На этот раз Хуго обижается и говорит:
– Больше не буду спрашивать.
– Спрашивать ты можешь, только знай, что не на каждый вопрос есть ответ. Некоторые вещи невозможно объяснить, а есть такие, что дети в твоем возрасте не поймут. – И добавляет, чтобы немножко успокоить его: – Поверь мне, очень скоро тебе все станет ясно, ты многое поймешь и без моих ответов, ведь ты такой умный мальчик.
Мама широко раскрывает глаза, и оба они улыбаются.
Наконец наступила ночь. Ей предшествовал целый день обысков в доме за домом, арестов и криков ужаса. Петля затягивалась все туже, и мама решила, что в полночь они отправятся в путь. Все эти дни в подвале Хуго не ощущал страха. Теперь же, когда он, стоя на коленях, запихивал книжки в рюкзак, его руки дрожали.
– Мы ничего не забыли? – спрашивает мама, как она обычно спрашивала перед тем, как они отправлялись в отпуск.
В час ночи они поднялись по ступенькам в темный дом. Сквозь темень Хуго была видна его комната – письменный стол, комод и книжный шкаф. Его школьный портфель лежал около ножки стола. «Я больше не буду учиться в школе» – промелькнуло у него в голове.
Мама торопливо уложила кое-какие небольшие вещи в сумочку, и они через заднюю дверь вышли на улицу. На улице было темно и тихо, и они шли, прижимаясь к стенам, чтобы никому не попасться на глаза. Около дома, где раньше была кондитерская, был люк. Мама подняла его крышку, спустилась вниз, и Хуго бросил ей чемодан и рюкзак. Он тут же свесил ноги вниз, и мама ухватила его обеими руками. На их счастье, в это время поток нечистот не был глубок, но из-за вони и спертого воздуха идти было трудно. Хуго знал, что многих схватили при выходе из канализации. Мама предположила, что воскресной ночью часовые напьются и не выйдут из гетто, чтобы сидеть в засаде и подстерегать беглецов. Дышать становилось все труднее. Только они дотащились до середины, как у Хуго подкосились ноги. Мама не потеряла самообладания, потащила его за собой и наконец подняла наружу. Когда он открыл глаза, то увидел, что лежит на траве.
– Что случилось, мама? – спросил он.
– Там было душно, и тебе стало дурно.
– Я ничего не помню.
– Да нечего там помнить, – попыталась отвлечь его она.
Потом Хуго будет много думать об этой темной ночи, стараясь связать воедино все детали, снова и снова удивляясь тому, как мама сумела вытащить его из канализации и вернуть к жизни.
А пока что было опасно задерживаться в чистом поле. Пригибаясь, они пошли к ближайшей рощице. Каждые несколько минут опускались на колени и прислушивались.
– Марьяна работает по ночам, и тебе придется оставаться одному, – сообщила мама еще одну подробность.
– Я буду читать и решать задачи по арифметике.
– Надеюсь, у Марьяны в комнатке есть лампа, – сказала мама дрожащим голосом.
– Когда ты придешь повидать меня?
– Это от меня не зависит, – ответила она без особенного выражения.
Потом они устроили перерыв и сидели молча, и Хуго казалось, что уже прошло много часов с тех пор, как они вышли из подвала, прошли по канализации и выбрались оттуда.
– Папа тоже придет навестить меня? – спросил он, не думая, что причиняет маме боль.
– Разгуливать по улицам очень опасно, разве не видишь сам?
– А после войны вы придете повидать меня?
– Мы тут же придем. Даже на минутку не задержимся, – ответила она, довольная, что на этот раз нашла верные слова.
После этого она рассказала ему, что не собирается возвращаться домой, а пойдет в соседнюю деревню. У нее там есть подруга, с которой она когда-то ходила в школу, и, может быть, эта подруга согласится спрятать ее, пока не закончатся трудные времена. А если эта подруга не согласится, она пойдет в деревню Хлинице, там живет женщина, которая работала служанкой в доме бабушки и дедушки, пожилая женщина с хорошим характером.
– Почему ты не останешься со мной?
– Там для меня нет места.
Потом она стала говорить так быстро, как будто читала вслух или декламировала. Он не понял ничего из того, о чем она говорила, только почувствовал, что она хочет открыть ему нечто, что трудно объяснить. Голос был ее, но не обычный ее голос.
– Мама!
– Что?
– А ты придешь навестить меня? – слова сами вырвались у него изо рта.
– Конечно, приду. Разве ты сомневаешься?
Тишина смешалась с темнотой, и от мягкой почвы поднимался запах влажной травы, по которой они ступали.
– Осень, – произнесла мама, и ее голос стер воспоминание о душной канализации и страхах этой ночи.
Другие образы, тихие и чарующие, возникают из глубины забвенья.
Осенью они обычно вместе ездили на выходные в Карпаты полюбоваться природой. Осень покрывала землю бесчисленными оттенками, и они ступали медленно, чтобы не повредить большие листья, оторвавшиеся от деревьев и ярко расцветившие все вокруг. Отец Хуго нагибался, поднимал лист и говорил:
– Напрасная трата.
– Трата чего? – не заставлял себя ждать мамин вопрос.
– Этой красоты.
Говорились тогда и другие чудные вещи, но Хуго их не воспринимал, а может – не сохранил их в памяти. Его общение с родителями было в такие часы деликатным и приятным, и сказанное погружалось в него.
На секунду Хуго показалось, что мама вот-вот скажет: «Уже поздно, пойдем домой. Мы ошиблись, но это можно исправить». Иногда маме требовалась эта фраза – одно из ее оптимистических выражений. Папа любил эту фразу и старался пользоваться ей на свой собственный лад.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, глядя на Хуго широко раскрытыми глазами.
– Отлично.
– Слава богу. Через полчаса мы уже будем у Марьяны.
Хуго, переполняемый воспоминаниями о Карпатах, попытался отложить расставание и сказал:
– Зачем торопиться?
– Марьяна ждет нас. Мне не хотелось бы ее задерживать. Уже поздно.
– Ну еще немножко.
– Нельзя, милый. Дорога оказалась долгой, вопреки тому, что я думала.
Хуго знакома эта фраза – вопреки тому, что я думала, – но в этот раз она прозвучала как бы вырванной из другого места и другого времени.
– Который час? – спросил Хуго.
– Половина третьего ночи.
Странно, промелькнула у него мысль, почему мама говорит – «ночи»? Ведь вокруг ни единого огонька, одна только ночь. Зачем же это «ночи», разве само собой не понятно?
– Уже очень поздно. Мне не хочется слишком уж беспокоить Марьяну. Но если мы постараемся, через полчаса будем там, – тихо сказала мама.
Мама оказалась права. Вскоре они уже стояли перед узкой деревянной дверью. Мама постучала, и на заданный женским голосом вопрос ответила:
– Юлия.
Дверь открылась, и в ней показалась высокая женщина в длинной ночной сорочке.
– Вот и мы, – сказала мама.
– Заходите.
– Я тебя не побеспокою. Одежда Хуго в чемодане, а в рюкзаке книги и игры. Мы шли по канализационным трубам. Надеюсь, одежда не испачкалась. Ты знакома с Хуго?
– Он вырос с тех пор, как я в последний раз видела его, – сказала она и взглянула на него.
– Он хороший мальчик.
– Не сомневаюсь.
– Марьяна присмотрит за тобой. Она помнит тебя с тех пор, как ты был малышом.
– Мама… – сказал Хуго, не в силах больше выговорить ни слова.
– Мне надо уходить, чтобы добраться до деревни до рассвета. – Она говорила со странной торопливостью, достала какой-то блестящий предмет и подала его Марьяне.
– Что это? – спросила Марьяна, не глядя на драгоценность.
– Это для тебя.
– Бог ты мой. А ты?
– Я пойду отсюда к Сарине, надеюсь добраться туда до восхода солнца.
– Будь осторожна, – сказала Марьяна и обняла маму.
– Хуго, дорогой, помни – всегда быть тихим и вежливым. Не приставать с вопросами и ни о чем не просить. Всегда говорить «пожалуйста», всегда говорить «спасибо».
Слова застревали у нее во рту.
– Мама… – Он пытался задержать ее еще хоть на минуту.
– Я должна идти, береги себя, родной, – сказала мама, поцеловала его в лоб и резко отодвинулась от него.
– Мама, – хотел сказать он, но слово застряло у него во рту.
Он еще успел поглядеть, как она уходила. Она шла пригнувшись, пробираясь сквозь кусты. Когда густая темень поглотила ее, Марьяна закрыла дверь.
Жизнь переломилась, но Хуго не почувствовал этого. Может, из-за пронизывавшего ночного холода, а может – из-за усталости. В растерянности он сказал:
– Мама ушла.
– Она вернется, – ответила Марьяна без особой уверенности.
– До деревни далеко? – спросил Хуго, нарушив первую из маминых заповедей.
– Не беспокойся о маме, она опытная, дорогу найдет.
– Извините, – попытался он исправить свою ошибку.
– Ты наверняка устал, – сказала Марьяна и отвела его в чулан. Это было длинное узкое помещение без окон, с первого взгляда напоминавшее просторную кладовку у них дома, только запах кожи тут же напомнил ему подвал сапожной мастерской «Юпитер», куда мама раз в несколько месяцев относила обувь в починку.
– Это будет твоя спальня. Дать тебе чего-нибудь попить?
– Спасибо, не нужно.
– Принесу тебе супа.
Присмотревшись, он разглядел цветастые халаты на вешалках, несколько пар обуви, а на чем-то вроде скамейки – разбросанные шелковые чулки, корсет и бюстгальтер. Эти женские принадлежности на миг привлекли его внимание.
Марьяна принесла суп и сказала:
– Пей, миленький, у тебя был трудный день.
Хуго напился супа, а Марьяна осмотрела его и сказала:
– Большой парнишка. Сколько тебе?
– Одиннадцать.
– Выглядишь старше. Снимай ботинки и укладывайся спать. Завтра сядем вместе и обсудим, как сделать твою жизнь у меня поприятней, – сказала она и закрыла за собой дверь чулана.
На улице еще было темно, и сквозь трещины в стенах в чулан проникали крики хищных птиц и звонкий голос пробудившегося петуха. На миг ему показалось, что вот-вот распахнется дверь и, сгорбившись, как все эти последние недели, войдет мама и сразу сообщит ему, что нашла прекрасное убежище и теперь они смогут быть там вместе. Ее выразительный голос был так ясен, и он с нетерпением ждал ее прихода. Но в конце концов усталость одолела его, и он уснул.