Шанхай. 21.05.1905 г.
Из сообщения агентства «Рейтер»:
«Сегодня от нашего корреспондента во Владивостоке получена телеграмма, в которой сообщается, что вчера в третьем часу дня вторая русская тихоокеанская эскадра пришла во Владивосток в полном составе. Все корабли имеют боевые повреждения. Разрушения некоторых из них просто ужасны. Они буквально едва держатся на воде и имеют видимые невооруженным глазом даже издалека крены. Их даже не подводят к причалам, чтобы не загородить их корпусами фарватер в случае гибели. По сообщениям русских официальных властей, потери в личном составе достигают 400 человек убитыми и около 700 ранеными. Командующий эскадрой также получил три осколочных ранения в голову и грудь и находится на броненосце «Орел».
По словам врачей, состояние Рожественского настолько тяжелое, что его даже невозможно доставить в госпиталь на берегу. В боях 14–15 мая эскадра потеряла три своих миноносца, потопив при этом более 10 крейсеров и два броненосца противника. При отражении ночных минных атак были уничтожены еще не менее 10 миноносцев. Захвачены в качестве трофеев на поле боя два японских миноносца. В Корейском проливе были перехвачены несколько пароходов с военной контрабандой, приведенных во Владивосток, и два японских военных транспорта. В русский плен попали более 700 японских моряков, спасенных с потопленных кораблей».
Лондон. 22.05.1905 г.
«Сентрал Ньюз»:
«Из интервью Д. Коберта, находящегося на лечении в военно-морском госпитале в Куре, нашему корреспонденту: «Благодаря отвратительным погодным условиям, русской эскадре с утра 14 мая удалось внезапно напасть на передовые дозоры японского флота на подступах к Корейскому проливу. Используя подавляющее численное превосходство, русские смогли к полудню нанести серьезный урон разведывательным силам адмирала Того, потопив и тяжело повредив несколько легких крейсеров. Однако оторваться от преследования им все же не удалось. Столкнувшись во второй половине дня с главными силами японского объединенного флота у острова Цусима, русские понесли тяжелые потери и были вынуждены отойти к югу для исправления повреждений, преследуемые японскими миноносцами и крейсерами, неся новые потери. <…> Не прекращавшиеся атаки японских легких сил, усилившиеся с наступлением темноты, не позволили отремонтировать подбитые корабли, которые затонули у острова Фукуэ к ночи с 14 на 15 мая. В эту же ночь были подорваны минами и затонули броненосцы «Сисой Великий» и «Император Александр III», а также три крейсера. Оставшиеся русские корабли, в основном быстроходные крейсера, в ночь с 16-го на 17 мая смогли оторваться от японского флота и уйти во Владивосток, захватив по пути несколько нейтральных каботажных пароходов в Корейском проливе».
Санкт-Петербург. 22.05.1905 г.
«Ведомости»:
«Сегодня из главного военно-морского штаба было получено сообщение, что вторая тихоокеанская эскадра под командованием вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского, покинувшая Балтику более восьми месяцев назад, благополучно достигла Владивостока.
14–16 мая в Корейском проливе, у островов Цусима и Фукуэ (архипелаг Гото), произошло несколько сражений с японским флотом, в ходе которых были достоверно потоплены японские броненосцы «Чин-Иен», «Фудзи» и «Микаса», броненосные крейсера «Чиода», «Идзумо», «Ниссин» и «Ивате», бронепалубные крейсера «Идзуми», «Ицукусима». «Мацусима», «Хасидатэ», «Сума», «Читосе», «Отова» и «Нийтака». При отражении ночных минных атак было потоплено также не менее пятнадцати миноносцев противника, а два захвачены в качестве призов. Собственные потери эскадры составили три миноносца, затонувших от полученных боевых повреждений из-за крупной волны в день сражения. Остальные корабли получили повреждения различной степени тяжести. Потери в личном составе среди экипажей кораблей более 1100 человек. Подробности читайте в следующем номере».
Санкт-Петербург. 22.05.1905 г.
«Русский инвалид»:
«Сегодня было получено сообщение нашего корреспондента из Владивостока, побывавшего на кораблях второй тихоокеанской эскадры, с боем прорвавшихся через Цусимский пролив. Он сообщает, что в боях с 14 по 16 мая были потоплены три японских броненосца, три больших крейсера, девять легких крейсеров и более десяти миноносцев. При этом наш флот произвел набеги на побережье Японии и Кореи вдоль всего пролива и архипелага Гото. Наши корабли получили очень серьезные повреждения, особенно броненосцы «Князь Суворов», «Император Александр III», «Ослябя» и крейсера «Россия» и «Громобой». Но погибли только три миноносца. Потери экипажей превышают тысячу человек убитыми и ранеными. Адмирал Рожественский тяжело ранен и находится на борту броненосца «Орел»».
Токио. 23.05.1905 г.
Из сообщения агентства «Рейтер»:
«Сегодня официальные власти Японской империи признали, что в ходе боев в Корейском проливе и у острова Фукуэ японский флот понес тяжелые потери в корабельном составе. Среди погибших кораблей два броненосца, в том числе и флагман адмирала Того «Микаса». Однако русская вторая эскадра Тихого океана была полностью разгромлена и большей частью потоплена. С прискорбием сообщаем, что в боях погибли адмиралы Камимура, Мису, Симамура и Катаока, а также британский военно-морской атташе капитан первого ранга Пакингхем. Командующий объединенным флотом адмирал Того тяжело ранен».
Схемы
Схема 1. Бой с японскими разведывательными отрядами
Схема 2. Бой главных сил
Схема 3. Движение эскадры в течение дня 14.05.05
Новые земли
Часть перваяДома
Мы прошли сквозь японцев, но много еще не умели,
Нагло лезли в проливы и сажали на мель крейсера.
Но покрылись мозолями руки, мы в учебе потели,
Чтоб исправить успеть то, что нормой считалось вчера.
…
А на Цусимских островах цветы
Невероятной красоты!
…
Дома
Глава 1
С получения известия о прибытии флота в залив Посьета и до того момента, когда вторая эскадра пришла во Владивосток, в порту творилась невообразимая суета. Срочно тралились повторно уже проверенные фарватеры, готовились места стоянок у стенок и в бухте Золотой Рог, очищались и подкрашивались причалы. Все плавсредства приводились в готовность, а что не могло быть полезным, убиралось с глаз долой. О суровом нраве Рожественского уже ходило множество слухов, поэтому даже ночью продолжалась подготовка к встрече эскадры, победившей грозного адмирала Того. Только к утру все потихоньку успокоилось.
Когда с батареи на мысе Таран сообщили, что видят на юго-западе множество дымов, вероятно, принадлежащих приближающейся эскадре, все военное и городское начальство начало съезжаться в порт. Слух об этом моментально распространился по Владивостоку. Толпы народа быстро заполнили все возвышенности вокруг Саперной и Иннокентьевской батарей. Множество лодок, баркасов, шаланд и прочей плавучей мелочи заполнило пространство гавани, медленно перемещаясь в пролив Босфор Восточный и двигаясь к Амурскому заливу. Все спешили скорее увидеть эскадру, которую ждали так долго.
Броненосцы и крейсера уже были достаточно хорошо видны с берега. Обладатели биноклей и зрительных труб могли даже разглядеть разрушения на головных, о чем рассказывали окружающим. Вокруг них быстро начали кучковаться горожане, желавшие скорее услышать подробности.
Несколько судов ближе к хвосту колонны шли с явным креном, но все двигались своим ходом и строй держали ровно. Не доходя до западного устья Босфора Восточного, эскадра начала разделяться. Большая ее часть медленно, словно преодолевая боль или усталость, втягивалась в бухту Новик. До них добраться встречающие не успели. Оставшиеся четыре больших корабля, сопровождаемые несколькими пароходами и обступившими их со всех сторон суденышками, входили в гавань порта.
Транспорты имели весьма затасканный вид. Краску с них смыло волнами, борта помяты, да к тому же в многочисленных разводах ржавчины. Но те, кого они сопровождали, выглядели гораздо хуже. В двух головных с трудом можно было узнать сравнительно недавно ушедших в море четырехтрубных красавцев «Россию» и «Громобой». Следом шел «Ослябя», сильно севший в воду носом, а за ним изуродованный до неузнаваемости, почти сплошь закопченный до угольной черноты, а кое-где обгоревший до заводского сурика «Князь Суворов».
Всеобщий восторг несколько угас при виде разодранных в клочья бортов и надстроек, исковерканных и многократно пробитых труб и дефлекторов вентиляторов и обрывков рангоута. Закопченная и обгоревшая корма госпитальной «Костромы», с наполовину облезшим от жара большим красным крестом на ней, вызвала множество пересудов. Зрелище и в самом деле было тяжелым, даже не смотря на частично закрытые деревом и парусиной дыры, выброшенные в море обломки трапов, надстроек и мостиков, смытую и соскобленную, где было возможно, копоть, разводы угольной грязи и крови.
С приходом кораблей суматохи стало еще больше. В первую очередь начали разгружать госпитальные суда. Жаждущих сенсаций журналистов, сразу ринувшихся вперед, быстро оттеснили в сторону подошедшие к стенке на шлюпках матросы с «Громобоя» под командой двух офицеров. Не добравшись до медиков и раненых, журналисты попытались взять в оборот командовавших оцеплением офицеров.
Но молодые лейтенанты в отчищенных и отглаженных мундирах с посеревшими от усталости лицами не были склонны общаться с прессой. На все вопросы они отвечали только обещаниями дать интервью позже. Просили дать перевести дух после боя. Так и не удовлетворив профессионального любопытства, они вскоре отбыли обратно, приставив для охраны приунывшей пишущей братии пару жандармов. Так репортеры и простояли до самого вечера, ожидая, когда к ним выйдет хоть кто-нибудь из начавших съезжать на берег офицеров. Отвлекать занятых в работах эскадренных грузчиков, солдат или матросов из охраны пленных жандармы не позволяли.
После перевозки раненых и пленных места у стенок освободили для боевых кораблей. Тут уж писакам было чем заняться и без интервью. Быстренько набросав в блокнотах очерки о страшных дырах в выгоревших высоких бортах, наспех заткнутых чем попало, добавив к этому мало-мальски посчитанное количество раненых и пленных, переправку которых они могли видеть краем глаза, журналисты, один за другим, мчались на телеграф, где сразу же образовалось столпотворение. Чтобы избежать парализации связи, руководство телеграфа было вынуждено ввести ограничение на количество слов, отправляемых в телеграмме одним человеком.
Едва эскадра встала на якорь, начальника порта контр-адмирала Греве вызвали на борт флагманского броненосца «Орел». Терзаемый недобрыми предчувствиями перед встречей с Рожественским, он подготовился как мог, захватив с собой солидную папку бумаг, но вместо грозного адмирала предстал перед его штабом. В адмиральском салоне в течение получаса он был «накачан» на предмет срочности и важности ремонтных работ.
Затем там же он встретился со всеми механиками эскадры и принял от них уже составленные заявки на необходимые материалы, а от Политовского чертежи некоторых деталей, изготовлением которых в литейных и кузнечных мастерских базы надлежало заняться в первую очередь. В общих чертах был составлен график работ, исходя из возможностей Владивостокского порта, обеих плавмастерских, пришедших с эскадрой, имевшихся в порту бригад, материалов и ремонтных средств.
В этом импровизированном совещании принимали участие все старшие офицеры штаба Рожественского и инженерный корпус эскадры в полном составе. Стиль совещания оказался для Греве совершенно непривычным и каким-то стремительным. Контр-адмирала, начальника порта никто не спрашивал, сможет ли он обеспечить то, что от него требовали. Его просто спросили, что он имеет, а затем уже только ставили задачи, обозначая конкретные сроки с оглядкой на какие-то свои, невероятные нормы производительности. Правда обещали помочь знающими людьми из машинных команд и трюмных дивизионов кораблей, не занятых в боевой подготовке.
А возможности порта, между тем, были весьма и весьма скромными. Единственный сухой док, пригодный для обслуживания крупных кораблей, был сейчас занят «Богатырем» заканчивавшим ремонт после навигационной аварии. Два небольших плавучих дока годились только для обслуживания миноносцев, а новый сухой док еще не был закончен.
Хотя перемычку, отделявшую его от гавани, начали рыть сразу же после ухода «России» и «Громобоя» к Рожественскому, в нем все еще шел монтаж оборудования, постоянно задерживавшийся из-за срывов поставок. Привезенный эскадрой разборный кессон еще требовалось собрать и довести до рабочего состояния, что требовало не малого времени. В таких условиях ремонт мог затянуться.
Правда, благодаря постоянно прибывавшим из европейской части страны квалифицированным рабочим, дополнительным материалам и станкам, отправляемым из Лазаревского адмиралтейства, Петербурга и Сормова, численность мастеровых в последнее время значительно увеличилась. Теперь имелась возможность организовать почти круглосуточную работу в мастерских порта в две длинные смены. Были оборудованы артиллерийские и снарядные мастерские, существенно расширены литейные и кузнечные производства.
Благодаря всему этому, в последнее время работы на «Богатыре» заметно ускорились, и он уже через несколько дней должен был выйти на пробу машин. Немного поразмыслив, Греве решил, что уложиться в отведенные флотским командованием три недели на восстановление боеспособности основной части флота шансы все-таки были.
После совещания контр-адмирал в растрепанных чувствах отбыл на берег обеспечивать первоочередную выгрузку частей разборного кессона и формировать бригаду для скорейшей его сборки и подготовки прочего доставленного оборудования. Так же ему надлежало в срочном порядке озаботиться созданием условий для максимально безопасной стоянки в порту наиболее пострадавших «Осляби», «Суворова», «Громобоя» и «России». Из-за сильных повреждений они все еще могли затонуть в любую минуту.
Сразу после швартовки к ним подошли все имевшиеся буксирные суда, доставившие дополнительные водоотливные средства и подменные команды. Уже к десяти часам вечера стало ясно, что их гарантированно удастся удержать на плаву. Только после этого, когда весь остальной флот был размещен на местах своих стоянок и организована его надежная охрана, начались увольнения на берег.
Отпускали всех желающих, свободных от вахты. Однако ожидавшегося разгула в эту ночь так и не произошло. Все стихло само собой, даже не успев толком начаться. Измотанные и издерганные до последней крайности люди уже просто не имели сил, чтобы как следует отметить окончание своего бесконечного похода. Кто-то просто засыпал, едва выпив первые две-три чарки. Кто-то срывался в слезы, и их уводили на свои корабли. Были и такие, кто, неприкаянно побродив по улицам, посидев в нескольких заведениях и так и не найдя, чем себя потешить, возвращались обратно в каюты и кубрики.
Зато на следующий день «веселье» началось с самого утра. С начала девятого часа утра из ворот порта потек ручеек из офицеров и матросов, и даже мастеровых с «Камчатки» и «Ксении». Несмотря на то, что Греве был категорически против предоставления выходных дней всем задействованным в ремонте кораблей, Рожественский провел через свой штаб приказ о предоставлении наиболее отличившимся рабочим трех дней отдыха. А также премировании всех ремонтных бригад, обеспечивших переход эскадры, в размере годового жалованья с выплатой этой суммы из призовых денег, причитающихся за приведенные в базу трофейные суда.
Также было озвучено его предложение обеспечить всех квалифицированных рабочих с плавмастерских жильем и небольшой суммой подъемных денег, в случае если они решат остаться во Владивостоке. Доставку их семей из европейской части России Рожественский также планировал организовать из призового фонда за казенный счет. Несмотря на все последние пополнения, рабочих рук в порту было все еще недостаточно, и решать этот вопрос нужно было немедленно, причем с прицелом на перспективу.
Растекаясь по улицам, ручеек желающих отдохнуть не ослабевал до обеда, когда увольнения на берег вынужденно прекратили. К этому времени весь город уже гудел, как растревоженный улей. Полиция не успевала прекращать драки и погромы, вспыхивавшие во всех уголках Владивостока.
Было решено ввести в город войска, а до их прибытия местные власти попросили помощи у флотских. С половины первого и до ночи в город для наведения порядка отправили по полуроте матросов, усиленной всеми свободными от вахты офицерами, с каждого корабля первого ранга, однако окончательно справиться с разгулом удалось только к утру.
Слава богу, обошлось без стрельбы, но и без этого, дорвавшиеся до свободы и чуток очухавшиеся от переутомления матросы и работяги успели наворотить таких дел, что полицейский участок, гарнизонная гауптвахта и городская тюрьма были набиты потенциальными героическими каторжанами под завязку. И это не считая тех, что сумели, набедокурив, тишком вернуться на свои корабли и скрыться в жилых палубах.
После усмирения «вольные» увольнительные прекратили, введя лишь двухчасовое посещение берега. Да и то оба следующих дня, оставшихся от дарованных выходных, матросы могли сойти со своего корабля только группой в два-три десятка человек в сопровождении одного или двух офицеров и исключительно для устранения следов погромов и кутежей. Лишь благодаря этим мерам в городе воцарился порядок. Но Рожественский ничего этого не знал.
Приведя свою эскадру во Владивосток и не потеряв после боя ни одного вымпела из ее состава, он первым делом, на минном катере совершил обход всех кораблей, стоявших в порту и в бухте Новик, проверяя надежность и эффективность их охраны, а также условия для отдыха команд.
Из-за сильных разрушений наиболее пострадавших больших броненосных крейсеров «Ослябя» и «Суворов» часть экипажей он планировал разместить в казармах на берегу, где для них еще нужно было создать необходимые условия. Связаться с береговым начальством сразу не удалось, а ждать он был не намерен, поэтому отправился во флотский экипаж лично.
Прибыв в казармы, он был приятно удивлен, когда узнал, что там уже вовсю распоряжался командир Сибирского флотского экипажа и по совместительству командир крейсера «Громобой» капитан второго ранга Шульц. Из-за бюрократических неувязок, он, уйдя в дальний поход, все еще не был освобожден от обязанностей на берегу.
Сам только что с похода и из боя, Шульц оставался на корабле, чтобы организовать все необходимые работы на месте, а через посыльных одновременно озадачил подчиненную ему тыловую интендантскую службу обеспечением дополнительного питания и выкраиванием нужной жилплощади, уплотняя кубрики в расчете на все освобождавшиеся экипажи. К прибытию Рожественского для матросов уже все было готово, так что никаких дополнительных распоряжений не потребовалось.
Дозоры рейда бухты Новик, где были размещены броненосцы, крейсера и транспорты, чья плавучесть не вызывала опасений, командующий осмотрел в сопровождении капитана второго ранга Семенова, исполнявшего обязанности коменданта рейда, до передачи этих полномочий чинам из местной крепостной администрации, что должно было состоятся в ближайшее время после соответствующего инструктажа.
Поскольку на катере, на котором командующий эскадрой совершал свой обход, по его приказу не было поднято никаких отличительных знаков, удалось спокойно и достаточно дотошно осмотреть все к наступлению темноты, не теряя время на приветствия. В общем и целом Рожественский всем остался доволен, распорядившись всю маскировку и бутафорию пока оставить без изменений. На всякий случай.
Вернувшись на флагман уже затемно, он провел совещание со своим штабом, выяснив, как налаживаются отношения с берегом. Потом распустил всех «по домам» спать, а сам еще около часа что-то писал, после чего принял ванну и лег в постель, впервые за последние две недели. В шутку наказав денщику будить его, только если ко дну пойдем, или лично император пожалует, он спокойно уснул, проспав несколько дней.
Глава 2
В ночь с 24 на 25 мая «Богатырь» досрочно вывели из дока. Хотя на нем все еще продолжались работы с трюмным оборудованием и артиллерией, на рассвете 25 мая он вышел из пролива Босфор Восточный на пробу машин. Несмотря на ранний час, пополнение флота встречали многотысячные крики «ура» с берега и кораблей, а в воздух летели бескозырки, фуражки и кепки.
Когда волна, разведенная его корпусом, докатилась до бухты Новик, где стоял действующий флот, и мачты броненосцев и крейсеров чуть кивнули своему возродившемуся собрату, Зиновий Петрович наконец проснулся. Утро было тихим и солнечным, как на заказ.
Командующий, приняв обычные утренние процедуры, поднялся на палубу своего флагмана, удивившись тому, сколько было сделано в его отсутствие. Работы на броненосце кипели вовсю. Поврежденные 152-миллиметровые башни частично разобрали, и в них что-то меняли или ремонтировали. Часть небольших пробоин в бортах уже была закрыта новыми стальными листами, покрытыми пока только суриком и незакрашенными. Вокруг крупных дыр сняли поврежденные листы, отчего они приобрели строгие геометрические формы.
С обоих бортов пришвартовано по нескольку барж, в которые что-то грузили или, наоборот, выгружали. Под кормой пыхтел буксир, забиравший одну из них. Такая же картина наблюдалась вокруг остальных кораблей, стоявших поблизости. Всюду сновали матросы и мастеровые. Стоял жуткий грохот железа и визг работающих механизмов.
Обойдя все палубы «Орла», Рожественский поднялся в адмиральский салон, где застал почти весь свой штаб. Огромный стол был завален бумагами. Едва увидев командующего, все встали, приветствуя своего адмирала. Он же подошел к каждому и поздоровался, говоря, что рад видеть всех в добром здравии.
После чего предложил выпить чаю, добавив: «Как же на Родине-то хорошо!» Когда уже подали чай, он обратился к начальнику своего штаба – Клапье де Колонгу с просьбой ввести его в курс дел, если он пропустил что-то важное. Тот охотно согласился, переложив в своей папке несколько листов и начав свой доклад словами: «За прошедшие четыре дня…»
Но Рожественский его сразу же перебил вопросом: – Простите, со времени чего прошедшие?
– Со дня прихода нашей эскадры во Владивосток.
– Какое сегодня число? – И увидев висевший в салоне календарь с датой 25 мая, он буквально проглотил окончание вопроса. То есть прошло четыре дня, а меня никто не удосужился разбудить?! – начал закипать адмирал.
Казалось, он сейчас учинит всем собравшимся примитивный разнос. У него даже начала краснеть шея, что бывало всегда в крайней степени раздражения, и эта краснота быстро заливала лицо, но он, явно с большим усилием, совладал со своими эмоциями, и спросил, уже почти нормальным тоном: «Почему меня никто не разбудил!»
В воцарившейся абсолютной тишине ему ответил сначала Клапье де Колонг, поддержанный лейтенантом Свенторжедцким, которые, ссылаясь на рекомендации медиков, объяснили, что при таком перенапряжении, что испытывал командующий последние недели перехода, тот сон, что был у него уже во Владивостоке, являлся лучшим лекарством.
Даже солидный консилиум местных и флотских докторов пришел к единому мнению, что тревожить пациента нет необходимости. Столь глубокий и продолжительный сон является естественной реакцией организма, гораздо более эффективной в плане восстановления сил, чем любое медикаментозное воздействие. Проводившиеся три раза в день медицинские осмотры не выявили никаких отклонений от нормы, поэтому никто и не беспокоился. Никаких проблем не возникало, все вопросы решались в рабочем порядке и в срок, поэтому причин мешать отдыху просто не было.
Кроме того, это позволило пустить в городе слух, что вы тяжело ранен и почти безнадежен. Это, в сочетании с сокрытием истинного технического состояния кораблей действующего флота, прибавляет шансов на достижение внезапности при возобновлении боевых действий. О тяжелых повреждениях кораблей, невозможности их быстрого введения в строй и ранении командующего уже пишут во всех газетах. Так что и в Токио об этом узнают не сегодня – завтра.
Выслушав все это и бегло просмотрев поданные ему русские, английские и немецкие газеты, Рожественский успокоился окончательно и потребовал ввести его немедленно в курс всего происходящего на эскадре. Это заняло более полутора часов, но командующий явно остался всем доволен.
Из доклада штаба Рожественский узнал, что для обеспечения обороны базы выделены «Нахимов» и «Наварин», находящиеся в проливе Босфор Восточный в получасовой готовности выйти в море, а также 4 старых номерных миноносца и несколько миноносок, круглосуточно несущие дозорную службу. Линии дозоров заметно выдвинуты в заливы Амурский и Уссурийский, по сравнению с тем, что было до прихода эскадры. Противник в виду крепости не появлялся.
На побережье залива Петра Великого и на всех его островах начато расширение сети сигнальных постов и сплошное оснащение их телефонной и телеграфной связью. Намечены места для строительства новых береговых батарей, возведение которых резко повысит обороноспособность.
В столицу отправлен запрос на скорейшую отправку дополнительных береговых пушек современных моделей и снарядов к ним. Предварительно проработаны планы оборонительных минных постановок на подступах к Владивостоку, но к их реализации невозможно приступить из-за отсутствия в крепости мин в достаточном количестве. Их подвоз ожидается не ранее чем через месяц, поэтому рассматривается вопрос о налаживании производства мин во Владивостоке.
После разбора итогов боев были произведены некоторые кадровые перестановки на эскадре. Так, командира эсминца «Бодрый» капитана второго ранга Иванова пришлось списать на берег по болезни. На его место назначен капитан второго ранга П. П. Дурново, оказавшийся «безлошадным» после гибели своего корабля. А командира также погибшего в бою «Бедового» капитана второго ранга Баранова арестовали, поскольку вскрылись его финансовые махинации.
Командира броненосца «Сисой Великий» капитана первого ранга Озерова так же списали, так как выяснилось, что он был пьян в ночь атаки флота японскими миноносцами у Готских островов и потому не принял должных мер к обеспечению противоторпедной защиты своего корабля. Более того, он препятствовал в этом старшему офицеру капитану второго ранга Ивкову.
За это командир был помещен под арест в своей каюте с приставлением караула вплоть до прибытия в базу, где предстал перед судом офицерской чести. Командиром на «Сисоя» планировали назначить капитана первого ранга Лилье, поскольку восстановить крейсер «Россия», которым он командует сейчас, до конца войны не представляется возможным.
У капитана первого ранга Смирнова, командира «Николая», проявилась почечная недостаточность, вероятно на нервной почве, из-за чего он вынужден был отправиться на лечение. На его место рекомендован командир «Громобоя» капитан второго ранга Шульц.
Командира броненосца «Адмирал Сенявин», проявившего слабость в бою, также пришлось списать на берег. Вместо него теперь капитан второго ранга Похвистнев, бывший старшим офицером на «Ослябе» и доведший свой разбитый броненосец до родных берегов. К счастью, раны его оказались не тяжелыми, и он уже вступил в командование новым кораблем. В связи с назначением на эту должность составлено представление о присвоении ему звания капитана первого ранга. Достоин, безусловно!
Рожественский согласился со всеми назначениями, высказав пожелание подобрать офицеров всех специальностей для планируемого расширения штаба. Причем выбирать в первую очередь из тех, кто теперь, скорее всего, освободится, из-за полной потери боеспособности двух больших броненосных крейсеров и «Осляби» с «Суворовым». Кроме того, он добавил, что нужно будет переформировать оставшиеся силы, для обеспечения обороны нашего побережья и его скорейшего более полного освоения. Все подготовленные бумаги по ротации офицеров были им подписаны немедленно, после чего совещание продолжилось.
О противнике достоверных сведений не имелось, но вблизи Владивостока японцы не показывались. К побережью Японии и Кореи отправлены 4 разведочные экспедиции из трофейных рыбацких и каботажных шхун, укомплектованных корейцами и китайцами из контрабандистов, нанятых на нашу службу. Командовать шхунами поставлены шкиперы-китобои с судов Кайзерлинга, уже имеющие богатый опыт общения с этими авантюристами. В состав их команд включили также наших офицеров-добровольцев из Сибирского экипажа.
Они должны осмотреть берег и установить наличие дозорных судов или флота противника в районе пролива Цугару, у Гензана, севернее Цусимы и в заливе Вакаса. В тех водах постоянно курсирую подобные суда, поэтому штаб рассчитывает, что эти экспедиции в таком виде не привлекут внимания противника.
Наш флот начал ремонт механизмов и исправление боевых повреждений. Все четыре истребителя, имевшие подводные пробоины, разместили в плавучих доках попарно, начав ремонт корпусов и забортной арматуры, остальные ремонтируются пока на плаву. С вышедших из строя кораблей («Громобой», «Ослябя», «Россия» и «Суворов») начали снимать уцелевшие орудия, для замены ими разбитых или неисправных пушек на действующем флоте. Помимо боевых повреждений было выявлено растрескивание стволов от интенсивной стрельбы у четырех шестидюймовок и одной 120-мм пушки. В Петербург отправлен запрос на дополнительные орудия всех калибров для замены вышедших из строя.
На «Ушакове» и «Светлане» силами мастерских порта начаты работы по заделке опасных пробоин, поднятых над водой благодаря дополнительной разгрузке и кренованию. Обе плавмастерские обеспечивают плановую переборку главных механизмов действующего флота в бухте Новик. На всех кораблях, кроме выделенных в охрану, разобраны паропроводы и прочие магистрали, уже давно нуждавшиеся в ремонте. Начат ремонт котлов донок и другого трюмного оборудования, который было невозможно выполнить в походе, при постоянной боеготовности флота.
Для выполнения второстепенных задач по перевооружению и реконструкции кораблей предполагается привлечь паровозное депо и вагоноремонтный завод в Никольск-Уссурийске, который находиться в ста верстах от Владивостока. Это ближайшее предприятие, способное хоть как-то помочь флоту в ремонте. В самом Владивостоке ни железнодорожных мастерских, ни каких-либо других серьезных промышленных предприятий не имеется.
На «Богатыре» закончили основные работы и в ночь с 24 на 25 мая его вывели из дока. Хотя на нем все еще продолжались внутренние работы со вспомогательными механизмами, пушками в носовых плутонгах и реконструкция по новым стандартам внутрисудовой связи, противоосколочной защиты и средствам управления огнем, он уже отправился на ходовые испытания в Амурский залив на протраленный участок между островом Рикорда и полуостровом Ломоносова.
На обратном пути планируется провести стрельбы всеми калибрами в бухте Парис, где оборудован импровизированный опытный полигон. Туда уже доставлены старые водотрубные котлы, коечные сетки, железные цилиндры и прочий металлолом с заводских складов. Результаты стрельб будет отмечать и фиксировать специальная комиссия штаба эскадры во главе с Берсеньевым, уже отправившаяся на место.
Планируется опробовать действие фугасных шестидюймовых снарядов с зарядом влажного пироксилина и взрывателями Бринка, стоящими сейчас на вооружении, а также этих же снарядов но с зарядом из бездымного пороха и взрывателями Барановского (то есть аналогичным по заряду и трубке старым 6– и 8-дюймовым бомбам и 12-дюймовым фугасам, используемым сейчас). Идея проведения подобных стрельб возникла по результатам боев у Цусимы и у Готских островов, когда многократно отмечалось отсутствие разрывов наших снарядов, дававших гарантированные попадания в цель.
Далее обсуждался проект перевооружения старых броненосных крейсеров «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской» на единый шестидюймовый калибр. Но этот вопрос пока остался не решенным, до предоставления окончательных чертежей и расчетов, которые взял на себя инженер с «Орла» Костенко. Уже произведя все необходимые замеры на крейсерах, он планировал предоставить эскизный проект к следующему совместному заседанию штаба и инженерного корпуса, намеченному на 26 мая после обеда.
В общем и целом русский флот пока не был готов к активным действиям на море. Всем кораблям второй эскадры требовался серьезный ремонт по механической части. А имевшихся, до её прихода, во Владивостоке сил флота едва хватало для обеспечения обороны базы и проведения тральных работ на фарватерах и обнаруженном минном поле между островами Римского Корсакова и островом Аскольд.
Плавбазы партии траления «Сунгари» и «Селенга» были недостаточно оборудованы, а тральный флот слаб и малочислен. Для обеспечения регулярного траления фарватеров привлекались миноноски, но и их не хватает, поэтому было решено срочно перебазировать во Владивосток все миноноски из Николаевска-на-Амуре. Там их должны будут заменить мобилизованные гражданские суда.
Были очень слабы портовые средства, начавшие всерьез развиваться лишь с началом войны. Не хватает грузчиков, рабочих, береговых и плавучих кранов, наливных ботов и барж. Поэтому для снабжения пришедшего флота и обеспечения его потребностей пришлось реквизировать либо выкупить в срочном порядке все частные небольшие суда, пригодные для портовых нужд, а также рыбацкие баркасы и шхуны, имевшиеся в окрестностях Владивостока.
Кроме того, из наиболее благонадежных местных каторжан с Сучанских копей сформировали несколько бригад разнорабочих, работавших вахтами, а всех арестантов, имевших подходящие специальности, вовсе перевели на постоянные работы в порт. Но этого все равно оказалось недостаточно.
Для решения проблемы были вынуждены разоружить и срочно привести из Николаевска-на-Амуре все плавучие батареи, перестроенные из больших железных барж «Амурского общества пароходства и торговли». Часть барж до прихода эскадры, к счастью, еще даже не успели вооружить. Изначально их планировалось использовать в обороне устья Амура в районе Софийска, но обстановка изменилась.
Для противоборства с современным флотом, имеющим скорострельную артиллерию, эти сооружения с парой старых тридцатипятикалиберных шестидюймовок на палубе и импровизированной защитой из котельного железа и прочих подручных материалов были мало пригодны. Зато как баржи, вместе с приведшими их буксирными пароходами, появившись во Владивостоке буквально накануне данного совещания, они тут же были приняты в оборот, резко разрядив ситуацию с перевозкой грузов и материалов в интересах флота в акватории порта и прилегающих бухтах.
Учитывая полученный в ходе цусимских боев опыт, решено оснастить все броненосцы и крейсера собственными кузнечными мастерскими, как было сделано на «Орле» и «Бородино» еще в походе. Силами команды на этих двух броненосцах соорудили передвижные кузни, разворачивавшиеся по мере необходимости в котельных отделениях или же на полубаке. Благодаря им, появлялась возможность быстрого восстановления многих вышедших из строя деталей без их перевозки, а ремонт повреждений заметно облегчался. Сейчас уже на всех кораблях подобраны места для постоянных, а не временных таких мастерских, с гораздо большими возможностями.
Для обеспечения действий флота планировалось сформировать два батальона морской пехоты из экипажей разбитых кораблей и казаков-добровольцев. Столь странный подбор личного состава был предложен капитаном 2-го ранга Семеновым, занимающимся этим вопросом. Объясняется он тем, что новые формирования должны будут размещаться на кораблях первого и второго ранга для проведения кратковременных десантов на контролируемое противником побережье с целью решения тактических задач эскадры, а также для захвата призов и управления им. В бою морские пехотинцы должны помогать экипажам в борьбе с пожарами и обеспечении действия артиллерии, что весьма актуально ввиду быстрой убыли людей на этих постах, как показала практика.
Исходя из этого, морские пехотинцы должны иметь хорошую морскую выучку для быстрого захвата судов, а также для максимально скорой высадки на необорудованный берег либо в порту и для обратной амборкации десанта. Одновременно необходима хорошая армейская подготовка для ведения боевых действий против регулярных войск, которыми комплектуются гарнизоны японских военно-морских баз и крупных портов, так как задачами этих подразделений предполагаются также молниеносные десантно-диверсионные операции на береговых объектах противника немедленно после подавления его активной обороны. Для комплектования батальонов отправлен запрос коменданту крепости на выделение нескольких казачьих частей для отбора добровольцев. Ответ до сих пор не получен.
В дальнейшем, из-за большого наплыва добровольцев, в том числе и из Маньчжурской армии, стало возможным проводить жесткий отбор по медицинским и прочим показаниям. Так, прибывшие вместе кавалеристы Маннергейм и Буденный оказались разделены, так как Маннергейм не прошел по здоровью из-за недавнего ранения.
На бурные протесты, дошедшие до высшего командования, ему ответили, что он как кавалерист должен уметь быстро думать, и отправили в штаб, прорабатывать тактику применения предстоящих десантов и способы максимально скорой высадки, пока не открылась другая вакансия.
Тем временем, сведенные вместе в примерно равных пропорциях казаки и моряки изучали шлюпочное дело, навигацию по звездам, казачьи ухватки и стреляли до сплошного синяка на плече и глубокой мозоли на пальце от спускового крючка. Одновременно проводились учения по высадкам, дневные и ночные, с последующим рывком к намеченной цели с полной выкладкой.
В связи с этим резко возросли физические нагрузки в ходе интенсивных тренировок, что вызвало неизбежный отсев из учебных лагерей батальонов тех, кто оказался не в состоянии их выдержать, а также с переломанными руками и ногами.
Вскоре из двух батальонов пришлось формировать один, из-за некомплекта, но зато к началу Сасебской операции все корабли первого ранга, участвовавшие в штурме, получили по полуроте более-менее подготовленных бойцов. Про них говорили, что боец морской пехоты должен быть хорошим моряком, но при этом стрелять и драться как казак и бегать как его лошадь.
В Петербург в Адмиралтейство два дня назад с фельдъегерем ушел обширный рапорт, обобщающий последний боевой опыт и рекомендации по комплектованию и снаряжению дополнительных сил для Тихоокеанского флота. А также методики боевой подготовки, разработанные на эскадре во время похода. Кроме того, отправлен запрос о незамедлительной высылке во Владивосток дополнительного запаса снарядов, особенно больших калибров, и окончательного разрешения вопроса с задержкой поставок оборудования для артиллерийских мастерских фирмой «Унион».
Как выяснилось, в арсеналах базы снарядов основных калибров имеется много менее одного комплекта на сохранившие боеспособность корабли. Только по восьмидюймовым пушкам и шестидюймовкам Кане снарядов было в достатке на одно пополнение погребов. Подробная опись имеющегося боезапаса и прочих артиллерийских припасов была предоставлена штабу эскадры еще в день прихода главным артиллеристом Владивостокского порта полковником Корпуса морской артиллерии Савицким.
Выслушав доклад своего штаба, Рожественский поблагодарил офицеров за проделанную работу, извинившись за неожиданно долгое отсутствие, после чего покинул совещание, для изучения скопившейся корреспонденции. Засев в своей каюте, он затребовал к себе двух офицеров для связи с начальством порта и гарнизона на берегу, а также нескольких ординарцев для постоянного курсирования с депешами между флагманом эскадры и городским телеграфом.
Первым делом он ознакомился с докладной запиской главного артиллериста. Из нее следовало, что артиллерийские мастерские во Владивостоке находятся преимущественно в исправном и работоспособном состоянии, но имеют слабые кузнечные и литейные производства. Как, впрочем, и сам порт. Что же касалось запасов снарядов, то картина по ним была следующая.
1. 305-миллиметровых снарядов на складах было всего 895 штук. Из них 220 бронебойных, 657 фугасных и 18 сегментных. И это на 6 боеспособных эскадренных броненосцев с 22-мя орудиями этого калибра! То есть всего по половине боекомплекта!
2. 254-миллиметровых снарядов было в наличии 648 штук. Из них бронебойных 220, фугасных 337, чугунных 44 и сегментных 55. То есть по 60 снарядов на орудие. Один боекомплект для броненосцев береговой обороны, считая даже почти не имеющие боевой ценности чугунные и сегментные!
Кроме всего прочего, часть тяжелых снарядов была еще не снаряжена, а значит, не могла быть использована немедленно. В погребах десятидюймовых береговых батарей снарядов также было явно недостаточно, так что разжиться за счет крепости было маловероятно. Максимум выменять бронебои и сегментные снаряды на фугасы.
3. Девятидюймовых снарядов на складах флота во Владивостоке не имелось вовсе. Но их можно было изыскать на крепостных батареях, имевших на вооружении орудия такого калибра. Правда, имелись только снаряды для пушек образца 1877 года с массой 113 и 126 килограммов длиной в 2,5–2,7 калибра, причем преимущественно чугунных бомб. Стальных фугасных почти не было. «Тяжелых» 188-килограммовых вообще взять было негде.
4. По боеприпасам к восьмидюймовкам, а также средним и более мелким калибрам картина была не столь печальной, но достаточными запасы все же назвать было нельзя. Почти полностью отсутствовали запчасти для современных скорострельных орудий, из-за чего каждую деталь приходилось изготавливать, что было чрезвычайно трудоемко и медленно. Запасных орудий имелось только 14 штук шестидюймовок да четыре трехдюймовки. Кроме них две 203-миллиметровых пушки в 35 калибров и дюжина 76-миллиметровых пушек с установками.
К докладной записке полковника Савицкого прилагалась также аналитическая записка старшего артиллериста эскадры Берсеньева, в которой обращалось внимание на значительный износ стволов главного калибра на броненосцах береговой обороны, а также на тот факт, что даже у 305-миллиметровых орудий новейших броненосцев ресурс стволов выбран не менее чем на половину.
В этой связи следовало озаботиться немедленным изысканием запасных пушек главного калибра для предстоящей замены тех, что стоят на броненосцах сейчас, не дожидаясь, когда они будут вконец расстреляны. Чтобы запасные стволы успели подвести к моменту замены.
Из выкладок флагарта следовало, что для перевооружения только броненосцев береговой обороны, которым уже пора было заняться вплотную, нужно сразу 11 десятидюймовок, в то время как в наличии, во всей Российской империи их только 8! Из них 4, Берсеньев предлагал снять и отремонтировать с «Осляби» прямо во Владивостоке. Оставшиеся 4 стояли на черноморском «Ростиславе».
Больше их взять было просто негде! Береговые пушки такого же калибра для замены не годились из-за совершенно другого станка. Даже если немедленно заказать такие стволы, изготовить их до конца войны просто не успеть. Таким образом, получалось, что имелась возможность в перспективе заменить только главный калибр «Ушакова» и «Сенявина». Более новые и изначально более тяжелые и прочные пушки «Адмирала Апраксина», несколько менее изношенные, менять было просто нечем.
Стволов главного калибра для больших броненосцев так же не было в запасе не только во Владивостоке, но и у Адмиралтейства тоже. При этом их потребность оценивалась минимум в 12 штук, только для новейших броненосцев «Орел», «Бородино» и «Александр III». Для полного «дожигания» остаточного ресурса тех, что сейчас стояли в башнях, достаточно было израсходовать чуть более одного боекомплекта на ствол.
Поскольку активные боевые действия для эскадры еще далеко не были закончены, вопрос со снабжением боеприпасами и с заменой артиллерии нужно было начинать решать уже сейчас, пока еще есть из чего и чем стрелять. Единственным выходом было временное разоружение черноморских броненосцев, причем как по главному, так и по среднему калибрам. Так сказать на перспективу.
Поэтому, так же как и с десятидюймовками, оставалось только срочное изъятие артиллерии «Пантелеймона». А также немедленная отправка всех уже готовых двенадцатидюймовок из заделов по броненосцам «Евстафий» и «Иоанн Златоуст» для черноморского флота и «Андрей Первозванный» и «Павел I» для балтийского.
Пушки, уцелевшие после боя, с разоружаемого во Владивостоке «Князя Суворова», сделавшие от 78 до 103 выстрелов, частью учебными снарядами, имеют пока незначительные признаки прогара и могут быть использованы для замены стволов на любом другом броненосце, но только в случае задержки с поступлением новых. Но из четырех его орудий главного калибра одно полностью непригодно из-за повреждения ствола. Артиллерия главного калибра «Сисоя», меньше участвовавшая в бою, еще вполне боеспособна.
Для перспективной замены башенной артиллерии «Наварина» и «Николая» вполне подойдут устаревшие орудия с черноморских броненосцев «Чесма» и «Екатерина II». При этом в башне «Николая», в случае, если удастся выполнить некоторые доработки, возможно установить вместо тридцатикалиберных пушек более мощные тридцатипятикалиберные. Это вызовет перегрузку примерно в 15–16 тонн, но существенно увеличит эффективность главного калибра.
По первым прикидкам, объем этих доработок не слишком велик, и это все вполне выполнимо силами Владивостокского порта и артиллерийских мастерских, хотя, естественно, потребует дополнительного времени. В крайнем случае «Николай» может быть спокойно перевооружен стволами с броненосцев «Екатерина» или «Синоп», совершенно идентичными тем, что стоят на нем сейчас.
Среднекалиберная артиллерия на всех кораблях была пока вполне пригодна, за исключением изношенных еще на Балтике в учебном артиллерийском отряде половины стодвадцаток все тех же малых броненосцев. А те орудия, что вышли из строя от боевых повреждений, могут быть быстро заменены с использованием снятых уцелевших с подбитых кораблей. Также планировалось вооружить все крупные пароходы современными трех-, пяти– и шестидюймовками. Но этим почти весь запас таких орудий с разоружаемых крейсеров и броненосцев будет исчерпан.
Кроме того, все, имевшиеся в арсенале до прихода эскадры шестидюймовые орудия уже были переданы в крепость и установлены либо на сухопутной линии обороны, либо на новых береговых батареях. Так что для их получения придется еще провести кучу согласований и измарать немало бумаги, что в конечном итоге выльется в потерю драгоценного времени.
Ознакомившись с документами по артиллерии, Рожественский составил телеграмму в ГМШ, продублировав ее депешей на имя императора, для ускорения дела. В этой телеграмме он предлагал рассмотреть вариант с арендой или приобретением достаточно крупного быстроходного судна, чтобы отправить боезапас и артиллерию морским путем. Это было бы много быстрее и проще, чем везти все это по единственной железной дороге, перегруженной армейскими перевозками. Но в этом случае следовало принять строжайшие меры к соблюдению секретности, в отношении как аренды, так и характера груза судна.
Помимо ускорения ремонта броненосцев и крейсеров и их предстоящего скорого и неизбежного перевооружения не менее важным вопросом было усиление сухопутной группировки войск в районе Владивостока, для создания существенных резервов, которые можно будет использовать в тактических десантных операциях. Главной целью этих операций будет повышение безопасности путей снабжения флота и всего Дальневосточного побережья с моря.
Очень важно было обеспечить скорейшее прибытие дополнительных регулярных войск, а не мобилизационных пополнений, обязательно с серьезной артиллерийской поддержкой. Для этого Рожественский предлагал императору и генеральному штабу отправить на Дальний Восток гвардейские полки, как наиболее боеспособные и укомплектованные, а также артиллерию, боезапас и прочие виды снабжения из «Особого запаса» Одесского военного округа.
Особо он настаивал на скорейшем решении всех этих проблем, так как любое промедление может сместить чашу весов не в нашу пользу и в корне изменить ход всей предстоящей кампании! Главнокомандующий Второй тихоокеанской эскадры считал, что на согласование изложенных им в телеграмме первоочередных вопросов и их реализацию имеется максимум полтора-два месяца. Потом будет уже поздно! Все это Зиновий Петрович подробно и аргументированно изложил в докладной записке, прилагавшейся к депеше. Еще раз пробежавшись по тексту составленных корреспонденций, командующий передал их для шифровки и скорейшей отправки.
Бегло просмотрев накопившийся ворох русских и иностранных газет, Рожественский задержался только на сообщениях о взрыве бомбистами кареты Витте, произошедшем еще 1 мая. В результате теракта погиб на месте министр иностранных дел Ламсдорф, а премьер-министр получил тяжелые ранения и скончался спустя два дня в больнице, не приходя в сознание. На его место назначен Столыпин, а министерство иностранных дел возглавил граф Остен-Сакен.
Бросилось в глаза вскользь упомянутое в одной из статей резкое ослабление профранцузского лобби в правительственных кругах, вызванное, в первую очередь, гибелью в результате теракта означенных персон, и активизация сторонников сближения с Германской империей. Был ли как-то связан с этим внезапный отъезд великого князя Алексея Александровича в Париж, не известно, но это неожиданное событие в разгар войны весьма удивило многих.
При разборе полученных из столицы телеграмм больше всего его порадовала одна, за личной подписью Николая II, в которой Рожественский освобождался от обязанностей начальника Главного морского штаба и одновременно назначался наместником императора на Дальнем Востоке и главнокомандующим всеми морскими и сухопутными силами, воюющими против Японии.
Именным указом Рожественскому присваивался чин генерал-адмирала и права принимать решения на месте по своему усмотрению. Столь широкие полномочия намного упрощали как управление всеми наличными силами на театре военных действий, так и решение сопутствующих проблем, связанных со снабжением и обслуживанием появившегося теперь у России тихоокеанского флота.
Именно флота, а не эскадры. Депеша с приказом о реорганизации наличных на Дальнем Востоке морских сил в Российский тихоокеанский флот была получена еще до того, как броненосцы Рожественского бросили якоря во Владивостоке. Вопрос о назначении командующего был уже решен, и в ближайшее время ожидалось прибытие назначенного на эту должность вице-адмирала Бирилева. Приказ о его назначении был подписан императором еще 8 мая. Теперь его поезд был где-то в пути. Во Владивостоке достоверно было известно лишь, что он отбыл из столицы 16 мая.
Кипу депеш своего штаба, предназначенную к отправке в Петербург с прошениями о предоставлении внеочередных званий за выдающиеся боевые заслуги и проявленное в бою мужество и находчивость вместе с приказами о награждениях офицеров и матросов Рожественский просмотрел особенно тщательно, дополнив общий список еще несколькими фамилиями, в том числе наиболее отличившихся капитанов пароходов, инженеров и мастеровых с каравана обеспечения эскадры.
Телеграмму императора о Высочайшем пожаловании кораблям «Князь Суворов», «Ослябя», «Россия» и «Громобой» кормовых Георгиевских флагов за мужество в бою командующий отправил в канцелярию с припиской немедленно оформить это приказом и зачитать в торжественной обстановке на всех кораблях и в береговых частях флота и гарнизона крепости в ближайшее время.
Командиров и офицеров удостоенных этой чести кораблей пригласить для вручения Георгиевских флагов в офицерское собрание при непременном присутствии на этом мероприятии возможно большего числа журналистов. Такое событие заслуживало повышенного внимания. За всю историю Российского флота за боевые заслуги награждались подобным образом только линейный корабль «Азов» за Наваринский бой да бриг «Меркурий» за бой с двумя турецкими линейными кораблями.
Разобрав полученную почту, Зиновий Петрович набросал черновики еще нескольких телеграмм в ГМШ и лично великому князю Александру Михайловичу. В них он, так же как и во многих предыдущих, отправленных еще на переходе, просил всемерно ускорить достройку новых минных крейсеров и ремонт тех, что вынужденно вернулись из-за поломок механизмов, с тем, чтобы обязательно включить их в состав готовящейся к отправке на Тихий океан новой, третьей, эскадры. Недостаточность минных, да и вообще всех легких сил, имевшихся на Тихом океане, была просто вопиющей.
Для несения сторожевой службы при базах планировалось широко привлекать паровые катера и миноноски, после существенных переделок по корпусу, улучшавших мореходные качества. Но и их тоже не хватало. Требовалась срочная переброска подобных судов по железной дороге с Балтики и Черного моря.
С отправкой этого пополнения он также просил поспешить. Однако в первую очередь нужно было максимально ускорить подготовку третьей эскадры, как уже стали именовать следующую волну подкреплений для воюющего флота, так как для удержания инициативы на море требовалось вывести корабли в море, а из-за боевых потерь сил было уже недостаточно для уверенных действий.
Кроме того, в специальной секретной телеграмме в Генштаб Рожественский требовал максимально срочно выслать во Владивосток все имевшиеся на складах горные орудия барановского калибра 63 миллиметра и особенно фугасные боеприпасы к ним. Эти легкие пушки были уже сняты с вооружения армии и сданы на хранение. Флотом планировалось широко использовать их при набегах на японское побережье. Имея легкий, просто и быстро разбирающийся лафет, эти пушки вполне подходили для высадки со шлюпок на необорудованный берег. А калибр, совпадающий с десантными пушками кораблей эскадры, упрощал снабжение.
Вызвав посыльного офицера, Рожественский отправил с ним все депеши на шифровку и затем на телеграф, а сам засел за составление более подробного и обстоятельного послания императору. В нем он обосновывал крайнюю важность, как с военной, так и с политической точки зрения, скорейшего выхода с Балтики подкреплений для Тихоокеанского флота. А также немедленной отправки на Дальний Восток всего необходимого снабжения для максимально быстрого развертывания во Владивостоке ремонтных мощностей, соответствующих сосредотачивающемуся там флоту. Для ускорения решения этого вопроса он предлагал в срочном порядке проработать варианты поставок нужного оборудования, материалов и специалистов из САСШ.
Закончив с корреспонденцией, он сразу же, как обычно без огласки, отправился в штаб крепости Владивосток решать вопрос о содействии местной военной и гражданской администрации в скорейшем привлечении паровозного депо и вагоноремонтного завода в Никольск-Уссурийске к ремонту и переоборудованию кораблей, даже не пообедав. Там-то командующий и узнал о беспорядках, имевших место, пока он отсыпался с похода.
В управе его встретил крайне недовольный и раздраженный комендант крепости генерал-лейтенант Казбек. Едва поздоровавшись, он начал высказывать претензии по поводу того, что с приходом флота город снова оказался охвачен беспорядками[43]. Мало того, флотские офицеры требуют в свое распоряжение еще и армейские части, занятые в обороне базы и обеспечении порядка на территории крепости! И это после всех безобразий, что произошли в городе после их прихода!
Он сообщил, что уже уведомил об этом, совершенно не уместном, по его мнению, запросе генерала Линевича и ждет от него телеграммы для окончательного решения. Также Казбек сообщил, что не сомневается в том, что Линевич, как начальник всех сухопутных и морских сил, действующих против Японии, его непременно поддержит и откажет в выделении войск. Даже более того, прикажет использовать пришедшие корабли и их экипажи с артиллерией для организации береговой обороны по образу порт-артурской.
Несколько ошарашенный такой встречей, Рожественский с трудом подавил вспышку гнева. Однако довольно быстро справился с эмоциями и ледяным голосом ответил, что войска ему нужны не для организации охоты и даже не для обороны, а для ведения активных действий на территории противника. Поэтому он считает любые проволочки в решении этого вопроса недопустимыми и даже вредительскими, граничащими с изменой, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Что на основании одной только этой вот телеграммы (с этими словами он выложил на стол депешу о назначении его наместником) у него достаточно полномочий, чтобы просто поставить в известность коменданта крепости о забираемых им из гарнизона войсках, даже невзирая на мнение по этому вопросу генерала Линевича.
Однако он не считает для себя возможным такое ведение дел и надеется на полноценное и эффективное сотрудничество берегового командования с флотским начальством в общем и очень важном для Державы деле. В этой связи наместник императора надеется, что все произошедшие в последние дни недоразумения могут быть быстро урегулированы к взаимному удовольствию сторон уже в ближайшее время.
Что касается организации береговой обороны, то флот всячески поддержит в этом армию, вплоть до выделения орудий с прислугой для дополнительных береговых батарей, средств связи и минеров для оборудования сигнальных постов и их комплектования. Но только в случае, если эта техника и люди не будут затребованы для обеспечения боеспособности самого флота, намеренного вести активные боевые действия, а не стоять в бухте, как было в Порт-Артуре.
Однако взамен флот требует всемерного содействия сухопутного командования в создании частей обеспечения, жизненно необходимых для действующей эскадры. А что касается «безобразий», так об этом разговор еще впереди, и виновные непременно будут наказаны.
Увидев императорский бланк телеграммы, Казбек несколько умерил свой гнев. Пока генерал изучал депешу и осмысливал её содержание, Зиновий Петрович успел, оглянувшись, обменяться выразительными взглядами с сопровождавшими его офицерами, дав понять, что о «безобразиях», о которых в общей суете ему так и не успели доложить, спросит с них в ближайшее время, причем с пристрастием. Когда же комендант, оторвавшись от чтения, поднял глаза на него, Рожественский снова был невозмутимым образцом уверенности в себе и своих действиях.
Прочитав телеграмму несколько раз и обдумав ее, а также все услышанное, и поняв, что от сотрудничества с этим адмиралом, сумевшим за неделю сделать больше, чем все, что были до него, вместе взятые, можно немало выгадать, комендант совсем успокоился и сказал:
– Учитывая ваши заслуги, авторитет и, несомненно, дельные предложения, я считаю, что нам есть о чем поговорить. Поэтому предлагаю начать беседу заново! Генерал-лейтенант Казбек – комендант крепости Владивосток. Чем могу служить?
Рожественский в ответ также представился с полным перечислением титулов и званий и протянул генералу руку, со словами: «Служить, надеюсь, вместе будем!»
Закончив, таким образом, обмен любезностями, генерал-лейтенант и генерал-адмирал обменялись рукопожатиями, после чего выпили чаю, начав говорить о деле. Этот разговор занял более двух часов. При этом то морские, то армейские офицеры неоднократно отправлялись на телеграф со срочными сообщениями, а управляющие вагоноремонтного завода и паровозного депо, оказавшиеся по случаю на станции Владивостока, были вызваны в управу под конвоем. Там они пробыли не долго. Им вручили чертежи требуемых от их предприятий изделий с четким ограничением по срокам и качеству, да вдобавок с максимальным соблюдением секретности, и отпустили в сопровождении полуроты солдат для несения караульной службы на становившихся военными предприятиях.
А в конце к совещанию присоединился еще и полицмейстер, получивший инструкции по активизации действий в выявлении и локализации японской агентуры в городе и окрестностях. При этом от арестов пока было настоятельно рекомендовано воздержаться, так же как и от огласки присутствия Рожественского на этом совещании, что вызвало полнейшее недоумение как у коменданта, так и у главы полиции. Только после довольно длительного разъяснения целесообразности таких мер на данном этапе в свете предоставления противнику заведомо ложной информации вопрос был снят.
Выйдя от коменданта, Рожественский, в сопровождении полицмейстера, отправился в городскую тюрьму для ознакомления с делами флотских арестантов, что сейчас там сидели. Туда же были вызваны флаг-офицеры Свербеев и Кржижановский с писарем и городской прокурор. А также начали свозить сидельцев с эскадры с гарнизонной «губы» и из всех полицейских участков и околотков города.
Когда столь представительное собрание ознакомилось с сутью большинства уголовных дел, заведенных «по погромам в городе Владивостоке, имевшим место 21 мая», пришли к выводу, что тяжких преступлений совершенно не было, никаких политических и антиправительственных действий также не отмечено. А посему, с учетом того, что последствия погромов уже устранены силами личного состава флота и пострадавшим выплачены компенсации за понесенный ущерб, все арестанты могут временно считаться не уголовными преступниками, а обычными дебоширами.
Судебные меры в отношении них могут быть перенесены на более поздний срок, даже с учетом строгостей военного времени. Все они немедленно передаются флотскому командованию под личную ответственность нового наместника императора на Дальнем Востоке для отбывания срока исправительных работ на кораблях эскадры и на берегу, по усмотрению штаба флота и в зависимости от серьезности содеянного. Их уголовные дела приостанавливаются до окончания боевых действий, после чего будут рассмотрены вновь с учетом обстоятельств дальнейшей службы.
Это решение устраивало всех, поскольку тюремное начальство спихивало со своей шеи сразу несколько сотен ртов, а флот возвращал себе столько же подготовленных специалистов. На этом заседание было окончено, и все разъехались по своим делам. А смутьянов и погромщиков вывели во двор тюрьмы и построили вдоль стены. Решение собрания им зачитал начальник тюрьмы, после чего они под конвоем комендантского взвода отправились в порт.
У ворот порта, уже в сумерках, конвой отпустили, а колонну арестантов провели на пристань, где стоял разгружаемый от боезапаса и артиллерии крейсер «Россия». Здесь их уже ждал командующий.
Когда бывшие арестанты замерли, словно съёжившись, под его грозным взглядом, он устроил им выволочку с использованием всего флотского лексикона. За 15 минут каждый из них осознал всю глубину своей вины перед жителями РУССКОГО города Владивостока, так долго ждавшего их. А также перед остальными моряками из экипажей кораблей, чью честь они запятнали своим дебошем. И, наконец, перед всей Россией, считающей их всех до одного героями и чудо-богатырями.
Закончил речь Рожественский словами: «Вина ваша велика, но и заслуга огромна! Вам дается шанс начать все заново. Отныне вы не относитесь к флотскому экипажу, а являетесь штрафным батальоном флота. Сумеете отслужить – вернетесь во флот, и дела ваши непотребные никто не вспомнит, а если нет, то себя вините!»
Общее впечатление усиливалось еще и тяжелыми взглядами всех, кто был занят в работах на крейсере за спиной адмирала, так что теперь каждый из проштрафившихся горел желанием искупить свою вину любым способом, хоть в пекло посылай, все исполнят.
Оставшись довольным результатом разъяснительной беседы, Рожественский приказал штрафникам идти отсыпаться, где покажут, но до завтрашнего утра самим организоваться, выбрать старших и в дальнейшем всемерно участвовать в работах на стоящих в заводе и у стенок порта кораблях под руководством флотских инженеров и портового начальства. Дальнейшую их судьбу он обещал решить в ближайшее время, подчеркнув, что все теперь зависит только от них самих.
Закончив с этим неприятным вопросом, командующий отбыл на свой флагман, где его уже ждали офицеры, участвовавшие в артиллерийских опытах на полигоне в бухте Парис, и срочно созванные со всех кораблей первого и второго рангов артиллерийские офицеры. Результаты стрельб «Богатыря» были, мягко говоря, ошеломляющими. О малом разрушительном действии наших снарядов уже догадывались. Но такого не ожидал никто.
Глава 3
Стрельбы проводились из 152-миллиметрового скорострельного орудия Кане с трех кабельтовых. При этом новые фугасные снаряды с двухкапсюльными взрывателями и пироксилиновой начинкой если и взрывались, то лишь в 30–40 метрах за целью, оставляя после себя в стальных конструкциях аккуратные круглые отверстия, легко поддающиеся заделке. Внутренние конструкции, не задетые самим телом снаряда, чаще всего оставались совершенно целыми, а воронка от разрыва в мягкой глинистой почве позади мишени получалась всего чуть больше полуметра диаметром и еще меньше глубиной. И это те самые снаряды, что до сих пор состоят на вооружении и использовались в цусимском бою!
Зато старые снаряды, снаряженные бурым порохом и взрывателями Барановского, каждый раз срабатывали в полуметре или чуть более за первой же преградой с весьма серьезным фугасным действием. Так, например, одним попаданием были напрочь разбиты все внутренности водотрубного котла.
По своему воздействию эти снаряды сильно отличались от того, что было у противника. Намного уступая в силе взрыва, они производили основные разрушения преимущественно крупными осколками уже внутри, в то время как большая часть японских снарядов даже тонкую обшивку пробивали уже взрывной волной. А образовывавшиеся при этом в огромных количествах осколки чаще всего имели малую пробивную силу, ввиду незначительной собственной массы, и легко задерживались даже тонкими стальными переборками[44].
В этой связи комиссия рекомендовала боезапас действующих кораблей флота «Нахимова» и «Наварина» с не скорострельной артиллерией перекомплектовать, по возможности, «тяжелыми» стальными снарядами «старого» образца, что было начато еще в походе после доставки боеприпасов и трубок Барановского из Севастополя. Некоторый запас подобных снарядов имелся на складах крепости. Одновременно в срочном порядке начать работы по возможной замене пороха в таких снарядах на другую взрывчатку, для усиления разрывной силы, и по мере готовности этих боеприпасов заменять ими боекомплект кораблей.
Часть «старых» шестидюймовых снарядов по распоряжению нового заместителя начальника снарядных мастерских лейтенанта Плансона уже начинили мелинитом вместо пороха, подготовив для опытов. По два восьми– и двенадцатидюймовых снаряда должны были подготовить к утру и доставить на дежурные корабли. Однако затем этот план изменили, решив из соображений безопасности испытать «опытные» боеприпасы стрельбой из береговых орудий.
Вообще, этот деятельный молодой офицер с «России», автор брошюры «Курс артиллерии для учеников комендоров», изданной еще до войны, после ранения в цусимском бою отстраненный от плавания и перебравшийся во Владивостокские снарядные мастерские, сделал очень многое для быстрого и качественного улучшения снарядного парка флота.
Именно им, совместно с лейтенантом Пржиленцким и мичманом князем Щербатовым были разработаны все методики замены взрывчатой начинки, взрывателей и запальных трубок в русских снарядах, в массовом порядке применявшихся на Дальнем Востоке в последние месяцы войны. Именно тех снарядов, которые разрушили японские крепости от Майдзуру до мыса Канон и отправили ко дну остатки объединенного флота.
Пржиленцкий и Щербатов, кроме того, в течение месяца разрабатывали методику производства аммонала на борту стоявшего в порту на приколе и разбираемого на запчасти крейсера «Россия». Хотя опыты были вполне успешными, производство аммонала в достаточном количестве во Владивостоке было невозможно по причине недостатка расходных материалов и отсутствия нужного для этого оборудования.
Изготовленной ими в кустарных условиях взрывчаткой снарядили шесть двенадцатидюймовых снарядов, поступивших затем в боекомплект броненосца «Александр III». Все они были израсходованы в ходе учебных стрельб 13 июня и показали большую разрушительную силу. К сожалению, использовать такие боеприпасы в боевых условиях возможности не было.
Выслушав доклад и изучив представленные схемы, Рожественский распорядился создать при штабе специальную комиссию для разработки мер по повышению эффективности боеприпасов и их всесторонним испытаниям, а также по доработке противоосколочной защиты, особенно мамеринцев шестидюймовых башен новых броненосцев, неоднократно заклинивавших в бою.
В ГМШ и Артиллерийский комитет была отправлена срочная телеграмма с описанием и анализом итогов сегодняшних стрельб и запросом о срочной отправке во Владивосток всех имеющихся на данный момент в наличии тонкостенных бомб Рудницкого, опытная партия которых была закуплена морским ведомством еще в 1903 году. Также в этой телеграмме указывалось на необходимость срочного начала массового производства подобных боеприпасов всех калибров.
Приказом по флоту из погребов всех кораблей изымались все оставшиеся «новые» снаряды с взрывателями Бринка. Весь остаток таких снарядов надлежало в срочном порядке передать в мастерские порта для переснаряжения и замены взрывателей в максимально сжатые сроки.
Для проведения этих работ начали оборудовать специальные снарядные мастерские на острове Русский, неподалеку от мыса Старицкого, под которые приспособили часть подсобных помещений батареи Ларионовская на пике, прикрывавшей западное устье Босфора – Восточного и вход в бухту Новик.
Артиллерийские опыты было решено продолжить и систематизировать, с целью получения достоверной картины эффективности всех типов имеющихся боеприпасов. На следующий день были намечены стрельбы на полигоне из противоминных орудий и «обуховских» шестидюймовок. А затем планировалось отстреляться и главными калибрами «Нахимова» и «Наварина» с обязательным фиксированием результатов. Для большей наглядности решено было привлечь фотографов с эскадры. Охрана полигона отныне усиливалась, и на его территорию доступ посторонних лиц строжайше запрещался. Разошлись все только за полночь.
С рассветом Рожественский был уже на заводе, где встретился с флагманским механиком Политовским, руководившим подготовкой дока к постановке в него «Орла». С ним обсудили дополнительный список работ по корабельному оборудованию, которые возможно передать в депо и вагоноремонтный завод. В числе прочего им планировалось поручить ремонт электрического и трюмного оборудования, а также изготовление противоосколочной защиты и новых облегченных броневых артиллерийских рубок.
Чертежи для всего этого уже были подготовлены Политовским, а материалы (листовая и броневая сталь, угольники и профили) были заказаны из европейской части страны. Но чтобы не ждать их доставки несколько недель, это все планировалось пока брать на разбитых броненосцах и крейсерах, используемых сейчас как источники материалов и запчастей. Более широкое привлечение железнодорожников к реконструкции и восстановлению боеспособности флота позволило бы несколько разгрузить мастерские порта и, возможно, серьезно сократить сроки необходимых работ.
Здесь же, на заводе, командующего нашел и Костенко, всего лишь за ночь подготовивший проекты перевооружения обоих «князей» на единый калибр в 152 мм. Его проекты были тут же рассмотрены на совещании штаба и инженеров, при активном участии Политовского, одобрившего идею в целом, но усомнившегося в её исполнимости при теперешней загруженности завода и порта.
Зиновий Петрович предложил обсудить этот вопрос напрямую с инженерами и администрацией базы и завода и распорядился отправить за кем-нибудь с «Камчатки» и за контр-адмиралом Греве, для немедленной организации производственного совещания с обменом опытом, после чего засел за изучение проектов, под комментарии автора.
Они ему определенно нравились. Планировалось разместить на каждом из старых крейсеров по восемь 152-мм пушек Кане, использовав, образовавшийся после разоружения «Суворова», «Осляби», «России» и Громобоя» запас. Причем в бортовом залпе после предлагаемой перестройки могли участвовать целых 7 орудий, так как почти все они размещались в диаметральной плоскости. Кроме унификации артиллерии и усиления бортового залпа, подобная перестройка позволяла пустить освобождавшиеся 120-мм с «Князей» на довооружение и замену разбитых и изношенных пушек на броненосцах береговой обороны, как раз стоявших на ремонте у стенок завода.
Зацепившись слухом за слово «довооружение», Рожественский потребовал пояснений. Оказалось, что малые броненосцы Костенко также не обошел вниманием. Он предлагал на них срезать небронированные казематы из двух слоев обычной судостроительной стали с толстой палубой над пушками и все лишние надстройки вдоль бортов между ними на шкафуте, заменив их легкими противоосколочными щитами на орудиях с кольцевыми ограждениями от волн, и установить по дополнительной стодвадцатке между уже имеющимися позициями. Удалить все навесные палубы вокруг труб, разместив на надстройках батареи трехдюймовок с нормальными секторами обстрела. Тяжелые фок-мачты заменить легкими с бронированными артиллерийскими рубками новой конструкции из тонкой брони, снятой с выведенных из состава флота броненосцев. Такие рубки, прикрытые 28-мм броней, будут почти вдвое легче тех, что имеются сейчас. Броню на них можно взять из горизонтальной защиты носовых и кормовых казематов «Суворова». Расчеты весовой нагрузки прилагались. Из них следовало, что при усилении вооружения корабли еще и облегчались почти на 7 тонн.
Одобрив и этот проект, Рожественский уже начал прощаться с Политовским, но вынужден был снова задержаться. Оказалось, что Костенко, помимо основного задания и проекта перестройки броненосцев береговой обороны, подготовил еще и предварительные проекты перевооружения базирующихся на Владивосток номерных миноносцев, с примерным расчетом изменения весовой нагрузки от замены неподвижных носовых минных аппаратов 75-мм пушкой, устанавливаемой в средней части корпуса. Эта позиция орудия, при некотором уменьшении секторов обстрела, позволяла максимально эффективно его использовать, так как воздействие качки оказывалось минимальным.
Наброски проекта очень заинтересовали командующего, предложившего проработать возможные варианты более детально и применительно к возможностям базы в данный момент. Все эскизы он забрал с собой, сказав, что это нужно непременно обсудить со штабом, предложив инженеру сейчас же отправиться на «Орел». Но Костенко остался на заводе, сославшись на неотложные дела. Рожественский не возражал и тепло поблагодарил молодого инженера за его работу, сказав, что «именно такие люди и есть будущее России!».
Покинув контору завода уже перед обедом, он отправился на «Орла», где начиналось собрание штаба. На нем были рассмотрены все проекты Костенко, вызвавшие поначалу много споров. В проекте «Князей» вызывала опасения кажущаяся чрезмерной скученность артиллерии вокруг оконечностей, но после обсуждения сошлись во мнении, что именно такая компоновка позволяет максимально защитить как сами орудия, так и подачу боезапаса.
В броненосцах береговой обороны сомнительной выглядела установка еще двух орудий при почти неизменном боезапасе для них. Однако доводы артиллерийских офицеров о том, что наличного боезапаса для ведения продолжительного боя на больших дистанциях все равно недостаточно, а в скоротечных стычках в условиях ближнего боя в полтора раза большая численность довольно мощных скорострелок и, соответственно, возросшая огневая производительность может серьезно помочь, возымели свое действие, и проект перестройки и перевооружения был принят. Но с обязательным условием его исполнения в течение 20 дней.
По миноносцам много вопросов вызвало возможное ухудшение остойчивости, поэтому окончательное решение по ним отложили до предоставления полных расчетов весовой нагрузки и остойчивости, хотя признавалось допустимым ослабление торпедного вооружения до одного поворотного минного аппарата. Однако, несмотря на неопределенность ситуации, Рожественский настоял на предварительной проработке тактики использования подобных судов (с ослабленным или вообще снятым минным вооружением, обладающих малым водоизмещением и осадкой, но с артиллерией на уровне истребителей и с приличным ходом).
Затем обсудили потребности флота в материалах, необходимых для выполнения запланированных работ, и наметили первоочередные мероприятия по усилению и повышению эффективности береговой обороны залива Петра Великого. Единодушно сошлись во мнении, что более-менее надежную оборону можно организовать лишь с использованием минно-артиллерийских позиций на входе в Амурский и Уссурийский заливы.
А для их создания, по предварительным расчетам, нужно было не менее 3000 мин заграждения, которых на Дальнем Востоке почти не было. Кроме того, для постановки наступательных минных заграждений (так решили назвать минные поля, выставляемые на коммуникациях противника) было бы желательно иметь их еще не менее 1500–2000 штук.
В условиях, когда с Россией Владивосток связывала одна железная дорога, доставка такого количества мин, параллельно со всем остальным снабжением представлялась весьма затруднительной. Развернуть производство якорных мин в самом Владивостоке оказалось невозможно из-за полного отсутствия подходящих для этого предприятий, поэтому решили попробовать закупить мины в Америке, о чем отправили телеграмму в ГМШ. Туда же полетели и другие депеши с запросами, самой важной из которых была заявка на взрывчатку, в том числе и на новый немецкий тол, которым планировалось снаряжать снаряды.
Так же единодушно пришли к выводу, что для уверенных действий флота необходима устойчивая дальняя радиосвязь. Поскольку при продолжении кампании предполагалось разделение оставшихся сил на отдельные отряды, действующие автономно, но в рамках одного общего плана, вопрос согласования этих действий был весьма актуальным.
Для этого в каждом отряде кораблей обязательно должен быть передатчик дальнего действия по типу того, что имеется сейчас на «Урале». Такая же станция, или даже не одна и более мощная, должна быть и на берегу, для обеспечения возможности управления отрядами из штаба флота. В связи с этим признавалось необходимым срочно заказать не менее 5 подобных станций. Запрос на станции был также немедленно отправлен в столицу, причем общее число необходимых комплектов было утроено.
Старые номерные миноносцы Владивостокской базы также решили оснастить беспроволочным телеграфом, для чего каждый из них должен был в ближайшее время получить по две новые легкие мачты для растяжки антенн. Их изготовлением решили озадачить железнодорожников. Оставалось только решить, где добыть нужное количество радиооборудования. Конечно, можно было всемерно использовать станции разбитых судов, которые, по заверениям специалистов, удастся восстановить. Но на всех их не хватало. Тогда решили снять радио еще и с «Александра» с «Сисоем», явно надолго застрявших в ремонте. Для ускорения дела помогать с монтажом и обслуживать радио на миноносцах будут те же минеры, переведенные вместе с оборудованием.
Для более надежной работы службы наблюдения за морем предполагалось развернуть сеть телеграфных станций и на островах на южных подступах к заливу Петра Великого. Это было проще, быстрее и дешевле, чем ставить туда радио. К тому же телеграфная связь не зависит от погоды и соответственно надежнее любой светосигнальной, что особенно важно для Приморья с его частыми летними туманами.
После совещания, отправив всех офицеров, что с ним были с различными поручениями, адмирал отправился на базу подводных лодок, в качестве которой использовался пароход «Шилка». Когда его катер пришвартовался к борту, командующий поднялся на палубу, где его встретил дежурный офицер лейтенант барон Трубецкой – командир подводной лодки «Сом», единственной, стоявшей пока без дела у своей базы.
Барон первым делом предложил командующему отобедать, но Рожественский изъявил желание сначала осмотреть подлодку, на что было потрачено более получаса. При этом молодой лейтенант объяснял внутреннее устройство лодки, стараясь загородить собой бензомотор, весь в подтеках масла, так как «Сом» только что вернулся из дозора.
Однако это не помогло. Почти отодвинув командира, адмирал прошел в корму, дотронулся рукой до еще теплого двигателя, посмотрел на свои испачканные мазутом пальцы, понюхал их и задал совершенно неожиданный вопрос: «Как же вы всем этим дышите, когда погружаетесь? Какова скорость вашей лодки, глубина погружения?»
Вопросы следовали один за другим, так что лейтенант едва успевал отвечать. Он был немало смущен сначала тем, что адмирал обнаружил грязь на вверенном ему корабле, а после уже таким вниманием высокого начальства к технической и даже бытовой части службы ее экипажа. Но это был явно не праздный интерес большого начальника. По вопросам чувствовалось, что Рожественский хочет понять, насколько серьезную силу представляет собой этот принципиально новый и не освоенный еще в должной мере вид оружия[45].
Закончив осмотр лодки, офицеры поднялись на борт плавбазы и продолжили беседу уже за обеденным столом, где к ним присоединились также прибывшие по вызову командиры лодок, стоящих в заводе на ремонте и достройке. Командующий слушал своих собеседников очень внимательно, как обычно отмечая что-то в блокноте.
Выяснилось, что кроме «Сома» в крепости имеется еще две боеготовые лодки. «Фельдмаршал граф Шереметев», приписанная к гвардейскому экипажу, несет дозорную службу у острова Аскольд, а «Касатка» ждет очереди на ремонт, так как на самой «Шилке» не то что ремонтироваться, а даже жить затруднительно. Еще одна лодка, «Скат», готовится к практическим стрельбам и пока еще только осваивается экипажем. Сегодня с утра она вышла в учебный поход к острову Попова. «Дельфин» пятого мая поврежден взрывом паров бензина и не боеспособен. Подлодка «Налим» уже полностью прошла курс боевой подготовки, но после произошедшего девятого мая взрыва аккумуляторной батареи ждет новых аккумуляторов и в море не выходит. Ее экипаж временно используется на строительстве береговых укреплений. В течение одного-двух месяцев ожидается введение в строй двух лодок типа Лека – «Осетр» и «Кефаль», если не будет задержек с поставками, каковые уже случались неоднократно. Их экипажи уже сформированы, но в данный момент также задействованы где-то на берегу.
На вопрос: «Насколько серьезен необходимый уже боеспособным лодкам ремонт?» командующему ответили, что все работы можно выполнить за день, максимум полтора. На «Касатке» после переделки балластных цистерн нужно устранить выявленные небольшие недостатки, а на «Скате» починить привод горизонтального руля, но лодки уже неделю стоят в очереди. Там же в заводе с начала мая почти не ремонтируется лодка «Дельфин». И так продвигавшиеся не слишком успешно работы с приходом эскадры вовсе встали.
Выслушав все это, Рожественский нахмурился, затем сказал: «Предлагаю вам в трехдневный срок, а лучше еще раньше собраться всем отрядом и составить записку с указанием всего необходимого для скорейшего приведения в полную боеготовность всех имеющихся лодок. Все подводные лодки сводятся теперь в отдельный отряд подводного плавания. Кого назначить старшим, решите сами. С несения дозорной службы ваш отряд снимается. От строительных и прочих работ на берегу, безусловно, тоже. В ближайшее время получите в качестве базы госпитальное судно «Кострома», где будете иметь гораздо больше возможности для полноценного отдыха.
Из порта «Кострома» перебазируется в бухту Новик, для соблюдения секретности. Ремонт и обслуживание техники отряда поручим плавмастерской «Ксения». Вам надлежит теперь максимально сосредоточиться на боевой подготовке и разработке тактических приемов применения подводных лодок. Вопросы взаимодействия с другими отрядами в процессе боевой подготовки согласуете через штаб. Всемерное содействие со своей стороны я вам обещаю, но и от вас жду многого и надеюсь на вас!»
После чего тепло простившись, отбыл на свой флагман.
Было уже совсем темно. На пути в бухту Новик катер трижды останавливали дозорные суда, что каждый раз вызывало улыбку одобрения у Зиновия Петровича. На «Орле» Рожественский затребовал к себе уже вернувшихся с полигона артиллеристов для доклада о результатах сегодняшних стрельб.
Их доклад по противоминной артиллерии был так же неутешителен, что и предыдущий. 75-мм снаряды пробивали стальные конструкции с минимальным ущербом для них, взрываясь далеко не всегда, 47-мм гранаты взрывались, но их мощности было недостаточно для нанесения серьезных повреждений атакующим миноносцам. А заряда 37-мм снаряда хватало лишь на то, чтобы расколоть его корпус или даже просто вырвать донный взрыватель. Никаких разрушений произвести он был не в силах. Осколки просто падали и ничего не пробивали.
Разглядывая схемы и зарисовки, слушая Берсеньева, командующий все больше мрачнел. Потом приказал ускорить работы со снарядами, а на полигоне использовать для опытных стрельб один из трофейных миноносцев, поскольку это позволяло без сооружения макетов, на что требовалось время, произвести натурные испытания доработанных снарядов уже через два дня.
Затем флагманский артиллерист приступил к докладу о результатах испытаний мелинитовых и «улучшенных» пироксилиновых «старых» стальных снарядов, выпущенных из устаревших орудий, аналогичных установленным в барбетах и казематах «Нахимова» и «Наварина». Начинка снарядов состояла из французского мелинита и флегматизированного пироксилина 12–15 %-ной влажности, а взрыватели заменили трубками Барановского. Стреляли с той же дистанции, но картина была уже совсем другой.
Шестидюймовые снаряды производили значительные разрушения. Старая деревянная баржа-мишень после такого попадания лишилась кормы, разбитой напрочь силой взрыва. От попадания 203-миллиметрового фугасного снаряда коечные сетки, закрепленные на берегу, перебило пополам, скрутив в жгуты их обшивку, а за ними во влажной почве образовалась воронка диаметром около 4 метров.
Уверившись, хоть и не до конца, в безопасности стрельбы, руководивший учениями флагарт Берсеньев решил рискнуть. По его распоряжению, припасенный на всякий случай двендцатидюймовый снаряд доставили на борт «Наварина», дымившего на якоре рядом с полигоном, и зарядили в правое орудие носовой башни. Заряд пороха был подобран таким образом, чтобы при выстреле с четырех кабельтовых стальная граната при подлете к цели имела скорость как при выстреле с трех миль.
Уже под вечер все хлопоты были закончены, и в сумерках наваринский главный калибр произвел пробный выстрел по сваленным в солидную кучу старым железным конструкциям. Снаряд удачно попал в старый огнетрубный котел, который в результате разорвало со внутренней стороны, буквально вывернув на изнанку. При этом входное отверстие также разорвало, сделав рваную пробоину с вывернутыми наружу краями, крайне неудобную при заделке в море подручными средствами. А крупные осколки прошили металлические конструкции не только вокруг, но даже и в полукабельтове от места разрыва. Подобный эффект, правда, в разы слабее, уже наблюдался при разрыве восьмидюймовой стальной бомбы. В то время как на меньших калибрах совершенно сходил на нет.
Эти результаты уже вселяли некоторый оптимизм. Опыты с такими снарядами решили продолжать и далее, с целью выяснения их надежности и безопасности для своего корабля. Также решили проверить и доставленные из Севастополя трубки Барановского, установленные в снаряды еще в походе. В цусимском бою отмечалось частое несрабатывание таких взрывателей. Для проведения непрерывных опытных стрельб, согласно составленному артиллерийской комиссией графику, на полигон выделялись дополнительно по одному шестидюймовому и девятидюймовому орудию Обуховского завода и одна 152-миллиметровая пушка системы Канэ с необходимым количеством боеприпасов и соответственным увеличением штатов полигона.
Расставшись со старшим флагманским артиллеристом, Рожественский занялся изучением аналитической записки капитана первого ранга Брусилова, названной: «Возможные варианты развития наступательных действий флота на японских коммуникациях, опираясь на базу Владивосток». Этот офицер был назначен командиром крейсера «Громобой» после ранения Дабича в бою с крейсерами Камимуры. Но получив назначение только к концу февраля 1905 года, прибыл во Владивосток уже после ухода своего корабля к Рожественскому.
Оказавшись в опустевшей базе, только что покинувший пост начальника стратегической части в одном из отделов Главного Морского штаба Лев Александрович, опираясь на свой предыдущий опыт службы в должности флаг-капитана начальника эскадры Тихого океана и плаваний на «Рюрике», «России» и миноносцах, занялся теоретическими проработками. К своей работе он смог привлечь офицеров из штаба и капитанов пароходов, хорошо знавших театр боевых действий и оставшихся на берегу.
С приходом эскадры эти разработки были изучены уже штабом Рожественского, также занимавшимся подобной работой на переходе. В итоге, в результате взаимодополнения двух совершенно разных теоретических выкладок, получился вполне законченный основательный документ.
В попавшей на стол командующего записке уже были обобщены предложения всех офицеров эскадры, штаба, а также ветеранов отряда крейсеров и командиров миноносцев, заслуживавшие внимания и дальнейшей проработки. А также учтен последний опыт океанского плавания современных боевых кораблей, без возможности портового обеспечения.
Из всех вариантов самым эффективным, в плане нанесения ущерба противнику, признавался выход на оперативный простор южнее Цусимы, но при этом возникали естественные сложности со снабжением, так как подобный рейд должен был осуществляться значительными силами и быть достаточно продолжительным, чтобы оказать заметное влияние на японские военные перевозки. Русских баз южнее Владивостока не было, а бункеровка в нейтральных портах представлялась рискованной и затруднительной, учитывая значительное британское присутствие в регионе.
В записке предлагался вариант временной оккупации одного из островов архипелага Рюкю под угольную станцию, со снабжением углем и прочими припасами из Сайгона. Это должен был быть остров с подходящей гаванью для стоянки крупных судов, достаточно удаленный от судоходных путей и не имеющий телеграфной связи с основной Японией. Самой подходящей кандидатурой, с навигационной точки зрения, выглядел остров Окинава, но он не подходил из-за проходившей через него телеграфной линии Нагасаки – Формоза. Впрочем, и без Окинавы найти укромную бухту для перегрузки угля среди множества этих островов, частью не обитаемых, не так давно аннексированных Японией, было вполне реально.
По данным штаба, полученным от командира интернированного в Сайгоне крейсера «Диана» капитана первого ранга Ливена, там на береговом складе и 15 пароходах уже имелось около 39 000 тонн угля. Еще какое-то количество было закуплено Гинзбургом в конце апреля в Шанхае и также вывезено пароходами в Сайгон. Это еще примерно 20 000 тонн. А последнюю партию купленного в Шанхае угля, по непроверенным пока данным около 50 000 тонн, англичане арестовали на берегу, не дав погрузить.
Таким образом, уголь южнее Цусимы был. Оставалось лишь организовать встречу угольщиков с рейдерами, что было весьма не просто, учитывая возможности связи, навигации и погодные условия. Этот вопрос требовал серьезной проработки и зависел от многих, пока не определенных факторов. В первую очередь от готовности к рейду наших крейсеров. Поэтому его окончательное решение отложили до прояснения ситуации, продолжив работу по отработке способов связи с угольщиками. Вероятные трудности с согласованием действий из Владивостока и Сайгона были вполне разрешимы по средством телеграфа, работавшего вполне надежно.
Организацией угольного конвоя в Сайгоне, по планам штаба, должен был заняться светлейший князь А. А. Ливен, уже занимавшийся наймом пароходов для снабжения второй эскадры ранее. Этот распорядительный офицер, после прихода туда смог навести должный порядок как на складе, так и в порту, наладив дружественные отношения с местной колониальной и военной администрацией, весьма нам симпатизировавшей. Что в достаточной мере проявилось во время стоянки в Индокитае. Кодовую телеграмму о подготовке к выходу в море по первому требованию нескольких пароходов ему планировали послать сразу после прояснения ситуации, а пока с нарочным решили отправить соответствующий приказ штаба флота и особо секретные рекомендации и коды для телеграфного сообщения с Владивостоком и Петербургом.
Уже готовившийся выехать к князю Ливену офицер походного штаба Рожественского мичман Ростамович попутно должен будет доставить свежую штабную корреспонденцию нашему военному представителю в Шанхае полковнику Десино. А также отправить оттуда один из наших пароходов на встречу со вспомогательными крейсерами для передачи им приказа о скорейшем возвращении во Владивосток и инструкций на переход.
Вторым вариантом действий на вражеских судоходных трассах был прорыв наших крейсеров и пароходов-рейдеров в Тихий океан через пролив Цугару. Этот прорыв был возможен, но имел бы лишь набеговый характер, так как действия нашего флота не могли распространяться много южнее Токийского залива, опять же из-за отсутствия передовых пунктов снабжения, что уже подтвердилось рейдом владивостокских крейсеров в июле 1904 года. Грузить уголь в Тихом океане с борта другого судна было не реально по погодным условиям. Несмотря на большой международный резонанс, это все же было кратковременное и не достаточно эффективное воздействие.
Вопрос увеличения времени нахождения наших рейдеров у вражеского Тихоокеанского побережья можно было решить вахтовой службой в тех водах наших больших пароходов-крейсеров. Обладая гораздо большей автономностью и сменяя друг друга для необходимого ремонта и бункеровки хоть во Владивостоке, хоть на островах Рюкю, они могли организовать постоянные дозоры на основных судоходных трассах.
В качестве угольной станции для подобной, фактически автономной экспедиции, предлагалось использовать Порт Лойда на островах Бонин, к югу от Токийского залива, куда можно было отправить несколько пароходов с углем и прочими видами снабжения из того же Сайгона. Однако в этом случае признавалось, что действия одних вспомогательных крейсеров на восточных подходах к внутреннему японскому морю и Токийскому заливу были слишком рискованны.
К тому же крейсерство у Тихоокеанского побережья, из-за огромной протяженности коммуникаций не могло перекрыть полностью движение судов этими маршрутами. К тому же оно не оказывало почти никакого влияния на снабжение японских армий в Маньчжурии и на подвоз сырья и промышленной продукции из Европы через порты острова Кюсю и Симоносекский пролив, где шел основной грузопоток, а следовательно, и на ход войны в целом влияло не слишком сильно, при значительном риске всей операции и огромных затратах. Поэтому этот вариант признавался менее целесообразным.
Существенно усилить давление на японские войсковые коммуникации между метрополией и портами Кореи и Китая было возможно лишь при резком сокращении расстояния до них, то есть при оккупации Цусимы. При всей, кажущейся невероятности этой идеи, её реализация сулила колоссальные преимущества. Одновременно прерывалась прямая телеграфная связь японских армий в Корее и Маньчжурии с метрополией, осуществлявшаяся по кабелям, шедшим через этот остров, а пути подвоза снабжения оказывались под ударом не только крейсеров, но также и наших легких сил, в том числе миноносцев и даже возможно подводных лодок. Более того, при базировании передовых отрядов флота на Цусиму становились досягаемыми даже такие крупные пункты снабжения армии маршала Оямы, как Чемульпо, Порт-Артур и Дальний.
В то же время сразу возникала проблема снабжения столь удаленного гарнизона. Однако в этом случае безопасность наших коммуникаций довольно надежно могла быть обеспечена при контролировании северо-восточного корейского побережья вплоть до Гензана, что теперь было вполне реально, и при нейтрализации японской базы Майдзуру в заливе Вакаса.
Ни в Корее, ни в заливе Вакаса крупных сил японского флота никогда раньше постоянно не базировалось, поэтому нейтрализация этих пунктов внезапным ударом или даже овладение ими (как предлагалось в случае с Гензаном) было вполне выполнимо. Однако требовалась основательная разведка и подготовка.
Даже в случае, если Цусиму в итоге придется оставить, подобный рейд нанесет непоправимый ущерб имиджу Японской империи. Но при этом необходимо провести полноценную организованную эвакуацию, чтобы это не было похоже на бегство и разгром.
Отложив штабные выкладки, Рожественский начал раскладывать на столе большую карту, прилагавшуюся к записке и склеенную из нескольких, так как ни одной подходящей, охватывавшей весь предполагаемый театр боевых действий, просто не было. Но на столе она не поместилась, и ее пришлось расстилать на полу. Масштаб мысли штабных стратегов и охватываемые войной территории впечатляли! Снова взявшись за записи и вооружившись линейкой, Зиновий Петрович продолжил изучение, порой отходя от карты подальше, чтобы окинуть взглядом всю картину.
Так продолжалось еще около часа, после чего, немного поразмыслив, командующий занялся составлением приказа для капитана первого ранга Ливена, мичмана Ростамовича и предварительного плана мероприятий, по разведке и блокированию Майдзуру и оккупации Гензана, с последующей атакой Цусимы. Закончив работу с документами уже далеко за полночь и сразу отправив их в штаб с нарочным с приказом немедленно принять к исполнению, Рожественский наконец лег отдыхать. Но в отличие от похода, не в легкое парусиновое кресло на мостике броненосца, а в постель в своей каюте, что обеспечивало, хотя и краткий, но все же полноценный отдых.
Подводники появились у Рожественского уже через день после его визита, представив на рассмотрение обширный список необходимых запчастей и оборудования. В ходе дальнейшего обсуждения пришли к выводу, что самым надежным и быстрым способом получить все это является закупка в САСШ. Нашему атташе в Сан-Франциско тут же отбили телеграмму со списком, а госпитальное судно «Орел» получило приказ готовиться к срочному переходу через океан. Спустя трое суток «Белый Орел» покинул бухту Золотой Рог и через Курильские острова ушел на восток.
Не менее насыщенным для нового наместника, да и для всех в крепости, выдался и следующий день, и вся неделя, и еще несколько следующих. Город быстро привык жить на осадном положении, которое было введено вскоре после прибытия второй эскадры. Некоторые неудобства вполне компенсировались существенным осложнением работы японским шпионам. Об их арестах по городу ходили настоящие легенды, вплоть до откровенных небылиц.
Кроме того, осадное положение позволило существенно упростить некоторые юридические процедуры, связанные с угрозой обороноспособности крепости. Так, всего за неделю было арестовано и отправлено на исправительные работы в Сучанские угольные копи четверо интендантов, пойманных на воровстве, и двое купцов, желавших нажиться на поставках гнилого провианта и материалов для ремонта кораблей флоту. Кроме них набралось еще два вагона прочей «шпаны», кормившейся в мутной воде и мешавшейся под ногами.
После этих арестов цены на продукты упали аж на треть, а необходимые для гарнизона и флота взрыватели, котельные трубки и даже листовая сталь, правда в ограниченном количестве, нашлись на складах порта и железнодорожных складах Никольск-Уссурийска. К тому же совершенно неожиданно выяснилось, что почти все недостающее оборудование для ввода в строй второй электростанции уже доставлено, так же как и электрические лебедки для снарядных мастерских.
Также отыскались дополнительные комплекты армейской и морской формы и сапоги, что позволило наконец полностью обмундировать личный состав флота, изрядно истаскавший в угольных авралах и боях свою одежду и обувь. Медикаменты, шанцевый инструмент, взрывчатка для горных работ и переснаряжения снарядов и прочие полезные вещи находились порой в самых неожиданных местах, так что отпала надобность в их срочной доставке по железной дороге из европейской части страны.
Весь Владивосток жил теперь только для флота. На работы в порт нанимали все новые и новые бригады, формируемые вокруг опытных мастеровых, постоянно прибывавших из Питера, Севастополя и Нижнего Новгорода. С ремонтировавшихся кораблей круглые сутки доносился грохот кувалд и клепальников, визг лебедок и перестук чеканщиков. Броненосцы и крейсера стояли облепленные баржами, кранами и понтонами со всех сторон. Буксиры и катера сновали между всем этим как муравьи.
Резко и основательно перетряхнули «береговое болото», отправив в отставку часть комендантов сигнальных постов, явно не справлявшихся со своими обязанностями. Времени на раскачку и поучения не было. Вновь назначенных и тех, что остались, всемерно стимулировали к расширению контролируемой территории и обеспечению надежной и быстрой связи. Увеличивались гарнизоны вдоль всего русского Дальневосточного побережья.
Обнаглевших в последние месяцы хунхузов, орудовавших восточнее Сучана вплоть до залива Владимира и далее по побережью, начали усиленно гонять по тайге и горам полицейские команды и казачьи эскадроны, что требовало постоянной подпитки людьми и припасами из гарнизона крепости. Все это стало возможным лишь благодаря резко возросшей интенсивности прибрежного каботажа.
Кроме того, постоянно требовались люди на земляные и другие работы при сооружении новых батарей и прочих военных объектов на берегах залива Петра Великого, куда брали в основном китайцев и корейцев, как более дешевую рабочую силу. Возводились так же дополнительные линии сухопутных укреплений, некоторые береговые батареи переносились на более подходящие места. Причем все перестраиваемые батареи, также как и возводимые вновь, комплектовались исключительно патронными пушками, выделяемыми флотом.
Вся старая береговая артиллерия сдавалась на хранение или отправлялась в отдаленные бухты для вооружения второстепенных батарей или противодесантных укреплений, так же строившихся в больших количествах. При их возведении часто использовали деревянные основания под орудия, что существенно сокращало затраты средств и времени.
Опытные бригады ухитрялись подготовить площадки под пушки всего за сутки. Конечно, после этого требовалось еще построить брустверы, укрытия и жилье для расчетов. Вырыть и оборудовать погреба, пути подачи боезапаса и командные пункты, но, при необходимости, даже без всего этого батарея уже могла стрелять, что было не маловажно в той тревожной обстановке, что царила в крепости, пока флот стоял на вынужденном приколе.
С максимальным соблюдением секретности силами экипажей разбираемых на запчасти кораблей и штрафников расширялась сеть сигнальных постов, покрывавших все дальние подступы к Владивостоку на островах и побережье, часть из которых (все новые островные) соединили с крепостью телеграфом. Из-за недостатка минеров, для обслуживания этих станций привлекались служащие почтового ведомства, мобилизованные на службу во флот.
В течение всего двух недель общее число сигнальных постов на побережье увеличилось с 32, бывших до прихода эскадры, до более чем полутора сотен. Причем между всеми постами на берегах Амурского, Уссурийского, Посьетского заливов, бухты Америка и далее на восток была проложена телефонная и телеграфная связь, оборудованы коммутаторы, соединенные проводами со штабом.
Интенсивные тренировки минеров, обслуживавших станции беспроволочного телеграфа, не прекращались с приходом в базу ни на один день. Введенные еще в походе на Второй тихоокеанской эскадре дни радио теперь распространились на всю крепость Владивосток и даже на залив Посьет и бухту Ольги, где также было начато сооружение береговых укреплений, организованы новые угольные склады, расширены старые и развернуты довольно мощные радиостанции, доставленные с Балтики и Черного моря.
Поскольку не прекращавшиеся в бухте Новик ни днем, ни ночью ремонтные работы не позволяли организовать нормальный отдых для экипажей, на берегу острова Русский был разбит временный лагерь, а штаб разместился на борту «Урала». На этом крейсере также были оборудованы учебные классы для занятий моряков с эскадры и мобилизованных связистов из береговой обороны крепости.
Все занятия радио-телеграфистов, как ветеранов, так и вновь набранных уже в базе, проводились с соблюдением максимальной секретности. Отрабатывались операции как приема и передачи телеграмм, с определением примерного пеленга на передатчик, так и их быстрой шифровки и дешифровки. Разрабатывались новые шифры и коды. Для ускорения обработки телеграмм упрощались уже имевшиеся.
Активные строительные работы, направленные на укрепление крепости с моря, проводились при широком использовании армейских частей, отправлявшихся целыми батальонами и даже полками в отдаленные бухты для саперных работ на длительное время. Это позволило незаметно для японской агентуры организовать учебные лагеря в бухтах Стрелок и Восток, где войска обучались высадке с судов на необорудованный берег и в портах, взаимодействию с корабельной артиллерией и сооружению временных пристаней. Разрабатывались оптимальные варианты погрузки-разгрузки снаряжения и снабжения на пароходы. Для этих целей использовались 2 трофейных судна и вооруженный двумя 75-миллиметровками транспорт «Алеут», являвшийся одновременно судном снабжения учебных частей.
По распоряжению Рожественского, вооружение получили все транспорты Владивостокского порта и даже оба буксира, пришедшие с эскадрой. При этом калибр 47 мм был минимальным и являлся не более чем второстепенным, а пароходы более 3500 тонн имели уже от двух до трех шестидюймовок или стодвадцаток.
Причем командующий лично контролировал эти работы, выполняемые самими экипажами судов. Орудия брали с выведенных пока из боевого состава больших броненосных крейсеров и «Суворова» с «Ослябей», но частично комплектовали береговыми или вновь прибывшими расчетами, так как опытные комендоры были нужны для восполнения потерь на действующей эскадре.
Возражения некоторых офицеров по поводу фактического вынужденного разграбления этих четырех кораблей Рожественский отмел категорическим распоряжением обеспечить ремонт и перевооружение действующего состава флота и судов обеспечения в кратчайшие сроки и любыми способами. А поскольку прибывающих по железной дороге пополнений и материалов было для этого явно недостаточно, вопрос был закрыт. Хотя в столицу ушло несколько «кляуз» на самодурство нового наместника императора, слишком много о себе возомнившего.
Не оставил Рожественский без внимания и еще один, только зарождавшийся вид оружия. Посетив Владивостокскую крепостную воздухороту, он долго беседовал с ее командиром капитаном военного ведомства Постниковым, а также его заместителями лейтенантами Алексеевым и Большовым, пообещав содействие со своей стороны в любых вопросах.
При этом Зиновий Петрович восхитился способности русского человека делать из неподходящих и негодных вещей вполне работоспособные и отвечающие своему назначению приборы и конструкции. На неотложные нужды воздухоплавателей было выделено 25 000 рублей из «призовых денег». Кроме того, по его приказу изысканы необходимые для производства газа 780 пудов кислоты и 4 ведра кюновского лака для ремонта оболочек шаров.
На вооружении роты на тот момент состояли три сферических шара в 400–500 кубов, изготовленные во Владивостоке, еще два таких же шара были доставлены из Севастополя летом 1904 года, а к осени прибыли еще три германских аэростата объемом по 700 кубических метров. Для обслуживания шаров рота была укомплектована приборами и газоделательным заводом, доставленными также из севастопольского парка.
Самым свежим пополнением были 4 немецких змейковых аэростата системы «Персиваль-Зигсфельд», прозванные обслугой за свою специфическую форму «колбасой», со всем необходимым оборудованием и приборами с крейсера «Русь» и еще 2 шара, не успевшие в Порт-Артур.
Вооружение и оснащение содержалось в образцовом порядке, что было очень не просто из-за нехватки помещений. Кроме того, приписанные к роте пароходы «Колыма» и «Камчадал» были недостаточно оборудованы для базирования аэростатов. На них не было никаких механических приспособлений для подъема и спуска шаров. Все выполнялось с помощью ручных лебедок, а потому очень медленно. Не хватало людей.
После визита командующего воздухорота начала быстро расширяться, вскоре переформировавшись в воздухоплавательный парк, который обосновался на острове Русском. Рядом с береговой батареей у мыса Вятлина оборудовали полигон с ангарами и мастерскими, где постоянно проводили учения и тренировки палубных команд, поднимавших аэростаты без экипажей.
Регулярные учения, проводимые как заместителем командира роты Большовым, безусловно, одним из самых подготовленных русских морских воздухоплавателей, так и лейтенантом Алексеевым и мичманом Дорожинским, в тесном взаимодействии с флотским командованием, позволили значительно повысить уровень подготовки аэронаблюдателей – старослужащих роты, вполне освоившихся со спецификой местных погодных условий. А также обучить несколько новых квалифицированных экипажей аэронаблюдателей.
Это позволило выделить часть сил для обеспечения наблюдения за подходами к заливу Петра Великого с моря. Был развернут передовой сигнальный пост, оснащенный аэростатом, газоделательным заводом и запасом газа в баллонах, а также станцией беспроволочного телеграфа, на острове Рикорда. А флот аэростатоносцев пополнился крейсером второго ранга «Урал», поставленным к стенке завода вне графика для проведения необходимых работ. Все носители аэростатов оснащались газоделательным оборудованием и запасом газа в баллонах, достаточным для наполнения шара.
Кроме того, по рекомендации воздухоплавателей поддержанной Рожественским, все аэростатоносцы в обязательном порядке должны были иметь обширные парусиновые тенты в корме. Эти легкие сооружения предназначались для укрытия готовых к подъему шаров от искр из дымовых труб, ветра и волн.
Для ускорения подъема и опускания шара устанавливались паровые или электрические лебедки и прочие приспособления для обслуживания аэростатов. Многие из них изготавливались впервые. Носители шаров должны были иметь также один запасной шар со всем положенным оснащением и достаточным запасом химикалий для заполнения его оболочки в случае потери основного аэростата.
Также началась серьезная разработка тактики применения пароходов-аэростатоносцев в составе эскадры при ведении морского боя, блокаде побережья или атаке на хорошо укрепленную береговую позицию. Кроме того, прорабатывались способы управления отрядами кораблей, действующих вне зоны видимости друг друга через аэростат-ретранслятор при невозможности радиосвязи в условиях активного противодействия противника.
Быстрому и успешному развитию воздухоплавания во Владивостоке очень способствовали специалисты, присланные из Маньчжурской армии от полковника Кованько и меценатская деятельность графа С. А. Строганова. Еще до прихода 2-й эскадры и Цусимской победы, он перечислил флоту 1 850 000 рублей золотом, из них 1 500 000 на крейсер «Русь», так и не добравшийся до театра боевых действий. После Цусимы он взял на себя все расходы по оснащению дальневосточных воздухоплавателей и отправил во Владивосток своего полномочного представителя, включенного в штаб Рожественского в качестве советника. На его средства в дальнейшем был закуплен новый газоделательный завод и дополнительное оборудование для организации воздухоплавательной базы Цусимских островов.
Каждый день проводились учения и тренировки части экипажей ремонтировавшихся броненосцев и крейсеров, ходивших в море на борту «Богатыря». Такая ротация сигнальных, минных и артиллерийских команд, на единственном тренирующемся крейсере и двух дежурных кораблях, позволила поддерживать высокую боеготовность экипажей. Комендоры с «Николая» тренировались на «Наварине» и «Ушакове», имевших такую же артиллерию среднего калибра.
Для учебных целей, подальше от города и лишних глаз, был организован еще один артиллерийский полигон на мысе Ахлестышева, где был сооружен макет береговой батареи с орудиями из сосновых бревен и их прислугой из соломенных чучел, одетых в списанные армейские мундиры. Стрельбы по буксируемым щитам сменялись учебными атаками береговых батарей с отработкой ведения огня новыми шрапнельными 75-мм снарядами. Боеприпасов не жалели, людей и пушек тоже.
Новые шрапнельные снаряды оказались чрезвычайно эффективными против открытых артиллерийских позиций. Уже при первых опытах выяснилось, что даже на максимальной дальности в 6,4 километра, которую обеспечивала 22-секундная трубка, при ведении огня в сравнительно безопасных условиях, позиции противника возможно, буквально засыпать шрапнельными пулями пятилинейного калибра.
Первые практические стрельбы шрапнелью состоялись 27 мая. «Богатырь», после двух пристрелочных галсов, уточнил дистанцию, используя свой главный калибр. После чего поставил «вражескую батарею» себе на траверз и открыл огонь из трехдюймовок с максимальной скорострельностью.
При этом крейсер держал высокую скорость хода, что в теории позволяло уклониться от ответного огня резким маневрированием. На скорости в 20 узлов, его хорошо натренированные расчеты достигли боевой скорострельности в 10 выстрелов в минуту на каждый трехдюймовый ствол, обеспечивая постоянное уверенное поражение мишени.
Проведенные перед стрельбами расчеты показывали, что при таком положении цели относительно крейсера дистанция до нее изменялась всего на 40 метров в минуту, что в течение трех минут не выходило за пределы эллипса рассеивания 75-мм Канэ размером примерно 105 на 120 метров на такой дальности. К тому же эти границы дополнительно расширялись рассеиванием самой шрапнели.
Все это позволяло, теоретически, не менять прицела орудий и установки трубки на снарядах, приготовленных заранее, еще при пристрелочных галсах, в течение двух-трех минут, стреляя с максимальной частотой. Благодаря чему на «вражеские позиции» с одного только бронепалубного крейсера обрушивалось по 60 шрапнельных снарядов в минуту, каждый из которых высыпал на головы орудийных расчетов по 184 пули диаметром в 12,7 мм. Все вместе это давало более 11 000 пуль в минуту. То есть снова теоретически приравнивалось к огню 18 пулеметов по одной батарее, причем сверху, откуда ее не могли защитить никакие брустверы. Но до первой стрельбы это все оставалось лишь невероятно привлекательной теорией.
После пятнадцати минут обстрела огонь прекратили и двинулись к берегу, где офицеры и комендоры своими глазами увидели результат. На позициях осталось чуть менее трети целых «японцев», а бревна-стволы были изрублены круглыми стальными пулями. Получалось, что в реальных боевых условиях за те пятнадцать минут, что велся огонь, орудийную прислугу буквально смело бы с позиций. Уцелевшие вряд ли смогли бы под таким ливнем пуль обслуживать пушки и, скорее всего, ушли бы в укрытия.
Результаты стрельб тут же засекретили, а Рожественский лично взял с каждого, кто был в тот день на полигоне, слово чести, что он никогда и никому до окончания войны не расскажет о том, что здесь увидел. Столь впечатляющий результат давал нам в руки серьезный козырь, о котором противнику знать пока не полагалось.
С этого дня тренировочную береговую батарею обслуживала постоянная специальная команда, получавшая двойное жалованье, но зато не имевшая выхода в город. А на старых броненосцах, по распоряжению штаба флота, начали готовить дополнительные позиции для установки трехдюймовок и уплотнять погреба для увеличения боезапаса этого калибра. В Петербург была отправлена телеграмма с запросом на дополнительные шрапнельные снаряды в больших количествах.
Орудия в бухте Парис и у мыса Ахлестышева грохотали теперь с утра до вечера. Стрельбы шрапнелью дополнились тренировочными стрельбами сегментными снарядами из тяжелых орудий. При условии предварительной пристрелки и с использованием половинного заряда для экономии ресурса стволов и получения более крутой траектории, восьми– и двенадцатидюймовые сегментные боеприпасы с шестнадцатисекундной трубкой, также считались теоретически довольно эффективными против открытых орудийных двориков на дистанциях до 25 кабельтовых.
Но из-за неточного срабатывания трубок подрывы зарядов происходили с большим разбросом по дальности, что резко снижало реальную эффективность. Попытки доработать взрыватели пока успехом не увенчались, так что сегментные снаряды решено было оставить на «черный день».
Увеличить дальность применения таких снарядов было возможно увеличением задержки по трубке, но это еще больше увеличивало разброс срабатывания по времени. А капитальные доработки, предложенные артиллеристами, оказались довольно трудоемкими и затратными, из-за чего их отложили на потом. В итоге эти боеприпасы считались лишь ограниченно пригодными для стрельбы по береговым целям, так как, помимо собственных изъянов, для их применения требовалось сблизиться с целью, что было возможно лишь при почти полном отсутствии противодействия со стороны противника.
Для определения эффективности десятидюймовых боеприпасов была задействована саперная батарея. Стоявшие на ее вооружении пушки были идентичны по баллистике тем, что стояли в башнях броненосцев береговой обороны. Ее опытные стрельбы показали значительное разрушительное действие фугасных снарядов, заметно превосходивших по производимому эффекту даже двенадцатидюймовые. Сегментные и чугунные снаряды также были признаны лишь ограниченно годными к использованию против берега, причем только с использованием уменьшенного заряда.
Помимо тренировочных стрельб «Богатыря», «Нахимова» и «Наварина» на полигонных пушках испытывались новые переснаряженные снаряды с начинкой из аммонала, пороха и пироксилина. Взрыватели применялись только старого типа, слегка доработанные в артиллерийских мастерских, что давало почти гарантированный разрыв даже при падении в воду. Перешли на заряды из бездымного пороха для всех моделей орудий, как на кораблях, так и на берегу.
Предполагавшееся в начале использование для новых скорострельных шестидюймовок начавших поступать тонкостенных мощных бомб Рудницкого осуществить не удалось, так как они не были рассчитаны на такие начальные скорости, и потому стрельба ими была не безопасна. При шестом испытательном выстреле бомба взорвалась на выходе из ствола, полностью выведя орудие из строя. Находившийся в этот момент в укрытии расчет не пострадал.
Использование подобных снарядов в орудиях старых моделей с зарядом из бездымного пороха признали возможным и даже весьма желательным. Благодаря высокому процентному содержания взрывчатки, эти боеприпасы обладали гораздо более мощным разрушающим действием.
В итоге всех опытов пришли к мнению, что на данный момент наиболее подходящим вариантом для скорострельных орудий являются «новые» переснаряженные порохом бронебойные снаряды с модернизированными донными взрывателями системы Бринка, в которых замена бойка и еще кое-какие доработки принципиально повысили надежность срабатывания после пробития даже тонкой брони. Все фугасные боеприпасы получили гораздо более чувствительные старые донные взрыватели Барановского и также пороховой разрывной заряд. Проверка оставшихся старых взрывателей с Черного моря показала брак примерно в тридцать процентов, вероятно, из-за ненадлежащего хранения.
От пироксилиновых снарядов вынуждены были отказаться совсем, так как в них изначально мощная, но очень чувствительная и химически активная взрывчатка, даже флегматизированная до влажности 12–20 %, хотя и давала силу взрыва, большую чем пороховой заряд, но, вступая в реакцию с металлом корпуса снаряда, уже не обеспечивала приемлемую безопасность, грозя самопроизвольной детонацией, а контактируя с атмосферным воздухом, наоборот, быстро разлагалась и теряла свою разрывную силу.
Однако отмечалось, что оба типа имеющихся снарядов для скорострельной артиллерии являются скорее двумя вариантами бронепробивающих боеприпасов с прочным корпусом и недостаточным бризантным действием для фугасов. В этой связи считалось, что при бомбардировке береговых объектов снаряды скорострельных пушек будут недостаточно эффективны.
Бомбы завода Рудницкого подходили для разрушения укреплений и поражения небронированных целей гораздо лучше. Все поступавшие в крепость такие снаряды не медленно отправлялись в погреба кораблей, имевших старую нескорострельную артиллерию. Но их было еще чрезвычайно мало. К тому же часть привезенного «извели» на опытных и тренировочных стрельбах.
Через плутонги «Богатыря», а частично «Наварина» и «Нахимова», прошли все комендоры действующего флота. При столь интенсивном использовании к 4 июня все шестидюймовки крейсера уже были расстреляны до упора, и его вывели в резерв для замены артиллерии. Из-за задержек поставок, пришлось использовать пушки «Александра», уже частично раскомплектованного сначала для ремонта приводов его башен, а потом для восстановления боеспособности «Орла» и «Бородино».
Несмотря на широкое применение «Богатыря» в учебных целях, на нем успели испытать также и два способа подкрепления палубных фундаментов шестидюймовых орудий. Так как при контрольных стрельбах на большие дистанции выяснилось, что механизмы вертикальной наводки выходят из строя не только из-за слабости подъемных дуг, а большей частью от проседания палубы при выстреле с большим возвышением ствола, теперь для всех кораблей, имеющих на вооружении палубные 152-мм пушки Канэ, был разработан стандартный тип усиленного фундамента. Чертежи его деталей отправили на завод, а также в депо и на вагонный завод, активно работавшие теперь на нужды флота.
Следом за «Богатырем» были вынуждены заменить расстрелянные стволы своих шестидюймовок «Наварин» и «Адмирал Нахимов». Старые шестидюймовки с длинной ствола в тридцать пять калибров имелись в крепости в достаточном количестве, но замену проводили поэтапно, снимая не более половины пушек одного борта за раз, чтобы не лишать корабли, все так же несшие боевое дежурство, боеспособности вовсе.
В работах по ремонту эскадры были заняты все экипажи. Лишь комендоры, сигнальщики и минеры часто отвлекались на учебные стрельбы и практические занятия. Казалось, при такой загруженности ни о каких дополнительных работах не может быть и речи, но однажды вечером Рожественский обнаружил в очередных бумагах у себя на столе заявки от командиров крейсеров «Светлана» и «Аврора» на дополнительные орудия для усиления вооружения кораблей. Схемы и расчеты, составленные судовыми механиками и уже проверенные Политовским, прилагались, так же как и положительное заключение инженерного корпуса эскадры.
Согласно докладной записке командира «Авроры» капитана первого ранга Е. Р. Егорьева, на его крейсере было можно разместить еще два 6-дюймовых орудия в диаметральной плоскости. Одно позади погонной пушки на баке, стволом в корму. А второе на юте, позади уже имеющегося там орудия, которое разворачивалось стволом вперед и переставлялось немного дальше в нос. Для обеспечения поворота орудия нужно было срезать часть кормовой противоосколочной защиты, но её для компенсации веса предлагалось снять вообще. Прикрытые новыми увеличенными щитами пушки в ней уже не так нуждались.
Правда, при этом нужно было расширить слишком узкую палубу юта, для свободы действий расчета дополнительной пушки. Это расширение предлагалось изготовить из легких решеток. Зато после планируемого довооружения бортовой залп «Авроры» достигал 9 стволов. Даже больше чем на башенных «Олеге» и «Богатыре». А, учитывая некоторую медлительность башенных установок новейших русских бронепалубников, суммарный вес минутного залпа «Авроры» после довооружения превосходил бы таковой у любого из легких крейсеров.
Капитан первого ранга Шеин, командир «Светланы» докладывал, что силами экипажа крейсера разобран кормовой адмиральский салон и, таким образом, освободилось место для дополнительной шестидюймовки, которую можно установить на его месте, несколько дальше в нос от ретирадного орудия такого же калибра.
Все внутренние адмиральские помещения крейсера-яхты также разобраны и сданы на склад в порту. Кроме того, подготовлены места для установки дополнительных 75 мм пушек, что не требует больших доработок по корпусу и подкрепления палубы. Их общее число было возможно довести до 12 стволов. А для устройства дополнительной постоянной защиты артиллерии и подач боезапаса нужно около 140 пудов тонкой брони.
Благодаря избавлению крейсера от тяжелых «адмиральских апартаментов», после запланированного довооружения и добронирования, имевшаяся строительная перегрузка не увеличивалась. Чертежи, выполненные старшим судовым механиком крейсера А. П. Петровым 2-м, прилагаются. Эти записки командующий одобрил, тут же распорядившись выделить все необходимые материалы и оборудование, приказав Берсеньеву проверить их реализацию в ближайшее время. А командирам крейсеров объявил благодарность в приказе по флоту.
Еще одним приятным моментом стала встреча с полковником Скерским, прибывшим добровольцем для дальнейшего прохождения службы в подчинении наместника императора. Этот офицер, с момента окончания боевых действий на Памире против китайцев в 1901 году состоял в распоряжении Главного Штаба. Однако, узнав об активизации действий на Дальнем Востоке, отправился во Владивосток, заручившись рекомендательным письмом от своего бывшего сослуживца в отряде Ионова по Памирскому походу полковника Юденича, недавно произведенного за заслуги в генерал-майоры и находящегося на излечении после ранения в шею в одном из госпиталей Маньчжурской армии.
Этот инициативный офицер в личной беседе предложил использовать хорошо зарекомендовавшие себя в персидских походах ракеты Константинова, теперь уже снятые с вооружения, но все еще хранившиеся на складах. Для демонстрации возможностей этого необычного оружия он предлагал использовать привезенные им, закупленные на собственные средства на Николаевском заводе десяток четырехдюймовых ракет с тремя станками.
По его словам, на складах завода до сих пор хранилось некоторое количество таких боеприпасов, не выкупленных военным ведомством, калибром в 2, 2,5 и 4 дюйма со станками. Все в боеспособном состоянии. Имелась возможность быстро наладить массовый выпуск всех этих ракет снова.
Испытания, проведенные буквально на следующий день на артиллерийском полигоне, произвели на Рожественского сильное впечатление. Он никак не ожидал, что ракета, разработанная еще в середине прошлого века способна лететь на дальность более 4000 метров, при этом достаточно точно поражать цель.
Столь выдающиеся баллистические характеристики обеспечивались вращением ракеты вокруг своей оси благодаря специальным соплам. При этом разброс залпа по ширине едва превышал два десятка метров от оси прицеливания, в то время как ближайшие иностранные аналоги, как сказали штабные артиллеристы, давали минимум 170! По этой причине этот вид оружия и не прижился нигде. А безупречное срабатывание гранаты, весом больше четырех килограммов, обеспечивало серьезные разрушения легких полевых укреплений со значительным осколочным поражением.
Вес самой ракеты не превышал двух пудов в самом тяжелом варианте, а станка всего 60 килограммов. При этом к таким ракетам имелись еще и картечные, зажигательные и осветительные боевые части, что сильно расширяло спектр возможного применения нового (старого) оружия.
Результаты ракетных стрельб снова засекретили, а самого полковника Скерского назначили начальником вновь созданного секретного ракетного отдела при штабе наместника. В ближайшее время он должен был организовать учебные классы по использованию ракетного оружия и разработать тактику его массированного применения в обороне и наступлении, а также использование с палуб небольших кораблей или подводных лодок, по образцу применения ракет с подводной лодки Шильдера в 1835 году.
Из призового фонда Скерскому выплатили 45 000 рублей в качестве компенсации, за расходы по приобретению и доставке опытной партии ракет, и снова отправили его в Николаев, для скорейшего проведения переговоров о срочном начале выпуска и поставок ракет для нужд Дальнего Востока.
Оплата всех этих работ, в том числе и авансовый платеж для немедленного возобновления производства, должна была производиться все из того же призового фонда. Но из-за некоторых задержек, вызванных бухгалтерской бюрократией, компенсацию и авансовые платежи для заводов Рожественский был вынужден выплатить из собственных средств.
После активных телеграфных переговоров как Скерского, так и самого наместника, удалось запустить производство в Николаеве и на Шосткинском пороховом заводе уже во второй декаде июня. Первую партию ракет и станков с заводов ожидали получить к концу июля. Поставки с армейских складов должны были начаться раньше, но там были только осветительные ракеты. Все остальные оказались непригодными из-за несоблюдения условий хранения.
К концу мая благополучно вернулись все четыре разведочные парусные экспедиции, доставившие важные сведения. В районе Гензана было выявлено наличие патрульных судов противника у входа в Броутонов залив и у порта Шестакова. Но большинство из них обычные парусные шхуны, вооруженные пехотными пушками или пулеметами. Судов с паровым двигателем у берегов Кореи почти нет.
В заливе Вакаса боевых кораблей не было обнаружено вовсе. Только многочисленные рыбацкие суда и каботажники, преимущественно парусные шхуны. Навигационные огни горят как в мирное время. К самой базе Майдзуру разведчики приближаться не рискнули, из-за наличия там дозорных миноносцев, но у порта Цуруга, в западном углу залива, японских патрулей не видели. Правда и интенсивного судоходства тоже. Только прибрежный каботаж, преимущественно парусный.
У пролива Цугару также дозоров не было. Лишь в глубине пролива замечен пароход, стоявший под берегом и запрашивавший что-то с входящих судов сигнальным фонарем. Вполне возможно это была брандвахта. Проверять это не стали, так как не знали, как реагировать на ее запрос. Маяки включаются только для прохождения судов.
Последней вернулась шхуна, ходившая к Цусиме. Ей удалось выявить две линии дозоров севернее Цусимских проливов, состоящих из каботажных пароходов, шхун и вспомогательных крейсеров. Проникнуть в район Симоносеки не удалось, так как подходы к нему плотно перекрыты патрулями. Зато вдоль западного побережья Кореи от Фузана до Гензана встречаются лишь рыбаки да небольшие корейские грузовые шхуны, снующие вдоль берега. Но на берегу в нескольких местах отмечена световая сигнализация, возможно с сигнальных постов.
Глава 4
Штаб Рожественского в течение двух недель со дня прихода эскадры сильно расширился и размещался в основном на крейсере «Урал». Только когда этот крейсер ушел из бухты Новик в порт на оснащение воздухоплавательным оборудованием, штаб и все учебные классы с него съехали на берег, расположившись в штабных помещениях и казармах форта Русских. Но это был штаб действующей эскадры флота, так сказать походный штаб командующего, который, несмотря на новые обязанности, по-прежнему был намерен лично руководить основными операциями на море.
Для управления военно-морскими делами на всем обширном театре боевых действий параллельно в самом Владивостоке шло формирование основного штаба флота, для размещения которого подыскивалось подходящее здание, поскольку старые помещения оказались теперь тесноваты.
По замыслу наместника, он должен был состоять из разведывательно-аналитического, технического, тактического и стратегического отделов. Кроме того, в него обязательно должна была войти артиллерийская комиссия, продолжавшая опыты со снарядами и пушками и способами управления огнем. Причем теперь внимание обращалось и на береговые пушки, в том числе и старых не скорострельных моделей, с разработкой новых методик их применения и доработкой боекомплектов. Также в составе штаба должен был работать и комитет перспективных вооружений, занимавшийся в основном аэростатами и подлодками.
Комплектовались оба штаба преимущественно из офицеров, имевших боевой опыт, в том числе и из тех, что раньше были на штабной работе во Владивостоке или даже в Порт-Артуре. Так в тактическом отделе работал капитан второго ранга Кладо, бывший начальником военно-морского отдела в штабе Скрыдлова. А разведывательно-аналитический отдел возглавил капитан второго ранга Русин. Общая численность штабных офицеров перевалила за сто человек, и работы хватало всем. Все ответственные должности комплектовались добровольцами и только после личной беседы с командующим. Самым строжайшим образом соблюдалась секретность.
Разведывательная деятельность резко усилилась. Расширялась сеть агентов в Китае, Корее и Шанхае, а к Японским и Корейским берегам снарядили и отправили вторую разведочную экспедицию из шхун. Кроме того, из Петербурга русские военные атташе в Англии, Франции, Германии и САСШ получили списки наиболее активно сотрудничающих с Японцами фирм и начали наблюдение за ними.
От многочисленной агентуры на местах все время поступали свежие сведения о противнике. Крупинки информации от агентов среди портовых рабочих и грузчиков стекались к русским резидентам, и уже обработанные и проверенные отправлялись во Владивосток, где все это анализировалось, еще раз проверялось и складывалась в общую картину. К началу июня уже было известно, что броненосные крейсера японцев «Токива» и «Адзума» ремонтируются в Сасебо, а «Якумо» в Нагасаки.
Эти сведения были получены от капитана немецкого парохода «Рейн», пришедшего во Владивосток буквально на днях. По словам немца, ему об этом рассказал один знакомый шкипер – австриец, встреченный им в Шанхае при последней бункеровке. Тот возвращался из Японии и видел эти крейсера сам. «Рейн» доставил груз паровых электрических машин, лебедок с паровым и электрическим приводом, радиостанции большой дальности (аналогичную стоявшей на «Урале»), а также кузнечное и прочее оборудование для портовых мастерских.
Значение доставленного оборудования было трудно переоценить. Из разговора со шкипером выяснилось, что изначально это все предназначалось для немецкой базы Циндао, но было перекуплено уже в море Главным управлением торгового мореплавания и портов, возглавляемым великим князем Александром Михайловичем. Уже после войны выяснилось, что сведения о грузе тот получил напрямую от принца Генриха, и через него же затем распоряжение самого Кайзера Вильгельма II, разрешающее заключение сделки. Факт перекупки груза держался в тайне, чтобы не привлекать к судну лишнего внимания. Это позволило, воспользовавшись дождливой погодой и ночной темнотой, благополучно проскочить контролируемые японцами Цусимские проливы.
Но кроме груза, Рожественского заинтересовал и сам пароход. Это было крупное судно с максимальным ходом в 15 узлов и водоизмещением за 10 000 тонн. Капитан не скрывал, что его владелец, фирма Норд Дойче Ллойд планировала продать «Рейн». Телеграмму о желательности срочного приобретения этого парохода для нужд флота отправили в столицу уже в день его прибытия. Однако из-за бюрократических проволочек окончательно вопрос решился гораздо позже.
Про «Касаги» знали, что он встал в док для исправления повреждений в Йокосуке, но насколько серьезны эти повреждения, известно не было. Разведкой отмечалось нахождение в Мозампо и Сасебо большого числа поврежденных миноносцев. На стоянках японского флота в Озаки и Такесики на Цусиме, вероятно, также ведутся ремонтные работы на крупных кораблях. Но на каких именно установить не удалось. Известно лишь, что туда отправлена плавмастерская «Куанто-Мару» и два больших парохода, в том числе база миноносцев «Карасаки-Мару» с оборудованием и снабжением. Возможно, именно там и стоят теперь «Асахи» и два японских броненосных крейсера «Касуга» и «Асама».
Исходя из предположения, что они не поставлены в док, а ремонтируются на плаву при помощи плавмастерской, считалось, что их повреждения не столь значительны и они могут выйти в море в ближайшее время. Об остальных японских броненосцах и крейсерах никаких новых сведений не было до сих пор.
Виденный затонувшим на отмели у острова Окиносима, «Микаса» вполне мог быть уже поднят японцами и введен в док для ремонта. Следовательно, можно ожидать его скорого появления в море. А гибель «Сикисимы», о которой стало известно после публикаций интервью бывшего на нем в бою американского морского офицера, ничем более не подтверждалась.
Из столицы пришла долгожданная телеграмма, сообщавшая, что 1 июня с Балтики вышла третья эскадра для усиления Тихоокеанского флота под командованием вице-адмирала Дубасова. Она состоит из броненосцев «Слава» (пятого корабля серии «Бородино»), «Александр II», (аналога «Николая I»). Крейсеров «Память Азова» и «Адмирал Корнилов», десяти эсминцев, из которых шесть – новейшие минные крейсера, построенные уже по военному проекту с усиленной артиллерией.
На последнем этапе их достройки были учтены рекомендации, отправленные штабом Рожественского, и корабли получили по три трехдюймовки (одна на баке, две на юте) и обычный комплект в четыре 47-миллиметровки. Вся артиллерия была прикрыта противоосколочными щитами. Правда, для компенсации веса пришлось снять один минный аппарат, но это того стоило. С эскадрой идет плавмастерская «Либава» и пять пароходов.
Очень большую роль в столь своевременной сдаче флоту минных крейсеров сыграл великий князь Александр Михайлович. Он, кроме Главного управления руководства мореплавания и портов, руководил еще деятельностью особого комитета по усилению флота и организовал в свое время сбор средств на строительство этой серии миноносцев, а затем контролировал их постройку.
После получения им телеграммы Рожественского, об острейшей потребности Тихоокеанского флота в подобных кораблях и желаемых улучшениях в них, он буквально жил на заводах, чтобы успеть к отправке третьей эскадры. Используя свое положение и знание дела, смог быстро организовать круглосуточную работу заводов и высокое качество постройки. Часть работ предстояло закончить уже в походе, но главное было сделано.
Кроме того, он организовал перевооружение отправленных с эскадрой минных крейсеров «Воевода» и «Посадник» на стандартный трех-орудийный трехдюймовый калибр, а эсминцев «Гремящий» и «Видный» 75-мм орудиями вместо кормовых 47-мм. Совместно с великим князем Михаилом, из личных средств оплатил срочную закупку и оборудование в Германии плавмастерской «Либава» для обеспечения перехода эскадры на театр боевых действий. Одновременно на Черном море под его руководством велась подготовка к отправке дополнительного каравана транспортов для нужд третьей эскадры и Владивостокского порта с литейным и кузнечным оборудованием, боеприпасами и необходимым снабжением.
Благодаря его настойчивости, в Петербурге и в Туле организовывалось серийное производство мощных фугасных тонкостенных снарядов крупных калибров по проекту инженера Рудницкого, так как мощностей завода в Варшаве, только еще выходящего на полную мощность после получения срочного заказа от флота, было явно недостаточно. Первая партия таких боеприпасов калибром 152, 203, 229, и 305 мм, изготовленная в Петербурге, была отправлена на Дальний Восток уже во второй половине июля. К сожалению, быстро организовать производство подобных снарядов для современной скорострельной артиллерии не удалось.
Даже немецкие и французские предприятия брались немедленно начать выпуск только снарядов старого чертежа с малым зарядом взрывчатого вещества. При этом цена таких снарядов получалась даже выше чем произведенных на казенных заводах, при худшем качестве, из-за чего от этой идеи пришлось отказаться.
Однако, из-за нерадивости артиллерийского комитета, никаких срочных мер для расширения производства тяжелых снарядов в России принято не было, что быстро привело к их дефициту в стране. В результате уже в сентябре для пополнения боекомплекта воюющих броненосцев выгребали буквально все, что попадалось под руку.
Тем временем во Владивостоке к 6 июня стало ясно, что ремонт кораблей как в бухте Новик, так и в заводе явно затягивается. Несмотря на круглосуточную работу в течение всего времени пребывания в базе, ни один из ремонтирующихся кораблей еще не был готов.
«Орел», только что вывели из дока, но до сих пор перебирали паропроводы и запорную арматуру. К переборке правой машины вообще еще не приступали, в то время как левая, разобранная еще в доке, до сих пор не была собрана. Требовали притирки клапана донок и паровых магистралей. Установку новой станции беспроволочного телеграфа дальнего действия специалисты фирмы «Телефункен» уже закончили, но продолжались работы с антеннами. Для ремонта котлов не хватало трубок.
«Бородино» занял место своего собрата в доке и ремонтировал забортную арматуру. Трехлопастные винты на нем уже заменили на стандартные для броненосцев этой серии четырехлопастные. Были разобраны 2 шестидюймовые башни, а в кормовой башне главного калибра переделывали электропроводку. По электрической части также были недоделки в рулевом приводе. Срок ввода в строй этого броненосца оценивался Политовским еще в 4–5 дней минимум, после чего массу мелочевки придется доделывать на ходу.
Гораздо хуже обстояли дела с «Александром III». Он закончил ремонт главных механизмов и башен с заменой части поврежденных или изъятых для ремонта других броненосцев броневых плит, норий, электромоторов и станков снятыми с «Суворова». Но для него теперь не было шестидюймовок, использованных для замены пушек «Богатыря». Впрочем, пушки, собранные с «Богатыря» и «Громобоя», на него все же поставили, и он даже вполне прилично отстрелялся из четырех восстановленных списанных шестидюймовок на полигоне. Но из-за загруженности завода и мастерских к ремонту надводного борта и надстроек, буквально разлохмаченных японскими снарядами, даже не приступали, просто заколотив их досками с парусиной. Так же как к устранению повреждений от торпедного попадания в нос. Для выправления погнутых взрывом шпангоутов и ремонта обшивки подводной части корабль готовится к постановке в док. Срок выполнения основных работ был не менее 6 недель, а скорее еще больше, учитывая недостаток материалов и мощностей.
На заводе оказалось крайне мало тонколистовой стали, и её приходилось снимать с выведенных пока из состава флота разбитых кораблей. От чего те постепенно превращались в ржавеющие стальные скелеты. Но даже несмотря на такой, казалось бы, гарантированный источник запчастей для «Бородинцев», как их близнец «Князь Суворов», проблема русской нестандартности изделий одного назначения и типа, но производства разных заводов превращала его использование в проблему.
К примеру, внешне одинаковые 6-дюймовые башни «Суворова» и «Бородино» имели разную конструкцию. Если установки на «Суворове» и «Александре», изготовленные Путиловским заводом, центрировались в вертикальной плоскости верхней и нижней системами катков и имели станки орудий как у системы Кане на центральном штыре, то на «Орле» и «Бородино» в тех же башнях, но уже Металлического завода, была только верхняя система катков, а внизу центровка осуществлялась нижним штыром, и совсем другие станки. И так во всем. Даже листы наружной обшивки у одинаковых кораблей изготавливались и крепились по-разному.
К повреждениям от японских снарядов добавлялись еще и те, что наши корабли причинили себе сами. Больше всего от собственной артиллерии пострадали новейшие броненосцы. Снятие шлюпбалок и некоторых легких конструкций расширило сектора обстрела башен, но вызвало деформации тонкой обшивки фальшборта и надстроек, а также разрушение настила палуб при ведении огня по носовым секторам.
Поэтому теперь на оставшихся в строю «Бородинцах» по единому проекту устранялись повреждения от дульных газов собственных орудий, при стрельбе на острых курсовых углах. Разбитые иллюминаторы заделывались наглухо, горловины угольных ям, потерявшие герметичность, закрывались специальными боевыми колпаками, а деформированная обшивка бортов и фальшборта подкреплялась дополнительными полушпангоутами и накладками. Причем подобные работы проводились и с учетом возможности ведения огня в корму.
Порты батарейной палубы заделывались наглухо броневыми листами внахлест, позаимствованными с «Суворова». А в самой батарее, используя материал траверзного прикрытия, ставший не нужным после снятия пушек, планировалось установить продольную переборку из тонкой брони, для защиты шахт котельных и машинных вентиляторов от осколков и уменьшения объемов вероятного затопления. Но эти планы пока оставались невыполнимыми. Даже первоочередные работы серьезно отставали от графика.
«Сисой Великий» ограничился переборкой главных механизмов, артиллерийской части и бетонированием переборок, примыкающих к затопленным в корме отсекам. Приступить к его нормальному ремонту в данный момент возможности не было.
Осмотр водолазами выявил обширные деформации корпуса в корме. Объем работ оказался неожиданно большим. По прикидкам Политовского, для восстановления обводов кормовой части, а также прочности и герметичности корпуса, нужно было менять несколько листов обшивки и выправить два шпангоута. Учитывая имеющиеся ремонтные возможности, броненосец сможет выйти в море не раньше чем через два месяца.
Уже собранный кессон требовал еще больших подгоночных работ из-за сложных обводов кормовой части, пострадавшей при взрыве, из-за чего от этого отказались, ожидая возможности постановки в док, а кессон использовали для ремонта забортной арматуры «Николая», а затем «Наварина» и «Нахимова».
Для сокращения сроков работ по кораблям «первой очереди» пришлось отказаться от замены мачт на «Ушаковцах». Но даже после этого, уложиться в сроки не удалось. До сих пор на них ведутся работы по артиллерийской части. Незакончен монтаж дополнительных стодвадцаток и их кольцевых барбетов. Разобраны главные паропроводы и запорная арматура. Для завершения работ необходимо еще не менее 6 дней.
Возникли сложности и с «Князьями». Помимо задержек с монтажом банкетов под размещаемые в диаметральной плоскости орудия, вызванных необходимостью заделки некоторых палубных световых люков, переносом кормового резервного рулевого поста и нехваткой листовой и профильной стали, доставленные из Никольск-Уссурийска орудийные щиты, склепанные железнодорожниками, не подошли по месту. Оказалось, что все они были изготовлены с грубейшим несоблюдением чертежа.
Их пришлось отправить на переделку, оставив пушки, перекочевавшие из батарейных палуб и с других кораблей, совершенно открытыми. На исправление брака депо и вагонным мастерским потребуется еще не менее двух недель. Это вместе с необходимостью составления дополнительного комплекта чертежей и со всеми бестолковыми перевозками, неизбежно возникающими при этом. Так что, скорее всего, в море ветеранам учебного отряда придется идти без них.
Чтобы хоть как-то исправить ситуацию, на снятых с «Донского» и «Мономаха» для замены щитах палубных установок сейчас собирались приклепать на боковые плоскости дополнительную защиту из котельного железа и ставить их на свои прежние места. Правда, времени даже на это уже не хватало. Список невыполненных работ по обоим старым броненосным крейсерам был самым длинным. Для завершения перевооружения нужно не менее недели.
В свете всех этих затруднений, а также из-за отсутствия патронных орудий, вариант, предложенный Костенко, с заменой старой шестидюймовой артиллерии на современную скорострельную на «Наварине», «Николае» и «Нахимове» пришлось отложить до лучших времен. Державшиеся в готовности выйти в море и проводившие учебные стрельбы «Наварин» и «Нахимов» полностью заменили расстрелянные пушки из батарей среднего калибра, выполнив все работы без помощи завода и порта. Они также провели силами машинных команд профилактический ремонт механизмов и котлов, поочередно выводя из действия по одному отделению.
Сначала перебрали первую кочегарку и левую машину, не прекращая выходов на учебные стрельбы, а потом второе котельное и правую машину. Сейчас оба бессменных дозорных последних двух недель встали к стенке завода для переборки запорной арматуры и чистки подводной части, после чего планируется провести ходовые испытания.
В соответствии с приказом командующего, после завершения ремонта, ожидаемого через 5–6 дней, они должны держать эскадренный ход в 13 узлов и не превышать нормальный для своих механизмов расход угля и прочих материалов в переходах. На этот пункт технических характеристик командующий и все офицеры из его штаба обращали теперь самое пристальное внимание, касаемо всех кораблей, выходящих с ремонта.
«Николай I», после Цусимы прозванный на эскадре «крейсеробойцем», благодаря заботам своего нового командира, уже закончил ремонт по механической части и сейчас успешно довооружался 75-мм артиллерией. Проектом предусматривалось доведение ее численности до 16 стволов, полное удаление всей навесной палубы между носовым и командирским мостиками, а также переделка фальшборта в корме для улучшения защищенности и секторов обстрела ютового орудия и кормовых трехдюймовок.
При этом в работах с артиллерией от помощи портовых мастерских и флотских плавмастерских «Николай» отказался, делая все своими силами. По этой части никакого отставания не было. Зато со стороны завода сразу после окончания разборки спардека работы прекратились. Не хватало людей. Пришлось ограничиться простым срубанием части фальшборта в корме, ограничивавшего сектора стрельбы, и устройством импровизированной противоосколочной защиты из бухт троса и колосников.
Дополнительные трехдюймовки, учитывая появление шрапнельных снарядов для них, резко повышали возможности флота в борьбе с береговыми батареями, где и предполагалось использовать ветерана в дальнейшем. Судовыми средствами оборудовались дополнительные погреба для противоминного калибра и уплотнялись жилые помещения для размещения новых расчетов.
При такой занятости на своем корабле капитан второго ранга Шульц, утвержденный в должности командира броненосца, просто не успевал бывать на берегу. Учитывая это, он был освобожден от обязанностей командира Сибирского флотского экипажа. В Петербург на него, в числе многих было отправлено прошение о предоставлении внеочередного звания, но ответа пока не было.
Обязанности командира корабля первого ранга Шульц совмещал с работой в походном штабе, где за хорошее знание театра боевых действий был включен в состав Тактического отдела. С раннего утра он был в штабе, до ночи распоряжался на броненосце, так что многим было непонятно, когда же он все таки спит.
Вся артиллерия старых кораблей получила новые, более совершенные замки, позволяющие увеличить скорострельность. Эти замки, а также запасные части для патронных орудий и бригада квалифицированных рабочих с Обуховского завода были доставлены из Петербурга специальным литерным поездом неожиданно быстро.
После чего в артиллерийских мастерских Владивостока, куда заранее доставили все нуждавшиеся в доработке орудия, в кратчайшие сроки были проведены необходимые работы. После замены замков пушки уже успели установить на свои места, после чего «антиквары» отстрелялись на полигоне с вполне удовлетворительными результатами.
Теперь их расчеты, практически круглыми сутками, тренировались без боевой стрельбы, в огромных количествах расходуя патроны для стволиковых стрельб. Были отработаны (в теории) методы отражения ночных атак и нападения минных сил противника в тумане артиллерией старых систем.
Несмотря на множество трудностей технического и организационного характера, был полностью завершен ремонт механизмов и артиллерии на всех крейсерах 1-го отряда, за исключением «Богатыря», еще не успевшего полностью поменять свои расстрелянные орудия, и «Олега», на котором, помимо затянувшейся переборки и ремонта котельного оборудования, монтировали новую мощную радиостанцию, такую же как на «Орле».
«Аврора» и «Светлана» успешно отстреляли дополнительно установленные своими силами орудия. При этом работы были выполнены настолько хорошо, что после пробных стрельб на всех дистанциях повреждений палуб и фундаментов не выявлено. При помощи водолазов максимально хорошо очистили от «бороды» подводные части всех крейсеров, что в сочетании с проведенными работами в кочегарках и машинных отделениях заметно прибавило им резвости и экономичности.
Бронепалубные крейсера второго ранга заменили поврежденную артиллерию, перебрали механизмы и провели значительный объем работ по совершенствованию защиты своей новой трехдюймовой артиллерии и путей подачи ее боезапаса. На их грот-мачтах мачтах также появились артиллерийские посты, хотя и полностью лишенные какой-либо защиты.
Но, как показал первый же пробный выход «Жемчуга», тонкие мачты оказались слишком подвержены вибрации на ходу, что серьезно снижало точность целеуказаний сверху. К тому же наблюдатели в этих рубках сильно страдали от дыма из труб, поэтому их сняли почти сразу, оставив лишь наблюдательные посты.
Истребители прошли доковый и заводской ремонт, и даже ходовые испытания. На них появились 37-мм автоматические пушки «Максима». К моменту окончания ремонта во Владивосток были доставлены абсолютно все такие орудия, бывшие в пределах Российской империи на тот момент.
Их оказалось недостаточно даже для скромных легких сил Тихоокеанского флота. Всего 8 таких орудий были доставлены с Черного моря, и одно с Балтики. Еще одно стояло на мостике «Николая I», а потом на одном из паровых катеров. Где и прошло «боевое крещение».
В итоге набралось десять 37-мм автоматических пушек. Это позволило на 5 истребителях заменить ими по две 47-миллиметровки, стоявшие под мостиком. По окончательному проекту перевооружения на всех «Невках» три кормовых 47-мм ствола заменили одной трехдюймовкой на ютовой позиции. Были расширены, еще чуть приподняты и более удобно перестроены навесные ходовые мостики позади боевой рубки.
Разбитый прямым попаданием кормовой минный аппарат на «Бодром» заняла третья 75-мм пушка, что делало его самым мощным по артиллерии кораблем в обоих отрядах. Даже у японцев не было такого! Все трехдюймовки на истребителях закрыли объемными щитами, склепанными железнодорожниками. На этот раз с монтажом проблем не возникло.
Экипажи и командиры владивостокских миноносцев прошли ускоренный курс подготовки по новым способам ведения боя и совместного маневрирования ночью в сомкнутом строю. В ходе интенсивных учений, к большому сожалению, был потерян миноносец № 201, выскочивший на камни у острова Шкота. От столкновений пострадали 4 миноноски, 3 из которых настолько серьезно, что не подлежат ремонту, но зато теперь все остальные 7 миноносцев можно считать готовыми к ведению ночного и дневного боя по новым правилам, а также к групповым минным атакам.
Все номерные миноносцы в данный момент ремонтируются на заводе и оснащаются новыми станциями беспроволочного телеграфа, закупленными в САСШ великим князем Александром и уже доставленными быстроходным пароходом вместе со станками для портовых мастерских. В ходе ремонта особое внимание уделяется главным механизмам и улучшению управляемости и обитаемости мостиков, чтобы обеспечить возможность дальних переходов вместе с флотом. К окончанию ремонта они будут довооружены по проекту инженера Костенко. Для выполнения этих работ уже заготовлены материалы и вооружение.
На № 202 взамен 2 неподвижных носовых минных аппаратов и малокалиберных пушек установят 75 мм орудие позади трубы, а пулемет на крыше рубки заменят на вторую 47-миллиметровку. Миноносцы № 205 и 206 так же лишатся своих минных аппаратов и малокалиберных пушек, но получат стандартный набор из одной 75– и двух 47-мм, № 203 обменяет неподвижный аппарат в форштевне на 75-мм пушку, в дополнение к уже имевшимся двум 47-мм, но сохранит оба поворотных аппарата, благодаря своим размерам. А вот троица типа «Пернов», №№ 209, 210 и 211, для довооружения под стандарт лишатся не только штевневых, но и носовых поворотных аппаратов и после ремонта будет иметь одну 75-мм; две 47-мм и один поворотный минный аппарат в корме. Все вооружение на отремонтированных миноносцах будет размещено в диаметральной плоскости, что даст бортовой артиллерийский залп как у истребителей типа «Сокол»[46].
Одновременно с резким усилением артиллерии это повысит и мореходность, поскольку демонтаж носовых минных аппаратов разгрузит носовую оконечность. Для улучшения управляемости миноносцы оснастят легкими мостиками с парусиновыми обвесами, поднятыми выше боевой рубки.
Из-за опасений за остойчивость от объемных щитов для трехдюймовок пришлось отказаться, и миноносцы комплектовались 75-миллиметровыми пушками на станках Меллера с обычными плоскими щитами. После разоружения двух броненосцев, «России» и «Громобоя», такие пушки имелись на складах в больших количествах. Сроки окончания работ пока не определены и зависят от технического состояния кораблей, которые изрядно изношены.
Таким образом, в итоге получалось, что против возможных 2–3 японских броненосцев и 3–5 броненосных крейсеров, теоретически готовых выйти в море из Сасебо, Мозампо и с Цусимы, отряда крейсеров контр-адмирала Уриу с двумя или тремя отрядами истребителей и не менее двух десятков миноносцев мы могли выставить сейчас лишь 3 бронепалубника первого ранга и 2 второго, в сопровождении 6 истребителей. Силы, совершенно несопоставимые, но уже пришла пора для активных действий.
Глава 5
Дело в том, что 3 июня из Шанхая была получена телеграмма от наших вспомогательных крейсеров, доставленная ходившим к ним пароходом «Граф Строганов». В ней сообщалось, что они благополучно собрались все вместе в условленном районе и в данный момент движутся к Владивостоку. От встреченного американского судна им стало известно, что японцы развернули сеть дозоров из вооруженных пароходов у проливов Курильской гряды, усиливая морскую блокаду нашего побережья.
В этой связи принято решение прорываться проливом Цугару, так как при следовании этим маршрутом при той же вероятности обнаружения, зависимость от погоды много ниже. Кроме того, выйдя в Японское море можно затеряться, изменив курс, в то время как прорвавшись через Курилы, где избежать обнаружения просто невозможно, так как кроме дозоров там, скорее всего, имеются еще и японские береговые сигнальные посты, нужно будет форсировать пролив Лаперуза, где японцы легко смогут организовать перехват.
Идти Курильскими проливами было рискованно еще и потому, что на трофейных пароходах угля было в обрез, из-за чего любая задержка, вызванная, к примеру, туманом, вполне обычным в тех местах в это время года, могла привести к почти гарантированной потере судна по причине невозможности приемки топлива в море. Приближаться к побережью для бункеровки также считалось опасным, из-за отсутствия точных сведений о силах флота противника в северных водах Японской империи.
Капитан второго ранга Троян, командир «Риона» и старший в отряде, учитывая возросшую из-за трофеев численность своего соединения, рассчитывал днем 9 июня пройти проливом мимо Хакодате. «Наглый» дневной прорыв, по его мнению, позволит гарантированно избежать навигационных опасностей. Но ввиду тихоходности призов и немецкого судна, в телеграмме высказывалось опасение, что в проливе могут возникнуть осложнения от действий дозорных сил противника. Избежать боя в таких обстоятельствах весьма желательно, но маловероятно.
План прорыва строился на внезапности и решительности действий. Троян предполагал, первым напасть на японские дозорные суда и обстрелять их. В этом случае был шанс, что обнаружив сразу столько «вооруженных» пароходов, японцы не будут активно атаковать, ограничившись лишь наблюдением. А после наступления темноты, оказавшись уже в Японском море, можно будет снова атаковать японских наблюдателей скоростными вспомогательными крейсерами и уйти в отрыв на тихоходных судах.
Риск был, конечно, достаточно велик, но, по мнению Трояна и других командиров крейсеров, все же шансов на успех было больше, чем при следовании через Курильские острова в сложившейся ситуации. Значительная ценность груза на трофейных пароходах и хлебном немце делала этот риск оправданным.
В случае же если флот сможет прикрыть прорыв, вероятность сохранности призов резко возрастала. Даже в самом крайнем случае, при встрече с крупными силами японцев, избавившись от тихоходов, быстроходные пароходы-крейсеры и полноценные крейсера имели достаточно шансов прорваться мимо Хакодате.
По предположению аналитического отдела штаба, наш конвой могут ждать в проливе не только вооруженные пароходы, но и японские крейсера, так как имелись сведения, что отряд Уриу ушел на север для наблюдения за передвижениями нашей эскадры и базируется в Хакодате или прилегающих к проливу Цугару водах.
Информация о японском отряде крейсеров косвенно подтверждалась и данными, имевшимися у начальника разведки Тихоокеанского флота капитана второго ранга Русина, об отправке во второй половине мая из Нагасаки в район Хакодате трех флотских угольщиков с боевым кардифским углем. Конечный пункт их маршрута узнать не удалось, но что они ушли именно в северные воды, было известно наверняка.
Такое перебазирование считалось вполне логичным, так как позволяло перекрыть пути подвоза снабжения для нашего флота через Курильские проливы и пролив Лаперуза. В этом случае шансов оторваться от преследования даже у огромных пароходов-крейсеров практически не было. Троян об этом знать, конечно же, не мог, так же как и о неготовности флота к действиям, иначе не пошел бы на такую авантюру. Способов его предупредить за остававшееся время не было.
В связи с этим было принято решение о выходе наших крейсеров, чтобы встретить возвращающийся конвой. Для обеспечения дальней радиосвязи с крейсерами должен был отправиться также крейсер второго ранга «Урал», на котором уже закончили работы по оборудованию газоделательного завода для аэростатов. Каркас для ангара в кормовой части также был готов, осталось только натянуть парусину. С началом подготовки крейсера к выходу в море на него переехала одна из воздухоплавательных рот Владивостокской крепости.
Штаб к этому времени уже окончательно перебрался из его просторных салонов в город, где был подготовлен особняк с обширным парком для резиденции наместника. Поскольку сам Рожественский с частью офицеров – ветеранов похода никуда с эскадры съезжать не собирался, перебравшись обратно на свой флагман «Орел», резиденцию отдали под штаб флота. В одном из флигелей разместили станцию беспроволочного телеграфа, одну из доставленных «Рейном», а с городским телеграфом особняк соединялся теперь новым кабелем, так что посыльных для отправки депеш не требовалось.
Имевшуюся ранее во Владивостоке достаточно мощную станцию радиосвязи разобрали для перевозки в Корсаковский пост, что планировалось осуществить в ближайшее время, вместе с доставкой туда артиллерии для укрепления береговой обороны и батальона сибирских стрелков, для формирования полноценного гарнизона.
В ближайшее время планировалось превратить Корсаков в передовой пункт базирования флота со всем соответствующим оснащением. Но для этого катастрофически не хватало малых портовых плавсредств для обслуживания судов на рейде. Взять их во Владивостоке, также испытывавшем в подобных судах острую нужду, было невозможно. Выданные местным подрядчикам заказы могли быть исполнены не раньше чем через два-три месяца, а то и позже. Эта проблема сильно сдерживала начатое создание сети пунктов снабжения легких сил флота. Ее еще предстояло решить.
Станции с «Громобоя», «России» и «Осляби» отремонтировали и отправили пароходами в бухту Владимира, залив Ольги и Императорскую гавань. Вместе с радио на транспорты загрузили телеграфный парк с запасом провода для прокладки дополнительных линий связи с сигнальными постами, четыре батальона пехоты из состава гарнизона крепости Владивосток, артиллерийскую бригаду из состава третьего батальона крепостной артиллерии и батарею осадных пушек в двести пудов.
Набиравшее обороты усиление отдаленных береговых гарнизонов и улучшение связи между ними обеспечивало более надежное прикрытие наших тыловых коммуникаций. Но это важное дело шло пока медленнее, чем хотелось бы. Войска из крепости на отдаленные посты выделялись с большой неохотой.
В самый разгар работ 7 июня прибыл командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Бирилев. На введение его в курс дела и разделение полномочий времени не было, поэтому Рожественский с Бирилевым просто договорились, что оперативные и тактические вопросы остаются за наместником, а все тыловое обеспечение переходит к ком-флота. Поскольку так будет лучше для дела.
Окончательно перебравшиеся в резиденцию еще к 29 мая разведывательно-аналитический, технический и стратегический отделы штаба вместе со специальными комитетами образовали главный штаб Тихоокеанского флота. Его возглавил капитан первого ранга Кладо, отвечавший за планирование операций еще при Скрыдлове.
А оставшийся на борту флагмана тактический отдел, как стал называться несколько расширившийся за счет пополнения офицерами с выведенных из состава флота подбитых кораблей бывший штаб второй эскадры, теперь являлся оперативным, или походным штабом наместника Императора на Дальнем Востоке. Его все так же возглавлял капитан первого ранга Клапье де Колонг. Этим оперативным штабом в кратчайшие сроки и была разработана первая операция Тихоокеанского флота, опирающегося на базу Владивосток.
В ходе детальной проработки этой вылазки возникла мысль использовать выход крейсеров в море еще и для набеговой операции против порта Наойецу и железнодорожных тоннелей в районе этого города. Учитывая элемент внезапности, так как все крейсера по документам еще не закончили ремонт, что, скорее всего, было известно японцам, операция имела шансы на успех, учитывая слабость береговой обороны противника на западном побережье японских островов.
В случае успешного нападения на тоннели это позволило бы перекрыть сообщение с расположенным севернее портом Ниигата по суше и одновременно пополнить за счет японцев парк портовых плавсредств. Поскольку в Наойецу погрузка и разгрузка судов осуществлялась только при помощи лихтеров, по словам тех, кто видел их в деле, очень подходящих также для перевозки десантников и даже лошадей и артиллерии, их там было достаточно много. Оставалось убедить японцев поделиться.
Конечно, такая выходка не останется незамеченной, но это было нам только на руку. Кроме нарушения японского железнодорожного сообщения и решения интендантских задач, атака этого порта позволит также оттянуть японские силы, базирующиеся на Хакодате, к югу, открыв пролив.
Учитывая важность этой акции, для прикрытия крейсеров сначала даже выделялся «Николай I», который должен был продолжить работы со своей артиллерией уже в походе. Но затем от этого прикрытия вообще отказались, так как один старый тихоходный броненосец только задерживал бы наши легкие силы, будучи не в силах их защитить при встрече с японскими тяжелыми кораблями.
Вместо него в отряд, атакующий Наойецу, включили пароходы «Иртыш» и «Корея», которые должны были заняться сбором трофеев, освободив от этого крейсера, имеющие свои задачи. Закончив с трофеями, пароходы должны были отделиться от отряда и самостоятельно следовать кружными путями в залив Посьет, с таким расчетом, чтобы приблизиться к нашим берегам уже в темноте. Это существенно снизит риск их возможного перехвата японцами. На рейде Паллада их будут ждать наши миноноски и катера, которые проведут их на рейд Посьет, гораздо лучше закрытый со стороны моря. В случае благоприятного развития ситуации крейсера нагонят транспорты и проводят их сразу во Владивосток.
Для проведения рейда к Наойецу с ремонта выводились «Олег» и «Богатырь». На «Олеге» радиостанция уже была смонтирована, а наладочные работы можно было выполнить и в море с заводской бригадой от фирмы «Телефункен» на борту. «Богатырю» же предстояло идти в рейд частью с пустыми орудийными позициями, так как казематные пушки взамен снятых еще не поставили.
Риск считался оправданным, так как от тяжелых японских кораблей эта пара могла легко оторваться, обладая преимуществом в ходе. А контр-адмиралу Уриу с его крейсерами было не выгодно ввязываться в бой с двумя нашими шеститысячниками по причине тихоходности двух из четырех его крейсеров. Обладавшие самой мощной артиллерией из восьми шестидюймовок «Нанива» и Такачихо» могли держать боевой ход не более 16 узлов. А двадцатиузловые «Цусима» и «Акаси» наши башенные бронепалубники превосходили по всем показателям.
В то же время сведенные в один отряд «Светлана», «Аврора», «Жемчуг» и «Изумруд», которые должны были действовать непосредственно в проливе Цугару, также могли уйти от броненосцев и броненосных крейсеров, а уцелевших японских бронепалубников серьезно превосходили по числу орудий и скорости, что позволяло либо избежать боя, либо навязать его на выгодных для нас условиях.
Заседание оперативного штаба, специально посвященное этому вопросу, началось рано утром 6 июня и продолжалось более 4 часов. Окончательным планом операции предусматривалась атака Наойецу «Олегом» и «Богатырем» с пароходами «Иртыш» и «Корея» под общим командованием командира «Олега» капитана первого ранга Добротворского около полудня 8 июня. Это должно было отвлечь силы японского флота от пролива Цугару на север, для облегчения прорыва конвоя. После чего остальные крейсера, под командованием капитана первого ранга Егорьева командира «Авроры» встречали вспомогательные крейсера и пароходы в самом проливе.
Крейсера Добротворского, по плану, высаживали в порту десантные роты из своих экипажей и штурмовую группу из штрафников-добровольцев, которые должны захватить и взорвать вокзал и железнодорожную станцию. Затем десант на трофейных десантных плавсредствах возвращался на крейсера и повторно высаживался у тоннелей на участке железной дороги, идущей вдоль морского побережья севернее порта.
Действуя таким образом, десантники должны были захватить как можно больше тоннелей, подорвать их и вернуться на корабли еще до заката. Все это время пароходы, также высаживающие на берег десантные партии одновременно с крейсерами, будут заниматься сбором всего, что можно использовать в наших портах.
Для приемки на борт как можно большего числа шлюпок, для быстрой высадки крейсера уже вернули на прежние места снятые шлюпбалки и разобранные ростры. Хотя по новому боевому расписанию на них должен был быть только один катер и два баркаса для сообщения с берегом и высадки досмотровых партий, в этот поход они отправлялись с полным шлюпочным вооружением.
Первая часть операции сильно зависела от состояния моря. В случае невозможности высадки порт следовало только обстрелять с крейсеров, а атаку тоннелей вообще отменить. Новую шрапнель и переделанные снаряды при обстреле использовать запрещалось категорически.
Во-первых, их было еще недостаточно, и в боекомплекте крейсеров они составляли пока всего треть от общего числа, а на броненосцах и того меньше.
Во-вторых, считалось не желательным открывать раньше времени возросшую за счет замены взрывателей и начинки снарядов огневую мощь.
После Наойецу пароходы, имевшие теперь по паре стодвадцаток и довесок из мелких калибров, должны были бегло осмотреть залив Тояма, с целью разрушения навигационных сооружений, нарушения судоходства и промысла, после чего полным ходом следовать на запад-северо-запад. А «Олег» и «Богатырь», двигаясь всю ночь вдоль берега на север до порта Ниигата, должны были перехватывать все встречные суда и разрушать береговые навигационные объекты.
Достигнув Ниигата, крейсерам следовало уничтожить все суда в гавани, после чего атаковать заливы Рёцу и Мано у острова Садо, где предполагалось наличие большого количества мелких каботажных и рыболовных судов, и возвращаться домой. В случае встречи со значительными силами противника полным ходом отходить к западу и далее следовать во Владивосток.
С пароходами планировалось встретиться в ста милях к югу от залива Посьет до заката 10 июня. Если до истечения этого срока крейсера так и не появятся, «Иртыш» и «Корея» дальше идут самостоятельно. Таким образом, основными задачами двух лучших русских бронепалубных крейсеров и приданных им пароходов были чисто отвлекающие действия, обеспечивавшие относительную свободу основной группе.
Одновременно с выходом в море отряда Добротворского оставшиеся 4 наших крейсера и «Урал» должны были скрытно выдвигаться к острову Окусири, лежащему в 45 милях к северу от пролива Цугару. Луна еще только нарождалась, и света от нее было мало, а вторая половина ночи вообще должна была быть темной. Так что, несмотря на близость берега, эта позиция была достаточно безопасна и позволяла избегнуть встречи с японцами, если те выйдут из Хакодате на перехват «Богатыря» и «Олега». Достигнув острова к наступлению темноты 8 июня, Егорьев должен был спуститься к югу и, пройдя между островами Косима и Осима, к рассвету 9 июня быть западнее пролива и передать станцией «Урала» приказ на прорыв для конвоя со своими позывными.
Согласно предварительному плану капитана второго ранга Трояна, изложенному в шанхайской телеграмме, к ночи с 8 на 9 июня наши корабли в Тихом океане должны будут собраться в 40 милях к юго-западу от мыса Эримасаки, в стороне от судоходных трасс, и быть готовы к форсированию пролива.
Учитывая большую дальность действия станции беспроволочного телеграфа «Урала» считалось, что телеграмма будет наверняка получена на вспомогательных крейсерах. При некотором везении возможно даже получение ответа, так как по паспортным данным станции «Кубани» и «Риона» должны доставать на полторы сотни миль. Правда, на практике это еще не проверяли. Опыты на Балтике были только до 80 миль, а в походе проверить их на предельную дальность не было возможности.
Далее наш второй отряд, в зависимости от обстановки, идет навстречу конвою или ждет у западного устья, прикрывая прорыв от возможных атак из Японского моря. После встречи крейсера обеспечивают охрану конвоя и ведут его в залив Ольги, где встречаются с «Николаем» и истребителями.
Возвращающиеся от японского побережья «Олег» и «Богатырь» тем временем проводят разведку в районе Владивостока и восточнее и обеспечивают дальнее прикрытие конечного участка перехода из залива Ольги во Владивосток. Связь между собой Добротворский и Егорьев должны были установить по радио уже у наших берегов. В открытом море вести переговоры разрешалось только Добротворскому.
После окончательного согласования плана операции с командирами отрядов и всех задействованных в ней кораблей заседание закончилось, и офицеров отпустили по «домам», готовиться к походу. Времени для этого оставалось совсем мало. Впрочем, все виды снабжения были уже на борту, люди тоже, так что нужно было лишь развести пары в котлах да получить «добро» на выход от трального дивизиона.
«Николай I» с истребителями вышли в море еще ночью. Чтобы не «светиться» на виду у города, броненосец со своим эскортом проследовал за тральным караваном из миноносок Амурским заливом до островов Римского-Корсакова, после чего повернул на северо-восток. На борту имелся особый груз для гарнизона залива Ольги, состоящий из шести скорострельных шестидюймовых орудий с «Осляби», которые должны были в ближайшее время установить на уже готовившихся там позициях береговой батареи.
Рано утром, тем же протраленным фарватером, покинули бухту Новик и крейсера, следуя в кильватер за пароходами. С самого начала шли в тумане малым ходом. В 08:15 с правого борта неожиданно близко показался мыс Брюса. Определившись по нему, встали на якорь, ожидая улучшения видимости и известив о задержке штаб по радио. Однако туман только уплотнялся. Спустя полчаса пришли два миноносца, с приказом провести караван между островами немедленно. Далее шли уже с туманными буями и довольно скоро обогнули острова Римского-Корсакова, не видя их в дымке.
Дальше, уже расставшись с миноносцами, тоже шли осторожно, все так же в одной колонне, держа интервалы. Несмотря на сразу обозначившееся отставание от графика, хода не добавляли. Проверяли работу всех механизмов и рулевых приводов. Все же ремонт был очень спешным. Могли и недоглядеть. Однако все работало исправно. Обороты винтов соответствовали скорости хода, перерасхода ни по углю, ни по воде тоже пока не было.
К полудню туман стал реже. Получив к этому времени оптимистичные доклады от командиров подчиненных им кораблей и от своих механиков, Добротворский и Егорьев стали чувствовать себя увереннее. Скорость сразу увеличили, и отряды разделились. «Олег» с «Богатырем» ушли вперед, подняв ход сначала до 10, а потом и до предельных для транспортов 13 узлов, и быстро пропали из вида. А Егорьев, не спеша, повернул на восток.
Отделившись от главного отряда, башенные крейсера и транспорты-трофейщики развернулись в завесу, держась на пределе видимости друг от друга, чтобы перекрыть бо́льшую площадь моря. Погода все время улучшалась, но горизонт был пуст. До вечера видели лишь один парус на западе, но поскольку уже смеркалось, от сближения с ним отказались.
Ночь также прошла спокойно. До полуночи крейсера и пароходы шли при луне строем фронта с интервалом в 3 мили – дальность уверенного чтения световых сигналов, так как радио пользоваться пока было нельзя. При этом транспорты держались в середине строя, прикрытые с обоих бортов крейсерами. Ущербная луна в первой четверти временами скрывалась за облаками, так что несколько раз теряли из вида друг друга. Поэтому после полуночи, когда она закатилась за горизонт, встали рядом, держа интервал в три – пять кабельтовых и шли так до рассвета. Но утром снова разбежались на предел видимости.
В 07:40 с шедшего правым в строю «Богатыря» обнаружили двухмачтовую шхуну, продвигавшуюся на юг. Быстро приблизившись, с крейсера высадили призовую партию и сразу выяснили, что шхуна идет из Аомори в Майдзуру с грузом риса. Японский экипаж свезли на «Богатырь», а шхуну укомплектовали перегонной командой, которая повела трофейное судно во Владивосток.
Почти все японцы пробыли на борту крейсера недолго и были высажены уже через несколько часов в виду японского берега в буксируемую до тех пор свою же шлюпку. Только капитан и, по совместительству, владелец судна был оставлен в плену, так как уже неоднократно ходил по этому маршруту и мог многое рассказать о майдзурском фарватере и вообще о заливе Вакаса.
Закончив с призом, «Богатырь» дал полный ход и пошел догонять отряд. К этому времени «Корея» также остановила шхуну. Быстро выяснилось, что это рыбаки, и их также перевезли сначала на пароход, а потом пересадили в шлюпку, указав направление на шлюпку с экипажем первой шхуны. Само судно потопили подрывными патронами, так как оно было старое и ценности как приз не представляло.
В начале десятого из дымки справа показались вершины гор на острове Садо и паруса еще двух судов. Сближаться с ними не стали из-за нехватки времени, отпустив шлюпки с экипажами. Здесь им уже ничего не угрожало, и добраться до берега или ближайших судов погода вполне позволяла. Вскоре впереди открылся и сам японский берег. Определившись по характерным вершинам впереди и по маячившему за кормой острову Садо, выяснили, что вышли несколько севернее расчетной точки и довернули вправо, добавив хода.
К половине первого часа дня отряд был уже в виду порта. Погода стояла тихая, поэтому начали готовить шлюпки и разводить пары на катерах. Десантные партии были уже на палубах. Подойдя к берегу, насколько позволяли глубины, встали на якорь и начали спускать плавсредства. Рейд Наойецу был пуст, только несколько небольших судов пытались скрыться в устье реки Секи. С обезлюдевшего, при виде наших кораблей, берега никто не стрелял. Мы тоже огня пока не открывали, но орудия держали в готовности.
Условия для высадки были вполне благоприятными, поэтому тянуть с этим не стали. С транспортов планировали катерами высаживать по 120 человек добровольцев из экипажей выведенных из боевого состава кораблей. Каждый крейсер высаживал по 40 человек из своих команд, плюс по 60–70 штрафников-добровольцев.
Однако сразу все силы десанта бросать в бой не стали, предприняв разведку боем. Едва успели спустить пустые катера с «Иртыша» и «Кореи», по сигналу с «Олега» их приказали порожняком перегнать к борту флагмана отряда. Там они сразу взяли на буксир гребные суда с крейсеров. В первой волне шли только штрафники, и лишь резервные гребцы на веслах были из экипажей «Богатыря» и «Олега».
На побережье, между тем, началось какое-то движение. Перебегали люди, группами и по одному. Когда катера и ведомые ими на буксире баркасы почти достигли полосы несильного прибоя, из-за шаланд, лихтеров и сайпанов, в большом количестве стоявших на якорях у самого уреза воды и лежавших на пляже вверх дном, грянул ружейный залп, затем сразу еще один.
С наших катеров в ответ грохнули десантные пушки и открыли огонь пулеметы. Их снаряды и очереди ложились с большим разбросом, так как шлюпки изрядно качало прибоем, но, даже несмотря на это, следующие японские залпы были уже не такими дружными и почти не прицельными. А когда в гущу деревянной портовой мелочи легли 8 шестидюймовых снарядов бортового залпа «Олега», взметнув столбы грязи воды и щепок, стрельба пошла вразнобой и стала чисто демонстративной.
Этим десант было уже не остановить. Занявшие оборону японцы, угодив под обстрел с крейсера, оказались полностью деморализованы. Поняв, что высадки им не предотвратить, они пытались отступить к постройкам, но были вскоре смяты стремительной атакой добравшихся наконец до берега штрафников.
Ружейная перестрелка с коротких дистанций быстро перешла в рукопашную, после чего оборона была окончательно сломлена. Некоторая часть обороняющихся успела скрыться среди разбросанных по берегу сараев и складов, но более тридцати человек были взяты в плен.
Из оказавшихся на берегу десантников по-японски никто не знал ни слова, но из внешнего вида пленных и убитых противников был сделан вывод, что гарнизон порта состоит из полицейских и ополченцев. Вооружены они были плохо, в основном старыми ружьями «Мурата». Никакой артиллерии или пулеметов не было.
Преодолев сопротивление на берегу, первая волна быстро захватила портовые склады и товарную станцию, обезоружив и заперев полностью сломленных ополченцев из станционной охраны в каменном складе. О неожиданно большом успехе разведки сразу доложили флажным семафором, получив приказ закрепиться. Подходы к порту и железной дороге прикрыли пулеметами, на берегу начали готовить позиции для батареи из десантных пушек, а катера тут же ушли к крейсерам за вторым эшелоном десанта.
Когда они вернулись с моряками и взрывчаткой для минирования станционного оборудования, в порту уже стояли около двух десятков трофейных повозок, а на станции дымил готовый к отправке железнодорожный состав, стоящий на путях, ведущих в Ниигата.
Командовавший штрафниками бывший комендор с «Орла» Иван Расторгуев предложил оригинальный план, серьезно упрощавший все мероприятие. Учитывая, что удалось с ходу взять и порт и станцию со всеми её стрелками и разъездами, да к тому же целый, почти разгруженный эшелон, он предлагал прокатиться до тоннелей по железной дороге, а не терять время на амборкацию и последующие высадки у тоннелей.
Поскольку после разгрома местного гарнизона подвоз подкреплений к японцам был возможен лишь по рельсам, то на юг можно было отправить один из имевшихся на станции маневровых паровозов и, взорвав его на путях, блокировать дорогу. А на север, к следующим целям, двинуться на поезде, сократив до предела число вагонов и пустив вперед в качестве разведки еще один маневровый паровоз, найденный здесь же на станции.
Это позволяло избежать перетаскивания взрывчатки с берега к железнодорожному полотну, с комфортом доставив ее прямо из порта к месту диверсии. Экономия по времени получалась огромной, особенно учитывая, что единственным подходящим местом для высадки подрывников, известным нам, был пляж Агева, милях в десяти к северу. Он находился между двумя тоннелями (первым и вторым от порта). Где свозить на берег людей и динамит дальше, еще только предстояло решить, обследуя вражеское побережье.
Выехав со станции на поезде, можно было быстрее добраться до гораздо большего числа тоннелей. После чего останется только разгрузить взрывчатку из вагонов прямо в тоннелях и, подорвав в одном из них паровоз-разведчик, обезопасить себе обратную дорогу. Не опасаясь погони со стороны Ниигата, остальные тоннели можно будет заминировать гораздо более основательно.
Добротворский тут же одобрил эту идею, приказав немедленно свозить на берег весь имевшийся пироксилин и динамит. «Богатырю» теперь предписывалось охранять порт и начавшие сбор добычи транспорты, а начальник отряда на «Олеге» двинулся вдоль берега на север, чтобы попытаться перехватить возможные японские встречные поезда, идущие в зоне досягаемости орудий крейсера.
Это было вполне выполнимо. Навигационных опасностей вдоль берега не было, а участок железной дороги, выходящий севернее Наойецу на побережье, с моря просматривался достаточно хорошо. Именно на этом приморском участке и располагались нужные нам восемь тоннелей.
От трофейного эшелона отцепили девять еще не до конца разгруженных вагонов, тут же заминировав их прямо на путях, а все оставшиеся штрафники тут же загрузили ящиками с взрывчаткой, постоянно подвозимой из порта, и сразу двинулись на север.
Последние два ящика пироксилиновых шашек минеры с «Богатыря» уложили в паровоз, над которым уже успели поднять Андреевский флаг. Сразу после этого он отправился в противоположном направлении в сопровождении восьмерых матросов, ехавших верхами и ведущих еще двух лошадей в поводу.
Станция и прилегающие к ней улицы после появления моряков совершенно опустели. А завидев флаг на паровозе, местные жители в панике начали покидать свои дома и бежали из города. Спустя час с юга докатился глухой рокот мощного взрыва, а вскоре показались десять всадников, лихо пронесшихся по шпалам к станции. Отогнав паровоз на 20 верст, моряки подорвали его, так же как и пути под ним, после чего быстро вернулись на станцию, доложив о толпах народа, бегущих с окраин.
Груженный взрывчаткой поезд, тем временем, двигался на север, вслед за паровозом с несколькими стрелками на нем, являвшимися передовым дозором. Вскоре достигли приморского отрезка пути и расположенных на нем тоннелей. В каждом тоннеле поезд останавливался, отгружая часть взрывчатки и высаживая группу прикрытия из нескольких бойцов, и шел дальше. Встречных поездов не было, а слева все время маячил трехтрубный силуэт «Олега», с которым поддерживалась постоянная связь фонарем.
Однако, только выйдя из третьего тоннеля, головной паровоз угодил под ружейный огонь из засады и едва смог заползти обратно в его тень. Соскочившие с него разведчики организовали заслон у входа, где уже рвались снаряды шестидюймовок «Олега» открывшего заградительный огонь.
С остановившегося эшелона штрафники быстро сгрузили несколько ящиков взрывчатки, сложив ее под колеса парившего пробитым котлом паровоза-разведчика, и запалили шнуры, после чего сняли заслон и дали задний ход. Когда уже отъехали на полверсты от черного зева тоннеля, рвануло так, что показалось будто поезд подпрыгнул на рельсах. С «Олега» хорошо видели, как взрывом вышибло огромные тучи пыли с обеих сторон тоннеля и обрушило свод его северного входа, что полностью исключало вероятность погони.
Крейсер, выпустив еще несколько снарядов, развернулся и лег на обратный курс, а десантники, пятясь по рельсам назад, уже в спокойной обстановке заминировали и подорвали оба оставшихся тоннеля и вернулись в город, но на этот раз уже угодив под ружейный огонь на окраинах. Пробитый пулями паровоз едва дотащил свои опустевшие вагоны до станции. Трое штрафников из прикрытия подрывной команды были ранены, один убит.
Ожидавшихся атак остатков японского гарнизона на занимавших круговую оборону на железной дороге и в порту моряков так и не было. Со станции на тех же трофейных повозках подрывная команда вместе с охранными отрядами и пулеметами вернулась в порт, взорвав паровозы, вагоны на рельсах, склады и стрелки. Сразу начали свозить людей на крейсера и транспорты. Обратно на корабли десант вывезли уже за один раз. Катера тащили по паре кинугасов, а баркасы шли на веслах.
За время «круиза» по рельсам к тоннелям, на рейде Наойецу перегнали к «Иртышу» и «Корее»» и даже к «Богатырю» все, что могло быть полезно при перевозке грузов с берега на корабль и обратно, и что было можно поднять на палубы пароходов и крейсеров их грузовыми стрелами. Это все постоянно принимали на борт и сразу раскрепляли по-штормовому, на всякий случай. Вернувшийся флагман отряда также приступил к приему трофеев.
Довольно быстро на обоих крейсерах ростры и палубы на шканцах были дополнительно завалены плоскодонными кинугасами. Они были неказисты на вид, но прекрасно построены и хорошо держались на волне, обладая приличной вместимостью до 50 человек. При необходимости они могли использоваться даже для перевозки лошадей и прочих грузов. Более крупные лихтеры опускались в трюмы и поднимались на палубы транспортов, также уже забитые уложенными в два ряда суденышками.
Все, что не могли взять с собой из порта сразу после возвращения подрывников подожгли, так же как и портовые склады, предварительно выпустив пленных. К дыму пожаров на станции добавился еще и густой шлейф с берега. Несмотря на то, что пожары начали тушить сразу после отхода последних русских шлюпок и с крейсеров этому никак не препятствовали, они только набирали силу.
К наступлению темноты все уже были на борту. Пароходы и крейсера дали ход. Аккуратно выйдя на большие глубины, отряд разделился. Добротворский приказал транспортам следовать сразу к русскому побережью, отказавшись от осмотра залива Тояма, поскольку толку от ночного рейда было мало, а он опасался скорого появления японских крейсеров, которые, по его мнению, непременно караулили где-то поблизости. Воспользовавшись тем, что тучами совершенно закрыло луну, пароходы должны были за ночь как можно дальше уйти в море.
Крейсера, тем временем, повернули на север, идя вдоль, едва видимого в темноте справа по борту, берега. Где-то слева, милях в двенадцати – пятнадцати был остров Садо. Зарево пожаров в японском порту уходило за корму, но его отсветы, отражавшиеся в тучах, еще долго были видны. Беспроволочный телеграф принимал сигналы японского телеграфирования, из чего был сделан вывод о близком присутствии японского флота, хотя они и были слабыми.
Почти сразу после отхода от Наойецу наткнулись на большую трехмачтовую шхуну, груженную рыбой, жмыхом и циновками. Остановивший ее «Олег» спешно ссадил японцев в шлюпку, а шхуну потопил огнем из 75-мм орудия. Пленных с нее не брали, спеша быстрее покинуть этот район.
В течение часа пытались связаться по радио с Владивостоком, чтобы запросить дальнейших инструкций, но безуспешно, несмотря на то, что до него было гораздо меньше обещанных немцами 600–700 миль гарантированной связи. Имевшуюся на борту сдаточную команду радиотелеграфа вызвали к Добротвоскому, где они получили серьезное внушение, после которого ковырялись со своей техникой всю ночь и половину следующего дня, пока не удалось, наконец, отправить в штаб депешу и получить квитанцию о ее приеме. Но к этому времени крейсера уже шли к родным берегам.
Пока специалисты исправляли радио, Добротворский, не имея четких приказов сверху, собрал из офицеров крейсера военный совет. На нем обсудили сложившуюся ситуацию, и в итоге, уже после полуночи, было принято решение все же продолжить рейд и действовать далее по первоначальному плану. Даже если японцы и были близко, не связанные ничем, крейсера имели все шансы оторваться от погони.
Всю ночь шли ввиду берега экономическим ходом. Сигнальные вахты были усилены, но кроме двух гирлянд из слабых огней, являвшихся видимо рыбацкими флотилиями, никого больше не видели. Никаких навигационных и других огней на берегу также не заметили.
С рассветом ввели в действие все котлы, чтобы иметь возможность дать полный ход. К этому времени уже открылся входной маяк Ниигата. Пока приближались к порту, достаточно развиднелось, чтобы разглядеть на его совершенно открытом рейде три небольших парусных судна, стоявших на якорях, два парохода тонн по 300–350 и множество рыбацкой мелочи.
Вероятно, о возможном появлении крейсеров местные власти были предупреждены, так как каботажники были уже под парами и сразу начали движение к устью реки Агано, явно намереваясь там спастись от наших снарядов, а на большей части небольших судов начали ставить паруса и выбирать якоря.
Подойдя на 30 кабельтовых, «Олег» и «Богатырь» открыли огонь из 152– и 75-мм орудий. Рейд быстро пустел. Мелкая парусная мелочевка расползалась вдоль берега и втягивалась вверх по реке Агано, а также более мелководной Шинано, впадавшей в море менее чем в двух милях к юго-западу от порта. Ответного огня не было, поэтому вскоре крейсера подошли ближе и застопорили машины, чтобы иметь оптимальные условия работы для расчетов.
Стреляли не часто, но максимально прицельно. Старались не задеть городских кварталов, поэтому большая часть снарядов ложилась с недолетами на рейде. Из-за утренней дымки результатов огня толком не видели, хотя по докладам артиллерийских офицеров из рубок на мачтах всплески были все время где-то у бортов разбегавшихся суденышек. Три из них, стоявшие в порту, возможно даже затонули, так как их мачты быстро пропали из вида. За 40 минут выпустили в общей сложности 172 снаряда и начали отходить, взяв северный курс. На отходе обстреляли маяк, добившись даже прямого попадания, после чего его верхняя площадка обрушилась.
Море было спокойным. Видимость около 80–90 кабельтовых. Считая свой отряд достоверно обнаруженным противником еще вчера и в любой момент ожидая появления японских броненосных крейсеров, могущих отрезать его от Владивостока, Добротворский решил не терять время на осмотр острова Садо, а направился полным ходом строго на северо-запад, прочь от берега.
Вскоре слева по курсу из легкой дымки, все еще державшейся над водой, стали видны вершины остроконечных гор острова Садо, а немного погодя справа открылись много уступавшие им по высоте вершины возвышенностей острова Авасимура.
Встреченную спустя час шхуну, шедшую судя по курсу из залива Рецу, потопили артиллерией, после того как ее покинул экипаж. Возиться с досмотром и захватом пленных не стали, так как считалось, что все передвижения отряда уже давно отслеживаются противником с все еще видимого за кормой японского берега и обоих островов слева и справа по курсу, а потому возможно скорое появление противника.
Хотя слышанного вчера японского радиотелеграфирования сегодня не было, многие думали, что береговые посты могут быстро навести японцев на нас и без этого. И радио они не пользуются, чтобы не выдать своего присутствия. По горизонту никаких дымов или парусов, принадлежащих каботажникам, не видели. Вероятно, после набега на Наойецу японцы задержали все промысловые суда в портах и приостановили прибрежное судоходство.
Перед обедом, когда уже прошли между островами Садо и Авасимура, наконец-то удалось известить штаб о результатах рейда и получить приказ о возвращении. Крейсера начали склоняться еще больше к западу, продолжая отход к Владивостоку. К этому времени на «Олеге», несмотря на проведенный уже дома основательный ремонт главных механизмов, буквально пожиравших уголь на большом ходу, топлива оставалось в обрез лишь на обратную дорогу и резервные 300 тонн на случай боя.
Это вынудило снизить ход до экономического, едва пропали из вида вершины гор острова Садо, и отказаться от планировавшегося сопровождения своих транспортов на заключительном этапе их перехода, так как прийти до истечения контрольного срока в точку рандеву отряд уже не успевал.
На этом активная фаза операции для этой пары крейсеров закончилась. Если не считать небольшой заминки со связью, то все прошло даже лучше, чем ожидалось. После снижения хода «Олег» и «Богатырь» все же разделились и занялись поиском судов западнее японских берегов, но более никого не встретили и вернулись во Владивосток вечером 11 июня, переждав 8 часов у острова Аскольд, пока не разошелся туман.
Поскольку, опасаясь возможного перехвата крейсеров японцами, на последнем участке перехода и во время вынужденной стоянки у Аскольда во всех котлах держали пар на марке, чтобы иметь возможность немедленно дать полный ход в случае появления неприятеля, то в бухту Новик «Олег» вошел уже на последних лопатах, буквально под метелку вычистив все свои угольные ямы. Причина такого перерасхода топлива была в низком качестве изготовления котлов, два из которых потекли за время рейда.
А группа встречи конвоя к этому времени уже привела вспомогательные крейсера и пароходы в залив Ольги, но в отличие от Добротворского, у Егорьева и его подопечных возникли серьезные трудности, несмотря на то, что с крейсерами Уриу так и не встретились. Был момент, когда казалось, что потери всех призов и «хлебного» немца не избежать. Буквально на волоске все висело.
Глава 6
Предварительный план возвращения вспомогательных крейсеров во Владивосток был разработан еще до их отделения от эскадры на переходе из Индокитая к Цусиме. Каждый пароход-крейсер получил свой район поиска и инструкции. В конце мая они должны были собраться вместе в заранее назначенной точке юго-восточнее острова Сикоку и идти к своей новой базе через Цугарский пролив или Курильские острова.
Но при этом, попутно, планировалось атаковать тихоокеанские коммуникации противника и восточное побережье Японии. Крейсеру «Терек» отводился район поиска, примыкавший к Осакскому заливу, «Рион» должен был уничтожить железнодорожные мосты в лагуне Хамано, чуть южнее входа в Токийский залив. Остальные 2 крейсера скрытно выдвигались для поиска японских судов и контрабандистов к северо-востоку от Токийского залива, где должны были начать действовать одновременно с атакой на мосты Хамано, чтобы не встревожить раньше времени японскую береговую оборону.
Первым в точку рандеву 30 мая прибыл «Кубань». Он покинул эскадру раньше всех еще 8 мая, оставшись с перехваченным пароходом «Ольдгамия», для охраны и перегрузки угля. Но из-за погоды провести бункеровку удалось лишь на следующий день, после чего крейсер отпустил своего подопечного в самостоятельное плавание и приступил к поиску, двинувшись в Тихий океан.
С 14 мая он действовал на торговых путях Йокагама – Гонолулу. Но все время держалась отвратительная погода. Видимость не превышала 2–3 мили, а шторм достигал 7 баллов. Единственный встреченный пароход даже не стали преследовать, из-за невозможности высадки досмотровой партии.
Только 27 мая около двух часов пополудни, уже двинувшись к месту встречи, в проливе Биллингтон обнаружили дым на горизонте, оказавшийся германским пароходом «Сурабайя», шедшим из Гамбурга с грузом муки для Владивостока. Капитан парохода с радостью согласился проделать остаток пути под охраной русского вооруженного парохода. Далее оба судна следовали уже вместе.
На следующий день появился «Терек». Он был более удачлив. Утром 23 мая он встретил британский пароход «Икона», везший 70 000 мешков рангунского риса, а также 22–120-мм и 16–57-мм орудия. После досмотра и снятия экипажа пароход был потоплен подрывными патронами. Обременять себя опекой тихоходного транспорта капитан второго ранга Панфероев не решился, рассчитывая на новые более значимые трофеи.
Однако следующим остановленным судном оказался американский пароход «Ямайка», встреченный только через несколько дней. Правда, контрабанды там не оказалось. Зато его капитан рассказал, что у Курильских островов, откуда он сейчас идет, появились дозорные японские суда, блокирующие проливы. Более до истечения времени крейсерства контактов не было.
После встречи все три корабля разошлись веером, держась в 6–7 милях друг от друга, чтобы перекрыть больший сектор моря, для скорейшей встречи с остальными двумя нашими крейсерами, и двинулись на восток. На встречу с пароходами, везущими запрещенные грузы, никто уже не рассчитывал. Наоборот. Опасались, что японцы предпримут активные поиски, и потому спешили убраться подальше.
К рассвету 1 июня станции беспроволочного телеграфа начали принимать обрывки чьих-то телеграмм. Они шли с неравными промежутками времени и походили на обмен информацией между отдельными судами. Хотя станции, работавшие в эфире, были подобны тем, что стояли на «Тереке» и «Кубани», была объявлена боевая тревога, и оба вооруженных парохода держались рядом с «Сурабайей». Но вскоре все разрешилось.
Минный квартирмейстер Чугунов с «Кубани» в трескотне атмосферных помех разобрал позывные «Днепра» и «Риона». А вскоре удалось полностью принять и сами телеграммы, в которых указывалось их место по счислению, всего примерно в 35 милях восточнее. Уже к обеду удалось установить надежную радиосвязь, и к вечеру все крейсера собрались вместе.
За те два дня, что ушли на сбор всего отряда, экипаж «Кубани», измотанный затяжным штормом, успел, хотя бы немного отдохнуть. Теперь можно было сказать, что отряд вспомогательных кораблей полностью боеспособен, и даже пополнился численно. Вновь прибывшие корабли привели с собой два трофейных парохода.
«Днепр», оперировавший в Желтом море, после того как проводил в Шанхай наши разгруженные пароходы от эскадры, 22 мая перехватил пароход «Сент-Кулдо» с грузом контрабанды, а действовавший южнее «Рион» привел пароход «Силурним», взятый им в качестве приза еще 21 мая.
По результатам подведения итогов «Рион» оказался самым удачливым из всех. Кроме трофея, он 16 мая перехватил еще и германский пароход «Тетартос», потопленный после осмотра. Его груз, преимущественно из запрещенных к ввозу в Японию грузов, и почти пустые угольные ямы не оставляли выбора. Экипаж перевезли на борт крейсера и теперь ждали удобного момента для переправки его на берег.
С последними двумя крейсерами в точку рандеву пришел также наш пароход «Граф Строганов», доставивший свежие продукты, почту из Шанхая и достоверные сведения о цусимском бое. До этого приходилось довольствоваться устаревшими и противоречивыми сведениями из иностранной прессы. Уже на подходе к району сосредоточения пароход обнаружили с «Кубани» и проводили до точки сбора.
Его появление в этом районе было совершенно неожиданным. Никакого дополнительного снабжения или новых инструкций изначальным планом не предусматривалось. Но вскоре выяснилось, что его капитану прибывшим из Владивостока посыльным офицером от Рожественского был доставлен пакет с приказом следовать в точку рандеву и сообщить командирам крейсеров последние новости о сложившейся ситуации и предварительные итоги боев в Цусимских проливах и их окрестностях.
Также капитану парохода было приказано передать приказ о скорейшем возвращении вспомогательных крейсеров во Владивосток, для чего запрещалось задерживаться в ранее назначенных районах поиска, ограничившись лишь запланированным набегом на коммуникации и побережье.
В полученном приказе говорилось, что атака железнодорожных мостов и дамб в лагуне Хамано является приоритетной и, в случае наличия возможности проникновения в лагуну, должна быть выполнена в любом случае. Считалось, что в ходе продолжения кампании такой возможности больше не представится, из-за чего упускать ее было нельзя.
Встретившись, все семь судов легли в дрейф, а на борту ставшего теперь флагманом отряда «Риона» состоялось совещание командиров, на котором был доработан изначальный план возвращения. Диспозиция в принципе на менялась. Но теперь, сразу после атаки Хамано, намеченной на утро 24 мая, все корабли должны были в течение суток покинуть район поиска, произведя там как можно больше шума, и следовать сразу к Цугарскому проливу.
По новому плану, с «Кубанью» и «Днепром» шли все тихоходные призы и «хлебный немец», поэтому их главной задачей была их охрана, а не рейдерство. Действия на вражеских коммуникациях сводились к их простому пересечению в северном направлении с осмотром моря лишь на ширину видимости. К западному устью пролива эта часть отряда должна была прибыть к 9 июня.
К этому времени туда уже должны будут подойти остальные корабли отряда, закончившие выполнение своих задач. Там предполагалось провести разведку или, воспользовавшись сведениями, полученными от возможных пленных, приступить к форсированию пролива, либо двинуться к Курильским островам. Но это было нежелательно, поскольку неминуемо вело к потерям.
В случае невозможности форсирования пролива из-за противодействия противника или погодных условий после 10 июня пришлось бы избавиться от, имевших малый запас угля призов и налегке уходить к проливам Кунасири или Буссоль и уже через Охотское море идти во Владивосток.
Немецкий пароход в этом случае, следовал уже самостоятельно, по усмотрению его капитана, чтобы не сковывать своей медлительностью остальных. На этом настоял сам его капитан, считая, что это будет для него безопаснее. Он предполагал проскочить в стороне от схватки наших крейсеров с японскими дозорами.
Спустя два часа, тепло простившись с «Графом Строгановым», который должен был из Шанхая отправить телеграмму во Владивосток с намеченным планом действий рейдерского отряда и высказанным пожеланием об организации встречи силами флота в районе средней части пролива Цугару, дали ход, двинувшись на северо-восток.
«Терек» вскоре отделился, отправившись к проливу Кии, а главный отряд довернул восточнее, избегая встреч и уходя от любого дыма на горизонте. Свою позицию вполне удалось сохранить в тайне. По радио также не было отмечено никаких признаков беспокойства со стороны противника.
На следующий день, так же тихо ушел и «Рион». После ухода обоих крейсеров все так же не было отмечено никаких всплесков активности со стороны японцев. Мелкие каботажные суда все так же изредка попадались на глаза и уничтожались, после снятия их экипажей. К ночи 2 июня был остановлен почтово-пассажирский пароход «Югири-мару», шедший с островов Рюкю. Исходя из этого, решили, что развертывание прошло скрытно и, соответственно, успешно. На него перевезли всех пленных и готовились отпустить, как только позволит обстановка.
К рассвету 4 июня, все так же скрытно, удалось занять исходные позиции. Первым в контакт с противником вступил «Терек», еще накануне перехвативший английский пароход «Джина» у пролива Кии. Англичане настолько не ожидали встретить в этих водах русские крейсера, что в ответ на требование остановиться лишь ответили, что следуют в Осаку со срочным грузом для арсенала.
Когда же приблизившийся «Терек» лег на параллельный курс, показав свой кормовой флаг, и повторил требование остановиться, «Джина» прибавила хода, разогнавшись до 13,5 узлов, но оторваться от нашего трехтрубного парохода – крейсера не смогла. После двух выстрелов под нос англичанин все же застопорил ход, однако, начал передавать по радио свои координаты и описание остановившего его русского крейсера. Поскольку в радиорубке «Терека» на тот момент еще не несли постоянной вахты минеры, это заметили лишь поднявшись на борт, когда «Джиной» уже был получен ответ с одного из японских дозорных судов.
Осмотр выявил на борту наличие контрабандного груза в виде селитры, стальных отливок и пикриновой кислоты. Спустя два часа «Джина» под управлением русского экипажа уже шла в кильватер «Тереку» на северо-восток вдоль японского побережья. До ночи видели несколько дымов под берегом, но приближаться не рискнули, опасаясь выскочить на мель, не имея точных навигационных карт. Встречные рыбацкие джонки и шхуны не останавливали, и они отворачивали прочь, едва разглядев Андреевские флаги.
Уже с утра 4 июня радиотелеграф начал принимать непонятные, но регулярно повторяющиеся передачи, исходящие от станции английского образца. Видимо, это был сигнал тревоги. Горизонт вскоре стал совершенно пуст, несмотря на то, что крейсера находились на оживленных морских путях, и командир «Терека» капитан второго ранга Панферов принял решение прервать поиск и идти на соединение с основной группой, чтобы не рисковать новым призом.
Тем временем «Рион» незаметно приблизился к своей цели. Он появился у лагуны Хамано перед самым рассветом. Шторм, преследовавший «Кубань» немного восточнее этого района полторы недели назад, стих. Лишь тяжелая океанская зыбь раскачивала пароход. Высадке ничто не мешало. Берег молчал. Не было даже ожидаемого запроса о национальной принадлежности судна. Японцы явно не ожидали нападения. Хотя вполне возможно, все это было лишь ловушкой.
Приблизившись, сколько позволяли глубины, с крейсера спустили 5 шлюпок, двинувшихся на веслах к ближайшему мосту. На гафеле был поднят американский флаг, но на эту уловку особо не надеялись, ожидая либо семафора с берега, либо сразу залпа из чего-нибудь серьезного. Однако баркасы на веслах спокойно продвигались вперед.
На берегу десант сразу встретил японский патруль. Но подошедшие к кромке прибоя пятеро солдат и офицер, оказавшиеся вплотную к шлюпке, с которой по-английски спрашивали: «Где можно набрать пресной воды?», были быстро обезоружены и скручены нашими моряками, одетыми в грязные рабочие робы, по которым невозможно было определить национальную принадлежность.
Далее пришлось побегать. Японцы сразу поняли, что флаг на пароходе «липовый», и попытались отбить нападение. Но наши действовали быстрее. Часть десантников блокировала ближайшую казарму охраны, пресекая попытки покинуть ее дружными винтовочными залпами, а две оставшиеся шлюпки, не задерживаясь, двинулись к опорам моста закладывать подрывные патроны.
Яростная перестрелка у казармы продолжалась более получаса, пока не закончилось минирование, после чего десант начал отходить к шлюпкам, подав сигнал ракетами на крейсер. По этому сигналу стодвадцатки «Риона» дали залп, пытаясь прикрыть отступление штурмовой группы, но снаряды легли с большим перелетом. Второй залп накрыл наши же шлюпки, до которых еще не успели добраться десантники. Осколками снарядов и камнями две шлюпки сильно побило, но из людей никто не пострадал. Под этим «дружественным огнем» моряки были вынуждены залечь, отстреливаясь от наседавших японцев, затем продолжили отход перебежками.
После второго залпа крейсер прекратил стрельбу, так как из-за качки точное прицеливание оказалось невозможным, и с него теперь просто наблюдали, как под ружейным огнем баркасы медленно отгребали от берега. В этот момент сработали подрывные заряды.
Поскольку взрывчатки на это дело было отпущено с запасом и всю ее пустили в дело, разрушения оказались серьезными. Одна опора была полностью разрушена, вторая, хотя и устояла, но была сильно повреждена, а один из опиравшихся на нее пролетов моста все же рухнул в воду. В итоге в лагуну упали три пролета моста, полностью прервав сообщение по суше с южными районами империи.
Наши же пробитые шлюпки едва дошли до борта «Риона». Получасовая перестрелка не осталась без последствий. Хотя всех пострадавших и удалось вытащить к баркасам, к моменту отхода в них оказалось семеро раненых, причем трое тяжело. Пока добирались до судна, японцы подстрелили еще четверых, один из которых умер почти сразу.
Подняв с воды свои шлюпки, «Рион» дал полный ход, взяв курс на юг-юго-восток. Капитан второго ранга Троян был намерен как можно скорее пересечь пути подвоза грузов к Токийскому заливу в непосредственной близости от входа в пролив Урага. Он считал, что там наверняка еще продолжается движение судов.
Его предположения вполне оправдались. Перед обедом встретили и потопили большую шхуну, вскоре еще одну. Экипажи приняли на борт, предполагая провести их тщательный допрос при первой же возможности. Сделать это сразу было невозможно, поскольку языка нашего врага никто на крейсере не знал. На этом успехи закончились.
Уже вечером открылся остров Косима, а южнее его дым парохода. Немедленно начали сближение. Пароход, как ни странно, тоже повернул навстречу. Видимость была неважной, поэтому разглядеть его не удавалось. Когда до него оставалось примерно две мили, он вдруг отвернул немного влево и открыл огонь из двух орудий правым бортом. Теперь стало видно, что на его корме был поднят японский военно-морской флаг.
«Рион» принял вызов. Он так же положил руля влево и начал отвечать. Противники сближались на встречных курсах, явно собираясь разойтись правыми бортами. Японец был однотрубным двухмачтовым судном примерно в 3500–4000 тонн. Имел по одному среднекалиберному орудию в носу и корме и две пушки меньшего калибра на надстройке в середине корпуса. Он, видимо, уступал «Риону» в скорости, но старался удерживать дистанцию, стреляя залпами. Причем стрелял он очень хорошо.
Если наши снаряды, выпускаемые на глазок и вразнобой, ложились где попало, то его двухснарядные залпы почти все время давали накрытия. Несмотря на превосходство в количестве пушек над японцем, русский трехтрубный красавец-крейсер явно проигрывал этот поединок. Вскоре «Рион» получил первое попадание в надстройку позади мостика. Затем были еще два в борт за полубаком и в шлюпочную палубу.
Когда японский вспомогательный крейсер, уже проскочил наш траверз и начал смещаться за корму, в «Рион» попал четвертый снаряд, вызвавший пожар между второй и третьей трубами.
«Рион» не предпринимал попыток лечь на параллельный курс со своим противником, намереваясь уже выйти из этого, складывающегося явно не в нашу пользу, боя. Однако японец, не желая упускать свою цель, начал ворочать через правый борт и сокращать дистанцию, двинувшись наперерез. Только когда до него стало менее двадцати кабельтовых, наш ответный огонь стал более точным, хотя попаданий по-прежнему не было видно.
Вскоре с запада, на фоне садящегося солнца, показался дым еще одного судна, явно идущего в нашу сторону. Огромный корпус русского парохода представлял собой очень хорошую цель, и, вероятно, попадания на этом не закончились бы. Но вскоре японец потерял «Рион» из вида в вечерних сумерках, продолжая стрелять, видимо, только по отсветам пожара. Но теперь все его снаряды проходили мимо.
Не став искушать судьбу, Троян приказал изменить курс. Благодаря этому встречи со вторым обнаруженным судном удалось избежать. И без того на крейсере не успевали исправлять повреждения. Пожар на шлюпочной палубе тушили больше часа. Справиться с огнем удалось лишь когда снизили ход до малого и набегавший воздушный поток перестал его раздувать.
За ночь никого более не встретили, а на следующий день нагнали основную группу на параллели Мито. Чуть позднее подошел и «Терек» со свежим трофеем. Здесь провели совещание на борту «Риона», неожиданно серьезно пострадавшего при встрече с единственным японским дозорным судном на подступах к Токийскому заливу, к тому же сильно уступавшим ему по всем статьям. Из этой встречи можно было сделать только один вывод, и его сделали. Двинувшись дальше на север, начали интенсивные артиллерийские учения. Для тренировки комендоров в качестве щитов использовали две сильно пробитые в Хамано шлюпки, спущенные идущим впереди «Рионом».
Сдрейфовав мимо всего конвоя, они были поочередно и почти безрезультатно обстреляны всеми калибрами со всех четырех крейсеров. Множество всплесков вокруг мишеней не привели к их потоплению. Разрывов снарядов на воде почти не было. Только у армстронговских и шнейдеровских 120-мм фугасов «Кубани» и «Терека» взрыватели срабатывали как надо. Прямых попаданий в баркасы при стрельбе всего с 3–5 кабельтовых ни с одного из крейсеров так и не добились, и они благополучно сдрейфовали за корму отряда не разбитыми.
После неудачных стрельб, возникшие сомнения в боеспособности отряда заметно окрепли. Тем не менее, Троян решил атаковать залив Сендай, так как считалось, что там нет никакой береговой обороны, и это поднимет боевой дух команд. Тревога у ворот Токийского залива вполне могла и не затронуть здешнее прибрежное и промысловое судоходство. К гавани расположенного в нем порта Сиогама приближаться было опасно, так как там могли быть мины, но пощипать малый каботаж и рыбацкие флотилии возможность имелась.
Для большей безопасности снова разделились. «Рион» и «Терек» остались при пароходах для их охраны, а «Кубань» и «Днепр» двинулись к порту. Договорились встретиться с конвоем на сороковой широте в пятидесяти милях от берега к полудню 7 июня.
Однако планировавшийся набег не состоялся, так как еще на подходах к заливу Сендай юго-восточнее острова Аджисима наши вспомогательные крейсера наткнулись на корабль береговой обороны «Такао», явно несший дозорную службу. При попытке его обойти он начал преследование и открыл очень точный огонь из своих скорострельных шестидюймовок, чем вынудил их отойти.
Не встретив более никого, незадачливые рейдеры прибыли в точку рандеву, где уже полным ходом шла погрузка угля на «Джину». Несмотря на свежую погоду, с огромными трудностями за ночь с каждого парохода-крейсера отправили на англичанку почти по 20 тонн угля, потеряв при этом один баркас, разбитый волнами. Людей с него удалось спасти благодаря пробковым жилетам, удержавшим их на воде.
С рассветом 8 июня отряд продолжил движение. Поскольку теперь опасались того, что японцы начнут поиски, «Кубань» и «Днепр» ушли вперед на 15 миль, ведя разведку на маршруте следования. К обеду «Кубань» наконец-то, открыла счет, потопив артиллерией японский барк в 1400 тонн водоизмещения, шедший из Мурорана в Йокагаму с углем. Экипаж снова свезли на крейсер.
К вечеру встретили голландский пароход «Гоген», шедший в Йокосуку в балласте. На него пересадили всех пленных гражданских японцев, оставив на борту только капитанов и штурманов. Шкипер с «Гогена» подтвердил уже имевшиеся сведения о присутствии японских вспомогательных крейсеров у Курильских островов. Голландец видел один из них, когда разгружался в Хакодате. Тот заходил на бункеровку и для кое-какого мелкого ремонта. В порту говорили, что он пришел с севера.
К полуночи были в точке, примерно в 40 милях восточнее мыса Сириязаки, намеченной как исходная позиция для прорыва. Здесь легли в дрейф, проведя осмотр механизмов и собрав военный совет. После двух часов обсуждения всех вариантов план прорыва изменили. Всем скопом в пролив решили не лезть, поскольку напугать противника численностью, после последних конфузов было уже невозможно. Теперь было решено выделить два крейсера в головную группу, которая должна постараться отвлечь или оттеснить японские дозорные суда от основной части конвоя, после чего отрываться на полном ходу и догонять остальных.
Распределив обязанности и согласовав действия, перед рассветом пошли к проливу. Неожиданности начались сразу же. Еще только начало светать, когда головной дозор из тех же «Кубани» и «Днепра» наткнулся на два японских вспомогательных крейсера и ввязался с ними в бой, надеясь отжать их от входа в пролив к северу, чтобы дать возможность проскочить остальным, воспользовавшись неважной видимостью. На флагманский «Рион» отправили телеграмму о контакте с противником и своем предполагаемом курсе.
Услышав эту перестрелку и получив депешу с «Кубани», основной отряд начал склоняться к югу, но вскоре связь с разведкой была потеряна. При этом постоянно принималось японское телеграфирование. В это время возник довольно густой туман, еще больше сузивший горизонт. Он держался до 8 часов.
Когда туман начал редеть, совершенно неожиданно с основного отряда обнаружили справа от себя оба крейсера разведки. Приблизившись к «Риону», командир «Кубани» капитан второго ранга Маньковский доложил, что был вынужден отступить под огнем противника. Связаться со своими разведка не могла, так как на «Кубани» почти сразу осколками сбило растяжку радиоантенны, а на «Днепре» станция беспроволочного телеграфа вышла из строя, вероятно от сотрясений, вызванных попавшими в крейсер двумя снарядами, разорвавшимися в надстройках недалеко от радиорубки. Оторваться от японцев удалось лишь благодаря мглистой погоде. Где они сейчас, никто не знал.
До половины девятого все было спокойно. К этому времени радио на «Днепре» починили, и разведка снова начала выдвигаться вперед. Однако она сразу наткнулась на тех же японцев. Правда, на этот раз в шедшем полосами тумане их обнаружили уже только когда они открыли огонь. Громадины наших коммерческих крейсеров были заметны даже при таких условиях видимости издалека. Перестрелка снова была короткой, так как противники быстро потеряли друг друга в дымке.
После нескольких изменений курса наши суда вышли из зоны плохой видимости, оказавшись уже примерно в десяти милях к востоку от открывшегося на несколько минут, мыса Сириязаки. По нему успели точно определиться с местом, прежде чем его снова затянуло мглой.
Понимая, что восточный вход в пролив плотно перекрыт японскими дозорами, взять которые на испуг нет никаких шансов, а в случае боя можно легко потерять все трофейные суда, командир отряда капитан второго ранга Троян приказал отходить к проливам Итуруп или Буссоль, чтобы попытаться пройти ими в Охотское море. Но в этот момент была получена шифрованная телеграмма с позывными крейсера «Урал», сообщавшая, что отряд наших бронепалубных крейсеров начал форсирование пролива Цугару с запада с целью обеспечить охрану пароходам и их эскорту.
На нее немедленно ответили, сообщив, что не могут прорваться через сильные японские заслоны, следовательно, встречающей делегации придется пройти весь пролив насквозь. Но, вероятно, до адресата ответ не дошел. Спустя полчаса точно такая же, как и первая, депеша «Урала» была получена еще раз, после чего радиотелеграфирование стало невозможным из-за сильных помех. Видимо, японские патрульные суда или береговые станции начали забивать эфир, чтобы не дать установить связь нашим отрядам друг с другом.
Видимость продолжала улучшаться и достигала в просветах уже 70 кабельтовых, что резко снижало шансы на успешный прорыв при столь решительном противодействии противника. Но с запада быстро приближался дождевой фронт и снова шла мгла. Похоже, погода сегодня была на нашей стороне.
В этих условиях командир отряда капитан второго ранга Троян решил снова попытаться прорваться, надеясь проскочить под прикрытием дождя и тумана. Перестроились в 3 колонны с транспортами в середине. Но едва конвой двинулся к входу в пролив, как туман начал снова быстро редеть и слева опять показался мыс Сириязаки, на этот раз уже в 8 милях.
Немедленно отвернули к востоку, чтобы избежать обнаружения, и снова скрылись в дымке. Вскоре повернули на север, и к десяти часам были примерно против середины восточного устья пролива, начав разворот на запад. Лучше вооруженные «Рион» и «Днепр» ушли вперед, держась милях в пяти от ползущей на максимально возможных 9 узлах основной группы, временами пропадавшей из вида, когда туман сгущался.
В 10:25 с «Риона» сообщили фонарем, что видят противника, приказав ворочать влево, в то время как сам флагман и шедший рядом «Днепр» начали склоняться вправо. Вскоре разведка пропала из вида на севере, и оттуда загрохотали выстрелы. Сместившись к югу, конвой снова лег на западный курс, втягиваясь в пролив, а звуки боя постепенно смещались за корму. «Кубань» и «Терек» держались правее пароходов, шедших теперь прямо на мыс Омо, показавшийся впереди. Вскоре пошел дождь, резко уменьшивший видимость.
Огибая мыс Омо, держались в полутора милях от едва видимых сквозь дождь береговых рифов, окружавших его, все больше углубляясь в пролив и преодолевая сильное встречное течение. Из-за водоворотов вокруг подводных скал, вызванных этим течением, наши суда плохо держали курс, а о соблюдении строя даже говорить не приходилось. В конце концов решили держаться дальше от берега и отвернули к середине пролива.
Когда мыс уже остался за кормой с левого борта, над ним заметили столб дыма, вероятно от сигнального костра. Сигнальщики утверждали, что видели в той стороне еще и световую сигнализацию, но если она и была, то не долго, так как кроме двух человек с мостика ее больше никто не успел разглядеть. Вскоре скалы мыса совсем пропали из вида. Другие берега пролива было не видно за мглой.
В 11:00 дождь внезапно кончился, и сразу правее курса наших пароходов открылись дымы нескольких кораблей, шедших наперерез. Самих кораблей, которым принадлежали эти дымы, еще не было видно из-за ползущего над водой тумана. Эскорт пароходов приготовился к бою.
К этому времени перестрелку «Риона» и «Днепра» с японцами уже не было слышно, и никто не знал, где они и что с ними. От владивостокских крейсеров тоже не было никаких известий. По радио все так же был сплошной фон помех. Вскоре обнаружили за кормой, за оставшимся позади мысом, еще один дым, догонявший нас.
С «Кубани» передали фонарем на транспорты приказ при появлении противника следовать полным ходом на запад навстречу бронепалубным крейсерам и приготовить суда к уничтожению, на всякий случай. Напряжение росло с каждой минутой. В 11:10 в приближавшихся справа дымах опознали двухтрубный пароход и два небольших паровых судна. Возможно миноносцы. Это были явно японцы, так как наших миноносцев в проливе точно не было. До противника было около шести с половиной миль.
Завидев наш отряд, японцы довернули вправо и увеличили скорость, начав обрезать нам нос. Оба вспомогательных крейсера продолжали сближаться с японцами, намереваясь отжать их от пароходов, пользуясь численным превосходством. Теперь уже было хорошо видно, что нас атакует вспомогательный крейсер и 2 номерных восьмидесятитонных миноносца. Они держали строй, словно мощный сулой их совершенно не беспокоил, в то время как наши суда все время виляли на курсе, активно работая рулем.
В 11:25 большой японец открыл огонь двухорудийными залпами, а миноносцы повернули влево, собираясь проскочить под кормой шедшего вторым в строю «Терека» и прорваться к транспортам. Обстреливая «Кубань» с трех миль, противник почти сразу добился накрытия, в то время как миноносцы быстро приближались.
Наши пушки ответили незамедлительно, но часто бившие две стодвадцатки правых бортов наших вооруженных пароходов[47] вздымали всплески вокруг японского вспомогательного крейсера то с перелетом, то с недолетом. При этом корректировать стрельбу было невозможно, так как было непонятно, чей снаряд куда упал.
В итоге с «Кубани» приказали «Тереку» бить по миноносцам, уже приблизившимся на полторы мили, а единственная стодвадцатка «Кубани», могущая стрелять на правый борт, продолжила обстрел японца, но так же безрезультатно. «Терек», гвоздивший по миноносцам из всех стволов, тоже не добился попаданий.
Дождь начался снова, ухудшив условия видимости. Наши прицелы стало невозможно использовать, так что стрелять приходилось на глазок, что еще больше снизило эффективность огня, поэтому противник его просто игнорировал. Японские однотрубные миноносцы, не меняя курса, прошли за кормой «Терека» всего в 6 кабельтовых, открыв ответный огонь из своих мелкашек. Их сильно раскачивало, поэтому они тоже не попали ни разу, хотя их цель буквально закрывала им полгоризонта.
Когда миноносцы прошли на левый борт наших вспомогательных крейсеров, они оба открыли по ним ураганный огонь из всего, что могло быть наведено в те сектора, но японцы, окруженные всплесками, шли как заговоренные, паля в ответ. Прорвись они к пароходам, все кончилось бы в считанные минуты, поэтому «Кубань», а следом и «Терек» положили лево руля, чтобы оказаться между этой вредной мелюзгой и призами.
Теперь оба наши парохода-крейсера вели бой на оба борта, отбивая миноносцы левым бортом, а правым не позволяя слишком приблизиться вспомогательному крейсеру. Правда, ни в том, ни в другом они особо не преуспели. Условия для ведения огня были отвратительными.
Хотя высокие палубы и не захлестывало волнами, но о точном прицеливании или пристрелке можно было забыть, так как кроме дождя корабли еще и сильно раскачивало. Похожие проблемы видимо были и у японцев, так как они тоже не могли попасть, хотя осколочные повреждения и потери в экипажах у нас уже были.
В 11:46 японский пароход перенес огонь на оказавшийся к нему ближе всех «Силурним», сразу добившись попадания в полубак. На транспорте начался пожар, и японец начал бить с максимальной частотой, попав вскоре и в «Джину», но снаряд пробил фальшборт на юте и разорвался уже над морем, так что повреждения оказались минимальными. Пароходы начали беспорядочно маневрировать, окончательно сломав строй и не реагируя на сигналы с наших вспомогательных крейсеров.
Этот обстрел необходимо было срочно прекращать, так как сейчас транспорты, сбившиеся в кучу, представляли собой отличную мишень. К счастью миноносцы удалось отогнать к востоку, так и не дав им выпустить мины. Наша частая и малоуправляемая пальба, по-видимому, не производила на единственного крупного противника никакого впечатления, что и не удивительно, учитывая отсутствие попаданий.
В 11:52 и без того критическая ситуация вообще стала безнадежной. С востока из-за мыса Омо показался старый знакомый «Такао». Это его дым был виден уже какое-то время над туманом. Его, видимо, заметили и опознали и с японских миноносцев, так как они, описав дугу, снова начали заходить с кормы, игнорируя интенсивный, но не точный обстрел с обоих пароходов-крейсеров. Нас явно пытались загнать в залив Мутсу.
Для отражения атаки миноносцев «Терек» двинулся им наперерез, а «Кубань» пытался своим корпусом закрыть пароходы, чтобы прекратить их расстрел. В этот момент мы наконец всадили снаряд под мостик обнаглевшему японцу. Но это попадание было совершенно случайным, и японец на него никак не отреагировал. На наших огромных коммерческих крейсерах пушек было явно недостаточно, а те, что были, обслуживались неопытными, плохо обученными расчетами. К тому же никаких дальномеров и прочих средств для управления огнем не имелось.
Казалось, еще чуть-чуть и все! Но тут, совершенно неожиданно, под носом у большого японца лег четырехснарядный залп. Следом еще один, давший небольшой перелет. Это вынудило противника начать резко маневрировать рулем и добавить хода, что сразу сказалось на результативности его огня. Два его залпа легли далеко в стороне.
Но с судов конвоя этого явно не замечали, развивая панику, вызванную предыдущими попаданиями. На сигналы с вспомогательных крейсеров они никак не реагировали. Только после четвертого распоряжения о смене курса, переданного боевым прожектором, они двинулись наконец в нужную сторону, но снова не обошлось без эксцессов.
По-прежнему обстреливаемые, хотя уже и не точно, они отвернули к середине пролива, ложась всей толпой на контркурс японцу, едва не столкнувшись между собой, а «Сент-Кулдо» и «Суробайя» вообще навалились друг на друга. Это было хорошо видно как с «Кубани» и «Терека», так и японцу, начавшему отходить в залив Мутсу под плотным огнем с невидимых пока, но явно наших кораблей. На отходе он еще раз отметился по «Джине», разбив шлюпку и радиорубку, но это было уже все. Больше попаданий не было.
Японские миноносцы тем временем быстро приближались, несмотря на интенсивный обстрел. Вскоре головной начал травить пар, но не сворачивал с курса. В 12:04 он выстрелил торпедой с трех кабельтовых по «Кубани», но промахнулся, так как наш крейсер резко положил лево руля, уклоняясь от ее белого следа. Следом за головным выпустил мину и второй, также целясь в «Кубань», оказавшуюся ближе, но его торпеда тоже прошла мимо.
Выстрелив торпеды, верткие миноносцы развернулись через левый борт, пройдя под кормой наших судов всего в пяти кабельтовых и часто стреляя, после чего ушли в залив, провожаемые частым, но безрезультатным огнем. Их сильно раскачивало с борта на борт и швыряло течением, но оба уверенно удалялись, явно не имея серьезных повреждений от нашего обстрела. Какое-то время пушки еще остервенело били им вслед, но вскоре огонь прекратили. Конвой уже ворочал навстречу показавшимся с запада силуэтам.
В 12:30 в них были опознаны «Аврора» и «Жемчуг». На всех судах конвоя кричали «Ура!!!», радуясь чудесному спасению. Опоздай бронепалубники минут на двадцать, максимум полчаса, и пришлось бы им только экипажи купцов из воды вылавливать. Пароходы-крейсеры скорее всего выскочили бы, а вот транспорты точно нет.
В этот момент на севере началась перестрелка, впрочем, быстро стихшая. Кто и в кого стрелял, с конвоя видно не было. «Силурним» тушил пожар. С подошедшей ближе «Авроры» запросили о повреждениях и обстановке. После ответа, что все суда на ходу, приказали следовать на запад, к выходу из пролива, под защитой «Жемчуга», а «Аврора» двинулась сквозь дождь на север, где только что стреляли. С «Такао» наши бронепалубные крейсера тоже видели, и не приближались. Радио пользоваться все еще было невозможно из-за помех.
«Рион» и «Днепр», державшиеся в голове конвоя, когда было начато форсирование пролива, наткнулись на уже знакомые два вспомогательных крейсера, шедших на северо-восток. Конвоя с них еще явно не видели, иначе уже попытались бы сблизиться для уточнения нашей диспозиции.
Приказав конвою уходить, крейсера довернули вправо, начав сближение, намереваясь связать противника боем. Японцы так же начали не спеша приближаться, открыв огонь, когда дистанция сократилась примерно до трех миль. Наши корабли отвечали. С обеих сторон под огнем были оба крейсера. Наши стреляли четырехорудийными залпами, а японцы из двух стволов с каждого, но добиться попаданий первым удалось японцам.
Довольно быстро сначала «Днепр», а потом и «Рион» получили по снаряду в надстройку. Имелись осколочные пробоины от близких разрывов. Обе стороны стреляли не часто, и спустя примерно полчаса такой вялой перестрелки японцы прекратили огонь, начав разворачиваться через левый борт обратно в пролив.
Заметив это, наши также развернулись и быстро нагнали противника, так как существенно превосходили его в скорости, после чего перестрелка возобновилась. Но теперь бой приближался к конвою, а заставить японцев отвернуть не удавалось. Между тем снова начались попадания в наши корабли, в то время как мы все еще мазали. Вдвое превосходя противника по числу стволов в бортовом залпе и почти в три раза по водоизмещению, наши коммерческие крейсера ничего не могли сделать.
В этой ситуации командир «Риона» Троян пошел на хитрость. Стар-меху приказали по сигналу с мостика начать травить пар из одного котла и снизить скорость. После очередного попадания в середину уже горевшей надстройки из второй трубы парохода повалил пар, и «Рион», прекратив огонь, начал быстро сбавлять ход, отвернув в сторону моря. За ним последовал и «Днепр», теперь уже в одиночку отстреливаясь от бросившихся в атаку двоих японцев.
Но вскоре противник прекратил преследование, снова начав ворочать к проливу. Тогда Троян приказал вообще застопорить ход, подняв сигнал «не имею хода» и передав фонарем на «Днепр» приказ взять «Рион» на буксир. Это сработало. Едва «Рион» совсем остановился, а «Днепр» начал маневрировать, чтобы подать буксирный конец, оба вспомогательных крейсера противника начали быстро приближаться, открыв частый огонь.
Наши энергично отвечали, заставив японцев держать дистанцию около двух миль. Когда буксир был подан, нашего ложного подранка потянули на восток, постепенно набирая ход. «Рион» тоже подрабатывал машиной. В этот период боя было получено около десятка снарядов в оба наши парохода. Начались сильные пожары. На «Днепре» была разбита трехдюймовка, а на «Рионе» стодвадцатка нестреляющего борта.
Но и в японцев с такой дистанции наши снаряды тоже попадали. Причем после одного из них второй японец начал парить и отставать. Это вынудило противника прекратить преследование, и они снова повернули в пролив. Но теперь уже наши крейсера сели им на хвост, почуяв запах вражеской крови. Однако японский огонь был гораздо точнее, что вынудило все же прекратить бой, отвернув влево от державших курс на Хакодате японцев.
В общей сложности все маневры и перестрелки заняли более двух часов, что было достаточно для того, чтобы конвой проскочил в пролив. К тому же удалось существенно оттянуть дозорные суда к северо-востоку, что увеличивало шансы на прорыв, так что теперь нужно было догонять пароходы. Однако сначала следовало справиться с огнем, поэтому в течение получаса шли всего на 7 узлах, вскоре потеряв в дождевом фронте японцев. Потушив пожары, начали наконец-то разгоняться. Но едва набрали 18 узлов, как услышали стрельбу впереди справа и почти сразу увидели неясные силуэты в той стороне, двигавшиеся навстречу.
От них повернули влево, сразу уткнувшись в еще один, опознанный вскоре как «Такао». Решив оторваться от него под прикрытием дождя на полном ходу, снова приняли вправо, где маячили подозрительные суда, и в этот момент сигнальщики «Риона» разглядели, что это наши крейсера «Светлана» и «Изумруд», шедшие нам навстречу.
От крейсеров узнали, что они встретили и загнали под берег дежурную пару миноносцев. Более никого в проливе не видели. И что вдоль южного берега движутся «Аврора» и «Жемчуг». Немного погодя обнаружили и «Аврору», приближавшуюся слева. С нее передали фонарем, что конвой под прикрытием «Жемчуга» отходит на запад. Потерь нет. Встреча состоялась.
Оба сильно обгоревших парохода-крейсера под эскортом полноценных крейсеров благополучно форсировали пролив. «Такао» так и не появился больше в поле зрения сигнальщиков русских кораблей. Пароходы нагнали уже у мыса Таппи у западного устья пролива. К 19:00 вышли, наконец в Японское море.
Теперь можно было, хотя и с трудом, пользоваться радио. С «Авроры» вызвали «Урал», который должен был дежурить в 25 милях южнее пролива. Он отозвался сразу же. Его командир капитан второго ранга Истомин сообщил, что видел подозрительные дымы под берегом и, не имея связи с Егорьевым, был вынужден начать отход на запад. На запрос о принадлежности дымов с «Урала» ответили, что разведку не проводили, опасаясь появления крупных сил противника.
Егорьев приказал Истомину немедленно идти к конвою и установить связь с отрядом Добротворского, для выяснения их местонахождения, а по возможности и получения сведений о ситуации южнее пролива Цугару. Ответа или квитанции о получении ждали более получаса, после чего отправили депешу повторно, и опять тишина. Временами был слышен треск атмосферных помех и все.
В начале восьмого часа вечера дождь кончился. Вскоре развиднелось настолько, что стал виден мыс Таппи, оставшийся в 10 милях за кормой. Рядом с ним были обнаружены несколько дымов, возможно принадлежавших преследующим нас японским кораблям. Но они были еще далеко, и самих судов видно не было.
К ним для разведки отправили «Жемчуг» и «Изумруд», в то время как все остальные продолжали движение на запад в 3 колоннах с транспортами в середине и по одному из вспомогательных крейсеров в голове и хвосте строя. Вперед по курсу на 7 миль выслали «Рион» и «Днепр». Связь с ними и с «Камушками» уверенно держали по радио, но с «Уралом» связаться более не удавалось.
С наступлением темноты, когда крейсера второго ранга уже вернулись, загнав обратно в пролив шедшие за конвоем три японских вооруженных парохода, повернули к заливу Ольги. Коммерческие крейсера отозвали из разведки и поставили позади бронепалубных крейсеров, которые парами шли на обоих скулах конвоя, на всякий случай, чтобы легче было отражать возможные атаки сосредоточенным огнем.
«Урал» показался слева от конвоя в 22:15. Его обнаружили в лунном свете сигнальщики со «Светланы» в 35 кабельтовых на траверзе крейсера, после чего оповестили об этом все суда в ордере и по радио передали пароходу-крейсеру рекомендованный для сближения курс.
Уже в 22:50 «Урал» шел вплотную к борту флагмана – «Авроры», и с него через мегафон доложили, что связаться с крейсерами Добротворского не удалось, но из крепости Владивосток пришла телеграмма с сообщением, что «Олег» и «Богатырь» успешно атаковали Наойецу и Ниигата и сейчас возвращаются на базу.
Ни на одной из станций беспроволочного телеграфа в конвое не слышали этих телеграмм. Виной тому были, вероятно, становившиеся все сильнее атмосферные помехи, из-за которых эфир теперь временами разливался многоголосым треском. На работу чьих-то передатчиков это совершенно не было похоже, но на всех кораблях прислуга всю ночь дежурила у орудий, а офицеры отдыхали посменно.
Ночь прошла спокойно, и к рассвету 10 июня русские корабли были уже достаточно далеко от вражеских берегов. Видимость достигала 150–160 кабельтовых. Волнение не более 4 баллов, ветер попутный. Вокруг не было видно ни одного дымка. Егорьев приказал «Уралу» поднять аэростат, чтобы осмотреть горизонт, но тут выяснилось, что на крейсере нет нужных для производства водорода химикалий, хотя газоделательный завод, два аэростата и все прочее имущество имелось и находилось в исправности. Капитан второго ранга Истомин просто не озаботился вовремя приемкой этих новых видов снабжения.
На всякий случай снова выслали вспомогательные крейсера в разведку. Когда они, обойдя конвой с обоих бортов, заняли позицию впереди по курсу и сообщили по радио, что вокруг никого нет, сыграли отбой тревоги. Экипажам разрешили обедать, выдав по двойной винной порции.
Погони не было. Это было даже несколько неожиданно. Вскоре вошли в полосу тумана, становившегося все гуще. К вечеру, из-за этого тумана, сбавили ход до малого, а потом были вынуждены повернуть в бухту Владимира, так как к северу туман редел.
На подходе к бухте изготовились к бою, так как считалось, что японцы могут бросить на перехват крейсера и миноносцы. Головным шел «Изумруд». Оба крейсера первого ранга на флангах, а «Жемчуг замыкал строй. В середине этой «коробочки» держались пароходы, с «Рионом» и «Днепром» в голове, «Кубанью» и «Тереком» по бокам.
Достигнув бухты, отправили «Изумруд» вперед, на разведку. Он благополучно миновал входные мысы Ватовского и Баглозена, едва различимые во мгле, и двинулся дальше. Постоянно бросали лоты с обоих бортов. Карты этой местности с отметками глубин ни на одном из кораблей сборного отряда не оказалось.
Держа 4 узла хода, «Изумруд» повернул в середину трехкабельтового прохода, ведущего в южную часть бухты, но вскоре выскочил на отходящий от мыса Орехова риф. Сели на мель плавно, без толчка в полную воду, отлив только начинался. Фонарем сообщили об аварии на идущие следом корабли, которые застопорили ход во входном канале, втянувшись затем в северную часть бухты, где и встали на якорь все пароходы.
«Изумруд», дав «полный назад», пытался сняться самостоятельно, но ничего не получилось. Тогда со шлюпки завезли за корму стоп-анкер, помогая тягой за якорь. И снова ничего. Вода убывала. Осмотр показал, что крейсер сидит на очень отлогой отмели примерно на две трети длины корпуса. Течей нигде нет.
Как только Егорьеву доложили об аварии «Изумруда», он приказал «Кубани», шедшей последней в строю и еще не вошедшей в северную бухту, попытаться стянуть аварийный крейсер с отмели. «Жемчуг», «Аврора» и «Светлана» тем временем маневрировали на внешнем рейде.
Когда завели буксир с «Кубани» и дали ход, вода уже понизилась почти на фут, так что стянуть «Изумруд» на глубокую воду не удалось. Начали разгрузку корабля, с тем, чтобы снять его с мели в следующую большую воду. В это время с берега замигал фонарь, запрашивая, чем могут помочь.
Оказывается, приближение конвоя уже давно было замечено с сигнальных постов, но опознать корабли сразу не удалось из-за погоды. Считали, что это японский десант, и готовились к обороне. Поэтому не были задействованы и береговые навигационные огни. О появившихся судах сразу же сообщили по новой телеграфной линии в бухту Ольги, являвшуюся опорным пунктом, а уже оттуда во Владивосток.
Несмотря на то, что изначально планом операции предусматривалось возвращение крейсеров и конвоя именно в бухту Ольги или Владимира, местный гарнизон о возможном появлении наших кораблей так и не был извещен до их прихода. Хотя в Ольге об этом знали. Сначала этому помешало повреждение телеграфной линии, а потом вероятно, просто забыли.
Установив связь с берегом, запросили людей и плавсредства, для ускорения разгрузочных работ. Уже к следующей большой воде свезли на берег провизию, уголь из носовых ям и боезапас. Дождавшись пика прилива, снова дали ход машинам, и совместными с «Кубанью» усилиями сошли на глубокую воду.
К этому времени стало ясно, почему крейсер оказался ближе к левому берегу, а не на середине фарватера, как рассчитывали. Дело в том, что справа скалы отвесно уходят в воду и покрыты светлой растительностью, поэтому они кажутся ближе. А слева наоборот, берег отлогий и переходит в возвышенность вдалеке. К тому же покрыт темными растениями, что визуально да в темноте его отдаляет. Отсюда и ошибка в определении фарватера.
Командование конвоя тем временем отправило телеграмму с докладом в штаб. Оттуда вскоре пришел ответ: «Дождавшись ослабления тумана, выдвигаться во Владивосток, предварительно свезя в бухте Ольги со вспомогательных крейсеров по 250 тонн боевого угля на организованные в гавани склады. «Изумруду» принять уголь с пароходов. Тот уголь, что свезли на берег с крейсера в бухте Владимира, оставить там».
Днем конвой перешел в бухту Ольга и начал разгрузку. Из-за малочисленности портовых баркасов и угольных барж эта операция заняла остаток дня и почти всю ночь, даже с использованием всех шлюпок крейсеров. Зато была выполнена полностью силами местных грузчиков из числа солдат и рабочих, строящих батареи и береговые укрепления. Находившийся в бухте «Николай» уже закончил отгрузку доставленных им орудий и боеприпасов к ним и теперь также делился углем.
Пока пароходы и вспомогательные крейсера находились в бухте, «Аврора» и «Светлана» дежурили на внешнем рейде. «Жемчуг» остался в бухте Владимира, помогая «Изумруду» принимать обратно боезапас, затем они перешли в бухту Ольги и встали на бункеровку.
Покинув залив Ольги на рассвете 12 июня, конвой двинулся к конечной точке своего маршрута, достигнув бухты Золотой Рог утром 13-го. Его встречали с оркестрами, гремевшими маршами с палуб броненосцев «Александр III» и «Сисой Великий», стоявших на входе в бухту Новик. Выгоревшие пассажирские салоны коммерческих крейсеров и закопченный полубак «Силурнима» произвели сильное впечатление на всех, кто это видел.
Едва корабли заняли предписанные им места, от борта «Александра» отвалил адмиральский катер, обошедший все вспомогательные крейсера и трофейные суда. Командующий лично встречал конвой. Поздравив командиров, офицеров и матросов с возвращением домой, Рожественский объявил двое суток выходных для экипажей, а офицеров пригласил отобедать на флагман к 4 часам пополудни. После чего его катер вернулся к борту «Александра» и адмирал поднялся на борт броненосца, тут же начавшего выбирать якоря.
Но для офицеров конвоя и обоих отрядов встречавших их крейсеров выходных не получилось. Они либо занимались техническими вопросами, либо сутками напролет находились в штабе, где вместе со штабными и с офицерами с бронепалубных крейсеров разбирали и анализировали свои действия в рейде и в бою. Флот продолжал учиться воевать. Учиться усердно, чтобы не повторять своих ошибок.
По итогам рейда к японскому побережью капитану первого ранга Добротворскому было указано на недостаточную решительность в действиях, а также на упущенную возможность получения дополнительных, весьма важных сведений о системе навигационных знаков, береговой обороне и судоходстве противника от возможных пленных с перехваченных судов и из состава гарнизона Наойецу.
Отказ от осмотра транспортами залива Тояма был признан верным в сложившейся ситуации, а отмена рейда к бывшему совсем рядом острову Садо неоправданной, так как крейсерам нужно было лишь незначительно отклониться от курса для стремительной атаки хотя бы только расположенного на северо-восточном берегу острова залива Рёцу, несомненно, активно использующегося японскими судами.
Эту атаку вполне мог провести один из крейсеров, пока другой прикрывал бы его со стороны моря. Обладая превосходством в скорости, они всегда имели возможность уйти от противника в случае появления реальной опасности.
Егорьеву рекомендовалось более осторожно действовать в условиях ограниченной видимости у незнакомого побережья. Серьезных последствий для «Изумруда» удалось избежать буквально чудом. В остальном его действия оценивались хорошо. Он верно оценил тактические возможности своего соединения и решительными действиями спас конвой от разгрома.
Командиру крейсера «Урал» вынесли выговор за неудовлетворительную подготовку корабля к походу, в результате чего оказалась неработоспособной очень важная часть его вооружения. Также указывалось на чрезмерную поспешность в покидании назначенной позиции без уведомления начальника отряда и при отсутствии явной угрозы со стороны противника, учитывая быстроходность крейсера.
Капитану второго ранга Трояну и всем командирам вспомогательных крейсеров было настоятельно рекомендовано обратить внимание на неудовлетворительную подготовку комендоров. Их заявку на комплектование вновь устанавливаемой артиллерии опытными расчетами с разоружаемых кораблей удовлетворили, обеспечив пароходы-крейсера еще и дальномерами, переданными с ремонтирующихся кораблей.
Также рекомендовалось более взвешенно подходить к прогнозированию возможного развития ситуации. В частности встреча с «Такао» или кем-то подобным у залива Сендай была вполне предсказуема после действий у Осаки и Токио и атаки лагуны Хамано. Все это наверняка заставило противника принять все возможные меры по защите своего побережья.
Береговые службы связи флота испытали на себе действие «адмиральского фитиля», вставленного всем за организацию оповещения, едва не закончившуюся катастрофой «Изумруда» уже у родных берегов. Отвечавшие за связь офицеры из крепости и комендатуры залива Ольги были сняты со своих постов и понижены в званиях с переводом для дальнейшего несения службы на строившиеся новые сигнальные посты севернее устья Амура, в самую глухомань.
Туда же отправился и пристав с Сучанского поста, несмотря на всю проведенную предварительную разъяснительную работу не потрудившийся доложить во Владивосток о прохождении отряда мимо его участка. Хотя сообщение об этом он получил от местного крестьянина Тарбеева, бывшего моряка Добровольного флота.
Когда по графику движения конвой уже миновал Сучан, а сигнала о его прохождении получено не было, в базе объявили боевую тревогу, решив, что его перехватили. «Нахимов» и «Наварин» вынужденно прекратили ремонт и готовились выйти в море со всеми эсминцами. Нерадивость в создании службы наблюдения и оповещения за этим приставом уже отмечалась ранее, и это стало последней каплей. А Тар-беев был назначен старшиной сигнальной вахты Сучанского района.
Были также сделаны выводы и о необходимости обязательного присутствия на уходящих во вражеские воды кораблях переводчиков, пусть даже не военных. Это позволит оперативно получать информацию путем опроса пленных, или даже местных жителей, и даст возможность принимать решения, опираясь на самые свежие сведения. Для решения этого вопроса начался отбор и тщательнейшая проверка добровольцев из числа местных жителей, владеющих японским языком с назначением приличного жалованья.
Аналитические выкладки по итогам первого боевого похода от родных берегов были доведены до всех офицеров Тихоокеанского флота и разобраны на офицерских собраниях в экипажах. В столицу ушли телеграммы о первых успехах и новые запросы на крайне необходимые материалы и оборудование для обеспечения ремонта и поддержания боеспособности флота. Расчетливый царедворец Рожественский задействовал уже все свои связи в окружении императора в ГМШ, но пока добился не многого.
Глава 7
После того, как вторая эскадра достигла Владивостока, часть офицеров штаба Рожественского постоянно занималась анализом всего того, что имело место в ходе похода и последовавших затем боев в районе Цусимских проливов. Вскоре эта группа была реорганизована в аналитический отдел штаба, увеличившийся до 48 человек.
В числе прочих вопросов этот отдел прорабатывал также и обнаруженное после активных артиллерийских боев явление резкого и весьма значительного изменения девиации магнитных компасов броненосцев, до нуля на некоторых румбах. Причем это наблюдалось лишь на броненосцах.
Причину этого явления пока не могли определить. Считалось, что оно вызвано вибрациями от множественных попаданий и от собственной стрельбы. Кроме того, залпы тяжелых орудий вызывали значительные и долго не стихавшие колебания картушки магнитных компасов, что серьезно осложняло управление кораблем.
Опыты со стрельбой из всех стволов с максимальной частотой, проведенные на «Богатыре», показали, что отклонения при этом не значительны. Вызванные же сотрясением корпуса и надстроек качания картушки быстро затухали. А стрельб из тяжелых орудий больших кораблей пока не проводили.
На 13 июня были назначены учебно-боевые стрельбы для двенадцатидюймовой артиллерии, на которых планировалось провести и необходимые замеры с компасами. Для сбережения ресурса стволов главного калибра на кораблях действующего флота для стрельб выбрали «Александра III», небоеспособного, но с исправной крупнокалиберной артиллерией.
Кроме того, в порядке личной инициативы его командира, на нем в обоих носовых башнях вместо планировавшихся изношенных пушек «Богатыря» установили отремонтированные и еще вполне пригодные пушки с «Громобоя». Так что этот «временно учебный» броненосец теперь мог обеспечивать не только стволиковые, но и боевые практические стрельбы всех своих наличных калибров.
Экономить на учебных стрельбах Рожественский был категорически не намерен. Планировалось к моменту полного ввода в строй этого броненосца установить в его главные башни, взамен родных орудий, которые неизбежно будут вконец расстреляны на учениях, пушки черноморского броненосца «Князь Потемкин Таврический». Их уже снимали с «проштрафившегося» корабля и готовили к перевозке на Дальний Восток, о чем на днях была получена соответствующая телеграмма.
Башенные расчеты и артиллерийских офицеров «Александра» заменили на «бородинцев» и «орловцев» которые, сменяя друг друга, должны были отстреляться с идущего 12-узловым ходом броненосца по самому старому из трофейных пароходов, посаженному на мель во избежание преждевременного потопления цели, а затем по макетам береговых укреплений у мыса Ахлестышева. На стрельбах планировалось также изучить воздействие «переснаряженных» аммоналом двенадцатидюймовых фугасов. При этом должен был присутствовать и командующий.
После встречи конвоя броненосец снялся с якоря и двинулся к артиллерийскому полигону. Погода была ясная. В ходе пятичасовых учений отрабатывались, а фактически разрабатывались, приемы пристрелки и ведения огня из тяжелых орудий на больших дистанциях, пристрелка шестидюймовыми башнями на дальностях до 50 кабельтовых и более с последующим поражением цели главным калибром, используя таблицы совместимости, и многое другое.
Общая оценка по итогам стрельб была не выше «удовлетворительно». Пристреливались на больших и средних дальностях слишком медленно и с большим расходом боезапаса, так как корректировка огня на больших дальностях, особенно по береговым целям, была весьма затруднительна даже из артиллерийских рубок. Кроме того, определить точное расположение позиции батареи по вспышкам дульного пламени и дыму выстрелов (имитируемому пиротехническими средствами) с пятидесяти кабельтовых было сложно, так же как и различать место падения снарядов среднего калибра, даже если они исправно взрывались. Трудно было точно определить величину недолета или перелета. В итоге получался слишком большой разброс по дальности.
Не хватало сноровки в работе с новыми доработанными артиллерийскими таблицами шестидюймовых пушек. К тому же выяснилось, что при стрельбе на большую дальность при предельных углах возвышения орудий главного калибра отклонение полета снарядов заметно превышало табличные значения, полученные, видимо, путем вычислений, а не практическим способом. Так, при ведении огня из 305-миллиметровых пушек на дальность в 60 кабельтовых отклонение табличного значения от реальности составляло целых 6 кабельтовых!!! Соответственно обнаружились большие неточности и в таблицах согласования.
При возобновлении огня после разворота на очередной боевой галс порой брали неверные поправки, опять же из-за недостаточной практики. По этой же причине не всегда удавалось развить высокий темп стрельбы, особенно главным калибром. Но, в общем и целом, для первых подобных стрельб вышло не так уж и плохо. Морскую и береговую цели в итоге все же уничтожили с безопасной для корабля дистанции. Отказов техники не было.
Подтвердилось, что при частых даже двухорудийных залпах главным калибром все магнитные компасы практически выходили из строя. Причем на них серьезно влиял лишь огонь тяжелых орудий. Комиссии аналитического отдела штаба было поручено выработать меры по сохранению работоспособности штурманского оборудования при ведении артиллерийского боя.
Результаты стрельб осмотрели, сойдя на берег, и все остались ими довольны. Не жалея мундиров, офицеры и сам наместник императора лазили по искореженным железякам и снарядным воронкам, щупая дыры и заглядывая под завалы из бревен, земли и камней на полигоне.
Пароход был полностью разрушен восемью прямыми попаданиями тяжелых снарядов. Трубу забросило на берег в 10 метрах от судна. Пробоины в обшивке борта, в который попадали пороховые снаряды, достигали метра и более в диаметре, а разрушения внутренних помещений от осколков и взрывной волны были ужасающими.
Но более всего произвели впечатление снаряды с начинкой из аммонала, полученного в ходе опытов на крейсере «Россия». После взрыва одного из них под палубой ее вспучило, разорвав по швам и подняв на полметра. Все бимсы под ней оборвало или перебило, а переборки смяло и спрессовало взрывной волной и изрубило осколками.
Обращенный к берегу борт проломило в одном месте поздно разорвавшимся аммоналовым фугасом, который прошел через весь корпус судна насквозь, при этом, проделав в обшивке ворота шириной больше чем в три метра и высотой во все междупалубное пространство, то есть около двух с половиной метров. Причем шпангоуты тоже смело силой взрыва. Разрывами снарядов в воде при близких недолетах была разворочена даже подводная часть. Конечно, пароходик был гниловат, но и снаряды наши стали куда лучше.
Макет батареи также пострадал очень серьезно. Один орудийный дворик буквально завалило землей, вместе с орудием и расчетом. Найти хотя бы одно уцелевшее соломенное чучело из 45, изображавших расчеты, не удалось. Все они были пробиты, повалены или раскрошены в труху. Угол подземного снарядного погреба с деревянным многослойным перекрытием разворотило, подняв все балки и бревна ежом.
Итогом осмотра стал срочный заказ аммонала, необходимого для нужд флота в кратчайшие сроки и в серьезных количествах. Телеграмму об этом в ГМШ с нарочным отправили прямо с полигона. Одним из вариантов доставки взрывчатки предлагался маршрут быстроходным судном до Сайгона, откуда можно было, перегрузив на один из вспомогательных крейсеров, специально высланный для этого, быстро доставить груз во Владивосток. Либо закупка в САСШ с доставкой через северные проливы. Вместо аммонала мог быть использован новый немецкий тол, но это организовать было уже сложнее.
Прямо с полигона Рожественский отправился на завод, а затем вернулся на флагман, вяло дымивший в бухте Новик, где уже все было готово к торжественному ужину в честь возвращения наших рейдеров с призами. Собрались все командиры кораблей и отрядов, а также большая часть походного штаба и журналисты.
Прибывшие к назначенному времени командиры вспомогательных крейсеров чувствовали себя достаточно неуютно, так как считали, что чуть не провалили все дело. В боях с японскими дозорными судами ни одному из них не удалось добиться заметных результатов, даже обладая преимуществом в силах. Их огромные пароходы нахватались японских снарядов, не обеспечив безопасность охраняемых транспортов и призов и сумев лишь однажды нанести видимый ущерб противнику.
Исходя из этого, все ждали серьезной головомойки, но вышло наоборот. Адмирал, переодевшийся в парадный мундир, встал и произнес первый тост «За славу русского оружия», сказав также, что наш флот снова доказал японцам и всему миру, что у наших противников нет безопасных вод и земель, пока они находится в состоянии войны с Россией.
«Даже на своем берегу японцы не могут быть уверены в своей безопасности. Один, даже не боевой корабль, а всего лишь вооруженный пароход, но под Андреевским флагом, смог уничтожить железнодорожные мосты в двух шагах от японской столицы и атаковал дозоры у входа в Токийский залив.
А отряд из четырех таких пароходов парализовал судоходство у всего восточного побережья Японии и доказал всем, что не только прилегающие к Японии воды, но и японские проливы, защищенные мощными крепостями и флотом, вполне доступны для нас. Эти четыре кое-как вооруженных судна не только с боем прорвались через Цугару, но и провели через него трофейные пароходы с военной контрабандой и транспорт снабжения для крепости.
Кроме того, русский флот успешно атаковал западное побережье Японии, потопив несколько судов в море и в портах Ниигата и Наойецу и разрушив железнодорожные тоннели. Таким образом, после атаки лагуны Хамано и тоннелей в Наойецу наш флот блокировал дороги, связывавшие Токио с южной частью Японии и западным побережьем, не имея потерь в людях и корабельном составе».
Далее новый наместник императора на Дальнем Востоке ответил на несколько вопросов журналистов, после чего предложил им после окончания фуршета совершить экскурсию на один из броненосцев, чтобы сразу снять все вопросы о боеспособности русского флота.
На протяжении всего банкета командиры вспомогательных крейсеров сидели совершенно ошарашенные, абсолютно не понимая, за что их так возносят. С момента прибытия и до самого торжественного обеда они не имели ни одной свободной минуты, решая всевозможные проблемы, связанные с неотложным ремонтом своих кораблей и составляя срочные подробные рапорты для штаба флота о своем плавании и боях.
К тому же это все осложнялось постоянно поступавшими распоряжениями по срочному усилению и стандартизации артиллерийского вооружения больших вспомогательных крейсеров и приведению этого всего в соответствие с новыми требованиями, изложенными в специальной записке, составленной штабом флота. Причем саму эту записку, изданную в местной типографии очень малым тиражом, долго не могли предоставить для изучения. Поэтому последних новостей никто из них не знал.
Лишь когда обед закончился и все дружно двинулись на верхнюю палубу, к ним подошел капитан второго ранга Русин и дал просмотреть свежие английские и немецкие газеты, в которых описывался тот переполох, что они устроили у Токийского и Осакского заливов. На словах он добавил, что ставки страховок на перевозки грузов и цена фрахта на этом направлении сразу заметно подорожали, а количество коммерсантов и капитанов судов, желающих отправиться в рискованное путешествие к далеким японским берегам, резко сократилось.
Очень способствовала этой панике телеграмма с «Джины», которую случайно не заглушили, а точнее говоря – прошляпили. В одной из шанхайских газет она была напечатана полностью. В ней сообщалось, что пароход находится под обстрелом с русского трехтрубного крейсера. Именно крейсера, а не того несуразного создания размерами с броненосец и вооружением с миноносец, какими являлись наши коммерческие крейсера.
А в другой газете сообщалось, что русский крейсер второго ранга «Рион» потоплен севернее Токийского залива японским кораблем береговой обороны «Такао». И был напечатан снимок искромсанной осколками шлюпки, якобы поднятой из воды на месте его гибели. Русин пояснил, что японцы действительно так считали и потому сняли с дозорных линий сразу четыре вооруженных парохода, что, несомненно, облегчило прорыв конвою. Выходило, что и те шлюпки, которые так и не смогли разбить на учебных стрельбах, тоже пригодились. Теперь было понятно, что всего одни сутки активного крейсерства у восточного японского побережья со всеми сопутствовавшими этому движениями перекрывали все остальные промашки.
К тому же после обеда Рожественский лично подошел к капитану второго ранга Трояну и пожал ему руку, сказав, что решение прорываться было очень верным и своевременным. Даже в случае потери призов моральный эффект от такого прорыва был бы огромным. А смелым, как видите, и удача помогает. А потом добавил, что ждет его и остальных командиров пароходов-крейсеров у себя завтра. Обсудим, что и как можно исправить касательно живучести и пожароопасности ваших крейсеров, чтобы в дальнейшем не выполнять роль снарядоулавливателей, а представлять уже реальную угрозу для противника.
Когда банкет закончился, у борта «Орла» журналистов ждал транспорт «Эльдорадо». Как только все перебрались на его палубу, он отдал швартовы и двинулся к выходу из бухты Новик, а затем повернул к северу, где виднелась громадина дымившего под берегом броненосца. При этом пароход шел всего в 2–3 кабельтовых от побережья, так что с его палубы было хорошо видно строящуюся четырехорудийную тяжелую батарею на мысу, разделяющем бухты Новик и пролив Босфор Восточный.
Не дойдя до броненосца примерно полмили, пароход встал на якорь, а один из штабных офицеров тоном профессионального лектора начал объяснять журналистам, что они сейчас будут свидетелями проведения учебных стрельб броненосца «Александр III». Подходить ближе к нему пароход не будет, чтобы не оглушить грохотом пушек господ журналистов.
В этот момент носовая башня на броненосце начала разворачиваться на правый борт, в сторону видневшегося вдалеке противоположного берега Амурского залива. Журналистам раздали бинокли и зрительные трубы и объяснили, что сейчас броненосец обстреляет главным калибром учебную цель на полуострове Песчаном, который виден слева. В бинокли они могут ее рассмотреть.
Однако большинство биноклей, розданных публике, оказались направлены не на предполагаемую цель, а на сам броненосец, изготовившийся к стрельбе. Также на него смотрели и обе фотокамеры.
Грянул выстрел из левого орудия башни, и снаряд ушел через пролив. Часть биноклей развернулись влево, но не все. Через минуту выстрелило второе орудие башни, его снаряд также проводили, но снова не все. Спустя еще почти две минуты башня дала уже двухорудийный залп, через две минуты еще, а затем еще четыре залпа с такими же или чуть большими интервалами.
После шестого залпа с мостика броненосца флажным семафором что-то передали на пароход. Тот же штабной офицер объяснил репортерам, что с «Александра» только что сообщили на флагман: «Цель поражена».
Действительно. На противоположном берегу залива, там, где ветер сносил в сторону облака дыма и пыли от разрывов снарядов, парусиновое полотнище, растянутое на бревнах, уже не было видно. А офицер продолжал тем же уверенным тоном разъяснять газетчикам, что они только что видели, как русский броненосец, стоящий на защищенной бонами позиции, в течение нескольких минут уничтожил мишень на противоположном берегу. А значит, его пушки могут простреливать все воды этого залива, не позволяя вражеским кораблям приблизиться к Владивостоку. Кроме того, подобная позиция уже почти закончена недалеко от устья реки Монгуай, куда в ближайшее время перейдут «Наварин» и «Николай I».
Точно такие же защищенные позиции имеются и в Уссурийском заливе, и в ближайшее время они будут заняты броненосцами «Орел», «Бородино» и «Сисой Великий», благодаря чему он будет так же надежно перекрыт. Таким образом, русский флот полностью исключает любую возможность атаки на крепость Владивосток с моря. Насколько этот флот боеспособен, все только что видели.
Демонстрация действительно получилась весьма убедительной. Для неспециалиста. Зато специалист непременно отметил бы необычно большой разброс снарядов в залпе, а также промежутки между выстрелами. Кроме того, в хороший бинокль с такого расстояния, но опять же только специалист, мог разглядеть, что часть борта броненосца, особенно у ватерлинии, прикрыта парусиной, выкрашенной в цвет корпуса. Что борт в носу, даже прикрытый броней, а поверх нее все той же крашеной парусиной, заметно вдавлен внутрь и корабль сидит в воде чуть не на метр глубже своей нормальной осадки, из-за чего носовой минный аппарат почти полностью скрылся под водой. И еще несколько подобных мелочей. Ну так на это и был расчет.
Вся эта акция и затевалась изначально как большая дезинформация противника. Пришедший от мыса Ахлестышева после учений на действительно оборудованную защищенную артиллерийскую позицию под батареями Саперная из четырех 254-мм орудий и Инокентьевская из шести 152-мм, «Александр III» был сильно перегружен углем и, кроме того, для увеличения осадки принял воду в бортовые коридоры и некоторые небольшие отсеки. Он должен был отстреляться по едва держащейся мишени из носовой башни некондиционными снарядами.
Сами снаряды были специально подготовлены и имели запредельный разброс по массе благодаря свинцовым грузилам, уложенным вместе с порохом в нутро половины из них, и потому гарантированно давали большее рассеивание в залпе. Это должно было показать тем, кто способен это оценить, высокую степень износа артиллерии.
А тот факт, что подходы с моря к Владивостоку простреливаются главным калибром броненосцев, которые для этого в ближайшее время покинут места своих стоянок, должен был отбить у японцев желание повторить свой прошлогодний набег на город. Кроме того, это должно было объяснить предстоящий выход из гаваней крепости всех больших кораблей.
К постоянным выходам крейсеров уже привыкли, а вот исчезновение броненосцев могло раньше времени встревожить противника. Для большей убедительности даже запасы провизии со складов крепости теперь отпускали не на броненосцы, а на полуостров Ломоносова, остров Шкота, мыс Седловидный и так далее, что указывалось во всех накладных и в прочих бумагах.
Кроме того, по крепости пустили слух о жестком топливном голоде, приковавшем флот к берегу. Это вполне подтверждалось опустевшими угольными складами, после того как половину запасов боевого угля развезли на новые точки снабжения, развернутые вдоль всего побережья, а изрядную часть из оставшегося приняли на броненосцы и крейсера, до полных ям и даже по 150–200 тонн в перегруз.
Пришедшие два американских судна с углем, не заходя в базу, были отправлены в залив Америка, где перегрузили все 11 000 тонн на «Анадырь», еще до того загруженный всем, имевшимся в крепости, а также дополнительно и достаточно нещадно изысканным на батареях, запасным боекомплектом для эскадры. Флот готовился к серьезному делу, и исход этого дела в немалой степени зависел от фактора внезапности. А еще от надежности тылов.
В ночь с 14 на 15 июня с Корсаковского поста пришла телеграмма от лейтенанта Максимова, в которой сообщалось, что к ним прибыл парусно-весельный бот с прапорщиком Лейманом и пятью моряками разбившегося на камнях у острова Уруп парохода «Ольдгамия». Это судно было перехвачено второй эскадрой незадолго до Цусимы и шло вокруг Японии. На Урупе оставались еще тридцать два человека призовой команды парохода. Максимов сообщал, что намерен 25 июня забрать их с острова своими силами.
Ему дали «добро» на эту вылазку, приказав одновременно начать подготовку позиций для развертывания береговых батарей из орудий, снятых с затонувшего там крейсера «Новик», и для продолжения расширения сети береговых сигнальных станций. Пушки, боеприпасы к ним и людей для усиления обороны планировали выслать в ближайшее время.
Также планировалось организовать береговые батареи с сильным гарнизоном на Александровском посту, чтобы создать узел обороны и на северном Сахалине и прикрыть пути вывоза сахалинского угля, жизненно необходимого для обеспечения всех перевозок, интенсивность которых должна была резко возрасти в ближайшее время. Один из трофейных пароходов уже стоял под погрузкой, принимая на борт все необходимое для нужд сахалинского гарнизона.
Комендант крепости и прочее береговое начальство были вынуждены согласиться с Рожественским в том, что гарнизон Сахалина слишком слаб, и иного способа его быстрого усиления, кроме изъятия войск из крепости, нет. Однако готовых частей все же выделено не было. Вместо этого на острове Русском срочно сформировали стрелковые отряды из надерганных из тыловых и интендантских рот унтеров и нижних чинов, усиленные пулеметами и крепостной артиллерией. После чего их перевезли в город для скорейшей переброски на ключевые позиции на Сахалине.
Этот компромисс устроил всех, поскольку крепость оставалась с прежним гарнизоном, а в отдаленные уголки Приморья отправлялись вполне подготовленные и обученные бойцы. Несмотря на столь оригинальный состав, боеспособность таких отрядов была все же много выше формируемых из запасников и новобранцев.
Радовало, что со складов без проблем выдавались все имевшиеся мины и прочее инженерное оборудование для организации надежной обороны в заливах Петра Великого, Посьет и Анива на Сахалине. Изыскивались средства для расширения сети проводной и прочей связи, с созданием изрядного резерва для продления линий, в случае возможного скорого расширения контролируемой территории.
Активно продолжалось строительство береговых укреплений по всему побережью. Но катастрофически не хватало пушек. Срочные запросы на них шли один за одним. Поскольку флот был намерен вести исключительно наступательные действия, а планировавшаяся крупная операция требовала участия в ней всего боеспособного плавсостава, нужно было максимально укрепить и обезопасить в плане пассивной обороны свое побережье.
Кроме того, укрепление Корсакова и Александровского позволяло получить промежуточные опорные пункты при налаживании снабжения Владивостока и Николаевска-на-Амуре через проливы Курильских островов и создании условий для более эффективной защиты промыслов от постоянных набегов совершенно обнаглевших браконьеров.
Глава 8
Повторные тренировочные стрельбы провели на следующий день, но уже с использованием аэростата для корректировки огня. При этом покинувший свою стоянку «Александр» получал целеуказания с шара, поднятого над аэростатоносцем «Колыма», идущим неподалеку от броненосца, а сам броненосец стрелял уже стандартными снарядами, имевшими пороховой заряд и взрыватель Барановского (в соответствии с окончательным решением артиллерийской комиссии штаба Тихоокеанского флота по итогам практических стрельб).
Стреляли весь день. После опробования нескольких вариантов взаимодействия воздухоплавателей и корабельных артиллеристов выбрали наиболее простой и эффективный, для дальнейшей отработки. Огонь вели с дальностей в 4 мили и более, так как именно эти дистанции считались наиболее безопасными при борьбе с японскими батареями. Подходить ближе считалось возможным лишь после того, как ответный огонь будет ослаблен и дезорганизован. Только тогда, так сказать на «добивание», изначально планировалось вводить в дело трехдюймовки с их шрапнелью.
Для отработки методики ведения сосредоточенного огня в стрельбах задействовали крейсера «Аврора» и «Светлана», двигавшиеся в кильватер броненосцу и доукомплектованные тренировочными командами артиллеристов, сигнальщиков и связистов с «Князей». Правда, крейсера прибыли к мысу Ахлестышева только во второй половине дня, после того, как закончили бункеровку. Временами находил туман, державшийся плотной шапкой над водой, но с шара «цели» на возвышенном берегу были видны даже тогда, и стрельба не прекращалась.
К вечеру артиллерийский комитет пришел к единому мнению, что на дальностях более 50 кабельтовых уверенно корректировать огонь можно лишь с шара, поднятого на 400–500 метров. При этом нужно проводить пристрелку не шестидюймовками, а из тяжелых орудий, и как минимум, двухорудийными залпами, так как разрывы больших снарядов гораздо лучше видно и, соответственно, проще определять поправки. А уже после пристрелки можно вводить в дело скорострелки, используя уточненные, но все еще не достаточно точные таблицы согласования.
В то же время поднимать шар с самого стреляющего корабля довольно рискованно, так как он может находиться под огнем. К тому же возможности для маневрирования с шаром на привязи весьма ограничены. Обеспечивать корректировку огня должен аэростатоносец, держащийся вне боевой линии, но поблизости от нее. Однако техника передачи данных для стрельбы с шара, держащегося за линией стреляющих кораблей, артиллеристам еще нуждалась в доработке.
Также отмечалось, что для успешной пристрелки на больших дальностях по морским маневрирующим целям четырех тяжелых орудий на корабле при имеющейся подготовке артиллеристов и способах ведения огня недостаточно, поскольку броненосец может обеспечить максимум два двухорудийных залпа в полторы минуты. Учитывая возрастающее подлетное время снарядов и гораздо большую величину рассеивания и погрешность в наводке, гарантированного накрытия могло не быть вовсе. При стрельбе же четырехорудийными залпами слишком сильно увеличивались промежутки между падениями снарядов, что позволяло цели уйти из-под обстрела после накрытия.
На следующий день стрельбы повторили, но уже с участием «Николая», «Наварина» и «Нахимова», которые вели за собой не крейсера, а три броненосца береговой обороны, еще не закончившие ходовые испытания после заводского ремонта и перестройки, вызванной усилением вооружения. Работы на них продолжались и на полигоне, из-за чего на каждом было в действии не более половины силовой установки. Стреляли весь день, используя корректировку с воздушного шара. Это были последние учебные стрельбы флота. Дальше пришлось доучиваться уже в боевых условиях.
Конечно, одной практической стрельбы было явно недостаточно, но это было хотя бы что-то. Ждать дальше было уже нельзя. После стрельб все корабли догрузили боезапас и прочие виды снабжения до полных запасов и по одному покинули бухты Золотой Рог и Новик, двинувшись в Уссурийский или Амурский заливы. Флот теперь считался условно готовым к бою. Многочисленные недоделки и мелкие дефекты все еще устранялись как заводскими бригадами, так и самими экипажами, но главное внимание с этого дня снова уделялось боевой подготовке.
Организационно, согласно плану предстоящей операции, флот делился на четыре боевые группы, имевшие собственные тактические задачи. На начальном этапе многоходовой комбинации, разработанной штабом, непосредственного боевого взаимодействия не предусматривалось, но фактически действия каждой из групп обеспечивали условия для выполнения задачи соседа.
Первая боевая группа состояла из крейсера «Адмирал Нахимов» и двух номерных миноносцев № 205 и № 206, прикрывавших вооруженные суда с десантом, который должен был высадиться в течение двух-трех дней во всех портах северо-восточного Корейского побережья вплоть до Гензана. Командовал этой группой контр-адмирал Энквист.
В его задачу, помимо охраны десантов на переходах и обеспечения их доставки на берег, входило также всемерное содействие войскам с моря, включая использование корабельной артиллерии и десантной роты с крейсера. Это должно было сковать японские резервы, нарушить снабжение и связь и, в конечном итоге, обеспечить успех наступлению наших войск от Пурьенга, которое предполагалось начать спустя несколько часов после начала первой высадки.
С началом активных боевых действий командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Бирилев должен был обеспечить безопасность тылов и флангов, развернув разведочные завесы из мобилизованных китобойных и промысловых шхун у Сахалина и на подходах к заливу Петра Великого. А также организовать дозорную службу вдоль всего северо-восточного Корейского побережья и наладить регулярное снабжение действующих в Корее войск морским путем.
Для этого, в первую очередь, необходимо было заняться созданием дополнительных опорных пунктов с серьезной береговой обороной в районах порта Шестакова и Гензана немедленно после их захвата, с выделением всего необходимого из имевшихся во Владивостоке средств. С крепостным начальством этот вопрос был уже согласован, и из арсеналов выделялись три батареи осадных пушек с артиллерийскими парками, а с фортов снимались орудия, для вооружения береговых батарей.
Вторая боевая группа состояла из старых эскадренных броненосцев «Николай I», «Наварин» и трех броненосцев береговой обороны. Ей придавался отряд быстроходных транспортов с тридцатым Ингерманландским драгунским полком, двумя батальонами из состава Владивостокской крепостной бригады, дивизионом 120-пудовых шестидюймовых пушек и дивизионом 87-миллиметровых полевых пушек на борту. Для прикрытия конвоя группе отдали все истребители, имевшиеся в распоряжении. Командовал этой группой контр-адмирал Небогатов. Контр-адмирал Йессен, после вывода из состава флота своих крейсеров возглавивший отряд малых броненосцев, подчинялся Небогатову.
Задачей второй боевой группы было атаковать залив Вакаса через день после начала боевых действий в Корее с высадкой тактических и демонстрационных десантов в порту Цуруга и ближайших окрестностях Майдзуру, а также решительная атака самой военно-морской базы Майдзуру с бомбардировкой береговых укреплений, доков казенного адмиралтейства и мастерских морского арсенала.
Для обеспечения этой части операции с группой должен был идти аэростатоносец «Колыма».
Как удалось выяснить второй разведочной экспедиции, оборонительные минные заграждения у Майдзуру были только у самого входного канала, так что обстрелу они помешать не могли. Это подтверждалось и показаниями экипажей перехваченных судов и другими источниками. Однако была вероятность, что японцы выставили новые минные поля, хотя при имевшихся в этой базе силах они не могли покрывать большие площади и, соответственно, не могли всерьез помешать бомбардировке.
В возможность полного захвата или разрушения базы никто не верил, поэтому Небогатову и Йессену рекомендовалось кораблями без явной необходимости не рисковать. Однако требовалось доказать уязвимость военного порта Майдзуру от нападения с моря, а при удачном стечении обстоятельств сделать эту японскую базу непригодной для базирования крупных кораблей, хотя бы на ближайшее время, и произвести как можно больше шума.
Это должно было заставить японцев перебросить все имеющиеся у них силы в направлении залива Вакаса, в том числе и из Корейских проливов. Поэтому для действий у Майдзуру и у Цуруги Небогатову отводилось время до полуночи, после чего он должен был в любом случае, независимо от достигнутых результатов, покинуть залив Вакаса.
Однако вместо вполне ожидаемого отхода к Владивостоку после нападения на японское побережье ему предписывалось незамедлительно и максимально скрытно следовать к острову Цусима, для соединения с основными силами флота, если не будет других распоряжений.
Третья группа состояла из крейсеров «Олег», «Богатырь», «Аврора» и «Светлана». Командовал крейсерами капитан первого ранга Добротворский. Они делились на две группы. Западная, прорывавшаяся через западный Корейский пролив и состоящая из «Авроры» и «Светланы» под командованием Егорьева. И восточная: «Богатырь» и «Олег», идущая через Цусимский пролив.
Миновав проливы, крейсера, так же парами, начинали действовать на японских коммуникациях в районе острова Квельпарта и западнее его, прерывая снабжение по морю японских армий в Маньчжурии и перекрывая основные пути подвоза военной контрабанды из Европы. Действовать они должны были исходя из обстановки до израсходования запасов топлива, или получения дальнейших инструкций от штаба флота.
На переходе от Владивостока до проливов Добротворский с Егорьевым должны были произвести разведку по маршруту следования главных сил, а затем с боем прорваться через Корейские проливы в ту ночь, когда Небогатов покинет залив Вакаса. Учитывая неготовность противника к ночным артиллерийским боям, это было хотя и рискованно, но выполнимо, даже несмотря на значительные легкие минные силы японцев, базирующиеся в этом районе.
Действия третьей боевой группы должны будут вынудить противника бросить все оставшиеся корабли уже на защиту своих коммуникаций южнее Цусимы, даже за счет резкого сокращения числа дозорных судов в самих проливах, так как прорыв, для предотвращения которого они и развернуты, к тому времени уже состоится. Кроме того, после ухода наших кораблей из залива Вакаса, и, соответственно, снятия угрозы для Майдзуру даже развернуть, возможно, уже направленные туда, несомненно значительные, силы флота на юг.
Этим должна будет воспользоваться четвертая боевая группа, ради которой все и затевалось. Она состояла из броненосцев «Орел», «Бородино» и крейсеров «Жемчуг», «Изумруд», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах». С ними идут все пять довооруженных коммерческих крейсеров с десантом на борту, пришедшие с эскадрой черноморские быстроходные пароходы «Днестр» и «Березань», груженный углем, боеприпасами «под пробку», и догруженный сверху еще и пехотой «Анадырь», и «Джина», загруженная артиллерией, продовольствием и снабжением для флота и войск. Все оставшиеся пять номерных миноносцев также покидали свою базу, войдя в состав четвертой ударной группы. Возглавил её сам Рожественский со своим походным штабом.
Ее задачей было атаковать Цусиму на следующее утро после Майдзуру и высадить десанты прямо в порту Такесики и гавани Озаки. Причем атаковать планировалось одновременно через Цусима-зунд с запада и через протоку Косухо с востока.
Хотя, по данным разведки, береговая оборона островов была довольно слабой, а гарнизон малочисленным, операция могла быть успешной только при условии отсутствия вблизи Цусимы в момент атаки главных сил флота противника. Многочисленный, неповоротливый, уязвимый и очень ценный обоз, следовавший с четвертой группой, надежно защитить от атак превосходящего противника даже всем имевшимся в данный момент Тихоокеанским флотом было не реально.
Для обеспечения воздушной разведки в состав четвертой боевой группы включили «Урал». На нем проверили работоспособность размещенного оборудования для базирования привязных аэростатов и газоделательного завода, проведя несколько учебных подъемов шара. В трюмы загрузили дополнительные запасы газа в баллонах.
Однако из-за недосмотра экипажа крейсера случилась авария с заводом, и восстановить его оборудование до начала операции не удалось. Поэтому в состав отряда вынужденно включили еще и аэростатоносец «Уссури», также максимально «уплотненный» войсками. Командира «Урала» за халатное отношение к служебным обязанностям планировалось снять с командования кораблем, но из-за спешки до начала операции сделать этого не успели, предоставив ему, таким образом, шанс реабилитироваться в бою.
Чтобы иметь возможность ремонта боевых повреждений, неизбежных в столь рискованном предприятии, и поддержания в работоспособном состоянии механизмов всех судов действующего флота вдали от базы, в состав отряда ввели и плавмастерскую «Камчатка», на которой также разместили войска.
Планировалось, что благодаря постепенному введению в дело трех предыдущих групп японские силы будут раскиданы по большой площади моря, а дозорные линии заметно ослаблены. В этих условиях стремительным ночным броском, буквально на плечах преследующих наши прорвавшиеся бронепалубные крейсера японцев, четвертая боевая группа к рассвету достигает Цусимы, подавляет береговую оборону у входа в Цусима-зунд и высаживает десанты.
Броненосцы, по мощи своей артиллерией, управляемой с шара, теоретически многократно превосходят возможные японские береговые батареи у входа во внутреннюю акваторию Цусимы и у Озаки, что давало достаточно шансов на быстрый успех высадки первых штурмовых групп с западного направления. А миноносцы, внезапной атакой через протоку, должны будут обеспечить захват Такесики. После чего транспорты входят в гавани и начинают высадку основной части войск, которые занимают ключевые позиции вокруг Цусима-зунда, тесня противника.
На транспортах четвертой ударной группы на острова направлялись по одному батальону от каждого полка 8-й Восточно-Сибирской дивизии, а также 7-й и 1-й отдельные Восточно-Сибирские полки, сведенные в Цусимский экспедиционный корпус под командованием бывшего коменданта крепости Владивосток генерал-лейтенанта Воронца.
Для получения этого назначения Дмитрий Николаевич оставил службу в Генеральном штабе и приехал во Владивосток, записавшись добровольцем в десантные части. Его, по имевшимся вакансиям, сначала поставили командовать одним из полков, но позже, учитывая имевшийся опыт службы на Дальнем Востоке и авторитет среди офицеров и войск гарнизона, из которых набирался экспедиционный корпус, назначили его командиром[48].
Корпусу для усиления придавались три горные и четыре полевые батареи 87-миллиметровых пушек, две батареи крепостной артиллерии, укомплектованные шестидюймовыми пушками модели 1877 года, Закаспийская мортирная батарея, 1-й осадный парк из 12 легких 229-миллиметровых осадных мортир и специальный дивизион тяжелых крепостных пушек, сформированный из старых 152-миллиметровых мортир, снятых с фортов Владивостока. А также шесть крепостных пулеметных команд и три флотских.
Столь мощное артиллерийско-пулеметное усиление должно было в случае успеха высадки обеспечивать в дальнейшем противодесантную оборону, совместно с флотскими береговыми батареями, пушки для которых частью сняли с поврежденных кораблей, частью с перевооружаемых под общефлотские стандарты вспомогательных крейсеров или взяли из постоянно пополнявшихся теперь по железной дороге флотских запасов и также везли с собой. Всего для береговых батарей набиралось двенадцать 152-мм пушек Кане, две 120-мм Шнейдера, две такого же калибра Армстронга. Кроме того, 75– и 76-мм Кане и Армстронга более двух десятков, не считая более мелких стволов, в том числе старых.
Высадку этих войск должны были обеспечить передовые десанты, высаженные в районе протоки Кусухо, а уже пройдя через нее, и в порту Такесики. Эти десанты набирались из добровольцев гарнизона крепости и экипажей небоеспособных кораблей.
Овладение самой протокой было поручено морскому штрафному батальону. Войска первой волны, атакующей Цусиму с востока, размещались на крейсере «Рион» и номерных миноносцах, остальная десантная группа, атакующая с запада, – преимущественно на больших пароходах-крейсерах при главных силах.
С приходом Небогатова, после завершения операции в заливе Вакаса, группировка дополнительно усиливалась шестью батальонами, высаживаемыми в гавани Окочи, фактически в тылу у японского гарнизона, что гарантировало превосходство над противником и теоретически позволяло быстро взять под контроль всю северную часть Цусимы.
Минных заграждений у гавани Озаки и у восточного побережья Цусимы не опасались, так как было достоверно известно, что управляемых крепостных минных полей там нет, а границы двух минных заграждений, прикрывавших вход в пролив между двумя островами, образовывавшими Цусиму с севера и юга, удалось установить нашим подлодкам, побывавшим в этих водах. Наиболее приметные береговые ориентиры были известны уже давно, так что с навигационной точки зрения недоразумения практически полностью исключались, хотя оставались неизбежные на море случайности.
Еще до возвращения первой разведочной экспедиции из шхун, ходивших к японским берегам, к Рожественскому пришли командиры уже боеспособных подводных лодок лейтенанты барон Трубецкой, командир «Сома», Плотто, командир «Касатки», Тьедерер, командир «Ската», Заботкин, командир «Фельдмаршала графа Шереметева» и Завойко, командир «Дельфина». Они предложили провести глубокую разведку вод, прилегающих к главным морским базам противника в Японском море, с использованием подлодок. Предлагалось, в частности, отправить по две подлодки к Цусиме и Майдзуру.
Обладая большей скрытностью, чем любое другое судно, подводная лодка может выяснить расположение судоходных фарватеров, сигнальных постов и скрытых навигационных знаков, просто наблюдая за движением судов в перископ днем и из позиционного положения ночью.
Достичь района проведения разведки предлагалось, следуя на буксире за пароходами, после чего пароходы оставались в море в стороне от судоходных трасс, ожидая окончания разведки. Обеспечение топливом и другими видами снабжения можно было поручить одной из разведочных шхун, которая доставляла бы припасы в назначенную точку побережья. Через нее же можно будет поддерживать связь между пароходом-поводырем и лодками.
План командующему понравился, но он сразу высказался против использования лодок в заливе Вакаса, по причине его удаленности и возможных сложностей со снабжением у густонаселенных вражеских берегов. Вместо этого предложил сформировать только одну разведывательную группу, действующую в районе Цусима – Симоносеки, но из трех единиц. Причем все лодки должны были быть однотипными, чтобы упростить снабжение, и наиболее подготовленными.
Далее обсудили возможные маршруты выдвижения в район патрулирования и способы поддержания связи как лодок между собой, так и с судами обеспечения. После чего лейтенанты отправились в тактический отдел штаба для детальной проработки операции, а Русину было поручено подобрать наиболее надежных шкиперов и команды для шхун обеспечения.
В ночь на 28 мая специальная разведочная экспедиция вышла в море. Никаких навигационных огней не зажигали, сами корабли также шли в полной темноте, даже полностью отключив освещение внутренних помещений, имевших выход на палубы. Все иллюминаторы были задраены и закрыты боевыми заглушками.
Соблюдению скрытности весьма способствовал проливной дождь, начавшийся еще с вечера. По этому поводу провожавший подводников капитан второго ранга Русин даже пошутил, сказав, что отправляться в дальнюю дорогу в дождь хорошая примета. Это было первое дальнее плавание русских подводников. До них такого еще никто не делал.
Благополучно покинув залив Петра Великого, подлодки, ведомые на буксире «Алеутом», «Монгуаем» и «Шилкой», двое суток продвигались на юг, избегая судоходных путей и шарахаясь от любого дыма или паруса на горизонте. На борту субмарин находились лишь сокращенные до минимума вахты. Но по мере приближения к вражеским берегам все экипажи перебрались на свои корабли.
Вечером 30 мая состоялась встреча со шхунами-снабженцами, на которой окончательно утвердили точки и контрольное время выхода на связь. По запасам топлива и других видов снабжения они должны были обеспечить действия подлодок в районах разведки в течение десяти суток, но по плану уже через восемь дней нужно было отходить, чтобы гарантированно успеть добраться до базы в оговоренные сроки и доставить добытые сведения.
Пароходы все это время должны были болтаться где-то между корейским и японским берегом, выходя в условленные точки встречи у западного побережья Японии раз в две ночи по одному, чтобы не рисковать всем отрядом. Для обеспечения максимальной скрытности все суда снабдили первоклассным боевым углем, а для самообороны вооружили 120– и 75-мм артиллерией, укомплектованной опытными расчетами.
Самым мощным из отряда была «Шилка», получившая целых четыре стодвадцатки и шесть трехдюймовок, «Алеут» и «Монгуай» имели лишь по шесть 75-мм Кане. Такое вооружение превращало бывшие транспорты во вспомогательные крейсера, чем они и воспользовались, когда, достигнув точки расставания с подводниками, натолкнулись на большую двухмачтовую шхуну.
В условиях густого тумана, когда уклониться от контакта не было никакой возможности, так как экипажи подлодок как раз переходили на борт своих кораблей, выкатившуюся на отряд с севера шхуну остановили сигналом с «Шилки», подкрепленным наведенными в упор орудиями. Японцы тут же убрали паруса и приняли призовую партию. После чего в течение часа японский экипаж перебрался на «Шилку», а на шхуну перешла перегонная команда.
Как выяснилось, судно шло с грузом вяленой рыбы из Отару в Симоносеки. Несмотря на незначительность груза, его отправили во Владивосток, ввиду его отличного состояния. Шхуна была построена лишь прошлой осенью. Вся возня с призом заняла больше часа, так что подлодки чуть запоздали с выдвижением в район патрулирования. Но эта накладка оказалась не последней в той операции.
Расставшись со своими пароходами, лодки самостоятельно двинулись дальше на юг. «Шереметев» и «Касатка» должны были занять позиции севернее и южнее входа в Цусима-зунд, а «Скат» отправился к Симоносеки, попутно осмотрев подходы к протоке Кусухо и гавани Миура-ван.
Лодки, державшиеся у Цусима-зунда, благополучно избежали нескольких встреч с японскими дозорными судами и смогли зафиксировать границы оборонительного минного поля у входа в пролив, когда в Озаки пришел караван транспортов и угольщиков. Для обеспечения его входа в гавань японцы выставили по контуру заграждения вехи и патрулировали минное поле катерами.
Подводникам в немалой степени повезло, так как в момент подхода конвоя обе лодки оказались на своих местах и с двух сторон смогли зафиксировать пеленги на береговые ориентиры и японские навигационные знаки. Именно благодаря такому двойному пеленгованию удалось определить точное место минного поля и прохода в нем, и между ним и обоими входными мысами. Кроме того, было установлено место расположения сигнальных постов у входа во внутреннюю гавань Цусимы.
Действовавшему в одиночку «Скату» повезло гораздо меньше. Хотя он смог благополучно зафиксировать навигационные знаки у протоки, когда в нее втягивался дежурный отряд миноносцев, попытка рассмотреть крупный корабль, чьи трубы и мачты виднелись в Миураван, обернулась столкновением с подводным камнем, вызвавшим течь в носу. Отойдя восточнее, «Скат» всплыл в позиционное положение и в таком виде маневрировал до заката, уходя от любого судна, появлявшегося на горизонте, пытаясь заделать течи.
Ночью всплыли в надводное положение и продолжили устранять повреждения, двинувшись к Симоносеки. Однако из-за возни с ремонтом и уклонения от нескольких встреченных, вероятно дозорных, пароходов достичь входного фарватера до рассвета не успели, и весь следующий день лодка вертелась на оживленной судоходной трассе, то ныряя, то вновь всплывая. В результате полностью зарядить батарею не удалось, и, когда стемнело, к проливу пошли в надводном положении под бензомоторами, продолжая зарядку и заполняя опустевшие воздухохранители[49]. Внутренние помещения лодки активно проветривали, чтобы в случае вынужденного погружения обеспечить максимально долгое пребывание под водой.
Держась в виду берега всю ночь, благополучно избегали обнаружения со множества пароходов, входивших и выходивших по главному фарватеру, выводящему из пролива почти строго на север[50]. При этом все положенные навигационные знаки на берегу и островах горели постоянно. Несколько севернее фарватера видели сигнализацию прожектором, видимо с одного из дозоров, но непосредственно у канала вооруженных или дозорных судов не заметили.
В то же время с лодки на протяжении всей ночи наблюдали оживленное судоходство и южнее, под самым берегом острова Кюсю в районе залива Явата. При этом на берегу постоянно горели навигационные огни, что позволяло разглядеть некоторые суда, входящие в залив. Среди них были не только парусники, но и два больших парохода.
Решив уточнить границы судоходного фарватера, ведущего из пролива Симоносеки в залив Явата, командир «Ската», лейтенант Тьедерер на рассвете двинулся к берегу, держась в позиционном положении и идя на электромоторах, чтобы иметь возможность быстро погрузиться. Заряд батарей аккумуляторов и воздухохранителей к тому времени был уже доведен до нормы.
Огибая отмели с запада, он поначалу оказался в стороне от путей движения судов. Вокруг виднелись только рыбацкие парусные суда. Но все они были довольно далеко и лодку заметить не могли. Когда стало ясно, что пароходы, выходящие из Симоносеки, идут много севернее и восточнее, а все, что направляется в залив Явата или из него далеко к югу, всплыли полностью и вновь перешли на бензомоторы, сберегая заряд батарей. Судоходная трасса входного фарватера Симоносеки находилась примерно в трех-четырех милях восточнее и шла от пролива на север, потом поворачивая на запад. Подлодка спускалась вдоль нее малым ходом, постоянно ведя промер глубин.
Когда достигли береговых отмелей, снова погрузились, наблюдая в перископ за прибрежным каботажем. Глубина была незначительной, и лодка едва скрывалась под водой. В таком положении продолжали малым ходом пробираться к входу в залив, держась севернее выявленного прибрежного фарватера, забитого мелкими парусниками и пароходами, снующими в обоих направлениях, и периодически скребя килем по дну.
Уже почти достигнув входа в залив, когда в перископ было видно, как большой пароход проследовал по фарватеру, идущему на северо-восток от входных створов залива, «Скат» снова ударился носом о камни. Развернув перископ прямо по курсу, увидели буруны, отмечавшие небольшой риф.
Ориентируясь по ним, обогнули препятствие. Считая, что находится на малой глубине, лейтенант Тьедерер приказал лечь на грунт и заделать вновь открывшуюся течь, но совершенно неожиданно, лодка провалилась на почти двадцатиметровую глубину. От удара и особенно от значительной глубины, течь резко усилилась. Все заделки выдавило, начав быстро затапливать прочный корпус.
Немедленно начали откачку балластных цистерн и продули уравнительную и дифферентные, чтобы как можно скорее подняться на поверхность, но отяжелевшая от воды лодка всплывала неохотно. Наконец, оказавшись в надводном положении, начали откачку воды всеми средствами из внутренних помещений и развернулись на северо-запад, чтобы покинуть мелководье. С такими повреждениями о продолжении разведки можно было забыть.
Даже в надводном положении вода почти не убывала, несмотря на все предпринятые меры. В таком аварийном состоянии отходили до самой ночи, постоянно меняя курс, а иногда и стопоря ход, чтобы избежать встречи с любыми судами. Поскольку вражеский берег и судоходные пути были рядом, для снижения заметности и шума шли на электромоторах, находясь в готовности моментально нырнуть, если вдруг появится такая необходимость.
К пяти часам вечера аккумуляторы были разряжены полностью, к счастью, лодка уже ушла к тому времени с фарватера, хотя идущие из пролива и в него суда были еще видны за кормой. Запустили бензомотор, начав зарядку батарей. Второй вышел из строя и не заводился. Кроме того, от удара вышел из строя компас, что серьезно осложнило навигацию, так как берег еще до полудня скрылся из вида во мгле, а спустя полчаса пошел дождь, не прекращавшийся до сих пор. Никаких ориентиров видно не было. Течь заделать полностью не удавалось, но почти всю воду откачали за борт. Шли по счислению в ближайшую точку встречи со шхуной-снабженцем, все время промеряя глубину.
Незадолго до полуночи, считая себя в нужном месте, обнаружили прямо по носу японский берег, намного ближе чем рассчитывали. Глубины по лоту были все еще более ста футов, так что встретить препятствие не ожидали. Тут же отработали моторами задний ход, но прежде чем лодка погасила свою инерцию, снова ударились носом о камни, верхушки которых едва торчали из воды и были почти не видны в темноте.
Третьего удара корпус уже не выдержал. Вода хлынула в разошедшийся заклепочный шов, начав быстро затапливать лодку. Командир приказал покинуть корабль и спасаться по возможности, так как вода быстро прибывала. Вскоре замкнуло электропроводку, и лодка заполнилась едким дымом, от чего командир и механик, вместе с еще тремя матросами, не успевшими выскочить в люк, наглотались газов и потеряли сознание. Их вытаскивали уже на руках. Едва успели поднять всех на палубу, как взорвался водород, выделившийся из аккумуляторной батареи, и лодка начала тонуть еще быстрее.
В этот момент заметили справа условный сигнал, переданный фонарем с оказавшейся совсем рядом шхуны. Как позже выяснилось, с нее не видели лодку из-за дождя, но по звуку и вспышке взрыва водорода, выхлестнувшего пламя из рубочных люков[51], углядели ее низкий силуэт и послали шлюпку. К тому моменту, когда она добралась до «Ската», волны уже перекатывались через палубу подлодки. Еще повезло, что приготовленную шлюпку шхуна вела на буксире с самого вечера, что позволило не тратить время на ее спуск.
На подошедший к борту тонущей лодки вельбот первым делом передали пакет с документами и командира, который все еще не пришел в себя. Только после этого в нее забрался почти весь экипаж. Те, кому не хватило места, плыли рядом, держась за брошенные концы или обвязавшись ими. Никто не видел, как «Скат» ушел под воду, лишь шум вырвавшегося из люков воздуха, как последний вздох, слышали все, даже на шхуне.
Уже к утру шхуна нашла «Алеута», дежурившего у берега в тот день, и передала на него экипаж «Ската» и документы. По данным, полученным подлодкой, довольно точно отметили основные фарватеры у Симоносекского пролива и южнее его, главные навигационные знаки на берегу, а также подходы к протоке Кусухо и бухте Миура. Спустя четыре дня вернулись обе лодки от Цусимы. Более происшествий не было, и все три парохода и две оставшиеся лодки к 14 июня скрытно прибыли во Владивосток.
Лейтенант Тьедерер так и не оправился полностью от отравления и на подлодках более не ходил. Однако, будучи назначенным командовать отрядом подлодок Тихоокеанского флота, он принял активнейшее участие в разработке тактических приемов применения подводных лодок и доработке методов залповой стрельбы торпедами из надводного и подводного положения. Во многом благодаря его энергии, настойчивости и глубоким теоретическим разработкам, воплощенным на практике, русские подводники смогли добиться столь впечатляющих результатов менее чем за полгода, остававшихся до окончания боевых действий.
Сведения, доставленные подводными лодками, были ценнее золота. Даже гибель «Ската» была оправдана той информацией, что удалось раздобыть. Но самое главное, что удалось соблюсти полную секретность наших приготовлений к активным действиям. Как позже выяснилось, японцы были абсолютно уверены, что Российский флот встал в глухую оборону. Даже начало наступления в Корее не сразу встревожило японскую Главную Квартиру, пока не стали ясны его масштабы. Но к этому времени ситуация уже полностью вышла из-под контроля.
Глава 9
После рейда русских крейсеров к западному побережью Японии и успешной проводки конвоя из Тихого океана снова возникла пауза в боевых действиях на море. Японцы, поняв, что с позиции своего флота, действующего с баз Мозампо и Озаки, никого перехватить уже не успевают, развернули свои крейсерские отряды, двинувшиеся было на север, и вернулись к охране армейских перевозок между Японией и материком.
Ремонт на всех кораблях остатков объединенного флота был уже закончен. Шла напряженная работа по планированию операций против залива Петра Великого и русского прибрежного судоходства. В Главной Квартире были весьма встревожены полученными от разведки сведениями о начале русскими активных работ по укреплению своего побережья.
Критика, высказывавшаяся в адрес флота армейским и политическим руководством страны, после акций у западного и восточного побережья империи и в проливе Цугару резко усилилась. Это подталкивало ГМШ к активным действиям. Но опыт Цусимы подсказывал, что без серьезной подготовки крупных операций предпринимать не стоит. Велась разведка русского побережья. Высаживались диверсионные отряды и лазутчики.
До утра восемнадцатого июня все было тихо и спокойно. Японцы не слишком настойчиво пытались перехватывать русский прибрежный каботаж и провести разведку у побережья Приморья, а русские, как обычно, ковырялись в своем заливе Петра Великого и у нескольких других бухт дальше к северу и югу, не пуская туда японцев.
Вспомогательный крейсер «Гонконг-мару» пытался атаковать шедший из залива Ольги пароход «Алеут» у мыса Поворотный, но встреченный огнем его трехдюймовок был вынужден маневрировать и не смог воспрепятствовать его уходу в залив Америка. При попытке преследования японца уже встретили новые береговые батареи (хотя и из старых пушек, зато с опытными расчетами), и он ушел не солоно хлебавши. Другой японский вооруженный пароход осмотрел залив Анива, не рискнув приблизиться к Корсаковскому посту. О том, что возле него поставлены мины, японцы знали от своих агентов.
Несколько стычек наших дозорных миноносцев у острова Аскольда и мыса Гамова с японскими собратьями также окончились безрезультатными перестрелками, а ночная разведывательная вылазка эсминцев к Гензану осталась незамеченной японцами. На обратном пути у залива Посьета были перехвачены три подозрительные шхуны корейских контрабандистов. Но они шли без груза, так что кроме подозрений предъявить им было нечего, и их отпустили. Шла обычная позиционная возня, когда стороны осторожно прощупывают друг друга, боясь вспугнуть. Зато с рассветом восемнадцатого началось!
Сначала, с использованием трофейных лихтеров, были высажены десанты в портах Начжин и Чхончжин, расположенных к югу от залива Посьет. Там высаживалось по одному батальону пехоты из состава 6-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, усиленного корабельными десантными орудиями и пулеметными командами. Прикрывали высадку пушки вооруженных пароходов «Шилка», «Монгуай» и «Алеут». «Нахимов» и два миноносца держались чуть южнее, в районе мыса Дюпети-Туар, обеспечивая защиту от вероятного появления японских кораблей со стороны Гензана.
Сопротивление японцев, совершенно не ожидавших такого развития событий, было сломлено очень быстро, ввиду большого превосходства в силах. Их гарнизоны отошли к приморскому тракту, бросив склады с припасами. Это позволило десантам закрепиться и заняться сооружением пристаней.
Если в Чхончжине деревянная пристань уже была, видимо построенная японцами при мартовской высадке войск в этом порту, то в Начжине имелись только причалы для рыбачьих лодок, не пригодные для выгрузки тяжелого вооружения. Используя трофейные телеграфные столбы, в изобилии имевшиеся в порту, и привезенные с собой материалы, уже к следующему утру удалось соорудить пристань, к которой могли швартоваться суда с четырехметровой осадкой.
Почти одновременно с этим началось общее наступление на юг от Пурьенга и перевалов Шегуньенг и Капильенг силами остальных частей 6-го Восточно-Сибирского, 41-го Сибирского стрелковых полков, а также 9-го Сибирского и 1-го Нерчинского казачьих полков, поддержанных пулеметными командами и корабельными десантными пушками. Это наступление стало возможным после восстановления переправ у Хериена и Чунчена, разрушенных паводком.
Атакованные с нескольких направлений превосходящими силами японцы начали поспешное отступление от верховьев реки Тюмень-Ула, а из Гензана на север выдвинулись резервные и тыловые части 8-й пехотной и 2-й резервной дивизий. Но на следующий день, едва достигнув окрестностей города Хамхын, они уже ввязались в бой с передовыми русскими разъездами. Японская разведка доносила, что русским десантом, высаживавшимся в Порту Шестакова, захвачены армейские склады и уничтожен гарнизон.
Доставленные туда на семи пароходах к рассвету 19 июня 29-й Одесский стрелковый полк с пулеметной командой, пять сотен Нерчинского казачьего полка и 2-я Восточно-Сибирская горная батарея беспрепятственно начали сходить на берег, так как японцев в самом порту не оказалось. Но почти сразу десант был атакован не менее чем двумя ротами пехоты. Однако пулеметами и артиллерией атакующие порядки противника были буквально сметены. Немногих уцелевших взяли в плен.
От них узнали, что гарнизон был отправлен на строительство укреплений на сухопутных подступах к порту. А когда капитан Футида, начальник гарнизона, узнал о десанте, решил выбить его, пока тот не закрепился. В проливе Симпо были захвачены две шхуны и небольшой каботажный пароход с армейскими грузами. Еще один пароход, пытавшийся уйти в сторону Гензана, был быстро настигнут и потоплен «Нахимовым», прикрывавшим десант.
Сразу после этого «Нахимов и миноносцы высадили сводную десантную роту и пулеметную команду в бухте Раквон, перерезав приморский тракт и потопив несколько небольших японских вооруженных парусников. Все японские атаки со стороны подходивших от Гензана войск были отбиты при активной поддержке корабельной артиллерии с большими потерями для противника.
Пытавшийся с ходу сбить моряков с позиций 2-й батальон 32-го полка 8-й дивизии был полностью разгромлен, угодив под фланговый огонь пулеметной засады. Остальные штурмовые колонны полка накрыли шрапнелью артиллеристы «Нахимова», рассеяв и обратив в бегство. При этом огонь крейсера корректировался артиллерийским офицером, свезенным на берег вместе с несколькими сигнальщиками, связывавшимся со своим кораблем при помощи флажного семафора.
Получив сообщение о высадке русских в Порту Шестакова, а потом и в бухте Раквон, японцы развернули свои колонны и атаковали крупными силами пехоты наши позиции, одновременно начав наступление на Порт Шестакова и от Хам-Хенга. Но, несмотря на поддержку своей артиллерии, были отбиты с большими потерями. Немедленно после чего, русская пехота и казаки перешли в контрнаступление, перерезав телеграфную линию и лишив связи с командованием всю северную японскую группировку.
А уже вечером 19 июня русские транспорты высаживали 31-й полк из состава 8-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, Хабаровский резервный полк, две батареи крепостной артиллерии и конный разведывательный отряд прямо на причалы в гавани Гензана, после того, как оборонявшие его малочисленные и плохо оборудованные батареи были разрушены шести– и восьмидюймовыми снарядами с «Нахимова».
При бомбардировке берега огонь кораблей корректировался с воздушного шара, поднятого над одним из пароходов конвоя, державшегося в отдалении. Это обеспечило самые благоприятные условия для быстрого подавления береговой обороны японцев. Под обстрелом из тяжелых орудий и градом трехдюймовой шрапнели, управляемым с воздуха, гарнизон Гензана был вынужден отступить. В порту всю ночь горели склады, подожженные отступавшими японцами.
Потеряв Гензан, противник окончательно потерял управление всеми оставшимися войсками в северо-западной Корее. Даже еще боеспособные части не имели никаких приказов из штаба 6-й армии генерала Хасегавы, оборонявшей северо-восточную Корею, и не могли оказать содействия соседям. В итоге все они были быстро разбиты по отдельности русскими. При этом широко использовались летучие кавалерийские отряды, сбивавшие японские заслоны с немногочисленных дорог и ключевых позиций, нарушавшие связь.
Причем для этих мобильных передовых отрядов главным было не удержание занятых рубежей, а скорейшее продвижение в глубь вражеской территории. Багажа с собой брали самый минимум, рассчитывая пополнять необходимые запасы за счет противника. Такая тактика позволяла использовать для быстрого передвижения даже труднопроходимые вьючные тропы, обходя серьезные, хорошо укрепленные позиции.
После взятия селения отряд имел короткую передышку, в ходе которой разрушался телеграф, захватывались пленные, имевшие отношение к связному делу, все доступные документы, провиант и фураж. Оккупировав какую-либо деревню, фураж и провизию для себя и коней брали только принадлежащую японцам, раздавая то, что не могли увезти с собой населению. После чего казаки снова садились на коней и продолжали движение, высылая с донесением в штаб связного из надежных местных, которых заметно прибавилось с приходом эскадры Рожественского.
Во многом именно благодаря столь стремительным действиям передовых русских частей и десантов, японские войска потеряли свою обычную организованность и не смогли оказать серьезного сопротивления. Грубо говоря, каждое их подразделение, оказавшееся между двумя, удобными для высадки, бухтами, быстро оказывалось в окружении. А так как русские войска в дальнейшем высаживались везде, где только было возможно, избегая, таким образом, возможных задержек из-за плохих дорог и немедленно начиная движение в глубь Кореи, вскоре все японские войска севернее Гензана были разделены на множество изолированных мелких отрядов.
Не имея связи, эти отряды быстро теряли боеспособность под русским натиском. К тому же все корейские вооруженные дружины, стоявшие на японской службе, перешли под русские знамена и активно участвовали в очистке территории, вскоре полностью перевооружившись со старого разношерстного стрелкового оружия новым трофейным.
Таким образом, фактически, всего за два дня оборонявшая северо-западную Корею 6-я армия полностью утратила контроль над всеми своими соединениями восточнее Гензана, и впоследствии, сосредоточенная там группировка была окончательно разгромлена. Остатки 2-й резервной дивизии, без всякого подобия организации, отступали к Пхеньяну, продолжая нести потери убитыми и ранеными, но большей частью пленными. В итоге, преодолеть восточные корейские перевалы удалось лишь десятой части ее личного состава, без обозов и тяжелого вооружения, к тому же в крайне истощенном состоянии. В то время как, буквально у них на плечах на западные склоны восточных корейских хребтов начали спускаться русские эскадроны и батальоны. Казалось полного уничтожения не избежать. Но русские, заняв удобные для обороны позиции и закрепившись там, преследование прекратили.
Части 8-й дивизии отходили в относительном порядке но, отступая к мысу Пещурова и Сеулу, потеряли большую часть своих обозов и почти всю артиллерию и также не избежали тяжелых потерь в личном составе. Пропал без вести и командующий армией, прибывший для наведения порядка, вместе со всем своим штабом и армейской казной.
Остановиться японцы смогли только у Анпьенга, усиленные 12-й пехотной бригадой из 12-й дивизии. При этом два батальона оказались отрезанными и прижатыми к берегу. Их вывозили шаландами из Жен-сана ночами после двух суток нахождения под непрекращавшимся артиллерийским обстрелом на совершенно неподготовленных позициях, поэтому потери в них были очень большими.
Выдавив японцев за хребет Хам-Киенг-То и овладев окрестностями городов Сам-су и Хутсиу в верхнем течении реки Яллу, наступление прекратили, заняв удобные для обороны позиции на всех перевалах и надежно их блокировав. Знакомые со службой в горах казаки из Нерченского казачьего полка занялись организацией обороны на этом направлении, обеспечивая одновременно возможность для вылазок на контролируемую японцами территорию. Подбирались проводники из местных, прорабатывались и разведывались маршруты.
Встревоженные русскими десантами в Начжине и Чхончжине японцы отправили туда на разведку вспомогательный крейсер «Явата-Мару» и первый отряд истребителей, сняв их из резерва второй линии дозоров на подступах к Цусимским проливам.
Но, едва миновав остров Дажелет, к утру 19 июня отряд уже получил новый приказ осмотреть Порт Шестакова и повернул на северо-запад. Однако уже вечером, станцией беспроволочного телеграфа на «Явата-Мару» было принято новое распоряжение, переданное через сигнальную станцию на мысе Пещурова и радиотелеграф стоящего там дозорного парохода «Яхаги-Мару».
Теперь отряду следовало разделиться. Вспомогательный крейсер должен был продолжать движение к Порту Шестакова, чтобы с рассветом произвести разведку пролива Симпо, а истребители отправлялись к Гензану, для атаки появившихся там русских кораблей, в том числе крейсера.
Истребители первого отряда под командованием капитана первого ранга Фудзимото вошли в Броутонов залив уже поздно вечером. Шли в строе кильватера, в готовности немедленно открыть огонь. Когда в сумерках огибали остров Анненкова, видя впереди багровые отсветы и огромный столб дыма, радиостанции японских кораблей перехватили короткую телеграмму, передававшуюся явно русским передатчиком.
Причем он был где-то рядом, и ему почти сразу ответила другая станция, чей сигнал был несколько слабее. Обе передачи были очень короткими и кодированными, так что разобрать их смысл не удалось. Истребители приготовились к бою, но никто не появлялся, и телеграмм больше не было. Поскольку Гензан был уже рядом, а других депеш не было, решили, что это обычные переговоры русских судов, атакующих гавань.
Так как явных признаков тревоги так и не появилось, продолжили движение, идя на зарево пожаров Гензана. В том, что это горит именно порт, сомнений уже не оставалось. В акватории залива, прилегавшей к самой Гензанской бухте, достаточно освещенной пожарами, никого видно не было. Вероятно, все русские корабли, участвующие в нападении, уже вошли в бухту.
Решив напасть на них, Фудзимото снизил ход до малого, изготовив к бою минные аппараты. Крадучись пробирались средним фарватером к порту, ведя постоянное наблюдение по всему горизонту, однако пока никого не видели. Но, несмотря на все предосторожности, очень скоро истребители были обнаружены русскими патрульными катерами, обозначившими их место ракетами, поэтому внезапной атаки не получилось.
Миноносец № 205 из состава сил контр-адмирала Энквиста заканчивал осмотр острова Анненкова и высадку наблюдателей, когда его сигнальщики на фоне вечерней зари обнаружили 4 низких силуэта, удалявшихся на запад. Командир миноносца лейтенант Пелль приказал срочно дать телеграмму в Гензан о появлении противника. Сразу же был получен приказ миноносцу провести разведку подходов к заливу. Всю ночь, передвигаясь малыми ходами для большей скрытности, осматривали входы во все три гензанских фарватера, но более никого не встретили и перед рассветом вернулись к острову Анненкова, так как в Гензан пока идти было опасно. Там все еще стреляли, а новых распоряжений от начальства не было.
После обнаружения японцы дали полный ход, открыв огонь по катерам, но сразу же потеряли их из вида. Продолжая атаку, Фудзимото сразу же приказал прекратить стрельбу и не открывать прожектора, надеясь, что после быстрого выхода из светового пятна ракет его отряд будет снова потерян из вида русскими наблюдателями. Но противник оказался готов к попытке вторжения с моря.
Попытавшись войти в гавань, японцы были сразу освещены прожектором и тут же обстреляны с берега. А когда из-за мыса открылась часть бухты, ярко освещенной горящими складами, то к огню полевых орудий добавился и свет прожекторов еще с двух небольших кораблей под берегом и очень точный огонь из гавани.
Уходя из-под обстрела, Фудзимото снова приказал дать полный ход, а в осветившие японцев корабли его флагман выпустил обе свои торпеды и открыл по ним артиллерийский огонь. Результатов атаки японцы не видели. (Торпеды прошли мимо, а незначительные повреждения от 4 снарядов, попавших в «Якута», никак не отразились на его боеспособности. Потерь в экипаже не было.)
Всю оставшуюся ночь японцы кружили в западной части залива, пытаясь проскочить в гавань Гензана. Им удалось разглядеть в бухте несколько пароходов, а севернее большой однотрубный двухмачтовый военный корабль, которым мог быть только русский крейсер «Нахимов». Подойти к нему вдоль берега не давали отмели, а все попытки атаковать с других направлений не увенчались успехом. В отсветах пожаров истребители обнаруживали еще задолго до выхода на дистанцию выстрела торпедой и встречали хорошо организованным огнем.
Наконец, когда уже начало светать, Фудзимото отказался от бесплодных атак и повел свои корабли, имевшие повреждения, к порту Лазарева. Там русских не было. Связавшись с берегом, попытались отправить телеграмму на Цусиму с сообщением о результатах разведки, однако телеграфной связи с Озаки и Такесики не было. От местного гарнизона узнали, что, кроме того, нет телеграфной связи уже со всей северо-восточной Кореей. Но известно, что русские большими силами при поддержке флота высаживаются везде, где только можно. С большим трудом, из-за перегрузки линии, по телеграфу удалось связаться с Пхеньяном. Но и оттуда сообщили, что с Цусимой связи нет, а депешу передали дальше в штаб морского района Сасебо.
Только после полудня удалось связаться напрямую с Сасебо по новой, проложенной в самом начале войны, телеграфной линии от Чемульпо. Оттуда приказали срочно возвращаться в Фузан, проведя попутно поиск русских судов у северо-корейского берега. Поскольку угля на истребителях оставалось только на обратный путь, первый отряд отправился в Корейский пролив, отказавшись от дальнейшей разведки побережья Броутонова залива.
На подходах к Фузану нагнали свой вспомогательный крейсер, ходивший в разведку к Порту Шестакова. Запросив его о результатах, Фудзимото узнал, что «Явата-Мару» тоже ничего не добился, так как на подступах к проливу Симпо был встречен тремя русскими вооруженными пароходами, не позволившими приблизиться к берегу.
Связаться по радио с истребителями не удалось, поэтому, опасаясь появления более крупных русских сил, командир «Явата-Мару» капитан второго ранга Каваи приказал возвращаться.
Входя в гавань, увидели разбитый патрульный пароход из состава ближних дозоров Цусимы с закопченными после пожара надстройками. Он явно побывал в бою и слишком глубоко сидел в воде кормой, стоя под бортом одной из плавмастерских. Никаких приказов, распоряжений или извещений от командования с Цусимы по-прежнему не было. Радио не действовало.
От встреченных судов и брандвахты толком ничего узнать не удалось. Только то, что дозоры были атакованы в течение ночи то ли русскими крейсерами, то ли их большими вооруженными быстроходными пароходами. Уже сойдя на берег и отправившись на доклад к коменданту, Фудзимото узнал, что пока его отряд безрезультатно жег уголь у восточных берегов Кореи, случилось то, во что невозможно было поверить.
Глава 10
Небогатов вывел вторую ударную группу из залива Петра Великого в густом тумане. Около четырех часов утра 17 июня все его корабли тремя группами покинули свои стоянки и вышли в море, следуя за тральными партиями. Пройдя проливом Аскольд и повернув сразу на юг, миновали линию большого японского заграждения между островами Аскольда и Римского-Корсакова. Дойдя до безопасных глубин, тральщики повернули домой, просемафорив: «Счастливого плавания!»
Туман скрыл от возможных соглядатаев уход броненосцев и транспортов, но из-за него собраться вместе всей группе удалось только в одиннадцатом часу, когда чуть развиднелось. До тех пор две группы броненосцев и охраняемые только эсминцами пароходы двигались малым ходом предписанным курсом, не видя друг друга.
Построившись наконец в походный ордер, дали расчетные 10 узлов хода. В голове отряда шли малые броненосцы Йессена в строе клина. За ними, в двух колоннах, «Калхас», «Иртыш», «Воронеж» и «Корея» с четырьмя батальонами 3-го Ингерманландского драгунского полка и двумя усиленными батальонами из состава Владивостокской крепостной бригады на борту. За ними шли «Колыма» и оба больших броненосца. Истребители по двое-трое, держались на флангах, а «Безупречный» начал выдвигаться вперед для разведки.
Но туман снова сгустился, и ход пришлось снизить до 7 узлов, вернув разведку и сократив интервалы. Чтобы сохранить строй, выбросили туманные буи и зажгли кормовые ходовые огни. Так шли до самого вечера, затем туман начал редеть и к ночи пропал совсем. Поднявшийся встречный ветер развел приличную волну, на которой миноносцы сильно раскачивало.
Чтобы сократить отставание от графика, ход увеличили до 12 узлов и шли так всю ночь. Истребители котлов не гасили и шли своим ходом, чтобы не задерживать группу и постоянно быть готовыми к бою. Их дозоры были все время развернуты впереди и на флангах эскадры, вне зоны видимости с главных сил, для страховки от всякого рода неожиданностей. Но за ночь никого так и не обнаружили.
К рассвету снова снизили скорость до 10 узлов, чтобы дать передышку кочегарам. Ветер стих, но встречная зыбь продолжала раскачивать корабли. На «Колыме» начали готовить к подъему аэростат, а миноносцы выслали вперед широким веером, оставив один в качестве корабля связи у борта флагманского броненосца «Николай I», так как пользоваться радио на переходе было строжайше запрещено.
Перед обедом с шара обнаружили на юго-западе парусное судно и навели на него связной миноносец. Этим судном оказалась большая шхуна, шедшая с углем из Мурорана в Гензан. С нее быстро сняли экипаж и потопили артиллерией, ввиду ветхости корпуса и неважного качества угля. Это был первый случай обнаружения вражеского корабля с воздуха. Шхуна уже разминулась с эскадрой, и, если бы не воздушный наблюдатель, благополучно прошла бы мимо.
Ближе к вечеру, снова с воздуха, обнаружили еще одну шхуну. Выдвинутые на перехват миноносцы остановили и досмотрели ее. Эта шхуна оказалась небольшой рыбацкой посудиной. С нее также сняли людей и потопили огнем малокалиберной артиллерии эсминцев. Оба экипажа доставили на борт флагмана для опроса.
На ночь снова встали в плотный строй с транспортами посередине и миноносцами в голове и на флангах. Начали принимать, пока еще неразборчиво, японские кодированные телеграммы. Около полуночи с шедшего головным «Безупречного» обнаружили неизвестный ходовой огонь, который вскоре исчез. Телеграфирование тоже прекратилось.
На всех кораблях сыграли боевую тревогу, отправив один миноносец в разведку в направлении пропавшего огня. Он вскоре вернулся ни с чем. С других кораблей вообще ничего не видели. Комендоры продежурили до рассвета у заряженных орудий. Сигнальные вахты были усилены. Из офицеров никто не спал.
Рассвет был туманным и холодным. Над водой держалась серая мгла, сгущавшаяся временами настолько, что с концевых русских кораблей не было видно головы эскадры. За ночь строй несколько потерял свою стройность, но все корабли сохранили место в ордере и не угрожали столкновением соседу.
Около шести часов утра с «Колымы» снова подняли шар. Вскоре с него увидели впереди японский берег, возвышавшийся над туманным маревом. Были даже хорошо видны приметные вершины гор Таико на юго-западе и Аоба, чуть правее курса, позволившие определиться с местом и приступить к боевому развертыванию. Поскольку наш дым поднимался вверх, его, вероятно, уже могли видеть с берега. Других дымов вокруг видно не было. Никаких переговоров по радио также не слышали.
В начале седьмого часа утра начали углубляться в залив Вакаса. Туман, прогреваемый солнцем, редел и поднимался вверх, но видимость все еще была неважной. Эскадра перестраивалась для атаки. Справа по курсу под живописным берегом, заросшим густым лесом, аэронаблюдателям было видно множество парусных судов, вероятно рыбацких, но на них приказали не обращать внимания.
Видимость, хотя и улучшалась, но у воды еще не превышала 3–4 миль из-за дымки. Зато с шара, поднятого на 800 метров, все просматривалось до горизонта. Около девяти утра с воздуха точно опознали мысы Нариу и Васи, входные мысы Майдзурской бухты. По ним повторно определили свое место, с удовлетворением отметив, что идя по счислению, в районе с сильными течениями, отклонились от расчетной точки всего на шесть миль к юго-западу.
Дымка быстро редела, и вскоре с «колбасы» удалось хорошо разглядеть обе бухты самой гавани военно-морской базы Майдзуру поверх возвышенного гористого полуострова, закрывавшего ее с моря. В бухтах тумана не было вообще, так же как и на берегу. С мостиков и марсов кораблей входа в японскую базу все еще не наблюдали, но красивый скалистый берег справа, сплошь покрытый густой зеленой растительностью, был уже различим.
По докладам с шара крупных кораблей в военной (восточной) гавани не было, а в западной у причалов стояли два парохода. До Майдзурского входного канала оставалось около 13 миль. К этому времени уже развиднелось настолько, что штурманы смогли повторно определиться по мысам Нии и Васи, открывшимся в 5–6 милях к юго-западу. Скоро впереди, справа по курсу, была обнаружена скала Куджима, а за ней островок Канмуриджима. Их планировалось обойти с востока, повернув затем к гавани.
В этот момент с шара сообщили, что из Майдзуру выходят четыре небольших паровых судна и направляются к нам. Их дымы были видны с воздуха, в то время как с кораблей ни берега впереди, ни самих приближавшихся судов все еще не видели даже с марсов.
Небогатов приказал трем нашим миноносцам прижаться к западному берегу залива и попытаться скрытно произвести охват идущих к эскадре японских кораблей, чтобы отрезать их от базы. Качественный боевой уголь и отличная выучка машинных команд позволяли эсминцам двигаться некоторое время почти без дыма. Над трубами была видна лишь легкая дымка, как пар, быстро рассеивавшаяся после их ухода. Одновременно с этим все броненосцы, густо дымя, начали выстраиваться в широкий фронт, оставив сбавившие ход транспорты за кормой.
Пароходам было приказано занять позицию в трех милях за броненосцами, а «Колыме» держать в кильватер флагманскому «Николаю», занявшему позицию на правом фланге, на расстоянии уверенного чтения любых сигналов. Аэростатоносцу разрешалось маневрировать в пределах этой позиции для улучшения условий наблюдения по его усмотрению.
Когда ушедшие вперед на полном ходу истребители почти достигли мыса Васи, выйдя во фланг приближавшимся японцам, с «Безупречного» и «Бодрого» их удалось опознать из «вороньих гнезд» как однотрубные девяностотонные миноносцы. В этот момент кочегары подкинули угля в топки, и хлопья густого дыма выдали место наших эсминцев.
Судя по всему, противник сразу понял, с кем имеет дело. Даже не попытавшись сблизиться и разглядеть наши главные силы, японцы, резко развернувшись, понеслись обратно в Майдзуру, делая более 20 узлов. Погнавшиеся было за ними русские истребители были отозваны назад к эскадре по радио. «Безупречному» просигналили приблизиться к флагману для получения боевого приказа.
Поскольку серьезных сил японского флота пока не обнаружили, Небогатов решил, не теряя времени и темпа, отправить оставшиеся миноносцы к порту Цуруга, уже видимому с шара в восточном углу залива, для поиска противника, а при возможности и атаки гавани. Второй отряд, возвратившийся к своим броненосцам, отправлялся туда же.
С миноносцами должны были идти транспорты «Иртыш и «Воронеж», для высадки двух владивостокских крепостных батальонов прямо на причалы порта, в случае если это окажется возможным. Учитывая внезапность нашего появления, были шансы застать врасплох тамошнюю береговую оборону и не позволить ускользнуть стоящим в порту судам, сэкономив массу времени. Оба парохода, получив приказ, отвернули к востоку еще до подхода миноносцев и дали самый полный ход.
После разделения сил основная часть эскадры сбавила ход до 7 узлов. Оставшиеся с главными силами транспорты двинулись на юго-запад, обходя Каджиму. На них снаряжали высадочные средства. На всех катерах разводили пары и готовили их к спуску. В баркасы грузили вооружение.
Броненосцы, тем временем, двинулись почти строго на юг, а миновав Канмуриджиму, легли на юго-запад, оказавшись в строе левого пеленга и изготовившись к бою. Туман редел, открывая берег впереди по курсу, и соответственно нашу эскадру имевшимся на мысе Нариу наблюдателям. Были уже хорошо видны световые сигналы с мыса, передаваемые вероятно японскими постами.
В начале одиннадцатого, когда с броненосцев был виден уже сам вход в Майдзурский залив, по сигналу с «Николая» «Калхас» и «Корея» застопорили машины между мысом Нии и островом Канмуриджима, в то время как броненосцы продолжали приближаться к входному каналу. «Колыма» все так же держала позицию в миле за кормой флагмана. С берега, который был всего в миле с небольшим слева от левофлангового «Наварина», никто не стрелял. По сообщениям с шара, в гаванях также не было никакого движения. На входных мысах видели какие-то укрепления, но разглядеть их как следует не позволяла мгла, все еще держащаяся под самым берегом.
Японские миноносцы укрылись за мысом Бакути в самом проходе. Их дымы было хорошо видно со всех наших кораблей, а с воздуха видели и их самих под восточным берегом в проходе, западнее горы на полуострове, отделявшем вход в гавань от залива.
Наконец в 10:52, когда до мыса Бакути оставалось менее двух миль, японцы открыли огонь. Причем после первого пристрелочного залпа стрелять начали почти одновременно сразу четыре батарей с обоих берегов входного канала. Они дали залп немедленно после падения рядом с «Апраксиным» четырех снарядов сравнительно небольшого калибра. Возможно, все подходы к гавани были пристреляны заранее, и японцам было нужно лишь уточнить дистанцию. В результате, с первых же минут боя, без обычной в таких случаях пристрелки, были сразу накрыты «Сенявин» и «Апраксин», шедшие в середине строя.
Небогатов немедленно приказал ворочать вправо «Всем вдруг» на шесть румбов, увеличить ход до 12 узлов и встать в колонну. Выполняя этот маневр, русские корабли не могли отвечать на обстрел с берега, зато удалось точно определить места расположения вражеских орудий. К счастью, японцы не могли стрелять часто.
С мыса Бакути вела огонь шестиорудийная тяжелая, вероятно гаубичная, батарея и четырехорудийная среднекалиберная пушечная, размещенная дальше, у самого входа в канал. А с расположенного напротив мыса Канега били две большие пушечные батареи смешанного состава из тяжелых и средних орудий. Одна из них располагалась так же у самого входа в канал и состояла из четырех тяжелых и четырех орудий среднего калибра, а вторая была примерно на милю дальше от уреза воды и насчитывала шесть тяжелых гаубиц и четыре ствола меньшего калибра.
Судя по частоте залпов, скорострельных пушек на этих позициях не было. За те немногие минуты, что заняло перестроение броненосцев из строя уступа в сомкнутую кильватерную колонну и разворот на новый курс, в опасной близости от русских кораблей упало лишь по два залпа с каждой крупнокалиберной батареи, а более мелкие орудия успевали стрелять не чаще чем один-два раза в минуту. По державшимся много дальше от берега транспортам никто стрелять не пытался.
Японские снаряды рвались все ближе и ближе от бортов русских броненосцев. Появились осколочные повреждения. Начав обстрел района в центре нашего строя, японцы продолжали укладывать в это место залп за залпом, в то время как эскадра постепенно смещалась к западу. К концу разворота под обстрелом оказались уже оба концевых броненосца. «Ушаков» – флагман второго отряда группы под флагом Йессена и «Наварин» – младшего флагмана первого отряда капитана первого ранга Фитингофа, являвшегося одновременно командиром этого броненосца. Попаданий пока не было.
Развернувшись почти строго на западный курс, лишь чуть забирая к северу, русские начали набирать ход и отвечать левым бортом. Возглавлял колонну «Николай». Затем шли «Сенявин»», «Апраксин» и «Ушаков», а замыкал «Наварин». «Сенявин» и «Апраксин» стреляли по самой дальней батарее, а трое оставшихся по остальным, так что друг другу не мешали.
Дистанция до мыса Бакути была небольшой, что позволяло хорошо различать падения своих снарядов, а стрельбу по мысу Канега корректировали с воздуха, поэтому удалось быстро добиться накрытий и перейти на беглый огонь со всех кораблей. «Ушаков» и «Наварин» даже ввели в дело трехдюймовки, начав засыпать японцев шрапнелью. Впервые наши моряки видели, на что похож подавляющий огонь целой эскадры по береговым целям. Это было впечатляюще!
Тяжелые шестидюймовые стальные гранаты, выпускаемые вперемешку с мощными бомбами Рудницкого со старых броненосцев, давали хорошо заметные разрывы на японских позициях. Они серьезно отличались от более частых, но не столь эффектных взрывов стодвадцатимиллиметровых снарядов. Зато десятидюймовые пироксилиновые фугасы «ушаковцев» заметно превосходили по силе взрыва все остальное, даже двенадцатидюмовые пороховые бомбы, почти вдвое большего веса, не говоря о девятидюймовках. Вот только ложились они с большим разбросом лишь примерно в районе цели. Сверху над столбами дыма и поднятой взрывами пыли быстро расширялось мерцающее облако пороховой гари от постоянно взрывавшейся над батареями шрапнели. Спустя всего десять минут после открытия огня Небогатовым японцы стреляли уже заметно реже и не из всех стволов.
В 11:14 в миле от мыса Хами русские начали разворот «все вдруг» через правый борт на восток для второго боевого галса. После завершения маневра, снова в строе колонны, эскадра должна была двигаться на восток, теперь уже с «Навариным» во главе. Японские батареи за время разворота и вынужденного молчания русских пушек немного оправились и снова стреляли хорошо. Они как бы рывками передвигали точку прицеливания на голову нашей колонны и продолжали сосредоточенно бить в эту точку, пока через нее не пройдут все броненосцы. Лишь затем снова меняли прицел и целик.
Однако флагманский артиллерист отряда капитан второго ранга Курош сразу отметил, что после разворота у японцев начались недолеты, причем некоторые из них были в три кабельтова и более. Об этом тут же доложили адмиралу. Предположив, что часть батарей перестала доставать до нас, Небогатов приказал передать на «Наварин» приказ взять на два румба левее, чтобы еще больше увеличить дистанцию, держась, однако, в пределах досягаемости нашей шрапнели по мысу Бакути. Поскольку огонь с берега был эффектным, но не достаточно эффективным, ход также было приказано уменьшить, чтобы до следующего нашего разворота «отгрузить» в сторону берега как можно больше стали и взрывчатки, максимально подавив японские пушки.
По сигналу с флагмана «Наварин» начал ворочать влево. Следом за ним «последовательно» повернули и все остальные броненосцы, что на время вообще вывело их из-под обстрела. Японцы далеко не сразу разглядели этот маневр. При следующем переносе точки прицеливания их снаряды легли правее «Наварина», на его прежнем курсе, лишь после этого короткой пристрелкой была уточнена дистанция. К этому моменту все выявленные позиции японских батарей были уже надежно пристреляны и наши орудия работали по ним в максимальном темпе, сильно затрудняя ведение ответного огня.
Каждую минуту в сторону берега уходило не менее шести-семи тяжелых снарядов калибром от 229 до 305 миллиметров, восемнадцать-двадцать стальных шестидюймовых гранат, преимущественно старого образца, чуть менее четырех десятков 120-миллиметровых фугасов и более двухсот шрапнельных трехдюймовых снарядов. То есть взрывы на японских позициях, вокруг них и в воздухе непосредственно над ними не смолкали ни на секунду.
Вскоре входной канал заволокло дымом и пылью от разрывов снарядов и от редких ответных японских залпов. В этом облаке, все время озаряемом изнутри всполохами пламени, уже невозможно было разобрать знаки падения своих снарядов, но огонь не прекращали. Тем более что ответная стрельба противника, ставшая почти совершенно не управляемой и неточной, все еще не прекращалась.
В 11:36, когда мыс Канега уже закрыло возвышенностями Бакути, броненосцы снова начали разворот «все вдруг», снова через правый борт, беря курс на запад и теперь уже, сокращая дистанцию. К этому времени японцам удалось добиться всего двух попаданий средними снарядами в корму «Наварина» и по одному в «Апраксина» и «Сенявина», но серьезных повреждений ни на одном корабле не было.
Зато батареи стреляли все реже и вразнобой, а наш разворот на третий боевой галс, похоже, вообще оставался первое время незамеченным, так как несколько японских залпов легли много восточнее, на нашем старом курсе. Однако, воспользовавшись нашим разворотом и вызванным им неизбежным прекращением обстрела, опомнились японцы довольно быстро, снова начав пристрелку с головы колонны.
В 11:43 с «Николая» попытались связаться по радио с миноносцами, но мешали помехи, вероятно создаваемые береговыми станциями противника, так что от ушедших к Цуруга кораблей вестей пока не было. Скоро с шара сообщили, что японские миноносцы двинулись к выходу из входного канала и набирают ход. Более никакого движения в японской базе и вокруг нее по-прежнему не наблюдалось. Со стороны моря также никаких опасностей не появилось.
Входной канал с мостиков всех броненосцев теперь просматривался достаточно хорошо. Над «Николаем» взвился сигнал: «Приготовиться к отражению минной атаки!» В этот момент тяжелый снаряд ударил в основание массивной фок-мачты броненосца береговой обороны «Адмирал Сенявин», чуть выше крыши боевой рубки. Взрывной волной и осколками выбило почти всю сигнальную вахту, скрывавшуюся за боевой рубкой с нестрелявшего правого борта мостика, но в самой рубке, которую изрядно тряхнуло, никто серьезно не пострадал. Начался пожар. Горели подожженные осколками сигнальные флаги и ракеты, разлетавшиеся во все стороны и разбрасывавшие снопы искр. Из боевой рубки ничего не было видно, но рулевой привод действовал, и окутавшийся дымом броненосец сохранил место в строю. Были перебиты линии связи с артиллерийской рубкой и отказали указатели Гейслера. Из-за этого артиллерия «Сенявина» замолчала, но не надолго.
Положение спас лейтенант Рощаковский. Выбравшись на крышу своей носовой башни, он через мегафон передавал данные для стрельбы от артиллерийских офицеров с мачты в 120-мм батарею башни. Кормовая башня довольно быстро смогла действовать самостоятельно. Это было последнее попадание с погибавших японских батарей, но вскоре показались их миноносцы. До них было около тридцати кабельтовых, и вся противоминная артиллерия открыла по ним огонь.
Японцы поначалу шли наперерез броненосной колонне, но затем отвернули к востоку, решив видимо атаковать наш концевой «Наварин», но когда русские начали разворот на четвертый боевой галс, они совсем отказались от атаки и повернули на северо-восток, явно собираясь прорваться из бухты. Их непрерывно обстреливали из всего, что могло их достать, кроме главных калибров.
От ставшего после очередного разворота снова головным «Наварина» после завершения маневра их отделяло всего 24 кабельтовых. Причем они находились у нас на правом траверзе, и наша колонна шла им наперерез, усиливая плотность огня. Опасаясь, что миноносцы, прорвавшись в открытое море, могут атаковать никем теперь не прикрытые транспорты с пехотой, Небогатов приказал дать самый полный ход, чтобы не допустить их прохода на другую сторону колонны.
Броненосцы сами шли на сближение с миноносцами, а не уклонялись от них. Вся их более-менее скорострельная артиллерия вела частый огонь, но этим только делала этот огонь почти неуправляемым. Среди множества всплесков японцы свободно маневрировали, уходя от накрытий. Дистанция быстро сократилась до 18 кабельтовых, а затем начала увеличиваться, после того как японцы отвернули еще сильнее к востоку, идя вдоль береговых скал.
В погоне за миноносцами, вилявшими под плотным огнем старых шестидюймовок, 120– и 75-миллиметровых скорострелок, броненосцы на большом ходу начали удаляться от японских береговых укреплений и вскоре были вынуждены прекратить обстрел батарей на правом берегу прохода, перенеся весь огонь оставшихся орудий на мыс Бакути.
Обладая едва ли не двойным превосходством в скорости, японцам все же удалось выскочить за мыс Нариу и скрыться в бухте Ушиура под берегом среди отмелей. Несмотря на интенсивный и довольно длительный обстрел, видимых повреждений ни один из них так и не получил, хотя за всплесками все они порой скрывались из вида совершенно. Преследовать их дальше было слишком рискованно.
Хотя прямой угрозы для конвоя теперь не было, для большей безопасности транспортов им было приказано перейти в район между мысами Васи и Хами, держась под берегом на безопасных глубинах. Небогатов с эскадренными броненосцами остался у мыса Нариу, продолжая обстреливать район Бакути и прикрывая пароходы от вероятной атаки как из гаваней Майдзуру, так и от скрывшихся миноносцев, если те попытаются атаковать от мыса Нариу. «Колыма» маневрировал немного севернее, вне зоны возможных шальных перелетов с японских батарей. Наблюдение с шара по всему горизонту велось постоянно, так же как и за скрывшимися миноносцами. С восьмисотметровой высоты они все же были видны.
Йессен же получил приказ на трех своих малых броненосцах перекрыть восточную часть залива, в глубине которого находилась эта бухта, чтобы не допустить там прорыва миноносцев, если они попытаются двинуться в обход и выйти в тыл нашей ударной группе. Точных карт с глубинами этого района не было, но судя по скалистым и крутым восточным и западным берегам залива, мелей на входе в него, где и предполагалось курсировать малым броненосцам, не ожидалось. К видневшимся в глубине залива пляжам его южного берега приближаться необходимости не было.
Одновременно по радио снова вызвали Матусевича. Связаться с истребителями на этот раз удалось, хотя и не сразу, из-за недостаточной мощности имевшихся на броненосцах передатчиков и активных помех со стороны противника. Сообщив о японских миноносцах, Небогатов приказал выслать два эсминца к главным силам, но квитанции о получении распоряжения так и не получили.
Однако уже через полчаса после отправки депеши с шара сообщили о появлении со стороны Цуруга двух быстроходных судов, идущих к эскадре. Вскоре и с «Ушакова» увидели на востоке дымы двух приближавшихся на полном ходу наших эсминцев. Их быстро опознали по вороньим гнездам, на показавшихся над горизонтом мачтах.
Видимо их еще раньше заметили с берега и японцы, сразу известив свой ускользнувший отряд. Вскоре от мыса Шомен, где в клубах собственного дыма и остатках дымки скрывались вырвавшиеся миноносцы, показались 4 низких однотрубных силуэта. Они шли полным ходом к мысу Нариу, явно выходя в атаку на два старых русских броненосца, все так же маневрировавших за ним и бивших по фортам. Один из миноносцев заметно парил, но пока держал место в строю и довольно большой ход.
Еще до того, как с малых броненосцев смогли разглядеть начало японской атаки, с шедшего вторым в колонне «Сенявина» передали на флагман флажный семафор, что вошли в пятно всплывающей со дна мути и ила, как будто «Ушаков» идет по мелководью. И сразу следующий, что за «Сенявиным», все то же самое, только гуще, а потом, что муть уже кончилась. Дна ни флагман, ни сидевший в воде глубже всех троих «Сенявин», ни замыкавший строй «Апраксин» не задели, но оно, судя по всему, было близко.
До ближайшего берега – мыса Накогиро, курсом на который шел сейчас весь отряд, – было еще более двух миль, но видимо отмели или банки, над одной из которых только что благополучно проскочили, в бухте все же имелись и на таком удалении от берега. Йессен распорядился немедленно застопорить ход, а потом и вовсе перевести машины на реверс до полной остановки.
Отряд сбился в кучу, но, благодаря тому, что шли разомкнутым строем, обошлось без столкновений. Сразу начали промерять глубину. Со всех броненосцев бросали лоты, но до дна оказалось более полутора сотен футов. Поняв, что мель уже позади, снова дали ход, опять вытягиваясь в колонну и положив право руля. С головного «Ушакова» постоянно бросали лот. Вытравливая линь на сорок – пятьдесят футов, дна не доставали. Постепенно набирали скорость. Когда она дошла до 8 узлов, уже успели развернуться на обратный курс. Начальник отряда приказал хода больше пока не добавлять и идти обратно след в след.
В момент завершения разворота сигнальным прожектором с «колбасы» было передано сообщение о начале атаки японских миноносцев и курсе противника. Получив доклад сигнальщиков об этом, Йессен все же не отменил своего распоряжения о движении малым ходом. Его отряд уже шел наперерез японцам, но очень медленно. Глубины все еще были большими. Вероятно, давешнее мутное пятно отметило лишь небольшую приподнятую банку или узкую гряду. Теперь она была где-то впереди, причем недалеко.
Хотя отряд просто полз вперед, поддержку главным силам все же оказал. Как только из артиллерийских рубок смогли разглядеть противника, броненосцы береговой обороны открыли огонь из всех орудий. Но из-за значительной дальности, он лишь пугал противника, не нанося ущерба. Когда Йессена обогнали наши истребители, начавшие сразу отжимать японцев от отходящих на северо-запад к транспортам больших броненосцев, стрельбу задробили. Эстафету сразу подхватили эсминцы, окутавшиеся клубами порохового дыма от частых залпов своих скорострелок.
С мостика головного «Ушакова» хорошо видели, как «Николай» и «Наварин» яростно отстреливались правым бортом от японских миноносцев, постепенно нагонявших их, невзирая на ясно различимые попадания и не прекращавшиеся плотные накрытия двух головных. В то время как всеми калибрами левого борта оба «антиквара» не прекращали обстрела берега.
Распределение целей явно положительно сказалось на точности огня, даже несмотря на уменьшение числа стволов артиллерии, задействованных в отражении нападения. Под частым и точным обстрелом противник упорно продолжал свою безнадежную атаку, пока все четыре миноносца, один за одним, не были остановлены прямыми попаданиями задолго до выхода на дистанцию минного залпа.
Вскоре после этого броненосцы Йессена миновали опасное место, глубины на котором были всего в 30–35 футов. Это действительно оказалась крутая и короткая гряда, располагавшаяся, вероятно, поперек направления движения броненосцев береговой обороны. Вышедший на проверенную глубокую воду отряд сразу дал полный ход и возобновил огонь, пройдя в 15–16 кабельтовых правее доблестно погибавшего японского отряда, а подоспевшие эсминцы добили их огнем своих пушек в упор и подобрали остатки экипажей.
Разделавшись с миноносцами, русские отряды броненосцев снова объединились, держась вне зоны досягаемости с японских фортов западного берега входного канала гавани Майдзуру. После чего «Николай» начал выводить всю колонну на очередной боевой галс. С мыса Бакути уже никто не стрелял. «Колыме» было приказано вернуться на позицию в миле за флагманом и снова корректировать огонь.
В половине второго возобновился обстрел наиболее опасных батарей на мысе Канега. Зная их расположение, Небогатов открыл огонь с приличной дистанции, вынудив противника отвечать из тех немногих орудий, что могли стрелять так далеко. Огневое превосходство русской эскадры над ними было подавляющим. Быстро пристрелявшись, снова развили высокий темп стрельбы.
Поскольку ответные залпы казались почти безопасными, от маневрирования отказались вовсе, снизив ход для создания оптимальных условий действия своей артиллерии. При этом с каждым разворотом на очередной галс подходили все ближе и ближе, вскоре вновь задействовав шрапнель.
Малые броненосцы с самого начала боя стреляли из главного калибра половинными зарядами, так как дистанция все время была не слишком большой для современных орудий и имелась возможность экономить ресурс итак сильно расстрелянных стволов. При этом обнаружились вполне ожидаемые расхождения реальной баллистики орудий с таблицами, полученными практической стрельбой таких же береговых пушек уже во Владивостоке, являвшиеся неизбежным следствием сильного износа. Наибольшей точностью из всех троих, как показала практика, обладали башни «Апраксина»
Спустя 40 минут с берега уже не отвечали. Попаданий в русские корабли больше не было. Судя по всему, японцы на мысе Канега так и не смогли толком оправиться от первого обстрела, так как после возобновления дуэли стреляли редко, и им не удалось добиться даже полноценного накрытия.
К этому времени подошли оставшиеся четыре истребителя из Цуруга, и капитан второго ранга Матусевич, подойдя к борту «Николая», доложил через мегафон, что в японском порту и на подходах к нему не было никакой береговой обороны, если не считать вооруженного одной пушкой небольшого сторожевого парохода, быстро потопленного миноносцами. Сопротивление гарнизона удалось быстро подавить огнем орудий с пароходов и истребителей и последовавшей высадкой десанта прямо на причалы. Судя по всему в гарнизоне не было регулярных армейских частей, только тыловики, полицейские формирования и ополченцы, кое-как вооруженные.
Обнаруженные в гавани порта шесть больших шхун и старый каботажный пароход затопили у причальной стенки, так как ни на одном судне не было достаточного количества припасов для перехода во Владивосток. Три буксирных парохода различных размеров и годов спуска на воду, от деревянного колесного тонн в триста до двухтрубного стального с еще не поцарапанными бортами, тонн под пятьсот, вывели на фарватер и там прикончили, взорвав механизмы. Все они стояли с холодными машинами, а разводить пары не стали, опасаясь не успеть.
Все баржи, боты и прочие вспомогательные плавсредства были затоплены или сожжены. Рельсовые пути в порту подорваны, а портовые склады и склады угля также подожжены. Столбы дыма от этих пожаров теперь уже были видны и от Майдзуру. Десант, к моменту выхода эсминцев, заканчивал погрузку трофейных рыбных консервов, риса, конского фуража, кое-какой оснастки из портовых мастерских и машинного масла в бочках на пароходы, которые должны вернуться к эскадре до наступления темноты. Там же прихватили несколько весельных шлюпок в хорошем состоянии и даже два паровых катера, уже размещенных на палубах транспортов.
Столь длинный список добычи для молниеносного набега весьма удивил всех, кто слышал доклад Матусевича. Было совершенно непонятно, когда успели все это найти и стащить оттуда, где оно лежало до нашего прихода. Но, если учесть, что командам пароходов и размещенной на них пехоте в захвате призов и новых трофеев участвовать более не «светит», понять их было можно. Свой пай от «призовых» они теперь уже заработали.
Хотя с берега, со стороны Майдзуру, уже не стреляли, русские броненосцы периодически открывали беспокоящий шрапнельный огонь по японским позициям, маневрируя всего в миле от входного канала. На мысах и в районе города и порта не было видно никакой активности противника. Это поначалу вызвало некоторую растерянность среди командования. Боялись поверить в то, что современные форты Майдзуру, совсем еще недавней постройки, удалось подавить за столь короткое время.
Йессен просил разрешения подойти своим отрядом ближе к входным мысам, чтобы лучше рассмотреть, что же там происходит, но Небогатов решил сделать это лично, двинув к проходу самый защищенный из всех «Николай». Под прикрытием шрапнели удалось беспрепятственно сблизиться с мысом Бакути до трех кабельтовых. Теперь даже без биноклей была хорошо видна гаубичная батарея на его северной оконечности, с торчащими в небо неподвижными стволами тяжелых пушек в трех двухорудийных двориках. Все остальные форты с этой позиции уже можно было прекрасно рассмотреть в бинокль. Они тоже выглядели совершенно брошенными. Отбиваться от нас никто больше не пытался.
Ввиду полного, но явно временного, отсутствия противодействия противника, Небогатов подозвал остальные суда своей группы, распорядившись немедленно приступить к высадке штурмовых отрядов для осмотра разрушенных укреплений на входных мысах. С «Николая» начали спускать обе имевшиеся на нем шлюпки для скорейшей высадки на берег своей штурмовой роты.
Пароходы по сигналу приблизились к броненосцам, но держались в отдалении немного мористее, чтобы не стеснять их маневра, и начали высадку. С них спустили баркасы и катера с передовым десантом, резво двинувшимся к берегу. Море было спокойным, так что катера достаточно уверенно тянули по одному ощетинившемуся штыками пехоты баркасу каждый, довольно скоро миновав линию своих броненосцев, от бортов которых также отваливали шлюпки, наполненные вооруженными людьми.
Флагманские «Ушаков» и «Николай» вскоре сблизились настолько, что почти ошвартовались бортами, и адмиралы совещались, просто переговариваясь с мостиков своих кораблей. Такого быстрого и полного подавления японской береговой обороны не ожидал никто. Это ломало все первоначальные планы и казалось неправдоподобным. Все еще опасались подвоха.
Тем не менее Йессен предлагал развивать успех, для чего, по его мнению, нужно было войти в гавани Майдзуру всеми силами отряда малых броненосцев, с одним или даже двумя транспортами десанта, что позволит быстрее и эффективнее уничтожить береговые объекты базы. С шара пока не видели в море никаких кораблей, так что угрозы со стороны японского флота не было. К тому же, если большие броненосцы будут прикрывать эту вылазку с моря, покинуть порт он всегда успеет.
При всей заманчивости идеи это было достаточно рискованно как с точки зрения минной опасности, так и возможных засад со стороны японцев. Однако решать нужно было быстро, пока противник не оправился от первого удара. На эсминцах и транспортах имелось тральное оборудование, так что реальная возможность быстро сделать проход в заграждениях, используя миноносцы и катера, имелась. Форты молчали. К тому же их уже в ближайшее время должны были захватить наши десанты. Но что ждет тех, кто ворвется в гавани в самом порту, никто сказать не мог.
Боевым приказом Рожественского, имевшимся у Небогатова, однозначно предписывалось: «После РАЗРУШЕНИЯ военных объектов Майдзурской военно-морской базы прибыть в район Цусимы, имея БОЕСПОСОБНЫЕ корабли с достаточными запасами снарядов топлива, котельной воды и других припасов для боя и возможного отхода к Владивостоку». В то же время нанесение МАКСИМАЛЬНОГО УЩЕРБА Майдзурской базе являлось ОБЯЗАТЕЛЬНЫМ на этом этапе операции. Для чего считалось приемлемым даже использование части своих транспортов в качестве брандеров для перекрытия или максимального загромождения фарватера.
Подавление японских батарей «съело» более четверти боезапаса тяжелых орудий. А по стодвадцаткам малых броненосцев этот показатель вообще переваливал за треть даже усиленного комплекта. Учитывая это, разрушение мастерских, арсенала и казенной верфи в Майдзуру исключительно артиллерией представлялось маловероятным даже при корректировке каждого выстрела с воздуха.
Посылка в акваторию порта только легких сил с подрывными командами, без серьезного прикрытия, была слишком рискованной, так как силы береговой обороны и численность гарнизона базы не были точно известны, и они могли оказать серьезное сопротивление, и даже отбить нападение.
В то же время для перекрытия фарватера затоплением своих же пароходов все равно нужно было войти на этот фарватер, что становилось возможным только после проведения траления. А после этого было бы неправильно не воспользоваться возможностью посетить японскую базу достаточно серьезными для подавления сопротивления силами.
Все японские миноносцы, базировавшиеся на Майдзуру, были гарантированно потоплены. А другие отряды кораблей объединенного флота, достаточно крупные, чтобы представлять опасность, не могли появиться в заливе в ближайшее время, что позволяло целиком сосредоточиться на подавлении остатков береговой обороны противника, действуя изнутри гавани. Высадка штурмовых групп на побережье в районах расположения подавленных батарей уже началась, что окончательно выводило их из игры в ближайшее время и позволяло начать траление немедленно.
Понимая, что, войдя в гавани, броненосцы смогут в полной мере реализовать свою артиллерийскую мощь, а это, вкупе с активными подрывными работами, позволит сберечь боезапас и даже пополнить его с транспортов, на которые во Владивостоке был погружен дополнительный комплект для скорострелок, Небогатов все же решил рискнуть и пошел на полноценный штурм.
К тому же возможности закрытой гавани можно было использовать для догрузки топлива и прочих припасов на эсминцы. Преодолевшие весь путь до залива Вакаса и операцию по разорению Цуруга под своими машинами, да еще частью на больших ходах, они уже нуждались в пополнении запасов угля и воды, причем крайне желательно в условиях базы или хотя бы закрытой бухты. Штормовая погрузка в открытом море могла серьезно сказаться на целостности их хлипких корпусов. В противном случае все шесть миноносцев нужно будет тянуть на буксирах почти до самой Цусимы. А потом и полдороги домой, если придется возвращаться. А это, помимо снижения общей боеспособности соединения у вражеских берегов, еще и дополнительная возня с буксирными концами с соответствующей потерей драгоценного времени.
Пока адмиралы совещались, последние штурмовые группы достигли берега. И тут, совершенно неожиданно, открыла огонь новая японская батарея, располагавшаяся в глубине берега, гораздо южнее уже подавленных фортов, и до этого молчавшая. Ее позиции находились на западном склоне горного массива, лежавшего к востоку от Майдзуру. К тому же ее сразу поддержал вооруженный пароход, выдвинувшийся из глубины гавани и открывший огонь из своего единственного небольшого орудия на баке.
Все броненосцы начали набирать ход, снова становясь в кильватерную колонну и разворачиваясь на северо-запад. А транспорты наоборот, двинулись на север, покидая опасный район. Но ни по пароходам, ни по броненосцам не было сделано ни единого выстрела.
Японцы били прицельно по нашим десантным силам, сразу плотно накрыв шрапнелью и фугасами прибрежную полосу у мыса Канега, с разгружающимися катерами и баркасами. Их батарея находилась примерно в пяти километрах от уреза воды и состояла из четырех не-скорострельных среднекалиберных орудий. Но стреляли они невероятно точно. Первая волна пехоты, уже высаженной на берега входного канала, понесла серьезные потери с первыми же залпами.
Батарею сразу засекли с шара, и хотя уже после второго ее залпа передали точные данные для стрельбы на броненосцы, моментально заставить ее молчать было невозможно. Зато пароходу досталось сразу и с запасом. Небольшая старая посудина тонн в триста была накрыта батареей «Наварина» с прямой наводки, после чего уже не могла ни передвигаться самостоятельно, ни стрелять, быстро заваливаясь на правый борт.
Поскольку броненосцы никто не обстреливал, Небогатов приказал стопорить ход, чтобы стрелять в максимально благоприятных условиях и подавить японские пушки как можно скорее. Одновременно дали несколько профилактических залпов по всем остальным, уже известным артиллерийским позициям, по-прежнему не подававшим признаков жизни.
Тем временем транспорты с максимальной поспешностью удалялись от зоны высадки, совершенно игнорируя все сигналы. Спасавшихся полным ходом «Калхас» и «Корею» удалось вернуть только после второго сигнала с флагмана, продублированного с «Колымы» и подкрепленного его сиреной и холостым выстрелом. Одновременно с «Николая» передали приказ на истребители: «Приступить к тралению».
Накрытые неожиданными и точными японскими залпами наши десантники на мысе Канега залегли, а катера быстро отвалили от берега, захватив баркасы и всех, кто еще не успел высадиться. В течение двадцати минут, пока эта батарея не была полностью подавлена, на мысе Канега и во входном канале рвались японские снаряды, не давая катерам и ботам снова приблизиться к западному берегу.
Но, невзирая на это, три тральные пары эсминцев уже в 15:35 двинулись во входной канал, очищая проход от возможных минных заграждений. За ними следом вскоре двинулись еще три пары катеров с тралами, передавших остатки невысаженного десанта на гребные суда второй волны. Вскоре вытралили первую мину, затем еще одну. Обе их расстреляли из пулеметов катера. Обвехованный проход в заграждении остались охранять катера, а эсминцы, малые броненосцы «Йессена» и возвращенные к эскадре транспорты вошли в канал.
Следом за тральной партией шли пароходы с десантом, прижимавшиеся к левому берегу прохода, уже полностью контролируемому нашей пехотой. За транспортами тянулись «ушаковцы», прекратившие обстрел японских позиций и выискивавшие для себя новые цели. Небогатов на обоих эскадренных броненосцах и «Колыме» остался у входа в канал, продолжая добивание последней, как все думали, японской батареи.
Но тут заговорила еще одна группа орудий, расположенная восточнее военной гавани на значительном удалении от нее. Восемь пушек среднего калибра взяли под обстрел колонну пароходов, втягивавшуюся в военную гавань. Судя по расположению форта, до этого момента, подошедшие к берегу слишком близко, броненосцы и пароходы ему закрывали возвышенности у мыса Бакути, а еще раньше он просто не мог достать их из-за большой дальности. Поэтому, вероятно, эти пушки и молчали. Транспорты только теперь стали видны для японских артиллеристов с этих укреплений.
Ползущие малым ходом в узком канале прямо на орудия, оба наши парохода представляли собой прекрасную цель. К счастью батарея располагалась достаточно далеко от бухты, и ее орудия были снова устаревшими и нескорострельными. Наверняка канал был пристрелян заранее, так как накрытия снова начались сразу, без каких-либо признаков пристрелки.
Угодивший под неожиданно плотный и точный обстрел, шедший головным, «Калхас» застопорил ход и сразу дал «полный назад», пытаясь выпятиться из узкого прохода задним ходом. Но его быстро нагнал шедший следом «Корея», едва разминувшийся с ним правым бортом. Его экипаж и капитан на поддались панике. С него на «Калхас» через мегафон передали приказ Йессена: «Продолжать движение и начать выгрузку пехоты прямо на пристань у верфи! Немедленно!»
Это распоряжение подкреплялось грохотом орудий, бивших через головы пароходов, требовательными гудками, морзянкой прожектора и ревом сирены с шедшего следом «Адмирала Ушакова». Над пароходами с тяжелым успокаивающим шелестом уже прошли первые снаряды ответных залпов наших малых броненосцев, нащупывавших японские укрепления.
Оба транспорта также открыли частый и бестолковый огонь в сторону противника из стодвадцаток, но поскольку ни на одном из пароходов не было дальномеров, а расчеты, переведенные с вспомогательных крейсеров, имели мало опыта, своей стрельбой они только мешали пристрелке броненосцев и вскоре получили приказ: «Прикрыть высадку!»
После чего их комендоры с азартом занялись обстрелом причальной зоны, куда планировалось высаживать пехоту, и прилегающих к берегу строений, находящихся на расстоянии прямого выстрела, стараясь не оставить непростреленным ни одного сарая, в чем весьма преуспели.
Пройдя все еще под плотным обстрелом в глубь военной гавани, оба транспорта быстро ошвартовались прямо к причалам военного порта и верфи. Причем за это время к первой японской батарее добавилась еще одна, расположенная на тех же позициях, но уже меньшего калибра, из шести орудий. Вспышки залпов японских пушек было отчетливо видно, и поэтому корректировка ответного огня трудностей не представляла даже с высоты артиллерийских рубок малых броненосцев. А уж имея дополнительные данные с шара, форт накрыли с третьего залпа, сразу же перейдя на беглый огонь.
Под непрекращающимся, хотя и постепенно слабеющим еще в течение следующих десяти минут огнем из полутора десятков стволов среднего калибра десант сходил на берег, тут же вступая в бой с гарнизоном. Но организованного сопротивления все же не было. После нескольких яростных перестрелок, каждый раз переходящих в штыковые схватки, так как отступать японцы не собирались, а наши перли как на вокзальный буфет с похмелья, русской пехоте удалось овладеть всей территорией верфи и арсеналом, а малые броненосцы, тем временем, привели к молчанию последние японские пушки.
Но до этого японцам все же удалось добиться трех прямых попаданий фугасами в «Калхас» и еще четырех в «Корею». Повреждения были не велики, но высаживавшиеся части понесли ощутимые потери, будучи еще на палубах своих судов, еще больше увеличившиеся от шрапнели с началом высадки и после стремительного штурма базы.
В течение следующего часа после подавления всех японских батарей десанты с пароходов, броненосцев береговой обороны и миноносцев полностью овладели западной торговой гаванью и большей частью восточной военной. Были захвачены два парохода с японским углем, правда не слишком высокого качества, мастерские казенного адмиралтейства, все доки, флотский арсенал и береговой угольный склад объемом более десятка тысяч тонн первоклассного боевого угля.
Высланные из порта и укомплектованные исключительно добровольцами штурмовые группы на реквизированных повозках и лошадях, не встречая никакого сопротивления, довольно быстро выскочили за пределы городских окраин. Проскочив по довольно основательным деревянным мостам через пять речушек, впадавших в южную часть восточной бухты, уткнулись в развилку. Одна дорога уходила через очередной мост за реку, явно собираясь и дальше петлять вдоль бухты, уходя к северу, а другая вела вверх по склону по левому берегу реки, примерно в направлении подавленных позиций, хорошо заметных по вспухавшим над ними шрапнельным разрывам. Пришлось разделиться. Часть двинулась через мост, а остальные пошли вверх по склону.
Однако скоро река начала все больше склоняться к югу, уводя в сторону, в то время как надо было сворачивать на север. Никаких мостов через нее не было, так что, пройдя с полверсты, двинулись обратно, с большим трудом развернув повозки на узкой горной дороге, для чего пришлось выпрягать лошадей.
Зато вторая группа по свернувшей как раз в нужную сторону почти сразу за рекой дороге успешно и достаточно быстро добралась до японских дальних батарей. Подав ракетами сигнал для прекращения обстрела, молча пошли в штыки. Японцы только еще начинали вылезать из укрытий, а наши уже хозяйничали в орудийных двориках.
Но после разделения отряда людей не хватало, поэтому сначала пришлось занять оборону, не давая канонирам высунуть носа. Только после подхода второй половины отряда, последний отрезок пути гнавшей галопом на звуки ружейной стрельбы, удалось полностью взять под свой контроль все позиции. Форт быстро осмотрели, собрали все найденные бумаги и привели его в полную негодность. На позициях, используя японские же снаряды, удалось подорвать как сами орудия, так и командные пункты и погреба боезапаса.
Выжившая после обстрелов прислуга орудий, никак не ожидавшая атаки со своей территории, не смогла удержать своих укреплений, не приспособленных к обороне с суши. По сути говоря, яростно сопротивлялись только офицеры и десятка полтора нижних чинов на КП и возле него. Все остальные, не имевшие никакого оружия, были сбиты с ног, не успев ничего понять.
Уцелевших рядовых пушкарей и вольнонаемных связали и оставили на месте, а весь командный состав едва не прикончили сгоряча. Среди наших добровольцев имелись убитые и раненые, как из офицеров, так и из нижних чинов. Стрелкового оружия у японцев на батареях почти не было, но против стали фамильных катан в руках потомственных самураев армейские палаши, штыки и приклады винтовок оказались малопригодными.
Закончив с фортом, двинулись обратно. Но перед этим связались с нашими кораблями в порту, используя найденный на КП ратьер. Командовавший добровольцами мичман Князев с «Сенявина» опасался, что на пути в порт отряд на дороге ждет засада, поэтому предложил эвакуироваться катерами, спустившись к берегу бухты. Так и сделали, что оказалось быстрее и легче. Вывезли всех своих раненых и убитых. Выживших японских офицеров, довольно сильно помятых в рукопашной, сразу доставили на флагман в качестве военнопленных.
К 17 часам русские уже полностью контролировали обе гавани и подготовили к подрыву и затоплению плавучий док, подтащив его к входным створам гавани у мыса Бакути. На верфи и в районе арсенала гремели взрывы и начались пожары, причем там все время вспыхивали перестрелки между нашими подрывными командами и японцами, появлявшимися совершенно неожиданно в самых неподходящих местах.
Все истребители, под охраной пехоты, принимали трофейный боевой уголь и воду с японских береговых складов. Для ускорения погрузки пришлось задействовать часть десантных сил, что позволило до отхода принять топлива до полного запаса в ямы, и даже в перегруз россыпью и в мешках прямо в кочегарки и на палубы еще по девять-двенадцать тонн на корабль.
После занятия нашей пехотой всех японских батарей броненосцы береговой обороны в авральном порядке пополняли убыль в погребах 120– и 75-миллиметровой артиллерии, ошвартовавшись к транспортам прямо в военной гавани. Для ускорения процесса боеприпасы пока размещали прямо на палубах и во всех помещениях, расположенных рядом, поскольку не успевали укладывать все на место сразу. С «Николая I» все время торопили.
В начале седьмого часа вечера благополучно вернулись «Иртыш» и «Воронеж» из Цуруга. Они встали рядом с большими броненосцами на внешнем рейде к западу от мыса Бакути, напротив входного канала. Сразу после их прихода Небогатов приказал разрушить телеграф, срочно собрать все ценное в порту, особенно навигационные карты и связанные с этим документы, забирать десант и готовиться к выходу.
Хотя с шара вокруг никого не видели, на флагмане опасались скорого появления крупных сил противника, которые могли запереть нас в гавани. Начальник штаба Небогатова капитан первого ранга В. А. Кросс всерьез считал, что неожиданно легкое овладение базой Майдзуру является тщательно подготовленной азиатской ловушкой.
Получив приказ с флагмана, тщательно обыскали портовую контору и мостики всех судов, а в город отправили команду добровольцев, благополучно пробравшихся по опустевшим улицам к телеграфу, который оказался совершенно брошенным персоналом. Здание подожгли и сразу вернулись в порт, где пехота уже вовсю грузилась обратно на свои суда.
Пленных японцев из обслуги батарей и гарнизона доставили катерами на борт «Николая I», а в базе и на рейде с новой силой загрохотали взрывы. Используя запасы Майдзурского арсенала и порта, удалось существенно увеличить число минированных объектов. Подорвали все доковое оборудование и сами доки. Подожгли деревянные эллинги и леса, окружавшие строящиеся на верфи корабли, арсенал, мастерские.
Всю портовую мелочь испортили и притопили вдоль причалов, а достраивавшиеся на плаву истребители взорвали и затопили на фарватерах в гавани и перед взорванными шлюзами доков. Загруженные трофейными боеприпасами почти готовые большие четырехтрубные миноносцы разламывало на части всего от одного пироксилинового патрона, инициировавшего детонацию всего остального. Угольный склад также подожгли.
В сумерках русские корабли покинули горящий Майдзуру, уведя с собой оба трофейных угольных парохода и потопив во входном канале плавучий док, днищевую часть которого буквально разодрало тремя десятками мощных подрывных зарядов, сработавших одновременно, а рядом с ним еще несколько мелких судов и стальных барж, полностью перекрывших фарватер. В дополнение, всю эту баррикаду заминировали, так же как и подходы к ней. Но при этом вокруг набросали больше ложных мин из мешков со шлаком и прочим мусором, чем настоящих, так как места «минных постановок» хорошо просматривались с обоих берегов, на которых уже начиналось какое-то подозрительное движение.
Уже в темноте, покинув залив Вакаса, у мыса Куога расстались с трофейными угольщиками, двинувшимися самостоятельно во Владивосток на своих максимальных 9 узлах, а Небогатов повернул к Корейскому проливу, приказав держать 12 узлов на лаге. Курс проложили с расчетом пройти ночью между островом Оки и Японией. Считалось менее вероятным встретиться с противником у самого побережья, так как по логике японцы должны стараться перехватить нас на отходе к Владивостоку.
Миновав мыс Куога, приблизились к берегу и сначала шли недалеко от него, ориентируясь по едва видимым силуэтам гор на фоне ночного неба и зареву пожаров в заливе Вакаса, отражавшемуся в тучах. Однако Йессен вскоре подвел свой броненосец к борту флагмана Небогатова и через мегафон предложил отойти подальше в море, изложив вкратце историю о взбаламученном иле у бухты Ушиура. Хотя глубины на той банке и были скорее щекотливыми, чем опасными, седых волос контр-адмиралу это событие явно добавило, так сказать «на старые дрожи» после недавней аварии «Богатыря».
Небогатов возражать не стал, и отряды приняли немного вправо, удаляясь от побережья. Своему штабу он приказал срочно изучить добытые трофейные карты. Даже первое знакомство с ними показало, что отряд Йессена вполне мог и выскочить на мель. Оказалось, что в двух с небольшим милях дальше в море от обнаруженной банки имелась еще одна, с вдвое меньшими глубинами. Малые броненосцы прошли всего в двух кабельтовых юго-западнее ее.
С восходом луны осмотрели горизонт, определившись по видимым ориентирам, и продолжили следовать в виду берега, так как погода позволяла надеяться на скрытность. Эскадру надежно укрывала дымка, из которой торчали лишь мачты. Дым из труб стелился по поверхности воды, смешиваясь с туманом, что скрывало отряд от возможных наблюдателей, как с моря, так и с берега. Шли проторенным судоходным маршрутом, так что мелей уже не боялись. Все судоходство японцы, скорее всего, свернули, так что встретить кого-либо было маловероятно.
Поднявшийся в артиллерийскую рубку «Николая» после полуночи флагманский штурман группы подполковник Федотьев повторно определился по береговым ориентирам и открывшимся справа возвышенностям островов Оки, что позволило избежать задержек, связанных с навигацией, поэтому ход не сбавляли, несмотря на неважную видимость над морем. Ночь прошла спокойно. Расчеты дежурили у заряженных орудий, а офицеры спали, где придется, не раздеваясь. Никаких судов, ни торговых, ни военных, встречено не было.
Перед самым рассветом взяли курс на северную оконечность Цусимы. До точки рандеву с флотом оставалось около полутора сотен миль. За прошедшую ночь удалось погасить отставание от графика, образовавшееся в самом начале похода. Шар решили не поднимать, так как в столь густо населенных водах его будет заметно издалека, что, несомненно, выдаст место отряда противнику. В то время как разобрать во множестве снующих здесь во всех направлениях судах, военные они или нет, сразу не удастся.
Ночь, вопреки ожиданиям, прошла спокойно. Но опять почти никто не спал. Воодушевление, вызванное успехом в заливе Вакаса, уже улеглось, и теперь наваливалась жуткая усталость. Адреналин схлынул, и люди буквально валились с ног, засыпая прямо на постах. Чтобы хоть как-то справиться с этим, едва легли на курс к Цусиме, половину расчетов артиллерии и сигнальные вахты отправили отсыпаться, выдав двойную винную порцию. Спустя три часа сменили артиллеристов «отдохнувшими». Второй смене также удалось отдохнуть свои три часа, после чего снова объявили боевую тревогу. На южных румбах были видны дымы и паруса сразу нескольких судов.
Атака Майдзуру являлась, по сути, большой разведкой боем. Поэтому всю вторую половину дня и всю ночь штаб второй боевой группы активно работал над результатами этой разведки. Пленных еще с вечера свезли на борт флагмана. Их было так много, что обеспечить изолированное содержание не было возможности. При этом между ними периодически возникали склоки. Один из студентов-востоковедов, только что принятый на службу в штаб, был приставлен к импровизированной тюрьме, разместившейся в матросском кубрике, и постоянно слушал эти перебранки, записывая все на бумагу.
Пленных офицеров допрашивали в первую очередь. Имевшиеся на эскадре пять переводчиков с японского работали почти без перерывов на еду и отдых. Результаты допросов записывались и сразу передавались для дальнейшей обработки. Анализировались действия, свои и японцев, учитывая новую информацию, поступавшую постоянно. Некоторые из пленных упорно молчали, но были и разговорчивые. Другие только сыпали проклятиями, иногда, в азарте, сами того не желая, открывая что-то новое и ценное для нас. Все полученные сведения сопоставлялись и перепроверялись уже имеющимися данными.
Довольно быстро удалось выяснить, что береговая оборона Майдзуру держалась, в первую очередь, на стационарных крупнокалиберных батареях вооруженных артиллерией исключительно устаревших моделей. Причем две батареи, самые опасные из 210– и 150-миллиметровых орудий были укомплектованы трофейными китайскими пушками производства фирмы Круппа, вывезенными японцами из Порт-Артура после японо-китайской войны.
Низкая боевая скорострельность серьезно снижала общую эффективность батарей, особенно при активном маневрировании и значительных скоростях флота, взламывавшего эту оборону, что в принципе полностью совпадало с результатами теоретических проработок. А скученность японских позиций, незначительно упрощая связь между батареями и общее управление огнем, в то же время существенно облегчала их разрушение.
Осмотр японских укреплений выявил некоторые весьма интересные моменты. Прилегающие к фортам воды были пристреляны каждой батареей, и составлены индивидуальные таблицы стрельбы на каждую позицию, что позволяло открывать огонь сразу на поражение, ориентируясь по всплескам «пробного» залпа. Для измерения дальностей использовались горизонтально-базисные дальномеры с большой базой, до 1000 метров (по образцу широко известных у нас дальномеров системы Петрушевского)[52].
Это позволяло вести сосредоточенный огонь с нескольких батарей по одной цели с использованием электрических средств связи и таблиц согласования, управляемый с командного пункта. Стрельба всех батарей могла уверенно корректироваться с нескольких таких пунктов, имеющих подобные, а также более современные дальномеры и телефонную связь между собой. Всего их было найдено три. Два на мысе Бакути и один на Канега. Но на самих батареях не было обнаружено никаких систем управления огнем.
По показаниям пленных, команды поступали к командиру батареи, а дальше отдавались голосом на каждое орудие, в крайнем случае, посыльным. Все процессы подачи боеприпасов из погребов, заряжания и наводки орудий осуществляются вручную с минимальным уровнем механизации, что также не способствует увеличению темпа стрельбы. Были случаи складирования части боезапаса прямо в орудийных двориках, для экономии сил прислуги пушек при ведении огня. Причем минимум однажды, на шестидюймовой мортирной батарее, это привело к их детонации и выводу из строя всей позиции.
Орудия на японских фортах совсем недавней постройки стоят в просторных каменных или бетонных двориках с защитными брустверами. Причем довольно часто по два орудия в одном дворике без какого-либо прикрытия сверху как самих орудий, так и путей подачи боезапаса. Такие дворики очень уязвимы для шрапнели. Именно плотный огонь трехдюймовок шрапнелью принудил японских артиллеристов покинуть позиции, в то время как воздействие фугасов оказалось недостаточным.
Хотя разлетавшиеся от их разрывов осколки и камни и осложняли обслуживание орудий, вывести их из строя чаще всего могло только прямое попадание крупного снаряда в позицию. Даже разрывы фугасов среднего калибра на бруствере или непосредственно в орудийном дворике не всегда выводили из строя стоявшую там пушку, хотя расчет от этого страдал сильно.
Кроме того, пыль и дым от разрывов снарядов даже на значительном удалении от огневых позиций мешали наблюдению с постов управления, а постоянный грохот полностью парализовал голосовую систему управления огнем. Все это вместе не позволяло своевременно реагировать на изменение курса и скорости кораблей, обстреливавших форты.
В то же время для гарнизона Майдзуру оказалось полной неожиданностью появление наших кораблей внутри прикрытого мощными батареями периметра. Из-за обстрела связи с батареями не было, но в их несокрушимость верили все. Поэтому организовать полноценное сопротивление десанту в порту просто не успели. Большая часть гарнизона не смогла принять участие в боях, будучи срочно брошенной сначала к входному каналу для отражения высадки десантов у батарей, потом назад к порту. Командование гарнизона явно запаздывало с приказами, только запутывая общую ситуацию и вводя имевшиеся силы в бой частями, что позволяло с ними сравнительно легко справляться.
Усугубляло общую сумятицу еще и то, что базировавшиеся в Майдзуру миноносцы и все располагавшиеся поблизости береговые сигнальные станции и посты службы наблюдения и связи были укомплектованы специалистами, офицерами и нижними чинами флота и подчинялись соответственно только главнокомандующему морским округом Майдзуру вице-адмиралу Хидака, имевшему свой штаб только из морских офицеров.
А гарнизон крепости и береговые батареи комплектовались исключительно армией и подчинялись уже коменданту крепости Майдзуру, чей штаб, в свою очередь, состоял исключительно из армейских офицеров. Причем армейцы и флот испытывали друг к другу явную и стойкую неприязнь, что заметно затрудняло совместную организацию обороны, даже несмотря на наличие соответствующих инструкций от вышестоящего командования.
Никаких согласованных действий армии и флота на протяжении всего штурма отмечено не было, а со слов пленных, и никогда не планировалось. На все межведомственные уведомления и согласования уходила масса времени, поэтому никто и не смог оказать организованного сопротивления десанту после столь стремительного и совершенно неожиданного преодоления внешнего оборонительного рубежа.
Среди карт в порту нашлись и карты внутренней акватории Цусимы, с обозначенными навигационными знаками и ориентирами. В том числе и подходов к порту Такесики. Всю эту наиважнейшую информацию нужно было передать на флагманский броненосец флота как можно скорее, так как ожидалось, что батареи Цусимы могут быть даже более мощными, нежели в Майдзуру, хотя сама система организации обороны всей Цусимской крепости вряд ли имеет серьезные отличия. А значит, на этом можно будет сыграть, максимально используя элемент неожиданности и уже появившийся опыт.
Поскольку, до самого начала штурма Цусимы воспользоваться радиотелеграфом было нельзя. А после его начала, скорее всего, будет уже невозможно в условиях противодействия работе радиостанций как с нашей стороны, так и противником, к Рожественскому решили отправить «гонца», в роли которого должен был выступить один из миноносцев, которого согласно плану, предполагалось отправить в разведку к Цусиме еще ночью.
Теперь было решено, что он, отправившись на разведку, в случае если не обнаружит угрозы для отряда Небогатова, уже не будет возвращаться назад к эскадре, а уйдет дальше на соединение с отрядом наместника и доставит ему подготовленный штабной пакет. Конечно, штурм к этому времени будет уже в самом разгаре, если вообще не закончится, но трофейные бумаги и результаты разведки боем могут пригодиться в любом случае. Так что все же всемерно поспешить с их отправкой стоило.
Уже много позже полуночи от второй ударной группы отделился миноносец «Бодрый», которому поручалось эта ответственная миссия. Из всех эсминцев он имел наиболее качественно перебранную и потому более мощную машину, соответственно был резвее собратьев. К тому же угля расходовал меньше, благодаря чему был свободнее в выборе маршрута прорыва. Дав полный ход, он быстро пропал из вида, в то время как эскадра продолжала движение, скоро сбавив ход до 10 узлов.
После «пересменки» экипажей вторая боевая группа, хотя и с явной натяжкой, была снова готова к бою. Но маячившие на юге небольшие суда не проявляли никаких признаков беспокойства.
В 07:30 получили кодовую телеграмму с «Орла», сообщавшую, что четвертая боевая группа благополучно достигла Озаки и начинает атаку в соответствии с планом. А наши крейсера первого ранга успешно прорвались через проливы и вышли на оперативный простор южнее и юго-западнее Цусимы.
Исходя из этого предполагалось, что японцы сейчас стремительно оттягиваются всеми боеспособными силами к югу, юго-западу, освобождая нам дорогу. Небогатов немедленно попытался связаться с Рожественским, чтобы предупредить о посланном к нему гонце, но радио уже не действовало. Оставалось только продолжать движение, в точности следуя первоначальному плану.
Глава 11
Четыре русских крейсера первого ранга – «Богатырь», «Олег», «Аврора» и «Светлана» по плану операции, выдвигались к Корейским проливам двумя парами под общим руководством капитана первого ранга Добротворского, командира «Олега», чьи потекшие котлы успели залатать во Владивостоке.
Первую группу составляли «Олег» и «Богатырь». Они были левым – восточным – флангом завесы. Пара этих однотипных мощных башенных крейсеров должна была проскочить в Желтое море в ночь на 20 июня, выйдя на самые важные японские коммуникации с рассветом. Им предстояло прорываться гораздо более узким и сильнее защищенным проливом между Кореей и Цусимой на два-три часа раньше второй группы, чтобы оттянуть на себя внимание противника.
Вторую крейсерскую группу из менее скоростных крейсеров «Аврора» и «Светлана» вел капитан первого ранга Егорьев, командир «Авроры». Они образовывали правый – западный – фланг крейсерской завесы и прорывались через Цусимский пролив западнее Цусимских островов.
Покинув туманный залив Петра Великого раньше главных сил флота, Добротворский устроил «Олегу» пробный пробег, разогнав его до двадцати узлов. При этом котлы и машины работали без нареканий, хотя избавиться от перерасхода угля все же не удалось. Убедившись в надежности своего флагмана, он отправил кодовую телеграмму во Владивосток и продолжил плавание, развернув свой отряд в боевой порядок.
Держа строй фронта, крейсера разошлись на полсотни миль с запада на восток, едва видя друг друга в светлое время суток. Шедший в середине строя «Олег» часто сближался и обменивался сигналами с «Авророй». Попутной задачей третьей ударной группы было – расчистить дорогу до самой Цусимы для Рожественского, ведущего главные силы флота в шестидесяти милях позади. Учитывая активизацию японских вспомогательных крейсеров в Японском море в последнее время и возможное уплотнение разведывательной сети в связи с началом наступления в Корее, это было весьма актуально.
Чтобы свести вероятность встречи с кем бы то ни было к минимуму, крейсера, а за ними и Рожественский выдвигались к проливам не обычным маршрутом, которым ходили владивостокские крейсера, а чуть восточнее 132-го меридиана, почти до самого японского берега, оставляя острова Оки слева по борту. Лишь немного не доходя до 35-й параллели, планировалось повернуть к Цусиме.
Временами находил туман, тогда строй крейсеров смыкался. С улучшением видимости Добротворский снова разворачивал завесу. Но в течение всего первого дня похода горизонт был пуст. За ночь тоже никого не встретили, хотя уже принимали обрывки японских телеграмм. Если не принимать в расчет наверняка обязанных резко активизироваться японских разведчиков, это было не удивительно. Оживленное судоходство в Японском море всегда наблюдалось только у японских или корейских берегов. Вдоль побережья Кореи ходили в основном рыбаки и немногочисленные торговые шхуны, вдоль японского – их рыбацкие флотилии и прибрежный каботаж, также в основном парусный. Средняя часть Японского моря, где двигались крейсера, обычно была пустынна, и лишь иногда пересекалась нечастыми рейсами из Японии в Корею и обратно. Но эти маршруты были почти заброшены с начала войны.
Наконец-то доведенная до полностью работоспособного состояния новая станция беспроволочного телеграфа «Олега», аналогичная той, что стояла на «Урале», позволяла не только управлять действиями вверенных Добротворскому крейсеров, но и поддерживать устойчивую связь с главными силами флота, и даже с Владивостоком, от самой Цусимы. Но на переходе ей было строжайше запрещено пользоваться без срочной необходимости, из соображений скрытности выдвижения на исходные рубежи.
До полудня 19 июня крейсера шли на юг, пока до японского берега не осталось менее пятидесяти миль, после чего повернули на юго-запад, к Цусиме. Почти сразу «Аврора» наткнулась на небольшой каботажный пароход, быстро потопленный артиллерией без досмотра, после того как его покинул экипаж и пассажиры.
Вскоре «Светлана» перехватила две рыбацкие шхуны, также потопленные без осмотра после снятия экипажей, а в 16:04 с «Богатыря» обнаружили прямо по курсу дымы сразу нескольких крупных кораблей. Это было уже серьезно, и об этом тут же сообщили по радио на все остальные крейсера завесы, продолжая сближение. Сыграли боевую тревогу. Начали поднимать пары до марки во всех котлах, готовясь к бою.
В 16:10 из артиллерийской рубки сообщили, что видят впереди два крейсера на встречном курсе. Опознать не удается, так как трубы створятся, а надстройки разглядеть невозможно. Но почти сразу после этого доклада встречные корабли отвернули влево и были достоверно опознаны как бронепалубные крейсера «Касаги» и «Цусима».
Они продолжали идти большим ходом, стремясь обойти «Богатыря» с запада, а у них за кормой виднелись дымы еще нескольких кораблей. Складывалось впечатление, что японцы хотят прижать наш крейсер к берегу большими силами и там расстрелять, лишив маневра.
Видя это, командир «Богатыря» капитан первого ранга Стемман приказал дать радио по отряду об обнаруженных новых дымах и увеличил ход до 18 узлов, двинувшись навстречу противнику. Справа он видел дымы из труб «Олега», способного прикрыть в случае осложнений, а преимущество в скорости позволяло уклониться от боя в неблагоприятных условиях.
Поскольку на последнем совещании в штабе все командиры и флагманы были ознакомлены в общих чертах с планируемой операцией, Стемман намеревался выяснить состав сил противника, явно выдвигавшихся в район залива Вакаса, где сейчас должен был действовать отряд Небогатова.
В 16:18, видимо обнаружив дымы шедшего в лоб японской разведке «Олега», «Касаги» и «Цусима» резко отвернули вправо, стремясь разойтись с «Богатырем» правыми бортами, находясь правее его курса уже всего в 60 кабельтовых. Стемман тут же сообщил об этом Добротворскому по радио, и «Олег» взял левее, сближаясь с «Богатырем», чтобы попытаться взять японцев в ножницы. Уже были видны его мачты и трубы, а дистанция до него определялась примерно в 12 миль. При согласованных действиях шансы серьезно прижать быстроходные разведчики противника были.
Вероятно разгадав наши намерения, японцы развернулись почти на обратный курс, не желая ввязываться в бой в сложившейся ситуации. Постоянно телеграфируя открытым текстом об обнаружении двух крейсеров, они возвращались к своим главным силам, дымившим на юго-восточных румбах за горизонтом и все еще не обнаруженным и не опознанным. Вполне возможно, что японцы заманивали наших скороходов ближе к берегу, рассчитывая затем отрезать им путь назад. Точный состав сил противника все еще был не известен.
Поскольку справа у Стемана были только русские крейсера, причем не наблюдавшие никаких других дымов по горизонту, что давало гарантированную возможность отрыва в западном направлении при возникновении осложнений, «Богатырь» не отставал и продолжал преследование.
Вскоре с него разглядели впереди отступавшей японской разведки три больших корабля на встречном курсе и несколько дымов небольших судов рядом с ними. Много южнее также просматривались поднимавшиеся к небу столбы дыма, но до них было еще очень далеко. Об этом тут же сообщили по отряду, а с «Олега» передали на броненосцы главных сил, вскоре получив короткий условный сигнал – квитанцию о получении.
Установив примерную численность сил противника и их курс и скорость, Стемман отвернул к юго-востоку, стремясь разминуться с японцами и точно опознать уже обнаруженные их корабли, а также выяснить, кому принадлежат остальные дымы на юге. По прикидкам сигнальщиков до них было миль семнадцать, или чуть меньше. То есть была вероятность в ближайшее время увидеть хотя бы их мачты и верхушки труб.
«Касаги» и «Цусима» сразу повернули на параллельный курс, но не сближались, все также отходя к своим большим кораблям. Дистанция между русской и японской разведкой держалась в пределах пяти-шести миль. Противник явно не хотел рисковать, ввязываясь в бой с большим русским крейсером, к которому кто-то спешил на помощь. Дым «Олега» японцы уже наверняка видели.
Вскоре удалось как следует рассмотреть и опознать тяжелые японские корабли, уже давно маячившие на южных румбах. Ими оказались броненосные крейсера «Якумо», «Адзума» и «Токива», сопровождаемые двумя отрядами истребителей или миноносцев по четыре корабля в каждом. Они продолжали движение большим ходом на северо-восток, не реагируя на маневры русского крейсера, а вот те, кто шел за ними, отвернули дальше к востоку, не желая попадаться на глаза обнаглевшему разведчику.
Их попытались рассмотреть, взяв еще на три румба левее, но «Касаги» и «Цусима» бросились наперерез «Богатырю», начав быстро сокращать дистанцию. Русские не меняли курса, изготовившись к бою левым бортом. Постоянно принимались сигналы с японских станций беспроволочного телеграфа. Судя по их силе, шел активный обмен депешами между обнаруженными отрядами противника.
Наличие двух реальных противников рядом и еще трех потенциальных в поле зрения Стеммана не смущало. С запада приближался «Олег», постепенно сокращавший расстояние. Кроме того, с северо-запада показались дымы и крейсеров Егорьева, спешащих на выручку Добротворскому. Их японцы тоже уже должны были видеть. От подходившей подмоги было известно, что дорога на запад по-прежнему не перекрыта, так что путь для отхода имелся.
Однако, невзирая на ставшее уже совершенно очевидным наше превосходство, японская разведка упорно продолжала сближение, открыв огонь с 35 кабельтовых в 17:40. Русский крейсер молчал, продолжая огибать японскую эскадру с запада, все больше забирая к востоку и сокращая дистанцию с бронепалубниками противника. Избегать боя Стеман явно не собирался, спокойно пытаясь занять более выигрышную позицию, позволявшую быстро разорвать контакт, в случае возникновения угрозы.
Японцы довольно скоро пристрелялись, и их залпы ложились в опасной близости от активно маневрировавшего «Богатыря», но попаданий не было. Русские молчали, экономя снаряды, но были вынуждены вернуться на свой первоначальный курс, так и не разглядев тех, кто шел ближе к берегу. Лишь когда от «Богатыря» до головного «Касаги» было по дальномеру двадцать девять кабельтовых, Стемман приказал дать первый пристрелочный полузалп.
К этому времени приближавшийся с запада «Олег» был всего в пяти милях справа, но в бою пока участвовать не мог. Для уверенной стрельбы его орудий до противника было еще слишком далеко. Дымы же подходивших с северо-запада «Авроры» и «Светланы» перестали приближаться, хотя были уже хорошо видны как с наших, так и с японских крейсеров, ввязавшихся в перестрелку.
Видимо поэтому японцы спешили реализовать свое численное превосходство и продолжали сокращать дистанцию, стреляя всем правым бортом с обоих своих разведчиков, в то время как «Богатырь», по-прежнему не торопясь, отвечал полузалпами и лишь из палубных и казематных орудий. В башни, обладавшие меньшей скорострельностью, пока только постоянно передавались все данные для стрельбы, чтобы после накрытия дать полный бортовой залп.
Вскоре сразу два 120-мм снаряда с «Касаги» попали в крейсер. Первый угодил в корму, разбив 47-мм орудие в кормовом спонсоне, сорвав его со станка и забросив в адмиральский салон. А второй разворотил коечные сетки на шкафуте, убив двоих и ранив пятерых из расчетов орудий и на подаче. Сами пушки не пострадали, и это никак не отразилось на русской размеренной стрельбе.
Когда же «Богатырю» наконец удалось пристреляться, дали залп из всех стволов, кучно легший вокруг головного японца. Затем еще два, давших не менее трех попаданий. В батарее «Касаги» вспыхнул пожар, и он отвернул к берегу, прекратив огонь. Следом повернул и «Цусима», так и не добившийся попаданий. Об этом маневре японцев снова доложили по радио, а «Олег» ретранслировал депешу дальше, после чего радиопереговоры стали невозможны из-за помех, видимо ставившихся японцами, так как наши станции теперь молчали.
В результате всех маневров приблизится к желаемым дымам так и не удалось, зато появилась реальная угроза охвата кормы японскими броненосными крейсерами, уже развернувшимися и быстро приближавшимися с юго-запада. Это вынудило Стеммана отказаться от дальнейшего продвижения к японскому берегу.
В 18:09 бой прекратился. Почти соединившиеся, «Богатырь» и «Олег» разминулись с японской эскадрой. А «Аврора» и «Светлана», так и не выйдя из-за горизонта, начали возвращаться на свои позиции. К этому времени подозрительные дымы ушли еще дальше к востоку, и их преследование было бесполезно из-за приближавшейся ночи.
Уже опознанные японцы, больше не пытаясь перехватить наши крейсера, по-прежнему перли на запад-северо-запад, вдоль своего побережья, держа не менее 15 узлов хода. Помехи в радиоэфире скоро прекратились, и сразу все станции беспроволочного телеграфа на русских кораблях начали снова принимать японские депеши, но на этот раз активно забивать их своей искрой. Японцы в ответ начали всячески препятствовать нашему телеграфированию.
Оставив японцев за кормой, русские крейсера снова развернулись в завесу, приготовившись к предстоящему им ночному бою. Впереди показались дымы передовых дозоров в Цусимских проливах. «Богатырь» и «Олег» повернули на запад, к входу в Корейский пролив, а «Аврора» и «Светлана» довернули немного влево, углубляясь в пролив Цусимский. По приказу с «Олега» с этого момента любые услышанные по радио телеграммы забивались искрой незамедлительно. Действия крейсеров были согласованы заранее, даже на случай вынужденного возвращения кого-либо из них, так что в радиообмене они не нуждались, а позволять японцам обмениваться информацией Добротворский не собирался.
Спустя менее часа с русских бронепалубников уже видели разбегавшиеся в разные стороны небольшие пароходы. Должно быть, из первой линии патрулей. «Богатырь» смог нагнать и потопить один из них до наступления темноты, а «Олег» потерял в сумерках свою жертву, хотя и успел пустить ей пар. В течение ночи еще не один раз крейсера открывали огонь по всем, кого видели возле себя, но из-за темноты и большой скорости хода обычно не имели возможности разглядеть результатов стрельбы.
К утру 20 июня Егорьев уже был между Квельпартом и корейскими шхерами, продолжая быстро продвигаться к западу и топя все, что попадалось на пути и имело отношение к японским промыслам или военным перевозкам. А Добротворский дополнял картину погрома на вражеских коммуникациях такими же решительными действиями сначала восточнее, а немного погодя и южнее Квельпарта.
Выйдя в Желтое море, ставить помехи прекратили. Добротворский запросил Егорьева о повреждениях и, получив отрицательный ответ, распорядился приступить к поиску японских транспортов. Крейсера поддерживали между собой постоянную радиосвязь, обмениваясь информацией. Недостатка в целях не было.
Ни военных кораблей, ни хоть как-то вооруженных пароходов не попадалось вообще. В первое время даже радиоэфир был абсолютно спокоен. Все это весьма удивило многих на мостиках крейсеров. Ожидалось, что японские коммуникации в этом районе имеют более плотное прикрытие, а с получением известий о прорыве цусимских дозорных линий опустеют еще до нашего здесь появления. Возможно, сказалась быстрота прорыва, чем теперь спешили воспользоваться.
По мере возможности использовали подрывные патроны, экономя боекомплект. При этом если судно было японским, не важно, в балласте или с грузом, на досмотр время не тратили, ограничиваясь поиском карт, сигнальных книг и лоций. Просто быстро закладывали заряды в трюмах или машинном отделении, поджигали все, что могло гореть, и уходили. Больше всего работы было у отряда Егорьева. Поскольку почти все суда в его районе были японские, к тому же их было много. Иногда видели одновременно несколько целей. Тогда приходилось открывать огонь, чтобы остановить того, кто пытался скрыться среди прибрежных островов и отмелей. Часто попадавшихся у берега корейских рыбаков сразу же отпускали.
За первую половину дня действиями всех четырех бронепалубных крейсеров на дно отправились в общей сложности пять судов от пятисот до двух тысяч тонн на паровом ходу и еще семь шхун и прочих парусных судов японской принадлежности. Четыре нейтрала, не имевших контрабанды, были отпущены. Два английских судна шли в балласте в Шанхай, Француз вез мануфактуру в Симоносеки, а старый американский пароход «Кентукки», загруженный под завязку корейским лесом, направлялся на Гавайи. После полудня воды вокруг Квельпарта полностью опустели.
Действующую эскадру – все что осталось от некогда грозного японского объединенного флота после обескураживающего цусимского разгрома возглавил контр-адмирал Номото. Он получил этот чин досрочно по личному представлению адмирала Того. Несмотря на молодость и внеочередное повышение, его кандидатура была признана самой подходящей в данной ситуации. Хотя у Японии еще оставалось немало вполне заслуженных адмиралов, в ГМШ считали, что действующей эскадрой должен командовать офицер, уже побывавший в бою с новым русским флотом.
Хотя вверенный ему броненосец и погиб в Цусимском бою, его командир проявил себя с самой лучшей стороны. Так что утверждение в должности дополнялось еще и Императорским рескриптом о высочайшем доверии, делавшим Номото, несмотря на более позднее чинопроизводство, «высшим среди равных». Благодаря этому он имел полное право командовать всеми остальными контр-адмиралами, возглавлявшими подчиненные ему отряды.
После окончания ремонта боевых повреждений под началом Номото оказалось три броненосных крейсера, сведенных в первую крейсерскую эскадру, пять бронепалубных крейсеров, составлявших разведывательный отряд контр-адмирала Уриу, да несколько отрядов истребителей и миноносцев. Дополняли это подобие флота отряд раритетов контр-адмирала Ямада и довольно многочисленные вспомогательные крейсера, годившиеся лишь для разведки и перехвата пароходов, пытавшихся снабжать русских в их последней базе – Владивостоке.
При таком корабельном составе, по мнению Номото, об активных наступательных действиях следовало забыть, сосредоточившись на блокаде северных проливов, для прекращения снабжения противника по морю, и на охране собственного побережья и судоходства южнее Цусимы от возможных набегов на него русских крейсеров.
В возможность восстановления боеспособности русских броненосцев после такого боя силами судоремонтного завода во Владивостоке раньше чем через два или даже три месяца Номото не верил. Соответственно, по его мнению, к активным наступательным действиям русские могли перейти только к середине осени. До этого времени следовало заняться срочным укреплением собственного побережья. Обо всем этом он сообщил в Главную Квартиру в Токио сразу после вступления в должность.
Оттуда, в ответ, пришло распоряжение, что все его действия теперь должны быть направлены на охрану жизненно важных коммуникаций империи. Для чего, в первую очередь, нужно было обеспечить безопасное судоходство в Корейском проливе и южнее его между портами Сасебо, Нагасаки и Симоносеки на Японских островах и корейскими и китайскими портами, через которые осуществлялось снабжение маньчжурских армий.
Поскольку страна уже не могла позволить себе одновременно усиливать и армию и флот, именно на успешные действия сухопутных войск сейчас возлагались самые большие надежды в высших японских штабах. Флот впал в немилость императора и должен был лишь обеспечивать дальнейшее успешное продвижение маршала Оямы.
Слабым утешением японским адмиралам могло служить то, что по данным разведки, у русских остались в строю лишь бронепалубные крейсера. Все их броненосцы хоть и дошли до Владивостока, но имеют очень серьезные повреждения и нуждаются в капитальном ремонте, невозможном в этом порту, а потому не боеспособны.
Учитывая, с каким трудом были отремонтированы крейсера «Россия» и Громобой» после боя в прошлом году, для противника считалось возможным только поддержание боеспособности легких крейсеров, заметно уступавших в числе и по суммарной силе всем японским. Так что задача по защите своих коммуникаций и плотной блокаде единственной вражеской базы была вполне выполнима, поскольку флота, в нормальном понимании этого слова, у русских тоже не было.
Номото, едва вступив в должность, решил мобилизовать как можно большее число небольших судов прибрежного плавания для несения караульной службы на некотором удалении от берегов и на подступах к проливам. Для повышения эффективности планировалось оснащать все суда, даже парусные, паро-динамо и станциями беспроволочного телеграфа, чтобы иметь возможность развернуть из них автономные линии дозоров вдоль всего побережья метрополии со стороны Японского моря и на путях вероятного движения русских крейсеров от Владивостока к наиболее значимым пунктам на побережье Кореи. Использование таких дозоров позволяло в кратчайшие сроки и при минимальных затратах создать развитую сеть раннего обнаружения, что даст возможность своевременно и правильно реагировать на действия противника.
При штабе нового командующего действующей эскадрой создали специальную комиссию, которая начала мобилизацию прибрежного каботажного парового и парусного флота в портах Фузан, Хакодате, Аомори, Майдзуру, Модзи, Симоносеки, Сасебо, Нагасаки, Такесики для переоборудования и дальнейшего использования его в качестве массированных разведочных сил. Все работы предполагалось вести непосредственно в портах приписки судов силами портовых мастерских. Для этого начали активно заготавливать необходимые материалы и оборудование в Фузане, Майдзуру и Такесики.
Но почти полное отсутствие дополнительного финансирования сильно сдерживало реализацию программы. По этой причине практически завис процесс приобретения сложного и дорогого радиооборудования, из-за чего так и не удалось до конца июня восстановить разоренные противником совершенно новые береговые станции беспроволочного телеграфа, развернутые в Цусимском проливе только перед самым приходом эскадры Рожественского.
В сложившейся после Цусимского боя ситуации, генералы напрямую обвиняли адмиралов в том, что, имея сведения об активной подготовке к бою русской эскадры во время перехода, флотское руководство только и смогло, что соорудить прямо на берегу несколько радиостанций, совершенно не позаботившись об их защите. Что дорогое и дефицитное оборудование было выставлено буквально напоказ и, естественно, легко уничтожено. Напирая на это и используя данные разведки, к началу июня армейцы смогли добиться переориентации выделяемых средств на нужды армии и флота в совершенно дискриминационных для флота пропорциях.
После чего флот мог проводить только малозатратные мероприятия, экономя даже боевой уголь, который тоже был не дешев. Строительство новых береговых батарей у Цусима-зунда и Симоносеки оказалось под угрозой срыва. Пришлось идти на импровизации. Шестидюймовые пушки, снятые для них с «Касуги» и «Микасы», затонувших не мелководье, из-за отсутствия цемента разместили в парных дерево-земляных орудийных двориках, а трехдюймовые вообще в примитивных окопах на самодельных колесных лафетах. Во все возрастающих количествах начали использовать в военных целях парусные суда, комплектуя их экипажи добровольцами и вооружая чем попало. Со складов и из арсеналов Сасебо, Хакодате, Майдзуру и Нагасаки извлекалось все, что хоть когда-то имело боевую ценность.
Начали формироваться отряды «Кокутай» из мелких судов, оснащенных шестовыми или метательными минами, или даже просто зарядами взрывчатки, укомплектовываемые добровольцами-смертниками. Их задачей должна была стать охрана портов и баз, а также дозорная служба в проливах. Недостаточную оснащенность предполагалось компенсировать массовостью.
Но после набега русских крейсеров на Наойецу и Ниигата, атаки дамбы в лагуне Хамано и совершенно невероятного дневного прорыва русского конвоя через пролив Цугару ситуация начала меняться. В столице поняли, что русский змей, заползший в свою нору, еще сохранил яд. Номото получил строжайшее предписание срочно усилить оборону вод метрополии с целью недопущения подобных действий противника в дальнейшем.
А спустя сутки, в Мозампо, где располагался штаб действующей эскадры, на миноносце прибыл офицер МГШ капитан первого ранга Ямасито, который доставил специальную телеграмму, подписанную лично морским министром Ямомото и начальником ГМШ адмиралом Ито. В ней рекомендовалось в кратчайшие сроки разработать план мероприятий по нейтрализации русских крейсеров, действующих в Японском море, используя все имеющиеся средства.
Однако было просто невозможно моментально компенсировать последствия многолетней экономии на обороне в пользу наступательного компонента морских сил. К тому же и без того скудные ресурсы, изрядно истощенной войной Империи, выделяемые на флот, приходилось делить. Большое внимание теперь уделялось развитию сил береговой охраны тихоокеанского побережья, явно недостаточных в свете последних действий русских вспомогательных крейсеров.
Но этот театр военных действий был поручен главнокомандующим военно-морских округов Йокосука и Куре, и потому Номото напрямую не касался. Что же касалось непосредственно Японского моря, то, к моменту прибытия офицера из Главной Квартиры этот вопрос прорабатывался штабом действующей эскадры уже около месяца. Так что Яма-сито отбыл обратно в Токио, имея в руках готовый план организации обороны, который к тому же уже успешно осуществлялся на практике.
Все предложения Номото были одобрены Главной Квартирой и незамедлительно выделены материалы для проведения необходимых работ. Поступило распоряжение ГМШ, наделявшее контр-адмирала Номото полномочиями, позволявшими на месте решать все вопросы, связанные с приобретением нужных судов и необходимых на это кредитов от министерства финансов империи.
Но взамен на Номото возлагалась ответственность за обеспечение безопасности японского судоходства и рыбных промыслов вдоль западного побережья Японских островов, и особенно южнее Цусимы. Были установлены жесткие сроки на завершение развертывания дозорной сети.
В Англии, других европейских странах и Америке японские торговые агенты начали активно закупать нужное оборудование. Причем из-за явно недостаточной осведомленности в этих вопросах большинства агентов год выпуска и эффективная дальность связи аппаратов беспроволочного телеграфа, массово закупаемых для нужд объединенного флота, оказались далеко не на первом месте. Поэтому союзники Японской империи и другие державы весьма охотно и выгодно избавлялись от своего старья, что в то же время весьма сомнительно способствовало повышению боеспособности японского флота.
Кроме того, в десятки раз возросшее число станций связи, появившихся у флота в течение всего одного следующего месяца, потребовало огромного числа подготовленных специалистов для их обслуживания. Среди флотских изыскать нужное количество персонала было нереально, даже если вымести под метелку все учебные классы. Поэтому был начат активный набор среди телеграфных служащих.
Сначала брали только добровольцев, проводя с ними хотя бы, короткую учебу по морской практике. Но по мере поступления техники и быстро нараставшей нехватки профессионалов, это движение переросло вскоре в массовый призыв всех, мало-мальски годных к службе или хотя бы просто знакомых с телеграфным делом, без какой-либо специальной подготовки.
Дозорные силы, несмотря на объективные и субъективные причины и неизбежные в таком масштабном мероприятии прочие трудности, быстро росли числом и вполне успешно комплектовались. Но это все уже было после гибели Номото. Прежде чем японцы успели развернуть их с достаточной эффективностью, хотя бы на ключевых участках, русские снова начали действовать. Причем снова очень агрессивно и стремительно.
После звонкой оплеухи в виде набега на тоннели и мосты с форсированием охраняемого пролива очень скоро последовало продолжение в виде десантов в северокорейских портах. Поскольку связь с атакованными пунктами сразу пропала, для прояснения обстановки туда отправили первый отряд истребителей и вспомогательный крейсер. Но едва ушла разведка к берегам северо-западной Кореи, поступило сообщение о появлении русских кораблей с воздушным шаром уже в заливе Вакаса. Далее поток телеграмм панического содержания оттуда рос как снежный ком.
Причем совершенно неожиданно, уже к полудню 19 июня стало ясно, что против атаки русских не в состоянии держаться не только гарнизон порта Цуруга, который еще не успели усилить после событий в Наойецу и Ниигате, но даже считавшаяся хорошо укрепленной база флота Майдзуру. Это казалось невероятным, и от коменданта крепости и начальника морского района потребовали прекратить истерику и предоставить подробный рапорт.
Начальник морского округа Майдзуру вице-адмирал Хидака вскоре сообщил, что русские высадили десант в порту Цуруга, прямо на причалы, с миноносцев и двух вооруженных пароходов, одновременно атаковав и блокировав саму базу значительными силами флота. Но имеющихся у Хидака сил для отражения этой атаки недостаточно. Гарнизон Цуруга разбит. Все находившиеся в заливе Вакаса миноносцы и сторожевые суда потоплены. Батареи еще ведут бой, но часть из них уже разрушена.
Из штаба Хидака сообщали о двух больших старых и трех малых русских броненосцах, обстреливающих крепость. Они опознаны как эскадренные броненосцы «Николай I», «Наварин» и броненосцы береговой обороны типа «Адмирал Ушаков». С ними пароходы, над одним из которых поднят воздушный шар, и шесть миноносцев. В момент отправки этой телеграммы русские уже высаживали десант у входного канала Майдзуру и тралили подходы к гавани. Требовалась срочная помощь. После падения фортов гарнизон крепости также не сможет оказать достойного сопротивления, ввиду своей недостаточной численности и внезапности нападения.
Это в корне расходилось со сведениями о противнике, полученными Номото буквально накануне от начальника штаба флота капитана первого ранга Симамуры. По самым последним докладам японской разведки выходило, что все русские тяжелые корабли развернуты вдоль побережья залива Петра Великого для его обороны и не могут выйти в море в ближайшее время, что на них провели только самый минимум необходимых работ для удержания на плаву. Ничего больше обеспечить порт Владивостока не в силах. Что все они имеют расстрелянную артиллерию и неисправные главные механизмы. А запасов боевого угля в крепости почти не осталось, так как его подвоз вообще практически прекратился.
В дополнение к известиям из залива Вакаса постоянным потоком шли телеграммы о возрастающей активности русских в Корее, их атаках по всему побережью, большом десанте с конницей и артиллерией в порту Шестакова и подозрительных кораблях, обнаруженных в море, направляющихся в сторону порта Гензан в Броутоновом заливе.
Это вынудило развернуть корейскую разведку на Порт Шестакова, куда направили вспомогательный крейсер, и на Гензан, который должны были осмотреть истребители. Из залива Вакаса к ночи сообщили, что русские грузят уголь на миноносцы прямо в порту Майдзуру. После этого связь пропала.
В ожидании сведений от своих разведчиков Номото вывел основные силы действующей эскадры из Цусимских проливов, где они маневрировали на экономическом ходу еще с вечера 18 июня, к северу. Но после получения последних известий из залива Вакаса, он после полудня 19-го двинулся к Майдзуру, оставив в самих проливах дозорные крейсера «Акаси», «Нанива» и «Такачихо». Им, совместно почти со всеми миноносцами, вспомогательными крейсерами и седьмым боевым отрядом адмирала Ямада поручалось не допустить возможного прорыва русских кораблей на коммуникации у Цусимы и южнее.
Он не знал, что все три оставляемых крейсера нуждаются в угле. Отправив для них телеграмму с борта флагманского «Якумо» и так и не получив ответа, Номото распорядился передать им приказ через штаб в Мозампо и стоянку Озаки. В итоге только к ночи 19 июня, когда «Акаси», «Нанива» и «Такачихо» пришли на бункеровку, их командиры узнали о своих новых задачах.
Штаб командующего действующей эскадрой считал, что весь свой частично боеспособный флот русские наверняка бросили именно против Майдзуру, а высадки в Корее могут быть отвлекающим маневром. Следовательно, сначала нужно атаковать русские силы в заливе Вакаса, уничтожив то, что осталось от русской второй эскадры, а корейские десанты можно будет прикончить после этого, уже на обратном пути. В своем превосходстве над эскадрой из пары кое-как отремонтированных устаревших броненосцев и трех броненосцев береговой обороны Номото не сомневался.
Он рассчитывал напасть на противника утром 20 июня непосредственно у гавани базы, если до того русские не начнут отход. А затем, прижав к берегу всеми своими силами, расстрелять, совместно с крепостными батареями. Зная о новейших мощных фортах, построенных у Майдзуру в последние годы, японский адмирал считал, что они в состоянии выдержать суточную осаду даже крупных сил неприятельского флота. Телеграммы о высадке русской пехоты у входного канала Майдзуру он (и не только он один) считал наглой провокацией. Слишком невероятно все это звучало.
Если не удастся застать противника в заливе Вакаса, то оставалась возможность перехватить отходящие оттуда и уже наверняка серьезно поврежденные огнем батарей русские корабли и добить их в течение дня в артиллерийском бою с больших дистанций. На дальностях от четырех до шести тысяч метров русские бронебойные снаряды будут не опасны для его хорошо защищенных броненосных крейсеров, а превосходство в ходе позволит диктовать условия боя. То, что останется на плаву до темноты, гарантированно прикончат имевшиеся у него два отряда миноносцев последующими ночными минными атаками.
Уже к трем часам пополудни был готов боевой приказ и его отправили на все крейсера главных сил. Ушедшие вперед на разведку «Касаги» и «Цусима» были извещены по радио о планируемой утром атаке на флот противника. Постоянно поддерживалась связь с крепостью Бакан, откуда получали последние известия, передаваемые телеграфом.
Однако, едва набрав полный ход, японцы своей разведкой наткнулись на русский большой трехтрубный башенный крейсер, шедший навстречу. Причем он не уклонялся от контакта, а ввязался в бой, когда пытался выяснить состав японского соединения. Его пытались отогнать корабли разведочного отряда, но особо в этом не преуспели.
Столь уверенное поведение русского объяснялось близким присутствием еще одного такого же крейсера, подошедшего с запада позже. Но, судя по дымам, показавшимся снова с западных румбов спустя еще какое-то время, крейсеров было не менее четырех. При этом непосредственно в стычке разведочных отрядов и их перестрелке участвовали только два больших башенных русских крейсера, из чего был сделан вывод, что за горизонтом все это время держались их пароходы-крейсера, шедшие с «Олегом» и «Богатырем» в качестве быстроходных угольщиков. Благодаря правильным и решительным действиям крейсеров разведывательной завесы, к японским угольщикам, шедшим восточнее под охраной только вспомогательных крейсеров, русские так и не смогли прорваться.
Одной из задач, естественно, кроме прорыва южнее Цусимы, для встреченных крейсеров, по-видимому, было установление численности японского отряда и направления его движения, так как сразу после короткой перестрелки последовала серия телеграмм, и русские вышли из боя, продолжив движение большим ходом в сторону Цусимского пролива.
Их передачи японцы пытались перебивать своей искрой, но вскоре от этого отказались, чтобы иметь возможность известить свои дозорные силы о приближении противника. Однако, едва поняв, что японцы что-то передают, русские сами начали мешать японскому радиотелеграфированию.
Это создавало очень сильные помехи, не позволявшие связаться даже с ближайшими береговыми станциями. Дозорных судов поблизости не было. Это вынудило Номото отправить один из миноносцев в залив Абурадани, для отправки срочных депеш об обнаруженных крейсерах и их курсе.
Но поскольку миноносец шел вдогонку за русскими, сообщения сильно запоздали. Едва получив сведения о противнике, в Абурадани сразу объявили тревогу, отправив через крепость Бакан по проводному телеграфу телеграмму вице-адмиралу Цунада, начальнику морского района Такесики, с приказом Номото немедленно выслать крейсера «Акаси», «Нанива» и «Такатихо» вместе со всеми миноносцами и силами отряда контр-адмирала Ямада в усиление дозорных линий. А все вспомогательные крейсера, не несшие дозорной службы в данный момент, выслать на сбор пароходов южнее Цусимы и конвоирование их в безопасные бухты.
Телеграфировали также в управление порта Бакан (Симоносеки) и далее на юг в Сасебо и Нагасаки распоряжение о немедленной приостановке судоходства в западном направлении.
Разворачивать свои крейсера Номото не стал, считая оставленные в проливах силы вполне достаточными для отражения нападения. Своей первоочередной задачей он видел оказание помощи гарнизону крепости Майдзуру и уничтожение неожиданно активизировавшихся остатков главных сил русского флота.
Между тем в Озаки в авральном темпе грузили уголь на крейсера, чтобы выйти в море как можно быстрее, но распоряжение Номото удалось выполнить только к ночи в основном из-за возникших помех в работе радиотелеграфа. К этому времени уже начали поступать сообщения о перестрелках дозорных сил с русскими крейсерами, быстро рвущимися на юг. В итоге русские оказались южнее Цусимы раньше японцев.
Вскоре в Главной Квартире стало известно, что русские атаковали Гензан крупными силами и высаживают там войска при поддержке артиллерии крупных кораблей, и корректировке огня с воздушного шара. От отправленных туда истребителей известий пока не было, но численность вражеской эскадры исчислялась в полтора десятка вымпелов. Это сообщение было сразу передано на действующую эскадру по радио.
В дополнение ко всему, незадолго до полуночи, Номото получил телеграмму с известием, что русские покинули залив Вакаса на закате и ушли на север. Становилось ясно, что набег на Майдзуру и Цуруга, так же как, скорее всего, и десанты в Корее, были лишь отвлекающими маневрами для прорыва крейсеров через Цусимские проливы и их действий на важнейших на данный момент коммуникациях империи.
Номото приказал немедленно разворачиваться и идти полным ходом вдогонку за русскими крейсерами. Связаться по радио с Цусимой или Сасебо все так же не удавалось. Лишь глубокой ночью, когда японские крейсера вошли в восточный пролив, удалось уточнить обстановку.
Выяснилось, что русские уже миновали узости. Причем, прорвавшись, они обстреляли и повредили дозорные миноносцы «Цубаме» и «Хато», едва дотащившиеся до Такесики. У мыса Коозаки стоит без хода подбитый истребитель «Асасио», также встретившийся с русскими этой ночью. А в гавани Миура заделывал большую пробоину в носу миноносец № 26 из 5-го отряда, наткнувшийся ночью западнее Цусимы на большой трехтрубный крейсер и едва спасшийся от него. Кроме того, не выходят на связь три дозорных парохода, а еще два были вынуждены выброситься на отмель в районе бухты Иокура из-за полученных повреждений.
При этом точную численность и состав прорвавшихся на юг отрядов крейсеров установить не удалось. Достоверно опознан был снова только башенный крейсер с тремя трубами. Но, судя по числу пострадавших в ночных стычках своих кораблей и исходя из рапортов их командиров, отмечавших очень сильный огонь артиллерии, Номото не исключал, что русские задействовали в этой акции абсолютно все, что у них было.
Все эти известия подстегнули его продолжать преследование всеми силами, чтобы, если не перехватить русских, то хотя бы попытаться защитить свои транспорты в море. По его приказу все дозоры из проливов перебрасывались к югу для поиска противника и судов с военными грузами. Вызывались дополнительные силы из Сасебо, Мозампо и Симоносеки. Опоздавшим крейсерам из отряда контр-адмирала Уриу было приказано как можно быстрее произвести разведку к юго-западу от Цусимы.
К утру 20 июня «Якумо», «Адзума» и «Токива» находились почти в ста милях к юго-западу от Озаки, недалеко от восточной оконечности острова Квельпарт. Но преследовать врага возможности уже не было. Угля на крейсерах, после полутора дней погони на полных ходах, оставалось менее чем на сутки хорошего хода[53]. Крейсера «Цусима», «Акаси» и «Касаги» были в разных точках треугольника с вершинами в Вакамацу – Окиносима – Миура и также испытывали недостаток топлива. Многочисленные вспомогательные крейсера, уже неделю мотавшиеся в море, также не могли быть брошены в погоню немедленно. Преследовать прорвавшиеся русские рейдеры было фактически нечем.
Никаких известий о противнике все еще не было.
Понимая, что в такой ситуации нагнать русских ему не удастся, Номото приказал вспомогательным крейсерам, еще способным держаться в море, рассыпаться цепью с севера на юг и разворачивать все пароходы с армейскими грузами обратно в Сасебо, Симоносеки или Нагасаки, а сам повел большие крейсера в Озаки на бункеровку, приказав «Касаги», «Акаси» и «Цусиме» следовать туда же.
Еще до рассвета ему удалось установить связь со всеми своими отрядами, находившимися в море, и отдать необходимые распоряжения. Казалось, что ситуация снова становится управляемой. Смирившись с тем, что его переиграли, Номото решил подготовить горячую встречу русским крейсерам при обратном прорыве.
По его расчетам, угля на них оставалось не так уж и много, с учетом маневрирования на полных ходах при встрече с его эскадрой и прорыве через проливы. Пополнить его запасы они могли бы только в порту или в укромной бухте где-нибудь у островов Рюкю. Но насчет портов он надеялся заручиться поддержкой союзников – англичан, а к островам планировал отправить почти два десятка дозорных судов из проливов, так что спокойной стоянки у русских никак не могло получиться.
По примерным прикидкам получалось, что для действий в японских тылах у них было от двух дней до недели времени, после чего придется либо возвращаться, либо, израсходовав весь уголь, интернироваться в Шанхае, Цындао или Сайгоне. В том, что англичане строго проследят за соблюдением всех норм нейтралитета и не позволят русским отбункероваться нигде ближе Сингапура, Номото не сомневался. В случае же если они осмелятся приблизиться к любому из островов, об этом ему станет известно достаточно быстро, чтобы сорвать их планы.
Отправив в Мозампо с телеграммами для главной квартиры и ГМШ подвернувшийся дозорный авизо «Тацута», Номото со своими броненосными крейсерами, не спеша, двинулся к Озаки в 04:50. А уже к пяти утра ему удалось связаться со всеми легкими крейсерами, действовавшими восточнее Цусимы, и передать им приказ также выдвигаться к Цусима-зунду с севера, собрав все оставшиеся дозорные миноносцы из проливов.
Планировалось, догрузившись углем и собрав все наличные силы в Озаки, перехватить русские крейсера, когда они будут возвращаться из своего набега. А пока продолжать их поиск южнее Цусимы и Кореи имевшимися патрульными силами и вспомогательными крейсерами, уже стягиваемыми в юго-западные воды метрополии из южных и восточных районов.
Исходя из этого, он планировал успеть принять полные запасы топлива и воды на все имевшиеся в его распоряжении крейсера и миноносцы и держать их в готовности выйти на перехват из Озаки для решительного боя, как только появятся сведения от разведки. Ничего большего сейчас сделать было уже нельзя.
Для организации перехвата русских крейсеров предполагалось выставить дополнительные дозорные линии южнее Цусимских проливов из уцелевших разведывательных каботажников и вспомогательных крейсеров, с опорой на угольную станцию в Томиэ, на юго-западе островов Гото, и корейский порт Мокпхо. К семи часам утра он уже успел отправить туда два угольных парохода из гавани Миура и сторожевые суда, снятые с несения дозорной службы севернее Цусимы.
В течение двух ближайших дней планировалось развернуть в общей сложности четыре дозорные линии в районе от западной оконечности Квельпарта и Готских островов до южной оконечности Цусимы, одновременно собрав все войсковые транспорты в защищенных гаванях для последующей проводки в составе хорошо охраняемых конвоев к портам разгрузки. Но получилось совсем не так.
К восьми часам утра японцам удалось организовать начало сосредоточения всех своих ударных сил в районе Озаки. Начавшие движение к этой гавани из мест несения дозора или бухт, где пришлось укрыться для исправления повреждений, отдельные корабли и отряды должны были встретиться уже в ближайшее время.
Но поскольку к моменту начала сбора японские силы оказались разбросаны по большой площади моря, либо уходя от наших крейсеров, либо наоборот, ведя их поиск, к точке рандеву они подходили с разных сторон и не одновременно. При этом точно согласовать их действия не было возможности.
Но даже и в таком варианте, столь быстрое появление значительных сил японского флота на решающем направлении атаки было крайне не желательно для русских. Тщательно спланированная и безупречно осуществленная операция прикрытия атаки Цусимы не предусматривала столь быстрого истощения угольных ям японских крейсеров. Именно это обстоятельство, в первую очередь, и привело к тому столкновению русского и японского флотов, что впоследствии назвали вторым Цусимским сражением, или боем у Цусима-зунда.