Это было что-то совсем новое…
Нет. Это было совсем не похоже на 28 июля. Там было впечатление, что сошлись два противника, почти равные по силам; что оба они сражаются равным оружием, что это был бой… А здесь… Не бой, а бойня какая-то…»
Таково было непосредственное впечатление о бое высокообразованного и уже много раз обстрелянного в этой войне офицера. Что же говорить о простых матросах, ещё никогда не бывших под огнём. Когда первое оцепенение при виде рвущихся снарядов и первых жертв боя, трупы которых становились восковыми, прошло, то они молчаливо и хладнокровно выполняли свои обязанности. Но, видя, как смерть хозяйничает у них на кораблях, как вспыхивают пожары, как красавцы корабли, на которых они находились, превращаются в груды развалин, в то время как идущий вдали противник не подаёт ни малейших симптомов разрушений от боя, — они сокрушённо качали головами и, сжав зубы, цедили: «Сила не берёт…»
Тогда ещё не было известным, что первый снаряд, полученный «Суворовым» и, вероятно, всей эскадрой, разорвался в судовой церкви флагманского корабля. Тяжёлый снаряд угодил в верхнюю батарейную палубу, расположенную между двумя центральными башнями средней артиллерии. Временно это помещение было превращено в перевязочный пункт.
Несмотря на сокрушительный взрыв, на большом судовом образе даже не разбилось стекло киота. Множество образов, которыми напутствовали эскадру различные организации и родственники уходящих на Дальний Восток моряков, оказались нетронутыми. Перед иконами продолжали гореть несколько восковых свечей. Но всюду кругом валялись кучи обломков, черепков разбитой посуды, груды трупов и то, в чём трудно было опознать останки человеческих тел.
Одним из первых тяжелораненых оказался иеромонах отец Назарий. Сражённый градом осколков, он отстранил протянувшиеся к нему руки помощи, приподнялся и прерывающимся от подступившей к горлу крови, но ещё твёрдым голосом произнёс:
— Силой и властью… отпускаю… прегрешения… во брани убиенным… — осенил крестом окружающих и потерял сознание…
Это попадание было символичным. Оно как бы предсказывало трагическую судьбу не только эскадры адмирала Рожественского, но и всей Российской Империи, которой суждено было вскоре повторить крестный путь эскадры, посланной бродить вокруг половины света.
Духовная сила Церкви Христовой остаётся неосквернённой, но народ, отошедший от Церкви, усомнившийся в ней, хулящий её, обречён испить свою горькую чашу до конца. Вместе с виновными погибнут и праведные — за то, что не нашлось в них достаточно моральных сил, чтобы вовремя остановить своих заблудших братьев.
С того времени прошло полстолетия. Но горькая чаша, к краю которой прикоснулись губы участников Цусимского сражения, ещё не испита нами до настоящего дня.
ГЛАВА VII.ГИБЕЛЬ «ОСЛЯБИ»
Море бурлило вокруг броненосца. Стальной дождь падал с неба. Упавшие в море снаряды выбрасывали вверх огромные фонтаны воды. Потоки солёной воды обрушивались на палубу. А так как сточные отверстия, так называемые шпигаты, засорило обломками, то вода переливалась и гуляла по палубе беспрепятственно.
Снаряды падали не только в воду, но и всё время попадали в корабль. Иной раз два или три снаряда одновременно. Они разрывались с оглушительным треском. Факелы огня взлетали к небу. Стальные балки ломались, как соломинки. Крутило, рвало и мяло железные листы. Кучу обломков поднимало в воздух. Тела людей разрывало на части. Отрывало головы, ноги и руки. Раскалённые и рваные куски металла впивались в тело.
Души одних покидали мгновенно этот прообраз ада на море, у других они не хотели расстаться с изуродованным телом, и несчастные люди страшно мучались, страдали, теряли рассудок. Наконец, третьи, а их было большинство, оставались на своём посту, продолжали биться с врагом или бороться с огнём и водой, не замечая, что их поступь оставляет за собой алый след крови, и не обращая внимания на боль, причиняемую впившимися в их тело осколками.
На месте разрывов обычно начинался пожар. Горело всё, вплоть до краски, которой была покрыта сталь. Огонь и вода протягивали друг другу руку в общем стремлении раздавить, уничтожить, утопить непокорных людей и сломить их гордую волю.
За двадцать минут боя все мелкие орудия левого борта оказались искалеченными. Прислуга орудий была перебита или спустилась под защиту броневой палубы. В это время осколки, проникшие в левый средний каземат, подожгли тележку с патронами, приготовленными для стрельбы. Раздался оглушительный взрыв, уничтоживший прислугу орудия и само орудие в этом каземате. Но броненосец продолжал отвечать, стреляя из своей кормовой башни и двух 6-дюймовых орудий в казематах левого борта.
В пробоины, произведённые снарядами в небронированной части левого борта, вливались новые массы воды. У корабля снова появился крен на левый борт. Вода начала заливать носовую электростанцию. Персонал станции смог спастись от поступавшей воды, поднявшись наверх через уже замолчавшую носовую башню. Пробираться пришлось сквозь трупы убитых защитников этой башни, растаскивая их в стороны и унося отпечатки их потемневшей крови.
Вокруг боевой рубки и переднего мостика бушевал пожар. Вода уже залила носовую часть и произвела короткое замыкание главной электрической магистрали на корпус судна. Немедленно якоря динамо-машин кормовой электрической станции перегорели. Корабль погрузился в темноту. Остановились лебёдки, подающие снаряды в башни и казематы, замолкли все моторы, питаемые электрическим током, но самое главное — перестали работать помпы, откачивающие воду, поступающую в корабль. Вода стала быстро прибывать. Крен начал медленно увеличиваться.
Но во внутренних помещениях замигали запасные фонари, фитили, свечи. Команда оставалась работать на своих постах. Паровые машины продолжали вращать винты, а винты — двигать корабль вперёд, навстречу его ужасной судьбе.
После того как свет погас, раненые, получившие перевязку, в естественном стремлении выжить начали медленно пробираться из операционно-перевязочных пунктов ближе к верхней палубе. Но навстречу им двигался поток свежих раненых. Доблестные врачи Григорий Степанович Васильев и Георгий Роландович Бунтиг, не замечая темноты и невзирая на крен, продолжали оперировать и перевязывать новые партии мучеников. Не прекращая выполнять свой милосердный долг, они ушли вместе с кораблём на дно морское.
Снаряды продолжали осыпать корабль. Они, как острые ножи, вонзались в тело броненосца и, поворачивая в нём своё лезвие, просверливали новые дыры в изрешечённом борту корабля. Каждый новый исполинский удар сотрясал корабль. Грохот от разрывов не умолкал. Он перемешивался с лязгом ломаемого железа и со зловещим треском злорадствовавшего огня. Пожар уже охватил все верхние надстройки. Яркие языки пламени вырывались из люков и казематов. Горели адмиральская и офицерские каюты.
Но корабль продолжал держать своё место в строю. Он двигался с глубоко погружённой в воду своей носовой частью.
Не имея электричества, должна была прекратить стрельбу кормовая башня. Шестидюймовые орудия ещё постреляли некоторое время, подымая снаряды из погребов вручную, но и они вскоре должны были прекратить огонь, так как крен увеличился настолько, что эти орудия могли стрелять только в воду. Командир одного из плутонгов, лейтенант Владимир Александрович фон Нидермиллер, вынужденный прекратить стрельбу, отпустил прислугу орудий, а сам в порыве отчаяния застрелился.
Неприятельские снаряды обрушились на боевую рубку. Вскоре были убиты или тяжело ранены и позднее утонули: старший офицер капитан 2-го ранга Давид Борисович Похвиснев, старший штурман лейтенант Иван Валентинович Дьяченков, младший артиллерийский офицер лейтенант Константин Карлович Тундерман, мичманы Василий Васильевич Шиповалов, Пётр Сергеевич Бачманов, Валерий Валерьевич Байков и другие. Командир капитан 1-го ранга Бэр был ранен в голову, но он не покинул рубку и продолжал вести корабль, удерживая его в строю эскадры.
Его корабль был уже для боя бесполезен, но он служил мишенью для сосредоточенного огня всех японских броненосных крейсеров, и пока японцы стреляли по его кораблю, остальные корабли второго отряда не были столь интенсивно обстреливаемы и могли с максимально возможной меткостью для их старых орудий стрелять по японским кораблям. Его корабль, весь разбитый и изуродованный, в огне и дыму, с умолкшими орудиями и с большим креном в сторону противника, продолжал идти между остальными яростно стрелявшими русскими кораблями. Он подставлял за них свои продырявленные бока под новые попадания неприятельских снарядов. Трудно представить себе более яркий пример самоотверженности в бою на море.
Японские снаряды продолжали осыпать обречённый корабль. Один за другим три тяжёлых снаряда попали в одно и то же место — у ватерлинии в середину судна. Разрыв первого снаряда расшатал болты, поддерживавшие тяжёлую броневую плиту. Взрыв от второго снаряда сорвал броневую плиту, и она, как пустая скорлупа, отвалилась и исчезла в волнах. Наконец, третий тяжёлый снаряд сделал в уже незащищённом борту пробоину размером с большие ворота, в которую могла бы въехать целая тройка. Вода хлынула неудержимым потоком в броневую палубу и стала заливать пороховые погреба и угольные ямы. Напрасно трюмная команда во главе с корабельным инженером Константином Ивановичем Змачинским пыталась закрыть пробоину деревянными щитами, подпереть их упорами и приостановить поступление воды. Команда самоотверженно работала по пояс в воде. Но стихия была сильнее: она вышибала брусья, отталкивала щиты и валила в воду людей. Силы борющихся с водой матросов слабели, и вскоре вода, преодолев сопротивление, стала беспрепятственно заливать корабль. Крен стал быстро увеличиваться.
Броненосец выкатился из строя вправо. Сведения, когда это произошло, расходятся. Одни этот момент относят к 2 часам 25 минутам, а другие — к 2 часам 40 минутам. Согласно донесению о бое адмирала Рожественского, «Ослябя» прошёл мимо покинувшего линию «Суворова», держа своё место в строю. После того как остальные три броненосца первого отряда повернули вслед за «Суворовым», «Ослябя» оказался в голове колонны остальных русских броненосцев и попал снова под сосредоточенный огонь всего японского флота. Это был смертный приговор героическому кораблю.