— Вам здесь нечего делать!
— Точно так же, как и вам! — огрызнулся раздраженный бакалейщик. — Если мне нечего, так и вам тоже, потому что дом — общественная собственность. Сдается, ты с этой Иезавелью явился выискивать денежки?
Агарь, услышав оскорбление в свой адрес, шагнула к господину Тридлу и врезала кулаком по его красному уху.
— Теперь будешь вести себя вежливо! — сказала она, когда бакалейщик отступил, испугавшись такого натиска. — Мистер Лорн, присядьте сюда, и я объясню суть загадки.
— Данте! — вскричал господин Тридл, узнав книгу, которая лежала на коленях Агари. — Она объяснит загадку, обманом лишив меня законных деньжат!
— Деньги принадлежат мистеру Лорну, так как он наследник своего дяди! — гневно объявила Агарь. — Успокойтесь, сэр, или еще раз получите по ушам!
— Не обращайте на него внимания, — нетерпеливо сказал Юстас. — Скажите мне, в чем разгадка.
— Не знаю, правильно ли я отгадала, — ответила Агарь, открывая книгу. — Я пробовала отсчитывать строки и страницы и считать по номерам страниц, но это ничего не дало. Потом я попробовала буквы, и сейчас вы увидите, получается ли в таком случае правильное итальянское слово.
Она зачитала помеченную строку и дату:
Ficcar lo viso per la luce eterna, 27 th December ’38.
— Теперь, если вы сложите все цифры, вы получите 271238.
— Да, да! — нетерпеливо воскликнул Юстас. — Я вижу. Продолжайте, пожалуйста.
Агарь продолжала:
— Возьмем вторую букву слова «Ficcar».
— «I».
— Потом седьмую букву с начала строки.
Юстас посчитал.
— «L», я вижу, — нетерпеливо продолжал он. — Также первая буква «F», второй раз «I», третья и восьмая — «С» и «О».
— Хорошо! — сказала Агарь, выписав их. — Итак, буквы сложились в слово «Ilfico». Это итальянское слово?
— Не уверен, — задумчиво сказал Юстас. — «Ilfico». Нет.
— Кичишься своей образованностью! — прорычал господин Тридл, который стоял, опершись на свою лопату.
Юстас метнул испепеляющий взгляд на бакалейщика, потом перевел взгляд на дерево, маячившее за спиной мистера Тридла. И сразу в его мозгу мелькнул смысл слова.
— «Il fico!» — воскликнул он, вставая. — Два слова вместо одного! Ты нашла его, Агарь! «Смоковница», фиговое дерево, вон оно. Я считаю, деньги зарыты под ним.
Не успел он сделать и шагу, как Тридл бросился вперед и как безумец принялся кромсать землю в спутанной траве вокруг смоковницы.
— Они мои, мои! — кричал он. — Не подходи, молодой Лорн, или я раскрою тебе башку лопатой! Я был сыт по горло старым бойцовым петухом, твоим дядей, и теперь его денежки меня вознаградят!
Юстас прыгнул вперед так же, как сделал это Тридл, и вырвал бы лопату из рук бакалейщика, но Агарь сдержала его, положив ладонь на его руку.
— Пусть роет, — объявила она хладнокровно. — Деньги ваши, и я смогу это доказать. Он получит труды, а вы — состояние.
— Агарь! Агарь! Как я могу тебя отблагодарить!
Девушка шагнула назад, и румянец залил ее щеки.
— Найдите Голиафа и позвольте мне избавиться от ломбарда, — сказала она.
В этот миг господин Тридл ликующе завопил и обеими руками вытащил из выкопанной им ямы большую жестяную коробку.
— Мое! Мое! — воскликнул он, бросив коробку на траву. — Это пойдет на оплату обедов, которые я ему задавал, и подарков, которые я ему делал. Я пустил хлеб по водам и теперь нашел его![14]
Он упал, пытаясь вскрыть коробку острием лопаты, все время смеясь и плача как одержимый. Лорн и Агарь подошли, ожидая увидеть, как на землю прольется золотой дождь, когда откроется крышка. Тридл последним усилием сорвал крышку, и они увидели пустую коробку.
— Почему… Что… — пробормотал ошеломленный Тридл. — Что это значит?
Юстас, точно так же застигнутый врасплох, наклонился и заглянул в коробку. Там не было ничего, кроме сложенного листка бумаги. Не в силах вымолвить ни слова, он протянул листок изумленной Агари.
— Что… Что это значит? — снова спросил Тридл.
— Это значит вот что, — сказала Агарь, пробежав глазами записку. — Похоже, богатый дядя Бен был нищим.
— Нищим! — в один голос воскликнули Юстас и Тридл.
— Послушайте! — проговорила Агарь и прочла написанное на листке: «Когда я вернулся в Англию, все думали, что я богат, поэтому все мои друзья и знакомые ластились ко мне за крохи, которые падали со стола богача. Но у меня было ровно столько денег, чтобы арендовать коттедж на сорок лет, а после выплаты ежегодной ренты у меня едва хватало на жизнь. Но, зная о моем богатстве, предметы роскоши мне поставляли те, кто надеялся на наследство. Так что в наследство я оставляю золотые слова, истинность которых доказал: „Лучше слыть богачом, чем быть“».
Бумага выпала из рук Юстаса, а Тридл с воем ярости бросился на траву, оскорбляя память усопшего самыми последними словами. Видя, что все позади, ожидаемое богатство растаяло в воздухе, Агарь оставила разочарованного бакалейщика плакать от ярости над обманчивой жестяной коробкой и увела Юстаса. Тот последовал за девушкой как во сне и за все время их печального возвращения в город едва ли произнес хоть слово.
О чем они говорили, как Юстас оплакивал свою судьбу, а Агарь утешала его — не суть. Но, добравшись до дверей ломбарда, Агарь отдала томик Данте молодому человеку.
— Возвращаю вам книгу, — сказала она, пожимая его руку. — Продайте ее, а на вырученные деньги попробуйте сколотить собственное состояние.
— Но увижу ли я вас снова? — жалобно спросил он.
— Да, мистер Лорн. Вы увидите меня, когда приведете Голиафа.
Затем она вошла в ломбард и закрыла дверь. Оставшись в одиночестве на безлюдной улице, Юстас вздохнул и медленно побрел прочь. Прижимая к груди книгу флорентийца Данте, он ушел, чтобы сколотить состояние, найти Голиафа и — хотя он еще этого не знал — чтобы жениться на Агари.
Глава IIIВторой клиент и янтарные бусы
После эпизода с флорентийцем Данте Агарь утратила свой задор. Она отослала Юстаса сколотить собственное состояние и найти, если это возможно, пропавшего наследника Иакова Дикса. Этим актом самопожертвования — а то было именно самопожертвование — она лишила себя всей радости жизни, украла у себя то, что могло стать ее светлым будущим. Вот почему она была уже не такой жизнерадостной, как прежде. Тем не менее она ощущала уверенность, что Лорн любит ее и заслужит ее благодарность, а возможно, и ее руку, вернувшись со следующим за ним по пятам Голиафом. Когда такое случится, к ней разом вернется и ее энергия, и ее любимый. А в настоящем дела ломбарда требовали ее безраздельного внимания и заставляли гнать от себя грустные мысли и меланхолические размышления. Кроме того, провидение отвлекло ее от мрачного настроения, послав негритянку, пожелавшую заложить ожерелье из янтарных бус. Агарь и не подозревала, что это начало второго и более серьезного приключения…
Эта женщина появилась августовским вечером, в преддверии ночи, поэтому в ломбарде было еще темнее обычного. И все‑таки света хватило, чтобы Агарь разглядела свою клиентку — высокую грузную негритянку в кричащем желтом платье, чей цвет уравновешивала отделка из угольно‑черного бисера. Так как вечер было жарким и душным, она не надела ни плаща, ни жакета, выставив напоказ свою бесформенную фигуру в этом поразительном наряде. Ее шляпка напоминала сад из роз: красных, белых и желтых. Она носила, как щит, большую серебряную брошь; на шее ее красовалось длинное монисто из серебряных монет, а на черных запястьях — множество браслетов из того же металла. С этим великолепием контрастировало то, что она не носила печаток и не прятала свое угольно‑черное лицо под вуалью. В общем, странная посетительница была самой черной и самой причудливо одетой негритянкой, какую когда‑либо видела Агарь, и в тусклом свете выглядела поразительно, но будила тревогу.
Когда Агарь подошла к прилавку, черная женщина вытащила ожерелье из сумки из тюленьей кожи с серебряной пряжкой и молча протянула его для осмотра. Поскольку для детального осмотра света было слишком мало, Агарь зажгла газ. Но когда пламя вспыхнуло и осветило негритянку, та, словно не желая, чтобы испытующий взгляд слишком ясно ее видел, поспешно отступила в темноту. Агарь приписала это природной робости особы, не привыкшей отдавать что‑либо под залог, и не обратила на это особого внимания. Позже у нее появилось основание вспомнить этот эпизод.
Ожерелье было из великолепных янтарных бусин, нанизанных на тонкую золотую цепочку. Каждая бусина была величиной с воробьиное яйцо и опоясана крошечными бриллиантами. На квадратной золотой застежке было отчеканено странное уродливое лицо эфиопа с бриллиантовыми глазами. Это диковинное ювелирное изделие было уникальным и, как быстро прикинула Агарь, чрезвычайно дорогим. Тем не менее цыганка, по обыкновению, предложила как можно меньшую сумму.
— Я дам за него пять фунтов, — объявила она, возвращаясь к прилавку.
К ее удивлению, негритянка согласилась, энергично кивнув, и достала из сумки клочок бумаги. На нем было старательно выведено: «Роза, Марилебон‑роуд».
Имя и адрес были настолько неполными, что Агарь заколебалась, прежде чем оформить квитанцию.
— У вас нет иного имени, кроме «Роза»? — резко спросила она.
Негритянка покачала головой, по‑прежнему держась в тени.
— И нет более конкретного адреса, чем Марилебон‑роуд?
Чернокожая женщина снова отрицательно покачала головой, и Агарь, раздраженная этими жестами, начала злиться.
— Вы не можете говорить? — спросила она ядовито. — Вы немая?
Негритянка тут же кивнула и приложила палец к губам. Агарь отпрянула. Эта женщина была черной, она была немой, она сообщила только часть своего имени и часть адреса и хотела заложить ценное и уникальное украшение. Все это было странным и, по мнению Агари, могло оказаться довольно опасным. Возможно, немая негритянка пыталась сбыть краденое, ведь ожерелье казалось слишком дорогим для ее обладательницы. Агарь склонялась к тому, чтобы отказаться от сделки, но, еще раз взглянув на янтарные бусы, передумала. Она могла получить их задешево и вела свое дело разумно и в рамках закона; если в деле возникнет полиция, ее нельзя будет обвинить за эту сделку. С такими мыслями Агарь выписала квитанцию на имя Розы и вынула из кассы пятифунтовую купюру. Она уже собиралась протянуть через прилавок квитанцию и деньги, но помедлила. «Запишу‑ка я номер купюры, — подумала она, направляясь к письменному столу. — Если негритянку нельзя будет проследить по имени или адресу, в случае необходимости ее найдет номер банковской купюры».