Цветины луга
ПРЕДИСЛОВИЕ
Стоян Даскалов — крупнейший представитель социалистического реализма в современной болгарской литературе. Его рассказы, повести и романы раскрывают жизнь болгарского народа и его быт во всем их многообразии. В них изобилуют сильные образы и яркие, многогранные характеры, неповторимые человеческие судьбы. Писатель затрагивает жгучие проблемы современности, острые конфликты, указывает пути их разрешения. В произведениях Даскалова нет и в помине литературщины и книжности, чуждых влияний и манерности. В них чувствуется дыхание родной земли, в них все от народа и для народа.
Роман «Цветины луга» — не только одно из лучших произведений в творчестве писателя-реалиста, но и в современной болгарской литературе вообще. Книга захватывает с первых же страниц интересной темой, увлекательным сюжетом, силой художественного изображения. Автор повествует о больших изменениях, наступивших в жизни болгарского села в результате индустриализации, переплетая романтику сельской жизни с эпическими событиями, связанными с социалистическими преобразованиями в стране. Увлекательно и поэтично он рассказывает о том, как старый быт уступает место новому, как меняются человеческие отношения, меняются люди. Художественные описания чередуются с интереснейшими бытовыми подробностями и конфликтами. Образно и волнующе, искренне и просто рассказывает автор о судьбе Цветиных лугов, которые служат фоном для повествования, полного жизненной правды и веры в правое дело партии.
Перед читателем оживают интересные, земные, правдивые человеческие характеры. Особенно запоминается образ Игны — женщины непосредственной, сильной, глубоко и болезненно переживающей все трудности и невзгоды, выпавшие на долю ее родного села — один из самых привлекательных и рельефных в романе.
Формирование рабочего класса в условиях социалистического преобразования страны — одно из характерных явлений нашей действительности. Оно также нашло отражение в романе.
По роману был снят волнующий фильм.
За исключительные заслуги в области литературного творчества и плодотворную общественную деятельность Стоян Даскалов был удостоен высокого звания Народного деятеля культуры. Он — лауреат Димитровской премии.
Асен Босев
1
На Цветины луга, где дольше всего в году зеленела трава, как только свезли последние копны сена, наехали рабочие, словно налетели вдруг запоздалые аисты…
То, о чем передавали из уст в уста, оказалось правдой. То, чего так страшились крестьяне, стало явью. Под строительство завода отчуждали пятьдесят гектаров лучшей земли.
В понедельник утром объездчик бай Дафин с помертвевшим лицом влетел в правление кооперативного хозяйства, сдернул с плеча ружье и, глядя на председателя округлившимися от страха глазами, одним духом выпалил:
— Кончено! Плакала Тутина груша! — и сильно закашлялся.
Председатель, по прозвищу Туча, вскочил, как ужаленный, и набросился на Дафина, словно тот был во всем виноват.
— Как? Мы же обжаловали! Все село подписалось!
— Роют!
— Мошенники! Не послушали народа! — разразился громом-молниями Туча, потемнел и, не сказав ни слова, вышел, а за ним ринулись все, кто был в правлении. Люди, увидев, что бай Дафин повернул ключ в дверях правления и заковылял со своим ружьем за Тучей, со всех сторон устремились следом.
— Куда это подался Туча? — дивились орешчане. Белые облачка, словно лебедята, усеявшие небо, расплылись, застлали председателю глаза. За ним длинной вереницей потянулись женщины, мужчины, стар и мал. Это шествие походило на нить разматывающегося клубка шерсти, который сматывался годами, соединив накрепко судьбы людей.
Если молодому становится радостно от одной девичьей улыбки, то улыбкой для всего села были Цветины луга. Когда весной птицам надо было найти укромное местечко для гнезда, они находили его на Цветиных лугах. Если матерям нужно было искать своих детей после школы, они шли на Цветины луга. И коль даже иногда мужчины не приходили домой ночевать, их жены знали, что ночуют они на Цветиных лугах и нигде больше.
Какие чары таили в себе эти луга, что притягивали, точно магнитом, и молодых, и старых?
Цветиными лугами назывались не только большие заливные луга у излучины реки, но и вся местность с огородами, садами и зарослями кустарника от Могилы до Челебийского леса, та широкая долина между двух холмов, где серебряной лентой вьется река Выртешница, которую по праву следовало бы назвать Цветочницей, потому что вода в ней всегда усеяна цветами: вербы, растущие у ее берегов, посыпают ее золотистыми сережками, вязы роняют желтую чешую, которая опускается на зеркальную гладь воды, словно стаи бабочек, а протекая мимо садов, она вся розовеет от персикового и айвового цвета. И даже зимой деревья усыпают ее серебристым инеем.
Местности, как люди. Не случайно им часто присваивают человеческие имена. Каждая местность, как и любой человек, имеет свое лицо и свой характер. И у каждой есть нечто такое, чем она отличается от других — плохое или хорошее: одни недобрые, мертвящие, другие — ласковые, улыбчивые, так и притягивают к себе, так и манят. Им ты можешь излить свою душу, и станет легче. Но и у самой плохой местности обычно есть что-то хорошее.
Красою села Орешец были Цветины луга. Когда-то, давным-давно, самая красивая девушка села, по имени Цвета, на этих лугах дала слово своему любимому. Но турецкий паша, однажды проезжавший мимо села, схватил приглянувшуюся ему девушку, перекинул поперек седла и умчал. Осиротели луга, словно с них сорвали лучший цветок, но стали еще любимее, еще дороже людям, чем раньше. Говорят, что каждый год весной, на Цветницу[1], красавица Цвета появляется в лугах, вся увитая гирляндами цветов, и луга наутро просыпаются в бриллиантах разноцветья.
В этот день люди высыпа́ли на Цветины луга встречать приход весны. Учителя выводили детей, пастухи выгоняли стада. До поздней ночи с лугов доносились звуки музыки и залихватские выкрики плясунов.
Многие парни оставались на лугах до рассвета: вдруг покажется красавица Цвета. Но все напрасно. Правда, говорят, кто-то когда-то видел, как она спускалась с Могилы и в тоске-печали кликала своего суженого; другой подстерег, как после первых петухов она выходила из реки, а третий, притаившись в Челебийском лесу, видел, как она ходила по лугам, разбрасывая цветы, словно сеятель.
Посторонние не замечали красоты Цветиных лугов, проезжали мимо, равнодушные. Для них это был просто луг, где можно пасти скот и косить сено. Но для орешчан эта местность спокон веку была святыней. Луга эти, раскинувшиеся до самой реки, пьют ее живительную влагу, в дни разлива река омывает им ноги, а летом они глядятся в ее воды, как в зеркало.
Как только появятся первые проталины, туда бежит детвора. Бегут с корзинками и котомками — сначала за щавелем, молодой крапивой и ревенем, потом за цветами. Тут даже темные глаза становятся синими от васильков, лица сплошь желтеют от цветочной пыльцы, а волосы пахнут мятой. Пока хозяева не наставят на Цветиных лугах своих «меток», коровы и овцы щиплют сочную молодую траву, вкус которой остается на зубах до следующей Цветницы. Но как только трава пойдет в рост, тут уж никому не повадно бродить по лугам.
Ходили только тропинками, словно через брод, утопая в густой, как молоко, росе, упиваясь ароматом цветов и трав, жужжанием пчел. Кто бывал здесь в пору цветения, тот весь год носил в себе ощущение счастья. Голова слегка кружилась от обилия запахов. Ноги отказывались идти, тянуло упасть в траву и лежать долго-долго, не вставая. И для влюбленных не было лучше места, чем Цветины луга. Лучшей постели, чем свежескошенное сено Цветиных лугов, не найти вовек. Здесь не только рождалась любовь, здесь она расцветала, созревала… Здесь и дети рождались, как отава после первого покоса. Здесь и… кровь проливалась. Петр Гошов убил соседа за то, что тот по ошибке скосил один ряд сена с его участка. Замахнулся косой и… — нет человека!.. А Пецин Младжо, так тот упал с нагруженной сеном телеги и напоролся на вилы. Стога делали конусообразными, узкими и высокими. Дено Денкин свалился с такого вот стога, повредил себе позвоночник и до сих пор ходит согнутый в дугу. Ни один покос не обходился без увечий: то кто-нибудь из молодых себя черкнет, то соседа зацепит косой. Если верить легенде, суженый Цветы, обливаясь кровью, рухнул в траву недалеко от Тутиной груши под ударами турецкого ятагана, и с тех пор вокруг груши пламенеют костры алых цветов. А сколько пота крестьянского пролилось на этих лугах! Потому-то так милы они сердцам орешчан. Заполучить клочок Цветиных лугов было неслыханным богатством, все равно что бедняку, который редко держал в руках медный грош, найти золотой.
Быть может, для других Тутина груша была просто деревом, одиноко растущим среди лугов, но для орешчан она была их жизнью, их судьбой! Кто из них, будучи мальчишкой, не карабкался по ее стволу, не дневал и ночевал здесь, под грушей, не косил траву в юности, а там, смотришь, — в косьбе да в молотьбе и жизнь пролетала. Рано утром, как только взойдет солнце, косари уже сидят под деревом, а их пестрые торбы висят на ветках, будто крупные груши. Начинается никем не записанная песня — песня кос.
«Цвв, цвв, цввет…» — поют сверчки и кузнечики, но кто их станет слушать? Послушайте лучше, как поют косы, когда их отбивают. У каждой косы свой голос. Нагнувшись над ними, косари, словно музыканты, настраивают их, потому что острие — та же струна: чем тоньше, тем лучше звучит.
«Дзинь…» — запоет одна тонким голосом.
«Дзынь!» — отзовется другая альтом.
Зальется смехом третья, рассыплет трели, звонким речитативом подхватит мелодию четвертая. Все слушают эту утреннюю музыку — не наслушаются, а больше всех — сами косари. Это вам не пенье петухов по утрам или бренчанье колокольчиков стада, идущего на пастбище, и даже не щебетанье птиц в утреннем лесу, не тихое журчанье речки, ластящейся к своим берегам! Музыка эта не под силу другому инструменту, кроме косы. Косари, как композиторы, творят ее взмахом своих молотков, тонко-тонко отб