Новая ученица без слов села за стол для письма, поставленный слугой специально для занятий, и взялась за перо, протянутое Сланцем. Стеклянный человечек все чаще жаловался, что его таланты зря разбазариваются в этих упражнениях по письму. Орфей однажды даже застукал Сланца за упражнениями в рисовании витиеватых инициалов и лиц. Правда, стеклянный человечек выказал в этом мало таланта и легко терялся со своими маленькими ручками в деталях.
– Учить тебя я буду следующим образом, – Орфей раскрыл книгу, в то время как Сланец откупорил чернильницу. – Если ты допустишь ошибку, мой стеклянный человечек наследит на листе, пробежав по мокрым чернилам. Если будешь долго копаться или пропускать целые слова – зальет чернилами бумагу целиком.
Сланец зловеще улыбнулся, занимая место рядом с чернильницей. Возможность принимать участие в наказании немного утешала стеклянного человека.
Серафина Каволе допускала много ошибок. В своей неграмотности она превзошла даже дочь ювелира, которую любое слово длиннее трех букв заставляло строить напряженные от усердия рожи. Что сами девицы, что их кляксовые перья лишь усугубляли презрение Орфея к словам. Когда-то слова таили в себе миры, приносили богатство и власть. Они были для него началом и концом всех вещей. Теперь же слова превратились в не более чем скопление неумело написанных букв.
– Крестьянин пашет, защищенный мечом князя, которому он служит. Чего ты ждешь? Пиши!
Серафина Каволе приставила перо к тряпичной бумаге и метнула на учителя враждебный взгляд.
Орфей нашел клочки исписанной бумаги две недели спустя. Он коротал вечер за скупым ужином с кружкой дешевого вина, сидя за тем же столом, за которым столько лет тщетно пытался вдохнуть жизнь в слова Фенолио. Когда-то, в надежде, что Мортимер почувствует если не слова, то хотя бы огонь, Орфей сжигал книги про Перепела прямо на столешнице – она и сейчас хранила на себе следы пропалин. Тогда все оказалось тщетно – Мортимер по-прежнему переплетал в Омбре книги. К нему теперь приходила половина Чернильного мира. Будь он проклят! Когда же Орфей наконец сможет отомстить? Никогда! Он чувствовал себя лишь второстепенным персонажем без влияния на ход истории. Орфей подлил себе вина столь неосторожно, что оно выплеснулось на книгу, которую он использовал для диктантов. Орфей с проклятиями принялся разлеплять мокрые страницы, тут и обнаружил клочок бумаги. Крохотные буквы поверх него были начертаны слишком точно, чтобы заподозрить в авторстве одну из его учениц. И потом слова…
Варево из крови и сока крапивы
Дает твоим желаниям волшебную силу.
Стеклянный человечек пусть корчится
От боли как червяк.
Орфей поднял голову и прислушался. Натужное кряхтение послышалось из-за пустого винного кувшина. Там лежал Сланец и со стоном прижимал руки к животу. Он так корчился, что его сапоги оставляли царапины на столе.
Невероятно!
Стеклянный человечек пусть корчится… О, это была фантастика. Но кто вставил в книгу эту бумажку? Орфей уставился на аккуратно выписанные слова. Серафина Каволе… Она была его последней ученицей. Да, должно быть, это все Серафина. Он оставлял ее одну на пару минут: нужно было объяснить жене торговца сукном, что их дочь нуждается в гораздо большем количестве занятий, чем было запланировано. Так вот почему Серафина с таким безразличием отнеслась к пробежкам Сланца, который испортил ей чернилами дюжину строк! Она знала, что отомстит!
Но кто же написал для девчонки эти слова?
Сланец все еще извивался от боли, когда Орфей велел своему слуге принести накидку. Вообще-то он не располагал средствами содержать обслугу, но Рудольф был готов стряпать и прибираться только за еду, а Орфею нравилось поддерживать иллюзию былого благополучия.
Когда Орфей пустился в путь к дому Каволе, небо для разнообразия прояснилось. Одна из бледных лун отбрасывала полосы света на мостовую под колоннадой центральной улицы, которая защищала граждан Грюнико от вечного дождя. Старая нищенка, прикорнувшая у основания одной из колонн, заслышав шаги Орфея, встрепенулась и попыталась схватить его за руку, предлагая погадать. Орфей отдернул руку так грубо, что старуха упала. О нет, его будущее пока не написано, и, может статься, оно не такое уж мрачное, как казалось еще недавно.
Дверь Орфею открыл тот же мрачный слуга, что и ранее. Очевидно, что столь поздний визит был неуместен, но Орфей смог убедить его, что принес ученице школьное задание, хотя и с некоторым опозданием.
Серафина Каволе была не так уж и глупа, чтобы поверить этому оправданию. Орфей прочел по ее лицу: она знает причину его визита.
– Сделай так, чтобы это прекратилось! – прикрикнул Орфей. – Причем немедленно.
Ему было не до вежливости.
– Стеклянный человечек мне еще понадобится! И я хочу знать, кто написал тебе это заклинание.
Серафина бросила взгляд на дверь, только что закрывшуюся за слугой. Орфей не был уверен, она сделала это в надежде увидеть там своих родителей или в тревоге, что увидит их там.
Наконец она требовательно протянула к нему руку.
Орфей помедлил, но потом все же извлек из кармана клочок бумаги. Девица трижды плюнула на исписанную страницу и вернула обратно.
– И это все?
Она кивнула.
– Итак, кто написал эти слова? И что он еще может сотворить?
– Она. – Серафина смотрела на него строптиво. – И еще она сделала так, чтобы один юноша в меня влюбился.
Черт, Грюнико оказался куда более опасным местом, чем казалось Орфею. И гораздо более интересным!
– Кто это «она»? Слышала ли ты, как она читала эти слова вслух? Ведь нужно прочитать их вслух, чтобы они исполнились, не так ли?
Дочь торговца сукном наморщила лоб.
– Прочитать вслух? – повторила Серафина возмутительно высокомерным тоном. – Для чего она должна была читать вслух? Ее ведь никто не должен слышать. Кроме того, слова не имеют значения. Иногда все волшебство содержится в соке. Или в куске пирога.
Сок? Пирог? Она хочет его одурачить? Нет, Серафина говорила убежденно. Но что это значило: Кроме того, слова и не имеют значения? Разве могло быть в этом мире какое-то другое колдовство? Ах да, огненное волшебство Сажерука… Но было ли что-то еще?
Варево из крови и сока крапивы… Слова с полоски пергамента полностью растаяли. Лишь серый налет выдавал, где они стояли.
– Эта она… Где я могу ее увидеть?
На сей раз Серафина весьма решительно помотала головой.
– Никто не знает. Если к ней приблизишься – умрешь. Можно встретить только ее ученицу. Мне это волшебство показала одна из подруг. Я заплатила ей за это кольцом матери.
Орфей пригрозил показать полоску пергамента ее родителям, в надежде выведать еще что-нибудь, но Серафина молча поджала губы. Она действительно боялась. Разве могло вызвать такой страх имя Фенолио или его собственное? Орфей ощутил озноб.
Когда он схватил эту глупышку за косу, чтобы вытрясти хотя бы имя подруги, на громкий вопль Серафины прибежала ее мать. Слуга с нескрываемым удовольствием взял Орфея за шкирку и вытолкал в темный переулок. Слова, которые растворяются в плевках. Кровь и сок крапивы. Сок и пирог. Разум Орфея лихорадочно работал, пока сам он отряхивал одежду от грязи и торопливо шел домой по мокрой от дождя мостовой.
Если к ней приблизишься – умрешь.
Когда Орфей вернулся в свою каморку, продуваемую сквозняками, Сланец был еще жив. Стеклянный человечек устало храпел в выдвижном ящике, где у него была постель из тряпья и птичьих перьев. Вот и славно… ведь слова с полоски пергамента ничего и не говорили о смерти.
Кроме того, слова и не имеют значения…
Рудольф стоял в убогой кухне, которую они делили с другими жильцами дома, занятый варкой пресного супа.
– К кому пойти в этом городе, если хочешь купить колдовство, причиняющее вред? И не говори мне, что здесь такого нет, – спросил Орфей.
Рудольф втянул голову как курица, которой пригрозили топором. Но ему требовалась работа. У Рудольфа было четверо детей, которых нужно кормить. Младший сделал его вдовцом.
– Можно попытать счастья у заколдованной ольхи, – пробормотал он. – Ее волшебство часто вызывает болезни, но в остальном она всего-навсего лесная женщина.
Заколдованная ольха? И что это значит – «лесная женщина»? Ни то ни другое определенно не попадались ему в книге Фенолио. Теперь Орфей был твердо уверен, что Чернильное сердце – всего лишь путеводитель по одной стране этого мира, а не полная энциклопедия.
– Расскажи мне об этой лесной женщине! Ну же, давай!
Рудольф бросил пару кореньев в мутный суп.
– О ней не говорят. Она Читающая Тени.
– Кто-кто?
– Лесные женщины бывают злые и добрые. Злые учатся своему колдовству у тени, а добрые у света.
О, это звучало интересно.
– И? Где мне найти эту Читающую Тени? Подумай о своих голодных детях! – пригрозил Орфей.
Рудольф наклонился над горшком и помешал варево.
– Оставляешь сообщение на старом кладбище, – сказал он наконец. – Потом ее ученица приходит к заколдованной ольхе, что растет в лесу по соседству, и принимает желание. Желание и потом плату.
Последнее слово он произнес так, будто оно обжигало ему губы.
Плата. Ну, об этом можно будет поговорить после.
Женщина, которая говорит с тенями. Орфей чувствовал, как в нем впервые за много лет шевельнулось что-то вроде надежды. Он как будто услышал ее робкий шепот. Нет. Надежда не шептала. Она каркала, как черные вороны на мокрых кровлях, выла как волки, которых слышно ночами в окрестных горах. И как он только мог так плохо думать о Грюнико? Орфей отомстит. Отомстит им всем посредством колдовства вкуса крапивного сока и крови, грязного, темного и уж точно куда более сильного, чем слова Фенолио.
Рудольф посмотрел на хозяина глазами, полными страха перед этим миром.