Улыбка исчезла с лица Ринальди.
– Что еще за волнение? – прошипел он. – Ведь все это затевалось только ради Огненного Танцора! Ну и вот, он сидит теперь у вас в подвале, и вам для этого даже пальцем не пришлось шевельнуть. Он принадлежит вам за скромную плату в десять серебряных талеров сверх оговоренного.
Орфей смотрел на его потасканное лицо, онемев от гнева. Он напишет его имя своим пером. О да. Ему больше не надо бояться Бальдассара Ринальди.
– Ты все испортил! – сказал он постепенно окрепшим голосом. – Убирайся отсюда, и чтоб я тебя больше никогда здесь не видел, или я скажу Граппе, чтобы он отрезал тебе уши, как свинье!
Ринальди открыл рот – и снова его закрыл. Сланец на всякий случай спрятался за стойкой строительных лесов. Бесполезный стеклянный человечек! Я же ему совершенно четко объяснил, в чем заключается задание. Ему следовало позаботиться, чтобы все шло так, как он, Орфей, запланировал. Разве не хвастался Сланец, что его маленький размер не имеет значения?
– Вы пожалеете о том, что сделали Бальдассара Ринальди вашим врагом!
Орфей прямо-таки ощутил в голосе Ринальди нож.
Тот резко повернулся и зашагал к двери.
– Пожалею? Да я испытаю великое облегчение, когда отпадет необходимость врать, какой ты одаренный поэт! – крикнул Орфей ему вслед. – А твои песни? Я никогда особо не ценил музыку, но твоя была для моих ушей пыткой, не сравнимой ни с чем.
В руке у Ринальди был нож, когда обернулся в последний раз.
– Ты пожалеешь об этом дне, Орфей Гемелли, – сказал он угрожающе тихим голосом. – И я спою мою песню на твоей могиле.
Он захлопнул за собой дверь с такой силой, что один из полуразбитых фавнов отвалился от потолка и разлетелся на осколки в ногах у Орфея.
– Я правда пытался его отговорить, господин! – Сланец решился высунуться из-за стойки лесов.
Орфею пришлось сунуть руки в карманы, чтобы не схватить его и не расшибить о стену. Но стекляшка еще понадобится ему для последнего акта. Кроме того, Сланец знал о нем все, а новый стеклянный человечек, может быть, нашел бы его злобу не такой восхитительной.
– Лучше не разочаровывай меня еще раз, – сказал он. – Поверь мне, ты пожалеешь!
Рудольф прибежал на зов Орфея, как всегда запыхавшийся.
– Пленник, которого привел Ринальди, – он заперт в подвале?
– Да, господин. В той же камере, где была девушка. Хромая девушка, которая…
– Да-да. Скажи Граппе, пусть приведет его наверх, в мой кабинет, как только стемнеет.
К тому времени рабочие уже уйдут, и ночь, возможно, придаст этому последнему акту атмосферу, о которой Орфей мечтал.
Стеклянный человечек все еще следил за ним с озабоченной миной, когда шаги Рудольфа уже стихли за дверью.
– Ты так любил жаловаться, что задания, которые я тебе даю, слишком скучные, – сказал Орфей. – Ну вот, сегодня ночью у тебя будет возможность доказать, что ты способен на большее.
Тут Сланец заморгал – беспокойно и вместе с тем с любопытством, взбираясь тем временем ему на плечо.
– Я жду не дождусь, господин, – сказал он, цепляясь стеклянным пальцем за бархатный воротник Орфея. – Вы же знаете, как долго я мечтал о возможности доказать вам, что я могу гораздо больше, чем красиво писать буквы и топать ногами по свежим чернилам ваших учениц. Ринальди сделал почти невозможным для меня изучить искусство Великого Бальбулуса. А разве был бы какой-то вред, если бы он во время нашего долгого пути давал мне иногда почитать ту книгу, которую мы для вас наполнили? Но мне все же удалось несколько раз в нее заглянуть, и я готов. О да. Мои руки тоскуют по кисточке и перу, и я сгораю от нетерпения увидеть ваш новый кабинет!
Разве говорил бы стеклянный человечек все это, знай он, что больше никогда не покинет эту комнату? Пожалуй, нет. Но Сланец был единственным, кто посвящен в тайны богатства и могущества своего господина, и Орфею совсем не нравилось думать, что он с этим знанием снова будет бегать по переулкам Грюнико.
Ну, Сланец постоянно жаловался на трудности путешествия, думал он, поднимаясь со стеклянным человечком по лестнице. Отныне он будет избавлен от них. А время от времени он будет получать немного разбавленного вина Кимарозы, чтобы не сильно тосковать.
Мазки кисточки
У меня сперва возникает греза о картине, а потом я пишу эту грезу.
Новый стражник Орфея был гораздо моложе и сильнее, чем тот грубый дубина, который так дурно подыграл Фариду, но в молодых глазах Граппы гнездилось такое же равнодушие к боли других. Сажерук видел лишь то, как он убил мышку, но этого оказалось достаточно, чтобы составить о нем представление. Убийство было ремеслом Граппы, а работать лучше всего быстро и не размениваясь на чувства.
Сажерук не знал, ночь ли, день стоит за каменными стенами, когда Граппа отомкнул дверь и махнул ему рукой «на выход». Огненный Танцор обмотал путы на руках так, чтобы стражник не заметил обожженные концы веревки. Стояла ночь, Сажерук увидел это, как только вышел из подвала. Внутренний двор, где днем работало множество мастеров, теперь был пуст, но верхние этажи галереи освещали факелы. Они отбрасывали свой беспокойный свет на парапет лестницы и придавали дому вид театра, который только и ждал его выступления.
Слуга выскользнул из двери за колоннами и с любопытством проводил Сажерука взглядом, пока Граппа вел его к широкой лестнице, ведущей наверх. Что этот слуга о нем слышал? Мол, этот негодяй предал Орфея? Или он думал, что Орфей его, как ту девушку, что спала до него на соломе, продал Читающей Тени, с которой вел дела? Сажеруку почудились в изможденном лице слуги сочувствие и вопрос, что же произойдет с арестантом в конце лестницы.
Об этом Сажерук спрашивал и себя.
Они поднялись на второй этаж. Граппа был настороженной тенью, пока они не остановились перед тяжелой дверью, украшенной серебряной буквой «О». Факел, который горел рядом, нашептывал Сажеруку приглашение, искушая призвать пламя себе на плечи и взять с собой за дверь огненную куницу. Но пока у Орфея книга, об огне придется забыть.
– Войдите.
Как часто он мечтал о том, чтобы никогда больше не слышать этот голос!
Орфей постарел. И хотя его всегда отличало юношеское лицо, теперь это было лицо постаревшего юноши. В бороде, которой он пытался придать своим чертам некоторую солидность, теперь поблескивала седина. Одежда Орфея, как и вся комната, в которую привели Сажерука, говорила о богатстве. Сюда поместились бы три дома Роксаны. Высокие окна открывали панораму заледенелых крыш Грюнико и силуэты гор, освещенные во мраке ночи лунным светом, а на письменном столе из темного дерева, стоящем посреди комнаты, Сажерук смог бы устроить целое представление. Возле одного из окон примостился письменный пюпитр размером поменьше. На нем стоял стеклянный человечек – между кружкой с кисточками и склянкой серой краски. Сланец злорадно улыбнулся Сажеруку.
– Надеюсь, ты смог немного подогреться в наших подвальных покоях, Огненный Танцор. – Его голос звучал как острие ножа по стеклу.
– А ты сегодня выступаешь явно не в качестве разбойника и вора? – ответил Сажерук. – Уж постарайся! Твой младший брат Яспис пишет такие красивые буквы.
Сланец сжал губы. Об этом ты пожалеешь, Огненный Танцор, – говорил его взгляд. – Твоя наглость дорого тебе обойдется.
– Сними с него путы, Граппа! – приказал Орфей. – И потом оставь нас одних. Никаких посетителей не впускать. И под словом «никаких» я имею в виду «никаких». Оставайся на страже у двери.
Граппа кивнул и достал нож, чтобы перерезать путы. Орфей издал легкий смешок, когда Граппа с недоумением уставился на обожженные концы веревки.
– А ты чего ждал, он же Огненный Танцор, – усмехнулся Орфей. – Иди уже! Он не станет поступать опрометчиво. Не правда ли?
Сажерук видел на лице Орфея ту же смесь из ненависти и любви, которая искажала его черты в последнюю их встречу.
Орфей запер дверь, расправил плечи и повернулся к Сажеруку.
– Ринальди все испортил. Я хотел, чтобы ты явился ко мне по своей воле. Ведь ты бы пришел, да?
Сажерук ожидал триумфа, насмешки и издевки, но на мгновение ему почудилось, что он видит перед собой одинокого, несчастного мальчишку, который когда-то в далеком мире, в библиотеке маленького городка, прочитал об Огненном Танцоре.
– По своей воле? Ты отнял у меня все, что я люблю.
– А что мне оставалось? Разве это не ты первым отнял все у меня? – Орфей, не дожидаясь ответа, отвернулся и подошел к письменному столу.
Это была она. Всего лишь маленькая, серая книжка, и сердце Огненного Танцора было у нее в плену.
Орфей взвесил ее на ладони, как будто боль могла что-то весить. Потом раскрыл и полистал, будто разглядывая картинки.
– Вы же все меня забыли, так? Глупый Орфей, который пошел в услужение не тому господину. Но я всегда знал, что буду отомщен. Расквитаюсь со всеми, а в первую очередь с тобой. О да. Я ждал, когда у вас все будет хорошо, как будто ничего не случилось. И тогда, – он хлопнул ладонью по развороту книги, – я их всех изловил. Одного за другим, и вы ничего не смогли с этим сделать.
Он по-прежнему любил слушать свои собственные речи.
– Что тебе толку от них в книге? – Сажерук попытался придать своему голосу дружелюбие, выбрал доверительный тон спутника, которого Орфей видел в нем раньше. – Отпусти их, а меня впусти вместо них. Мы же были лучшими друзьями, когда я сидел в книге, так?
– Друзьями? – Орфей впился в него взглядом, будто не мог по-настоящему поверить, что после всех этих лет он действительно стоит перед ним. Но затем пришла ненависть. Он побледнел. – Обманщик! Ты никогда не был моим другом. Я твоим был, а ты меня предал! Но теперь это не важно. Прошло и забыто. Поскольку есть новая книга!
Он закрыл ее и прижал к груди.
– Других я никогда не отпущу. Все они меня предали. Удерживающее их колдовство необратимо, потому что именно таким я его и заказал: неотменимое наказание. Но ты сможешь примкнуть к ним, потому что я и тебя вчитаю в эту книгу. Ты самый худший из всех! Поэтому я