы еще никогда не видели коммодора. Тысячи людей с замирающими сердцами ждали его появления.
Когда вельбот под коммодорским флагом подходил к берегу, офицеры эскадры выстроились двумя шеренгами для встречи его. На берег сошел грузный белолицый человек с голубыми глазами, тот, которого американцы называли Олд Бруин – Старый Медведь.