Рабочие, конечно, использовали снег как повод опоздать. К счастью, стук их молотков и их дурацкие песни доходили к нему наверх лишь приглушенными. И что за дурацкая потребность – петь во время работы? Бесконтрольные выделения в виде сентиментальности, больше ничего. У матери Орфея тоже была такая привычка, когда она варила еду или шила. Сам-то он взял себе имя знаменитого певца только из убеждения, что его голосу не потребуется ни мелодии, ни бряканья инструмента. Ах, какие глубокие мысли сегодня посещали его, несмотря на все неприятности. Да, он был замечательный, необыкновенный человек, даже если прошедшие годы временами заставляли его сомневаться в этом. Но… они миновали.
Орфей оглядел комнату, которая теперь служила ему не только кабинетом, но и убежищем, оплотом тайн, что так быстро снова сделали его жизнь насыщенной красками.
Пюпитр для письма у него был от торговца мебелью, которого Орфей шантажировал не оплаченными в другом городе долгами. Пюпитр очень подходил к комнате, которая была раз в шесть больше его прежнего рабочего угла, и только вчера Орфей обнаружил в нем еще пару умело скрытых потайных ящичков. Когда он сидел за гигантской столешницей и брал в руки перо, то чувствовал себя князем, который готовится издать приказ по войску или подписать смертный приговор. Ну да, временами это он и делал. Один торговец лесом покончил с собой, получив от него письмо. Дурак! К счастью, деньги за молчание заплатила его жена, стоило Орфею в своем следующем письме указать на то, что она годами бездействовала, зная о бесчинствах супруга.
О да, кто бы мог подумать, что город Грюнико не знал недостатка в грязных тайнах! И разве Орфей, в конце концов, не выполнял благородную задачу, выманивая эти темные секреты из укрытия?
Он хранил шкатулку со всеми тайнами, которые ему открывало перо, под одной из плиток пола. Может, его осторожность была преувеличена, но ему доставляло удовольствие стоять на этой плитке и вызывать в памяти испуганные лица. Письма Орфея тоже были проявлением власти. Каким опьяняющим было это знание! И ему не приходилось, как раньше, прилагать усилия и сшивать вместе слова Фенолио, чтобы получилась история. Нет. Он должен был лишь повторять то, что разоблачало перо, приправив это парой присущих случаю вежливых слов.
– Орфей! – Чья-то рука нетерпеливо стучала в его запертую дверь. – Отгадай, кто здесь.
Кто посмел?
– Я вернулся, господин! – послышался за дверью голос Сланца. – Ваш план…
– Заткнись, стеклянный человечек! – перебил его прогорклый голос. – Это мы ему расскажем, когда он перестанет нас держать под дверью, как просителей каких-нибудь.
Ринальди! И как он мог сразу не узнать этот голос? В ушах зашумела кровь.
– Книга у вас?
– Обижаете!
Орфей бросил взгляд в окно, где белые вершины гор вздымались в небо над крышами Грюнико. Первый акт его мести осуществился! Сейчас он будет держать ее в руках, эту маленькую книжку, наполненную похищенными сердцами. Второй акт скоро последует. Орфей поспешил к двери, расписывая себе, как Сажерук будет стучаться в его обитый серебром портал с посеревшим от отчаяния лицом. Таким же серым, как лица его жены и дочери! О, какое сладостное это будет мгновение! И оно уже недалеко.
– Подождите меня в приемном зале! – крикнул он через дверь. – Рудольф вам его покажет.
Ничьей ноге нельзя ступать в его святая святых, тем более разбойнику Ринальди.
Трубадур разразился проклятиями, но шаги его постепенно стихли. Орфей подошел к зеркалу, которое висело у двери. Существовала ли когда-нибудь месть, так гениально спланированная? Он наградил себя улыбкой и поправил серебряные очки. Эту историю он еще сделает своей. О да.
Стены бывшего бального зала были теперь безукоризненно белые, но художники пока работали над лепниной на потолке, где резвились фавны, играющие на флейтах. Орфей велел сбить всю эту вакханалию и заменить ее на гипсовые перья. Ах, как это славно – снова стоять в окружении собственных стен, настолько высоких, что потолок, который они несут, больше не задевает макушку.
Ринальди ждал, опершись на строительные леса. Он встретил Орфея грязной улыбочкой, которой всегда отмечал очередное выполненное задание. Бальдассара Ринальди, это Орфей понял давно, интересовало только собственное мнение относительно его работы, стихов и, собственно, прочих дел.
– Оставьте нас одних! – приказал Орфей рабочим, которые отбивали с потолка фавнов. – Через полчаса можете снова приняться за работу. За опоздание вычту из вашей оплаты.
Покидая зал, их мастер метнул в его сторону мрачный взгляд. Орфей ему не платил, потому что знал благодаря перу, что он заключил картельный сговор с двумя другими художниками в Грюнико, чтобы держать одинаково высокую цену. Узнай про это цеховой мастер города – про лицензию художника можно будет забыть. Получал ли кто-то от слов большее удовольствие, чем Орфей, когда вечерами при свете свечи писал свои элегантные шантажирующие письма? Нет.
– Где стеклянный человечек? Я надеюсь, ты привез его в целости и сохранности. Он скоро мне понадобится.
Ринальди со вздохом достал из кармана грязный узелок, из которого доносился приглушенный и весьма гневный голос Сланца.
– У меня голова болит от его трескотни. А говорит он без передышки!
Ринальди положил узелок на доску строительных лесов и на всякий случай отступил на шаг.
– Он не имеет понятия о благодарности, – сказал он, пока стеклянный человечек, ругаясь, выпутывался из узелка, в который Ринальди его завернул. – Вы только взгляните на него. Ничего не сломано, несмотря на рискованность нашего предприятия. Только благодаря моему присмотру.
Сланец был не серый, как обычно, а красный как маков цвет, когда наконец встал на ноги.
– Присмотру? – выкрикнул он. – Он бросал меня в грязь, господин, гонял по крышам, кидался в меня своими блох…
Орфей нетерпеливым жестом велел ему замолчать. Книга, которую Ринальди вынул из своего заплечного мешка, была переплетена в серую кожу, как Орфей и заказывал, но была меньше, чем он себе представлял. То был компактный формат книг, которые в этом мире совали в седельную сумку, чтобы и в путешествии не лишать себя чтения.
– И они все среди этих страниц?
– Как было велено. – Ринальди отвел со лба липкие пряди волос и бросил быстрый взгляд на стеклянного человечка.
Сланец все еще стоял на строительных лесах.
– О да, да! – сказал он, уже принявшись слезать с них. – Бальбулус проделал выдающуюся работу.
В другие дни от слуха Орфея не ускользнули бы нотки вины в его голосе, но книга, которую он наконец держал в руках, сделала его глухим и слепым ко всему остальному. Значит, можно было несколькими мазками кисти превращать людей в пергамент. А он всегда был уверен, что это под силу только словам. Словам Фенолио, шепнул ему внутренний голос, но с тех пор, как Орфей завладел пером, внутренний голос потерял над ним всякую власть. Тем более что Чернильный Шелкопряд, если все действительно прошло по плану, теперь тоже был лишь картинкой.
Он раскрыл книгу на столе, на котором подсчитывал деньги, полученные благодаря перу Читающей Тени. А вот и он. Фенолио действительно был первым, кто глянул на Орфея из книги. Серый. Все в нем было серым. Как и буква «Ф», с которой начиналось его имя, теперь стискивающая его в объятиях. Ха! Орфей едва не пустился в пляс.
Он это сделал! После всех унижений, после стольких лет бессилия… Теперь не Фенолио, но Орфей продолжит писать истории.
Они все были здесь: Мортимер и его дочь, его жена Реза, пожирательница книг с ее худым, как веретено, библиотекарем, Роксана и дочь Сажерука, молодой Огненный Чертенок и Черный Принц, хотя последнего Орфей запомнил несколько другим. Нет, никто не был упущен! И вот, в самом конце, сам Сажерук, не серый, как остальная книга, еще пока нет, а в черно-красной одежде Огненного Танцора.
Месть.
Ах, она действительно была сладкой. Такой сладкой.
Первые десять игроков были убраны со сцены. Все было готово ко второму акту. Молитвы и мольбы героя, напрасные, но такие трогательные. Его раскаяние, признание его презренного предательства, в надежде на помилование, а то и прощение. Скоро грядет конец. Третий акт, приговор, такой драматичный и мрачный, что за ним может следовать лишь молчание. Благоговейное молчание того, кто инсценировал эту месть.
Орфей закрыл книгу и повернулся к человеку, принесшему ее. Достал из бархатной куртки кошель и протянул его Ринальди:
– Твоя плата. Как договорились. Можешь пересчитать.
Но у Ринальди на тонких губах опять играла улыбка, такая самодовольная, что ее так и хотелось стереть с его лица. Орфей должен был признаться, что всегда дурно чувствовал себя в его присутствии.
– Не так быстро. У меня для вас есть еще и сюрприз.
Сюрприз? Только дураки любят сюрпризы! Орфей заметил, что Сланец смотрит на него с тревогой. Ринальди же, наоборот, мурлыкал от довольства как сытый кот.
– Он здесь. В вашем подвале. Я привел вам Огненного Танцора. Я поймал его как бабочку, хотя он и пытался обжечь мне пальцы.
Орфей почувствовал, как его сердце сжалось, обуреваемое чувством, которое в момент триумфа он хотел испытывать меньше всего, – разочарование. На смену ему пришел гнев. Нет!
– Я не давал тебе такого задания! – Его голос сорвался. – Он должен был явиться ко мне сам, добровольно! Так написано в этой книге!
Знал бы Сажерук, что слова его врага больше ни на что не способны! О, Орфею хотелось разбить лютню Ринальди о его голову. Но вскоре его отвлекло другое чувство, новое. Пугающее. Он здесь. В его подвале. Неужто такое возможно? Неужто в его сердце снова шевельнулась любовь, поселившаяся когда-то в сердце еще невинного ребенка? Быть того не могло. Сажерук сам сжег ту любовь.
– Я ему совершенно ясно сказал, что это не было вашим заданием, господин! – причитал Сланец с нескрываемым торжеством. – Но разве он хотел меня слушать? Нет!
Орфей должен был признаться, что как раз этого визгливого голоска он недосчитывался.