ев, набросились на него даже его старые враги вроде Маслара, у которого когда-то национализировали мельницу, ему стало обидно. Улыбку, которая готова была заиграть на его губах, сковало морозом.
— Значит, подкупили тебя, а? — крикнул кто-то и грубо толкнул его в спину. — Сколько ж тебе дают за это в месяц?
— Три тысячи загребаешь небось!
— Маловато тебе платят за нашу землю и головы…
— Не плачьте! Повысят, если сумеет пустить по миру кооператив.
— Все вы такие: продажные души, карьеристы! За лакомый кусок не то что село, отца родного готовы продать. А тут хоть ложись да помирай! Только бы они с Солнышком жили, а нам и подыхать можно!..
— Так или нет, товарищ председатель? — обратился один к Дянко Георгиеву, который словно из-под земли вынырнул и оказался рядом с Тучей.
— Что тут у вас — собрание?
— Вроде, — ответил бай Дафин, который не знал, как быть: примкнуть к новому председателю или держаться старого.
— Пойдемте в правление, товарищи! — предложил новый председатель.
Подошла и молодежь.
— Нечего закрываться в канцелярии. Говорите здесь, при народе. Пусть Туча скажет, каким ветром его пригнало и кто его прислал?
— Никто меня не посылал, — соврал Туче, — пришел с женой повидаться.
— А-а, скрываешь! Смелости не хватает сказать! За спину жены прячешься?
И тогда Тучу прорвало.
— Хорошо! Давайте говорить начистоту! Никогда не прятался за чужие спины и сейчас скажу правду: да, я пришел набирать рабочих!
— Фью-у-у! Улю-лю! — раздались пронзительные свистки и улюлюканье.
Но Тучу уже было не остановить.
— Завод наш, социалистический, а не буржуя какого. Чего раскричались? Вперед надо смотреть! Нужно будет — и село перенесут.
— Село? Ишь, куда загнул! — гудела толпа.
— Товарищи! — крикнул Дянко Георгиев. — Что за безобразие? На кого орете? Постыдитесь! Охаиваете человека, который оставил здесь свою молодость! А что же вы сделаете со мной, приехавшим вчера? Убьете или зарежете? — Он смело наступал на разбушевавшуюся толпу. — Да вы знаете, кто вы после этого? Какие же вы товарищи? Чего прячетесь в темноте? Чего увиливаете?
Толпа угомонилась, хотя где-то в темных углах еще клокотала злоба, которая новому председателю была непонятна, необъяснима. Когда он приехал, все жалели о старом председателе. Тучу любили и часто ставили ему в пример. На заседаниях правления и в поле только и слышно было: «Туча бы этого не сделал! Туча знал свое дело! Этот председатель учится руководить на наших горбах! Как молодой необъезженный конь, горячится, и мы должны учить его ходить в упряжке». А сейчас вот набросились на Тучу, как на злейшего врага. Он не мог себе объяснить, почему дело вдруг приняло такой оборот — как дошло до того, что чужой человек защищает своего от своих же. Тучу же удивило не это. Его поразило другое: предполагаемый враг, новый председатель, оказался лучшим другом, чем те, кого он считал самыми верными, самыми надежными.
Дянко Георгиев проводил его до самого дома. Говорил он один, Туча шел молча.
— Мне нелегко, но тебе в сто раз труднее… Ты сейчас распят на двух крестах!
Это были мысли Тучи, но он услышал их из уст того, кого считал главным вдохновителем бунта.
— Знаю, что без индустриализации нашим крестьянам не жить богато, а все же тяжело смотреть на то, как мы разоряем целые села, уничтожаем сады и огороды, чтобы построить завод.
Это тоже были мысли Тучи, но высказывал их с болью в душе его предполагаемый враг.
— Я агроном, сын полей, и мне хотелось здесь, в этом селе, сдать свой экзамен, но по всему видно, я провалюсь. Попал в сложные обстоятельства, объективные условия таковы, что не только индивидуальными, но и массовыми усилиями ничего не изменить. Кооператив вынужден будет дышать одним легким. Ты лучше всех меня понимаешь. У меня такое чувство, что сам я остался с одним легким, а второе мне отрезали. Что делать? Я даже хотел ехать к тебе на завод. Дай мне совет.
Они подошли к дому. Жене Тучи уже было известно, как встретили ее мужа. Она открыла дверь растревоженная, но, увидев их вдвоем, вздохнула с облегчением:
— Входите!
Дянко стоял у крыльца, видимо, не собираясь входить в дом.
— Хорошо, что встретились. Я тоже хотел поговорить с тобой. Входи!
— Входите, входите! — забеспокоилась хозяйка. — Наш дом не прокаженный, не бойтесь.
Новый председатель еще ни разу не был в доме старого. Жену Тучи это беспокоило. Ее тревожило, что по селу ползли слухи, будто ее муж — карьерист, бросил село на произвол судьбы. И до нее добрались досужие языки. Особенно злы были бабы. Слова не давали сказать: «Знаем вас, не притворяйся! Скоро и ты махнешь на завод! Сегодня муж, завтра ты! Прорвы ненасытные!». Она чувствовала себя беззащитной. Как доказать, что муж работает на заводе не из-за денег, что на то есть приказ сверху. Сейчас, когда новый председатель переступил порог их дома, она подумала, что, может, наконец-то злые языки уймутся и оставят ее в покое.
На улице «прогуливались» любопытные — ждали, когда председатель выйдет от Тучи. О чем говорили оба председателя в эту ночь, какие планы кроили, никто так и не узнал. Утром, когда Туча вышел из дома и подался на завод, его сопровождал только бай Дафин.
— Ты ведь знаешь, какое мое здоровье. Считай, инвалид, не гожусь в рабочий класс. Ты мне найди что-нибудь такое — серединка на половинку, чтоб вроде и рабочий, и крестьянский класс.
— Ладно, бай Дафин! Назначим тебя путевым сторожем, будочником. Там, внизу, знаешь, где не останавливаются пассажирские поезда. Будешь махать флажком — вот и вся работа.
— Это хорошо! Это годится! Я, когда был обходчиком, часто туда захаживал: то за студеной водицей к источнику пойдешь, то просто так, покалякать с людьми, узнать, что нового. А иной раз и газеткой разживешься, так что я, можно сказать, уже имею стаж будочника.
— Решено! Глядишь, и у меня рука на будке будет.
Туча возвратился не таким хмурым, каким уходил в село, Он был счастлив, что хоть один человек был на его стороне. Не думая больше о вербовке рабочих, спокойно пошел к себе. Этой ночью что-то перевернулось в его душе. Он не знал, что именно, но чувствовал, что по его любви к родному селу нанесен удар. И не сверху, а снизу, руками людей, дороже которых не было. Ему казалось, что он их плохо знал…
7
Туча был деятельным человеком, имел дар организатора, общественника. Куда бы его ни направили, он оказывался в самой гуще жизни, как магнит, притягивал к себе людей. Таков уж был человек, что притягивал, а отталкивать не мог. От его грубоватой, не очень крупной фигуры, сурового лица, наполовину спрятанного под густой гривой волос, веяло откровенностью и простодушием. Вот почему ему доверяли больше, чем кому-либо. Не права начальника, а взаимное доверие решало все. Чтобы выполнить стоящую перед ним ответственную задачу, Туча обратился за помощью к орешчанам, которые разбрелись по разным городам. И они один по одному откликнулись на его зов. Ехали и днем, и ночью, поднимали его с постели, отрывали от дел, доверительно сообщая:
— Как только увидали подпись «Туча», враз порешили: «Ежели там наш человек, нечего тут сидеть! Оно, конечно, везде есть хорошие люди, но свой человек — особая статья. Шепнешь ему на ушко: «Отпусти на денек к жене», — и будет сделано!».
И таких оказалось немало. Из шахт Рудозема, с «Марицы-Востока», с Бойчиновского комбината — отовсюду стекались орешчане строить завод на своей земле, со своим начальником. Туча дал им возможность выбрать себе бараки, помог устроиться. Выполнял все их просьбы, содействовал, чем мог и как мог. Вокруг него забурлил новый, свой водоворот, — так в больших реках встречаются места, где вода, словно наперекор главному течению, образует завихрения и омуты, которые живут своей жизнью, подвластны своим капризам.
Туча стал знаменем орешчан. Когда прибыл Солнышко и увидел его в окружении односельчан, довольная улыбка засветилась на его лице, отразившись на лицах окружающих. Он был на верху счастья, словно солнце в зените.
— Партия знает, кого куда поставить. А вы все «охаете» да «ахаете». Я этих «охов» и «ахов» наслушался в селах, а ведь вы народ ничего, черт вас побери! Некоторые мне говорят: «Брось ты эту деревенщину. Не выдержат, кишка тонка. Пока построят социализм, все разбегутся». А я им отвечаю: «Нет, товарищи, у каждого из нас в роду есть мужик, деревенщина, так вот мы теперь хотим посадить этого мужика на трактор да на автомобиль. В этом суть дела, товарищи. Понятно? Болгария аграрная должна стать индустриальной, и это сделает не кто-нибудь, а сами крестьяне!» Такие, как ты, последняя Туча рассеянной бури, и твоя верная дружина!
Солнышко еще пошутил, позубоскалил и ушел, прихватив с собой Тучу.
— Вот видишь: захотел и сделал, так нет ведь — упирался. Без палки не можете, черт бы вас подрал, мужицкие ваши души! Извини, но я не раз тебе твердил: какая тут может быть добровольность! И нечего строить иллюзии. Ни социализм, ни коммунизм не упадут с неба. Без руководства нельзя, а раз есть руководство, значит, можно и поднажать, и припугнуть. Революция без руководства невозможна, перехода из одного состояния в другое без революционного натиска тоже не бывает. Взять хоть и тебя: как нажали, так и людей привел.
Туча посмеивался, потому что он-то ведь никого не приводил. Люди приехали сами: здесь и к дому ближе, и платят лучше, да и за счет продуктов, которые приносят из дому, тоже можно сэкономить лев-другой. Никого он не приводил. Одного бай Дафина, которого с тысячей оговорок устроил будочником, и все.
— А теперь выслушай новое задание! Ты же знаешь, что нельзя останавливаться на достигнутом! Мы штурмуем высоты коммунизма и пока его не построим, о покое не может быть и речи! Преодолев один рубеж, атакуем следующий! Теперь ты должен атаковать сады села Орешец. Там будем строить машинный парк.
— Какой еще парк? — похолодел Туча. — Сначала завод надо построить.