Но на «Ослябе» о смерти адмирала Фелькерзама знали, и настроение экипажа было подавленным. Команда с побледневшими лицами присутствовала на панихиде по адмиралу, как будто бы молилась на собственных похоронах. Броненосец вступил в бой с бездыханным телом своего адмирала, уложенным в цинковый гроб, который стоял в корабельной церкви. Контр-адмиральский флаг развевался на мачте корабля, вводя в заблуждение не только корабли русской эскадры, но и японский броненосный флот. Думая, что на «Ослябе» находится младший флагман, японцы сосредоточили огонь своих семи броненосных крейсеров на этом несчастном корабле.
Бой с Порт-Артурской эскадрой у Шантунга японцы выиграли в немалой степени потому, что они сосредоточили стрельбу на русском флагманском корабле «Цесаревич» и сумели вывести из строя этот корабль, убив удачным попаданием командующего эскадрой адмирала Витгефта. Той же тактике, уже оправдавшей себя, японцы придерживались и в Цусимском бою и сосредоточили огонь своей эскадры в первую очередь на двух русских флагманских кораблях, из которых один был настоящий, а другой мнимый.
Таким образом, «Ослябя» сделался громоотводом, на который сыпались все молнии, посылаемые отрядом японских броненосных крейсеров под командованием вице-адмирала Камимуры. Младший флагман адмирала Того держал свой флаг на броненосном крейсере «Идзумо». Он слыл опытным и инициативным начальником, и неспроста русский корабль с наихудшей броневой защитой принимал на себя все удары, которых хватило бы для всех кораблей второго броненосного отряда.
Командование вторым отрядом было временно возложено на командира «Осляби» капитана 1-го ранга Владимира Иосифовича Бэра. Среднего роста, с бледно-голубыми глазами, с седеющими каштановыми усами и с раздвоенной длинной бородой, он отличался представительной наружностью. Бэр был опытным, знающим и образованным морским офицером. Благодаря этим последним качествам, под его наблюдением строились здесь, в Соединенных Штатах, в Филадельфии, броненосец «Ретвизан» и крейсер «Варяг», а затем он был военно-морским агентом в Париже.
Как полагается старому морскому волку, он остался холостяком, и корабль был его домом. Бэр был всегда опрятно и элегантно одет, и такая же чистота и порядок царили на его корабле. Его лицо отличалось суровой внушительностью, а отношения к подчиненным – строгой требовательностью. Каждую неделю он осматривал броненосец от трюма до клотика и не терпел ни малейшего беспорядка. Его корабль был образцовым военным кораблем, но жизнь на нем для экипажа была нелегка.
В бою Бэр проявил олимпийское спокойствие и полное бесстрашие. По мере приближения японской эскадры командир «Осляби» находился, вплоть до открытия огня, на верхнем мостике, не спускаясь в броневую рубку, и невозмутимо курил папиросу за папиросой. Дисциплинированная команда, следуя примеру своего командира, оставалась стоять на верхней палубе по своим боевым ростам, как будто корабль находился не перед боем, а ожидал царского смотра.
Во время поворота «Миказы» расстояние до «Осляби» было 50 кабельтовых. С этого расстояния поворачивающиеся японские корабли открывали огонь по «Ослябе».
Японская стрельба по этому кораблю оказалась чрезвычайно меткой. Попадания начались сразу. Уже третий снаряд ударил в носовую часть броненосца, вырвал левый клюз и разворотил весь бак. Якорь вывалился за борт, и якорный канат с шумом у лязгом начало травить, пока он не повис на жвакогалсовой скобе, соединяющей канат с остовом корабля. Под ураганным огнем канат расклепали.
Немедленно второй и третий снаряд разорвались на баке. Град снарядов осыпал корабль. Попадания в носовую часть и в ватерлинию чередовались. Но броненосец упорно оставался на курсе всей эскадры и отстреливался из своих пушек. Мощные машины вращали три винта и точно хотели вынести корабль вперед остальных русских кораблей. Но Бэр замедлил ход броненосца, чтобы пропустить вперед «Орел». Однако и незначительный эскадренный ход оказался слишком большим для раненого корабля. Один из разорвавшихся на баке снарядов был крупного калибра и сделал в небронированном борту корабля огромную пробоину. Хлынувшая вода залила первый и второй отсеки жилой палубы. Через трещины, разбитые люки и вентиляционные трубы вода проникла в носовые пороховые погреба левого борта, из которых поднимались дым, запах гари и газы. От хода напор воды увеличивался и грозил продавить носовую переборку, задерживавшую поступление воды в среднюю часть броненосца. Корабль осел носом и накренился на левый борт. Броненосец должен был остановиться, чтобы справиться с пробоиной.
– Трюмно-пожарный дивизион, бегом в носовую жилую палубу! – раздалась команда. Трюмные под руководством трюмного механика поручика Петра Флавиантовича Успенского работали самоотверженно в полной темноте, так как главная электрическая магистраль была перебита. Крен был исправлен, но корабль еще больше осел носом и, дав ход, двигался с форштевнем, ушедшим в воду, постепенно догоняя «Орел».
Пока ток отсутствовал, носовая башня бездействовала, но как только проводка была исправлена и башня могла бы возобновить стрельбу, в нее попали два больших снаряда. С оглушительным взрывом она соскочила с катков и вся перекосилась. Броневые плиты разошлись. Длинные стволы орудий застыли в неестественной позе, обратив свои дула к небу.
На верхнем носовом мостике стоял дальномер, и группа матросов под руководством младшего штурманского офицера мичмана Вячеслава Петровича Палецкого определяла расстояние до вражеских кораблей. Разрывом снаряда матросов разнесло на части, а мичман В.П. Палецкий лежал с растерзанной грудью и громко рапортовал:
– Крейсер «Идзумо»… Тридцать пять… «Идзумо»… Трид…
И замер навсегда.
Следующими двумя снарядами, одновременно попавшими, был разбит каземат носового 6-дюймового орудия левого борта. Один снаряд разорвался у боевой рубки, и осколки полетели в рубку через прорези в броне. Был тяжело ранен морской писатель, старший флаг-офицер лейтенант барон Федор Михайлович Косинский. Другие офицеры и матросы – убиты или ранены. Командир с залитым кровью лицом вышел из рубки, держа в руке дымящуюся папиросу, приказал позвать старшего офицера, поднес папиросу ко рту, затянулся и снова скрылся в рубке, чтобы дальше вести корабль, продолжая неравный и безнадежный бой.
Глава V. На «Орле»
Бой разгорался, когда «Орел» смог открыть огонь после небольшой задержки, вызванной вступлением корабля в кильватерный строй всей русской эскадры. Содрогая воздух, с тяжелым грохотом стреляли крупные орудия. Резким сотрясением и гулом отдавались эти выстрелы во внутренних помещениях корабля. В интервалах между залпами тяжелых орудий грохотали на несколько более высокой ноте и с меньшими паузами шестидюймовые орудия. Трехдюймовые пушки отрывисто гавкали, напоминая визгливый лай собак по сравнению с грозным рыком разъяренных львов и тигров, к которому можно приравнять стрельбу из тяжелых орудий.
Менее резко звучали выстрелы соседних кораблей. Издали доносило приглушенные звуки залпов противника. Над морем стоял непрерывный гул, как будто небесные молнии решили показать еще невиданную силу и раскаты грома не утихали ни на секунду. Бесконечное число летящих снарядов прорезало воздух, оставляя за собой порывистое дыхание разреженного воздуха и зловещий дребезжащий рев, быстро нараставший и медленно затухавший. При разрывах вблизи этот рев обрывался оглушительным треском, как будто разрывались гигантские хлопушки.
Над поверхностью моря чередовались полосы дыма и тумана. Сильный ветер рвал эти полосы, и в прорывах между ними серые неприятельские корабли смутно выделялись на таком же темном и даже черном небосклоне. Неясные силуэты вражеских кораблей, стреляя, покрывались ожерельем вспышек. Как бешенные апокалиптические звери, они посылали в сторону русского флота пучки молний и град снарядов, вплоть до двадцатипятипудовых.
Японские снаряды подымали вокруг русских кораблей высокие столбы воды, перемешанные с красным пламенем и черно-бурым дымом. В противоположность русским снарядам, они разрывались при падении в воду и обсыпали палубы наших судов бесчисленным количеством осколков. Русские же снаряды только взметали всплески воды и, не разрываясь, тонули в море. Их эффект при падении в воду рядом с вражеским кораблем был только психологический.
Тем не менее длинная колонна русских кораблей также энергично отвечала, как стреляли японцы. Но было сразу заметно, что наши корабли опоясывались облаками дыма при залпах из своих орудий спустя более продолжительные интервалы времени, чем японские броненосцы и броненосные крейсера. Преимущество в скорострельности орудий было, бесспорно, на стороне противника.
Первые минуты боя «Орел» стрелял безнаказанно, как на смотру, так как стрельба неприятельских кораблей, согласно сигналу адмирала Того, сосредоточилась на «Суворове» и на «Ослябе». Но затем вокруг «Орла» начало увеличиваться количество всплесков от снарядов. Это уже не были случайные снаряды, предназначенные для заднего мателота «Осляби», и которые заносило на соседний «Орел». Время от времени неприятельская линия переносила огонь на другие корабли, когда дым от пожаров, возникших на русских флагманских кораблях, мешал наводке по ним.
«Орел» стрелял из своих орудий тяжелого и среднего калибра, расположенных в башнях. Трехдюймовые орудия, расположенные вдоль борта в казематах, молчали, так как расстояние до японских кораблей было больше тридцати кабельтовых, каковая дистанция была предельной для пушек этого калибра. Но во время боя обе эскадры медленно сближались. Настала очередь заговорить и трехдюймовым орудиям «Орла». Артиллерия «Орла» в это время стреляла по броненосцу «Шикишима», шедшему вторым в строю японской колонны.
Но в тот момент, когда раздался залп из всех шести трехдюймовых орудий левого борта, его звук потонул в детонации, произведенной первым попаданием тяжелого неприятельского снаряда в «Орел». В казематах трехдюймовых орудий с потолка начала спускаться густая черная туча, которая медленно осаждалась на всех предметах, находившихся в казематах, покрывая их толстым слоем угольной пыли. Во время долгого похода эскадры адмирала Рожественского из Балтийского моря на Дальний Восток эти казематы были использованы как дополнительные склады угля. Благодаря этому мероприятию оказалось возможным делать длительные переходы, на которые не были рассчитаны корабли, и реже грузиться углем на море. Но то, что было хорошо, чтобы преодолеть тяжести легендарного похода, оказалось плохим в бою. Перед боем казематы были разгружены от угля. Но как команда тщательно ни убирала, ни чистила, ни мыла казематы, никакие струи воды и ни одна швабра не могли добраться до мельчайшей угольной пыли, залезшей в узкие щели между балками и листами железа. Только неприятельские тяжелые снаряды производили столь основательное сотрясение корпуса судна, что эту пыль выбивало из щелей и ее мельчайшие частицы носились в воздухе, как плотный туман.