Тяжелы твои дела.
…а было дело – я тебя взяла,
Малюсенького, месяцев пяти,
Чтобы скорей на дачу отвезти…
Чтоб радовались дети,
Мой отец —
Тебе, мой толстолапый молодец.
…Давно когда-то, догадал же черт,
Меня попасть в один аэропорт.
Расхристанной, зареванной, во сне…
Такой в тот год любовь явилась мне.
Явилась – и изгрызла мне лицо.
И ела на глазах мое мясцо.
Как темный зверь, как небольшой шакал,
Который в темноте меня искал.
И вот, в далеком аэропорту,
Когда я заступила за черту,
Такого я увидела щенка,
Что онемели сердце и щека…
Такой был медвежонок тот щенок,
Так славно ковылял у самых ног…
И села я на пол еще в слезах,
А встала – было олово в глазах.
Да, олово. Я с ним живу давно.
Готовлю с ним обед. Иду в кино.
Особенно кино… но тот щенок —
Он был отец, и муж, да и сынок.
Прошла эпоха. Он на небесах.
И, как овчарка, умер на часах.
И я взяла второго, не смогла
Без этого овчинного тепла.
Теперь и он… уже почти что там.
У нас кардиограмма – не фонтан.
У нас одышка, тяжкий, вялый ход.
Над нами оловянный небосвод.
…живут же как то…
Научусь еще.
Последнее пушистое плечо.
Все подросли. Все выросли в семье.
Какой-то ужас – все, одновременно.
И что ж теперя, что ли, о себе
Подумать, что ль, коленопреклоненно?..
Все справились с задачей.
Только я…
Все хлюпаю, не выучив уроки…
Они успели. Даже колотья
В боку – не наступили сроки.
А я была такою в их года…
Я в тридцать лет —
О, я была такою…
Мужчине объяснялась без стыда.
Без страха статься дурой городскою.
А песенки! А песенки пучком!
Ну, кто там был – тот песни эти помнит.
…Сынок, не бойся. Будешь дурачком —
Хоть мамою своею будешь понят.
25.06.2013
Нет, я ни в чем не виновата.
Но правая моя рука —
Та выбрала кольцо из Цфата,
На лапках, чтоб наверняка.
Да, я ни в чем не виновата.
Но симпатичный продавец,
Чего он там наколдовал-то,
С густой бородкою стервец?
…Сто раз мне жизнь казалась адом.
Сто раз я вспоминала Цфат.
Где продавец назвался – Адам.
И точно – был не виноват.
Мальчики пятидесяти лет —
Хруст рубашки, мягкий блеск штиблет…
Или карта Острова сокровищ?
Или робингудов арбалет?
Мальчики пятидесяти лет…
Туз-король – усатенький валет,
…Все это теперь в одном флаконе,
И парфюму тоже – равных нет.
Мальчуган пятидесяти лет —
Это супермен, легкоатлет.
Зоркий глаз, неслышная походка.
В Катманду – невидимый билет.
Но не все попали в Катманду.
С полдороги – и в Караганду.
…тихо ждет Москва, Михал Борисыч.
На ходу. Хоть в будущем году.
Позвоните мне, позвоните!
Вы струною во мне звените…
Ваши строчки со мною рядом…
Ну и дальше – лесом и садом…
Позвоните мне с вашей грустью…
Вашей Францией… нашей Русью…
Если что не дай бог приснится…
Если диск земной накренится…
…Позвоните туда, оттуда,
Просто так – без стыда, без чуда,
С головною болью, сердечной,
с вашей памятью бесконечной…
Позвоните, я все улажу…
Усажу, уложу, разглажу…
…дело к вечеру или к ночи.
Одиноче и одиноче.
Дело взрослое… Извините,
Что-то вроде – подать пальто —
Это самое «позвоните!».
Кто там был-то?
Не помню кто.
27.06.2013
Никто, боюсь, не в теме. Или все.
Возможно, целый свет как раз и в теме.
А это я опять о старом псе.
Об этой неувядшей хризантеме.
…Какую он давал недавно нить!
Каково натуральнейшего шелку…
Такую нить нельзя не оценить —
Четырежды в году – клубки в кошелку.
Как строились овечки на лугу,
Когда он к ним солидно приближался…
Я описать их лица не могу,
А редкий бы художник удержался.
Бывало, разыграется, телок,
И рухнет средь детей – как мертвый воин.
А все-таки работал котелок.
Дитя на нем гарцует – он спокоен.
Овчарка не овчарка, видит Бог,
И с этими хотел любви, и с теми.
Мой седенький, мой светлый голубок.
Я это о тебе, о хризантеме.
28.06.2013
Сегодня нам довольно много лет.
Я тут прочла у мальчика, на ленте…
Довольно много самых разных лент.
И вот – печально думаю о лете.
Такие дни рожденья – вопреки
И разуму, и тем, кто был бы рядом, —
Когда бы комары не допекли,
И марево, стоящее над садом.
От летних дней рождений
Мало ждем…
Придут – спасибо, не придут – досадно.
Неплохо, если кончится дождем.
Тогда в саду и дымно, и прохладно.
Мой день рожденья – посреди зимы.
Он просто лету перпендикулярен.
Зимой повсюду белые холмы.
А летом что? Тяжелый дух испарин.
Но вот надену на руку браслет,
Такой, тяжелый, серебро, эмали.
А этой духоты последних этих лет —
Мы знать не знали и не понимали.
29.06.2013
Вставай, проклятьем заклейменный!
Твержу себе который день.
Смотри – какой лужок зеленый.
Смотри – кругом какая хрень…
Ну что ж, что бронхи заложило?
Усталая клокочет грудь…
Еще одна осталась жила.
Попробуй – про нее забудь.
Примолк невидимый охальник.
Хоть на придурков я не злюсь.
И завтра вечером в Глухарик —
Выходит так, что заявлюсь.
Там сторож мой ветеринарный,
Там ветеран сторожевой…
Там общий стиль – чуть-чуть бульварный,
Но все-таки – еще живой.
Там завтра петь, хоть и с бронхитом,
Я буду снова – гой, еси!
Уж так положено пиитам
В Москве да и по всей Руси.
Люди, собравшиеся на похоронах Асара Эппеля,
были похожи на альманах эпохи оттепели.
Не банкетный зал, а обычный морг,
лентой не обвязанный.
Кто туда пришел – не прийти не мог,
как военнообязанный.
Как я помню, снег все не шел, не шел,
утро безмятежное.
Снег – не снег, но пришел милой Польши посол,
лепеча что-то нежное.
Неизвестно, кто это мог сотворить, и какие поводы…
Только все принялись говорить, говорить,
будто это не проводы.
Будто это не морг – а вокзал, базар
и приморская улица.
И за этим – морг-морг – наблюдал Асар,
хоть немного осунулся.
Говорили без страха, без обиняков,
не сказать бы лишнее,
я таких прекраснейших языков
сколько лет уж не слышала!
Я бы всех усадила в свое «Пежо» —
обитателей птичников,
вот бы стало Москве моей хорошо
без этих язычников.
Да как, Москва моя, тебя покину,
Когда ты вся – преданье старины?
Вот только что коржавинскую спину —
Предательски видала со спины.
Все те же куртку-кепку-палку эту…
Неверный шаг, тревожное плечо.
Последнюю московскую примету,
Из тех, что не потеряны еще.
Я знаю все про эту двойниковость.
Про этих неопознанных родных.
В Нью-Йорке, под Москвой —
Оно не новость
В подлунном мире —
Тень миров иных.
Не догоню. Не выпрошу прощенье.
Совсем другой во мне
Клубится страх.
Москва готовит нам
Запорошенье.
Там впереди —
Пороша-порох-прах.
Что делает со мной Москва? Да голову снимает.
Зачем моя мне голова – семья не понимает.
Семья не смотрит на меня, но фыркает смешливо.
Что ни скажу – одна фигня. А я – неприхотлива.
А я себе не госпожа, хотя и не служанка.
Свернулась ежиком душа – в полосочку пижамка.
С трудом хожу, с трудом лежу, и есть и пить мне пресно.
Едва вожу свою «пежу». Мне все неинтересно.
Терплю и хаос, и террор – по признаку и знаку,
И все же вывожу во двор дрожащую собаку.
04.07.2013
Говори уже все как есть.
Я потом с каталогом сверюсь.
Говори. Говори: «Я есмь