Ты не понимаешь! – так и хотелось ему крикнуть Нияму. – Есть одна книга, в которой рассказывается про нас. Только потому Орфей и явился в этот мир.
Но Сажерук промолчал, как привык делать с момента своего возвращения. Стеклянный человечек, должно быть, обознался. Орфей мертв. Или вернулся в свой мир, в котором Огненный Танцор и Черный Принц были всего лишь персонажами придуманных историй.
Другие слова
Жизнь такова, что невольно мечтаешь о мести.
Дождь! Дождь каждый день. И холод! Орфей подбросил еще одно полено в продуваемый ветром камин, который был не в силах обогреть и половину его утлой каморки. Да, сентябрь едва-едва подошел к концу, но вот уже несколько недель стояли холода!
Грюнико… Когда Орфей, полузамерзший, пошатываясь, прошел через городские ворота, это название показалось ему многообещающим. Двери, обитые серебром, хорошо заполненные лавки, меховые воротники на накидках состоятельных граждан… Все это предвещало благополучие и бесконечные возможности. Иллюзия. Город платил налоги герцогу, нога которого никогда не ступала на его территорию, а княжеские семьи и богатые торговцы, влиявшие на настроение горожан, были скупы и узколобы. Слова Орфея казались им слишком цветистыми, а голос слишком бархатным. Никто не желал оценить его талант по достинству. Пять безутешных лет он провел за преподаванием простейших основ искусства письма бездарным отпрыскам городской элиты. Жемчуг перед свиньями, изо дня в день… И ради этого он сменил мир? Отказался от технологического прогресса с отоплением, которое можно включать одним поворотом ручки? Праздный вопрос, Орфей, дверь-то уже заперта! Он не мог сосчитать, сколько попыток вырваться предпринял, но его язык точно так же предал его, как весь этот проклятый мир. А тут еще стеклянный человечек рапортует о блеске и благосостоянии Омбры!
Сланец ненавидел путешествия. Стоило ему начать описывать все жертвы, на которые приходится идти, чтобы держать господина в курсе дел его врагов, как Сланца было не остановить. Орфей, в свою очередь, ненавидел новости, которые узнавал благодаря путешествиям стеклянного человечка. Но не посылать Сланца на места своих былых побед было выше его сил. Всякий раз, когда стеклянный человечек докладывал своему господину, как прекрасно идут дела у его врагов, тот задавался тягостным вопросом: А как бы протекала твоя жизнь, Орфей, если бы твоя мать не сняла с полки захудалой библиотеки книгу Фенолио, в которую она так любила сбегать от приступов ярости твоего отца? Да, как? Он никогда бы не услышал про Сажерука и никогда бы не пришел к безумной мысли последовать за ним в этот мир. Да, здесь он очутился только из-за Огненного Танцора, и как этот чумазый дурень отблагодарил его? Завел общее дело с переплетчиком и переметнулся на сторону врага.
Прекрати, Орфей!
Между тем стеклянного человечка приходилось отсылать с провожатым, потому что у Сланца из-за его смешных размеров на путешествие в одиночку ушли бы месяцы. Бальдассар Ринальди, так называл себя этот трубадур. Орфей с детства ненавидел любую музыку, но от песен Ринальди его уши болели сильнее, чем от всего, ранее им слышанного. Впрочем, Ринальди заинтересовал Орфея не своими дурными песнями, а прежде всего хитростями, при помощи которых обирал посетителей винного бара, где они впервые встретились. На манер опытного пьяницы опорожнив кувшин вина, трубадур похвастался тем, что он не только автор плохих песен, но и одаренный убийца, готовый за соразмерную плату устранить любого врага. Любого врага… Разумеется, Орфей тут же подумал о Сажеруке. Но как убить человека, которого отпустили даже Белые Женщины и который с тех пор считается бессмертным? Не говоря уже о том, что перерезанное горло или кинжал в спине вряд ли могут искупить все унижения, пережитые Орфеем по его вине.
Сланец все еще продолжал трещать о счастье и благополучии, наполняющем переулки Омбры. Бла-бла-бла! Виоланту они там теперь называют Храброй. Ха! Каким презрительным взглядом она окинула его, когда он предложил ей вместе властвовать над Омброй. Теперь она продавала свои драгоценности, чтобы кормить бедных. Виоланта явно провела слишком много времени с благородным дураком Мортимером. Да, Мортимера Орфей тоже рад бы был увидеть мертвым, как и его жену, и дочь, не говоря уже о старике Фенолио. Однако его ненависть к ним всем была лишь тлеющим угольком по сравнению с его ненавистью к Сажеруку. Если бы Орфей только мог облечь ее в слова, такие могучие, чтобы сожгли Сажерука в его собственном пламени! Но нет. Сажерук давно не тот трагический герой, каким Орфей когда-то полюбил его в книге. Нынче Сажерука чествовала вся Омбра. Даже его ученик-огнеглот был знаменит до самой Лотарингии.
Орфею стало так дурно, что он склонился над ведром, и его вырвало.
Проклятье! Почему он их всех не уничтожил, когда еще мог повелевать словами? Слова Фенолио, Орфей! – шепнуло что-то внутри него. И что? Это язык Орфея вдыхал жизнь в слова Фенолио, пока не превратился в бесполезный комок во рту… Он похитил у Виоланты три книги, наполненные словами Чернильного Шелкопряда, но все фантазии о мести, которые Орфей выписал оттуда, так и остались безжизненными, сколько бы он их ни читал.
– Он сделал себе крылья и пролетел на них больше двухсот метров, господин! – Сланец не скрывал, что впечатлен изобретательностью юноши, который ухаживает за Мегги, дочерью Мортимера. Прекрасно. Хоть бы мальчишка разбил ей сердце и она бросилась с городской стены – без крыльев.
– Замолчи же, наконец! Я уже выслушал более чем достаточно. Очини пару перьев и упакуй чернила! – приказал Орфей стеклянному человечку. – Мы отправляемся в путь. У меня новая ученица!
– Но мне надо отдохнуть после путешествия! – заныл Сланец.
– Ах, так? – ответил Орфей, обуваясь в разношенные сапоги, которые неоднократно бывали в починке. – Не думай, что я настолько глуп, чтобы поверить, что ты ужасно устал от дороги! Ты шлялся с Ринальди по тавернам. Иначе откуда бы тебе из раза в раз брать всю эту пропагандистскую болтовню? Хватит! Ни слова больше!
Если бы он сам мог отправиться в Омбру! Но огонь Сажерука запомнился ему слишком отчетливо, к тому же там были Белые Женщины, которым так нравилось играть ангелов хранителей Мортимера. Не говоря уже о его собственных трюках с мечом… Нет! Нельзя допустить, чтобы они узнали, где скрывается Орфей. Нельзя, пока он настолько немощен и лишен средств.
Пока Орфей шел по переулку, дождь затекал ему за воротник, и вскоре он промок до нитки. Накидку, сшитую когда-то придворным портным Змееглава, теперь не смогла бы незаметно залатать даже самая ловкая стеклянная женщина. Богатство было наркотиком, который Орфей отведал лишь в этом мире, и отвыкание давалось ему тяжело. Ну ладно, хватит жаловаться! Сланец, вон, тоже не замолкает – ругается на дождь так серьезно, словно тот может что-то сделать с его стеклянной кожей! Орфей прикрикнул на Сланца, чтобы сидел тихо, – и наступил в лужу: сапог быстро наполнился раскисшим в воде козьим навозом. Нет! Трижды проклятое нет! Он вчитал в этот мир единорогов, ярких фей, листьевых человечков… Он был единственным, кто смог внушить Перепелу страх!
Карета прогромыхала по мостовой и окатила всех пешеходов уличной грязью. Богатый торговец, выглянувший из окна кареты, бросил на вымокшего Орфея скучающий взгляд. Никто, да, он опять никто. Бессловесный, лишенный власти и денег, с голосом, которым не спугнуть даже мышь, украдкой жующую его хлеб.
Орфей остановился перед дверью с серебряными наличниками, за которой ждал его новый клиент. Алессио Каволе, зажиточный торговец, жил в одном из самых роскошных домов города, поскольку он платил своим ткачам так плохо, что весь Грюнико называл их голодными.
Слуга, открывший дверь, посмотрел так высокомерно, что Орфей страстно пожелал, чтобы вместо стеклянного человечка у него на плече оказалась ворона, способная выклевать глаза этому заносчивому чистильщику сапог. Со стен вестибюля, в который Орфею пришлось пройти по нетерпеливой указке слуги, на него пялились резные рожи. Их можно было увидеть в Грюнико всюду. Якобы они отгоняли горных духов, приносящих несчастье, но у Орфея подобные изображения вызывали лишь отвратительные кошмары. Его единственной радостью за все эти годы было осознание того, что слова Фенолио в окрестностях Грюнико явно имели так же мало силы, как и его собственные. Создания, которые делали здешние леса и ущелья такими неспокойными, старик никогда не упоминал. Орфей непременно бы это запомнил. В конце концов, он знал книгу Фенолио наизусть. Мандль, Муггештутце и Нергеле, волосатые кобольды, имена которых никто не отваживался произносить, пауки-людоеды и козлы… Обо всех них в Чернильном сердце не было ни слова. Что опять-таки было доказательством того, что Фенолио всего лишь описал незначительный фрагмент этого мира, а вовсе не придумал его.
Просторное жилое пространство, в которое слуга привел Орфея, по высоте потолков могло сравниться с комнатами в замке, где он пребывал в качестве протеже Змееглава. Резная мебель из Венеции, ковры из Персии, гобелены, согревающие холодные стены… Для богачей Грюнико был приятным местом. Для них тут были театры, домашние концерты, приемы и торжественные обеды, которые длились с утра до ночи. Но не для тебя, Орфей.
Его новая ученица с недовольным лицом стояла посреди комнаты. Серафина Каволе приходилась торговцу сукном младшей дочерью. Ее пепельные волосы были туго заплетены сообразно возрасту и традициям Грюнико, а вышитое серебряной нитью платье подчеркивало уже оформившуюся женственную фигуру. Ее обучение служило единственной цели: помочь девушке как можно удачнее выйти замуж.
– Садись. – Голос Орфея от плохой погоды быстро садился и становился хриплым, хотя все еще оставался бархатным. Но то был бесполезный, изношенный бархат…
Книга, которую он использовал для занятий, происходила из библиотеки одного банкира, чьего малоспособного сына Орфей обучал. Кража, как и ожидалось, осталась незамеченной. Богатые жители Грюнико рассматривали книги как символы статуса и не торопились раскрыть их. Признаться, в его старом мире было точно так же.