Айеша означает Живая.
– Мелодия, которую ты сейчас напевала, – сказал Сажерук. – Откуда ты ее знаешь? Я слышал ее иногда от своей матери.
Айеша указала на страницы книги:
– Эта песня приходит мне в голову, когда я смотрю на эту картинку.
Сажерук посмотрел на нее с изумлением.
Он присел рядом с Айешей и убрал камешки, которые держали страницы раскрытыми, подставляя их теплу огня.
Сажерук склонился над картинкой, на которой Бальбулус изобразил его жену. Он разглядывал ее так, будто видел впервые.
Платье Роксаны стало светло-зеленым, а кожа снова приобрела живой оттенок.
– Наверное, это все-таки огонь, – сказал Ниям. – Или все наши слова.
Почему бы темное колдовство не сломать любовью? В такое он был готов поверить. Но Сажерук помотал головой. Он взял книгу из рук Нияма и принялся торопливо перелистывать страницы. Потом снова положил книгу перед Айешей.
– Это моя дочь, Брианна. Мы с Йеханом тебе о ней рассказывали. Ты могла бы спеть и для нее? – Голос его прозвучал так настойчиво, что разбудил Хивин и Баптисту.
Айеша посмотрела на портрет Брианны, нарисованный Бальбулусом.
– На этой картинке все серое, – пробормотала она. – Такое серое, как будто в мире никогда не было никаких красок. Как будто не было ни любви, ни радости.
Она на мгновение закрыла глаза, будто желая забыть все, о чем напомнил ей серый цвет. Потом взглянула на свою сестру, будто прося о помощи.
Хивин присела рядом с ней и взяла ее за руку.
Айеша напрягла плечи, вглядываясь в картинку Брианны.
– При ней я слышу другую мелодию, – сказала она. – Красивую, но печальную.
Мелодию, которую она запела на сей раз, Ниям никогда не слышал, но почувствовал в ней сердечную боль Брианны и всю ее потерянную любовь. Ее платье стало голубым, цвета печали, а рот разрумянился, как будто она только что поцеловала Козимо.
Айеша посмотрела на Нияма и улыбнулась:
– Ее волосы… Как будто она поймала в них огонь своего отца. Мне кажется, я должна спеть для каждого из них, не так ли?
– Если можешь. – Сажерук подсел к Нияму.
Баптиста же поднял книгу так, чтобы Хивин могла переворачивать страницы и подставлять картинки своей сестре.
Мелодия для Фарида плясала как огонь, когда он играл с ним, и окрасила его одежду в красное и черное, как его волосы. Песня Айеши для Мортимера повествовала не только о переплетчике, но и о Перепеле. Когда ее голос вернул Мортимеру цвет, Нияму захотелось положить на страницу ладонь и ощутить то тепло, которое дарило ему воспоминание о друге в минуты опасности.
Хивин долистала до Мегги, когда подошли Йехан с Лилией. Ниям заметил отсутствие Орфея, но ничего не спросил. Ему было все равно, куда тот подевался. Сейчас для него существовали только картинки, нарисованные Бальбулусом, и голос Айеши, который, словно солнце поутру, возвращал миру на страницах книги краски. Глаза Йехана наполнились слезами, когда Хивин показала ему картинки его матери и сестры.
Девять мелодий… Айеша слышала их в картинках Бальбулуса, и его искусство благодаря ее голосу снова становилось тем, что сберегало людей, вместо того чтобы их проглатывать.
Песня для Мегги гласила о странствиях и новых местах, а песня ее матери была подобна пению ласточки. Для Элинор Айеша пела с улыбкой, а мелодия для Дариуса походила на его робкий, мягкий голос.
Последняя картинка, которая еще оставалась серой, изображала Фенолио, и лицо Сажерука на мгновение приобрело такое выражение, будто он желал, чтобы старик оставался в книге. Огненный Танцор все еще боялся Чернильного Шелкопряда. Но Ниям расслышал в песне Айеши и все то, что он к тому времени узнал о Фенолио благодаря Сажеруку: смех детей на рыночной площади, которым Чернильный Шелкопряд рассказывал свои сказки.
Красный, оранжевый, солнечно-желтый, лиственно-зеленый, небесно-голубой, индиго и пурпур… Эти краски прогнали серое Читающей Тени, как радуга, которую оставляет на небе окончание затяжного дождя. И когда голос Айеши снова смолк, переплет книжки больше не был серым. Он стал красным. Как любовь, которую она нашла для каждого, кто был на картинках.
Они все переглянулись и увидели в глазах друг друга надежду.
Ниям остался с Айешей и Хивин, а остальные разбрелись по дому в поисках тех, кто теперь наконец смотрел со страниц книги, как живой. Нога Нияма не позволяла ему искать вместе со всеми, и он был почти рад этому. Надежда могла обернуться чем-то страшным, но ведь все они, в конце концов, исчезли внезапно, почему бы им и не вернуться так же внезапно?
Разочарование на лицах говорило само за себя, когда они возвращались один за другим.
Они искали и в той кладовой, где Йехан и Лилия заперли Орфея. Она была так же пуста, как и остальные комнаты. Только перо лежало на полу у стены, исписанной словами. Баптиста рассказал Нияму, что Сажерук так резко повернулся спиной к этим словам, будто боялся, что они заберут с собой и его тоже. И Ниям решил, что как-нибудь объяснит ему, откуда брался страх друга.
Картинки и слова… После этой недели они уже никогда не будут для него прежними. И те, и другие, оказалось, одинаково легко поглощают людей. Насколько же надежнее по сравнению с ними звучали песни Айеши, лишенные слов. Ниям все еще слышал их в своем сердце и спрашивал себя, утешительно обнимая Сажерука за плечи, какую мелодию спела бы Айеша для них двоих. Весь свет и все тени их жизни – как бы они прозвучали? Когда-нибудь он попросит Айешу спеть для него.
Лилия пустила по ветру перо, которое писало слова для Орфея.
– Я обещала его ветру, – только и сказала она, когда Йехан спросил ее, почему она его не сохранила.
Потом все они улеглись спать. До утра оставалось всего несколько часов, и ночь казалась единственным местом, где их пропавшие друзья были живы. Ночь и книга.
Как сон
– Думал ли ты уже об окончании?
– Да, в нескольких вариантах. И все они печальные и мрачные.
– О нет, так не годится. Книга должна заканчиваться хорошо. Как было бы, например: Они успокоились и жили все вместе, счастливые и довольные, до своей кончины?
Сажерук проснулся оттого, что увидел во сне Роксану. Она стояла во дворе под смоковницей и выбирала паутину из своих волос, серых как пыль. Потом погрузила ладони в чашу с чистой водой. Вода окрасилась серым. Роксана взяла чашу, выплеснула воду и улыбнулась ему.
Сердце Сажерука забилось так сильно, что он проснулся. Огляделся вокруг и подумал, что все еще спит.
Они все были здесь – уже не картинками в книжке, а живьем, из плоти и крови, с теплыми руками, с миром и покоем на лицах и таким ровным дыханием, какое бывает лишь во сне. Баптиста лежал рядом с Мортимером, Резой и Данте. Йехан – между Элинор, Фенолио и Дариусом. Хивин рядом с Мегги и Дориа, как будто это была уже не первая ночь, которую они проводили сообща в доме, охраняемом удодом, ящеркой и мышкой. Тут же спали рядом Роксана и Брианна, с Фаридом по левую руку. Тот, как всегда, свернулся во сне калачиком, как котенок. Он лежал рядом с Айешей, у которой на губах играла улыбка, а пальцы были перепачканы в саже.
Ложись-ка снова, Сажерук, – сказал он себе. – Смотри дальше свои сны. И не просыпайся.
Но тут он наткнулся на взгляд Нияма и увидел в его глазах ту же боязнь поверить в увиденное.
– Не надо их будить. – Лилия присела на корточки рядом с Роксаной и Брианной. – Им нужно время, – прошептала она. – Сон и грезы помогут им вернуться, но это будет не быстро.
Она улыбнулась.
– Это же хорошо. Вы так не думаете? Что может быть лучше, чем вернуться на зов песни, когда ты заблудился и потерялся?
Сажерук смотрел, как Мортимер во сне ищет руку Резы. Данте лежал между ними как птенец в надежном гнезде, а Мегги спала в объятиях Дориа. Элинор тихо смеялась чему-то забавному во сне. Фенолио морщил лоб, а Дариус нашептывал кому-то нежные слова.
Не надо их будить. Нет, точно не надо. Сажерук посмотрел на спящее лицо Роксаны, на лица Брианны и Фарида, а потом на книжку, которая все еще лежала раскрытая подле Нияма. Эта книжка когда-то похитила их. Но она же их и сберегла, чтобы голос Айеши смог найти пропавших целыми и невредимыми. Как и другие книги, эта сохранила для него свой мир, вместе со всем, что он в нем любил. А потом вернула назад.
Может быть, книги в конечном итоге не так уж и плохи.
Сажерук тихонько поднялся. Он перешагнул через спящих и сел рядом с Ниямом. Снаружи уже забрезжил рассвет. Лилия вышла во двор, чтобы встретить первые лучи солнца.
– Теперь начинается новая история? – шепнул Ниям. – После того, как эта, я надеюсь, была рассказана до конца?
– Я думаю, эта история продолжится, – шепотом ответил Сажерук. – По моему опыту, они никогда не кончаются. Только герои меняются. Но свою роль я с удовольствием передам кому-нибудь другому. Может, и тебе так попробовать?
Ниям лишь улыбнулся ему в ответ.
Новые картинки, новые слова
Письмо – это живопись голоса.
Есть в библиотеке замка Омбры одна книга, которой Виоланта, княгиня города, отводит особое место. Картинки, которые содержатся в этой книге, – последнее творение Великого Бальбулуса, лучшего книжного иллюстратора своего времени. Но это не единственная причина, по которой Виоланта выставила эту книгу на золотом пюпитре в центре своей библиотеки.
Размера книга самого скромного. Она удобно ложится в ладонь, хотя знаменитый переплетчик Мортимер Фольхарт не так давно добавил в нее больше двадцати новых страниц. Забыть эту книгу сложно.
Еще никогда никто не прикасался к ней с такой осторожностью, как Мортимер, когда отделял переплет и вынимал страницы, чтобы разложить их на большом столе. Среди ароматов клея и свеженарезанной бумагой он забыл свой изначальный страх. Ибо Мортимер знал, что, окончив работу, вымоет руки и наконец приступит к тому, чего так страстно желает. Настал его черед рассказывать.