рх всего этого болтается балахон с числом 11 поперёк груди. Такие в тренде у футбольных фанатов.
Берёза снова стучит в окно, возвращая меня в новую реальность. Ситуация кажется нелепой до абсурда. Вопрос на миллион: что нужно молодой и аккуратной женщине, несущей в рюкзаке бутыль воды, бандану и чайную ложку, в полуразрушенном подъезде? Сдаюсь! Эта задача слишком трудна для меня.
Я не нахожу лучшего выхода, кроме как сорваться с места и начать путь по лестнице вверх. Несмотря на страх, колошматящийся внутри и подступающий горечью к горлу, я заставляю себя идти. Не уверена, что соберу себя по кусочкам, но как там говорится? Дорогу осилит идущий? Теперь я знаю о себе ещё кое-что: во мне живёт диванный философ.
Шаг, ещё один. Тишина отзывается эхом. Оно, сливаясь с шорохом камушков под подошвами, напоминает зловещий шёпот. Словно невидимый преследователь, готовый в любой момент схватить, тащится за мной по пятам. Хочется выглянуть в пролёт между лестницами, чтобы прогнать глупые домыслы, но страх держит меня вплотную к стене. Будто из грязного прогала может высунуться рука неведомого монстра и уволочь за собой.
Последние ступеньки остаются позади, и я оказываюсь на этаже. Некогда красная восьмёрка смотрит на меня с облупившейся стены. Две окружности, похожие на раскрытые рты, дразнят. «Вот женщина, которая не помнит своего имени! — словно бормочут они. — Давай назовём её никто?!» Я трясу головой, пытаясь справиться с навязавшейся иллюзией. Это слишком похоже на помешательство. Или на сумасшествие в фазе разгара.
Только вот образы, порождённые моим больным воображением, правы. Я — никто. До тех пор, пока не вспомню хоть что-то. Но пока у меня нет зацепок.
Слева в стену врезаются два дверных проёма. Один, с покосившимся номерком 74, закрыт наглухо. Тот, что чуть правее — распахнут. За порогом господствует абсолютная темень.
Преодолев ужас, вдыхаю поглубже и захожу в квартиру. Тишина пахнет тряпками и грязью. В тяжёлом смраде сквозит неуловимая живая нотка. Словно здесь коротает дни одинокое животное: кот или собака. И лишь когда я поднимаю руки в попытке ощупать окружающую обстановку, до меня доходит, в чём дело. Крик застывает на губах, когда с потолка срывается стайка летучих мышей. Едва коснувшись моего лица крыльями, зверьки вылетают в проём и уносятся наверх. Следом выбегаю и я. Нужно опасаться таких мест: эта живность может и бешенство переносить.
Отдышавшись, возвращаюсь на площадку и осторожно поднимаюсь выше. Лестница под ногами местами обрушилась, обнажив сетку металлических опор. По уцелевшим ступенькам бегут поперечные тени. Поднимаю голову и замечаю, что следующая площадка — последняя. От самого её края под потолок поднимается ажурная лестница из арматур. Противоположный конец сооружения упирается в чердачное окно.
Я зачарована кружевными тенями, что пляшут под потолком. И делаю несколько шагов, не глядя под ноги. Дальше всё происходит мгновенно: я даже не успеваю сообразить, в чём дело.
Тугая хватка вокруг правой лодыжки, резкая боль, и мир перед глазами переворачивается. Я слышу, как плещется вода в рюкзаке, а потом лямки резко оттягивают мне плечи. Чёрный проём заброшенной квартиры вдруг наклоняется и опрокидывается. Стены вертятся вокруг каруселью, а ступеньки неожиданно оказываются над головой. Меня словно подкинули в воздух, заставив зависнуть в наивысшей точке! Сердце сжимается в комочек, забыв сделать удар, и саднящая боль наводняет грудь. В отчаянии я машу руками, но лишь бьюсь как рыба, пойманная на крючок. Я не могу прервать этот полёт… или это падение.
Моё тело качает в невесомости. Интуиция твердит, что я вот-вот рухну вниз, но… Ничего не происходит. Лишь колебания становятся тише и размереннее. Оправившись от шока, опускаю голову. Вернее будет сказать, поднимаю. Ибо далеко под ногами — пласт выбеленного некогда бетона, перечерченный ржавыми разводами.
Я, наконец, соображаю, в чём дело. Верёвочная петля удерживает мою лодыжку! Трос подходит к балке под потолком подъезда, перекидывается через неё и убегает в неизвестном направлении. Я болтаюсь вверх тормашками!
Домыслы никак не желают сплетаться воедино. Да и не до размышлений мне сейчас: пришло время поминать всех богов и философствовать о бренности бытия. Всё становится куда интереснее и загадочнее. Ну не развлекаться же я сюда пришла?!
Кровь приливает к голове, отзываясь гудением в висках. Шея напрягается: кажется, позвонки вот-вот захрустят, ломаясь. На глаза накатывает чернота. Я пытаюсь открыть рот и закричать, но голос дребезжит и сипит. Попробуйте-ка сказать что-нибудь, вися вверх ногами!
Верёвка поворачивает меня по кругу, и я вижу ту самую лестницу из арматур точно напротив лица. Протягиваю к ней руку в надежде зацепиться за перекладину, но тщетно. Не хватает пятнадцати-двадцати сантиметров. Будь я чуть покрупнее — дотянулась бы точно!
Сплетаю ноги русалочьим хвостом и начинаю раскачиваться: скорее, машинально, нежели намеренно. Кажется, что ступеньки внизу елозят туда-сюда, как эскалатор. Невесомость принимает меня и становится почти родной. Набрав амплитуду, я снова тянусь к лестнице. Пальцы почти касаются заветного металла, но верёвка в последний момент перекручивается, отворачивая меня лицом к окну.
Я дёргаюсь, как крыса в мышеловке. Рюкзак за спиной мешает, как никогда, но я не рискую его сбросить. Голова тяжелеет, превращая реальность в размытое подобие дурного сна. Звон в ушах переходит в гул на низких тонах. Это слишком похоже на финал. Конец моей разорванной книги, от которой осталась одна лишь обложка!
Именно в этот момент пустота прошлого нагнаивается и даёт прорыв. Я вижу вокруг бесконечную мутную синь с разводами багрянца — такую же мутную на вкус. Синь пахнет тиной, болью и отчаянием. Я захлёбываюсь ею, и она холодом вливается в меня, наполняя и опустошая одновременно… Давно ли это было? И со мной ли?
Я отчаянно пытаюсь уцепиться за осколок прошлого, но он лишь вываливается из разрушенной мозаики и остаётся у меня в руках. Реальность снова проступает через завесу пульсирующей боли. Те же ступени, то же окно. И я — маятник под потолком.
Изо всех сил стараюсь повернуться. Верёвка дрожит, сильнее стягивая удавку. Стараюсь разогнать кровоток и пошевелить пальцами на стопе — не получается. Словно что-то чужое спрятано в моём ботинке. Вывод тут один: плохи дела.
Неутешительная догадка подстёгивает меня, как никогда. Качнувшись в воздухе, я, наконец, разворачиваюсь к пожарной лестнице и делаю рывок. Голова ударяется о плиту площадки, и я закусываю губу в попытке удержать крик. Как ни странно, мне хватает двух секунд, чтобы убедить себя в том, что это — мой последний шанс.
Мобилизую все резервы и хватаюсь за ступеньку со второй попытки! Подтягиваюсь через силу. Тело принимает форму дуги, но мне становится легче. Я перевожу дыхание и перехватываю более высокую перекладину. Нужно хоть немного поднять голову, чтобы не сойти с ума раньше времени.
Каждое движение даётся болью и неимоверным трудом. Я напоминаю себе акробатку под куполом цирка. Только вот страховки у меня нет, а внизу, вместо упругого батута — серые зазубрины бетона. И выкорчеванные перила, торчащие отломанными остовами вверх.
Несмотря на напряжение в руках, мне становится легче. Я снова позволяю себе немного отдохнуть. Глубоко вдыхаю, пытаясь сообразить, что делать дальше.
И в тот момент, когда мой шумный вдох прерывается, уступая место звенящей тишине, я слышу шаги.
Я боюсь ползущих теней.
Они внушают чувство опасности. Как тревожный сигнал о мобилизации: спасайся, покуда цел. Они похожи на воду, затапливающую закрытый отсек тонущего корабля. На маски, скрывающие лица. На неизбежный исход, приближающийся шаг за шагом.
Я боюсь этого приближения. Сокращения временных отрезков, убегающих в прошлое секунд, сжимающихся мгновений. Именно поэтому я и сижу здесь, обняв колени, и наблюдаю, как по стене напротив дверного проёма ползут очертания веток. Малиновые кружева на жёлтом… Мне кажется, что если я сделаю шаг за порог, тени вцепятся в меня, как лапы ядовитого паука. Вклинятся в плоть и разорвут её наживую, упиваясь моими криками.
Я не знаю, как давно сижу здесь. Я просто этого не помню. Как и всего, что было до… Только забытье не смущает и не пугает, словно моё мироощущение всегда было промороженным, как полуфабрикат. Оно лишь настораживает, побуждая быть начеку. Как будто бы я оставила в прошлом нечто мерзкое, к чему противно даже прикасаться.
Тень плывёт всё дальше, передёргивая рваные обои на стене. Малиновое на жёлтом… Если у моего забвения есть цвет, то этот цвет — малиновый. Цвет грядущей опасности и подозрений. Яркий и обжигающий, до боли в глазах.
Издали доносятся шаги, и моё сердце начинает заходиться. Так, словно это вошло у него в привычку. Частая пульсация сдавливает шею, как обод. Кто-то приближается.
Я поднимаюсь на ноги, готовясь в любой момент дать дёру. И в тот же миг жёлтое световое окно, перерезанное линиями веток, заслоняет большая тень.
Паника бросает меня в угол, занавешенный густой паутиной. Я рассекаю невесомую преграду, налетаю на стену с размаха и сползаю вниз. От долгого сидения ноги онемели и сделались ватными. Вот и прикажи им слушаться!
— Не бойся, — прорывается в комнату голос.
Поворачиваюсь к преследователю, стараясь обуздать панику. В проёме, опираясь на косяк, стоит женщина. Огромная — под потолок — и совершенно некрасивая. Жилистая, широкоплечая… У неё угловатое лицо и маленькие чёрные глазки. Стоп: маленький чёрный глаз. Второй закрыт бельмом и кажется закатившимся. Почти монстр из фильма ужасов! И этот монстр пришёл за мной.
— Не убегай, — говорит она на удивление нежно. Я замечаю, что на её майке горит число 12. — Наконец-то я нашла хоть кого-то!
— З-зачем в-вы здесь? — слетает с моих губ. С ужасом чувствую, как согласные звуки раздваиваются в горле, словно встречая преграду.