ды Лёва даже вздрогнул, подумав, что к ним в комнату хочет залезть кто-то чужой, но поняв, в чём дело, даже посмеялся над собой и о пустых страхах. Он вернулся в комнату и сел на диван. горничная Матрёна зашла в комнату, чтобы зажечь свечи, и, увидев пригорюнившегося отрока, приблизилась к нему, поинтересовалась:
– Лев Миколаевич, что это вы будто сам не свой или болит чего? – И, не дожидаясь ответа, произнесла: – Да, человеческую ласку на базаре не купишь! У Полины Ильинишны светская жисть. И зачем она сорвала вас сюда?
– Ей казалось, что нам здесь будет хорошо, – тихо проговорил отрок.
Она присела с ним рядом и, чуть приобняв его, сказала:
– Вы не грустите, Лев Миколаевич, скоро весна, а там с тётенькой Полиной поедете в свою Ясную.
– Да-да, Матрёна, хорошо бы!
– А сейчас старайтесь думать о чём-нибудь добром!
От её ободряющих слов исходило такое спокойствие, что ему захотелось рассказать ей о своих переживаниях, и в то же время он думал: «Поймёт ли она меня?» И тем не менее он был ей благодарен за то сочувствие, которое она проявила к нему.
– Ой, – воскликнула она, – мне же надо во всех комнатах свечи зажечь! – И исчезла так же быстро, как появилась.
Подарок Юшковой
– Дети мои, – произнесла в одну из встреч с братьями Толстыми тётенька Полина Ильинична, – сегодня я желаю вам подарить четырёх крепостных мальчиков, которые постоянно будут обслуживать вас и помогать вам.
– Это совершенно ни к чему, – серьёзно произнёс Митя. – Я и сам могу великолепно себя обслуживать. Не знаю, как вы, братья, а я отказываюсь от своего раба и даю ему свободу.
Николенька как старший брат дипломатично промолчал, только обаятельно улыбнулся. Сергей тоже ничего не сказал, но несколько саркастически посмотрел на Митю. Лёва же с восхищением смотрел на Митю, думая, что у него не хватило бы смелости отказаться от крепостного мальчика, тем более что, как выразилась тётенька, они же графы. Да и что об этом скажут и подумают окружающие? Полина Ильинична от поведения среднего брата была в шоке и потемнела лицом. И хотя Митя освободил Петю – так звали его крепостного мальчика, – троих братьев и сестру теперь каждое утро обслуживали крепостные. Лёве помогал Ванюша, с которым он быстро нашёл общий язык. Но больше всего ему импонировал помощник Николеньки Казимир. Его никто никогда не видал грустным или озабоченным. Любую работу он выполнял играючи. Утром у него всё было готово, и Николенька лишней минуты не задерживался, уходя на занятия в Казанский университет.
Митя вёл обособленный образ жизни. С братьями он общался мало и только во время занятий. В доме Юшковых уже несколько лет жила взятая на воспитание больная девушка, Любовь Сергеевна. Это было жалкое существо. Дмитрий приходил к ней в комнату, разговаривал, читал ей, но никогда и намёком не показывал, что делает доброе дело. Старшие братья подтрунивали над ним, а Лёва восхищался Митей, хорошо понимая, что сам заниматься с такой девочкой он не смог бы, так как от неё постоянно дурно пахло и она была неимоверной плаксой.
Первую весну дети встречали в Казани. В конце апреля Казимир ворвался в комнату мальчиков и объявил:
– город плывёт!
– Тонем? – высунувшись из-под одеяла, поинтересовался Сергей.
– Здесь у нас сухо, но полгорода охвачено половодьем.
– Не рассказывай нам сказки, мы тебе совсем не верим!
– Жаль, что на улице сейчас ветер рвёт и мечет, а главное – ледяной снег сечёт в лицо, а то бы вы сами в этом убедились!
Ближе к вечеру пурга отступила. Все сразу высыпали на улицу и, дойдя до Кремля, поняли, что Казимир был прав.
– А весь город не затопит? – поинтересовался у Казимира Митя.
– Нет, такое половодье каждый год происходит, но вода только до определённых мест доходит и останавливается, – с уверенностью произнёс мальчик.
С высоты крепостных стен перед ними открылась великолепная картина. Обширная равнина вод, окаймлённая Улонскими горами с юга, которые тонули в тумане. К западу лежали Адмиралтейская и Ягодная слободы, где на горе красовался Зилонов монастырь. Несколько правее находились сушильни порохового завода.
– А что это торчит в воде, похожее на монумент, между крепостью и слободами? – спросил Николенька у Казимира.
– Это памятник в честь убиенных русских воинов при взятии Казани, а за ним находятся сёла Щербачёвка и Савиново. У меня в Щербачёвке дед обретается.
– И он не боится утонуть? – спросил Митя.
– Они привычные: живность и сами – на крышу, пока вода не схлынет.
– А весь дом не уйдёт под воду? – продолжал допытываться Митя.
– В позапрошлом годе вода чуть-чуть не подобралась к крыше, но это только раз было. А так дом только наполовину стоит в воде. До мая просидят на крыше, а там и вода уйдёт. Только потом стены просыхают плохо, даже в жарынь в нём прохладно. Подождите, чуть потеплеет, я вас покатаю на лодке. Дюже интересно пройти по воде, – проговорил Казимир.
– Стихия – это страшная вещь, – думая о чём-то своём, тихо проговорил Митя.
Старшие братья не обратили внимания на его реплику, а Лёва, возвратившись в дом, подошёл к Мите и спросил, что он думает по поводу стихии.
– А то, что человек бессилен против стихии. Некоторым кажется, что мы всесильны, а оказывается, что всесилен Бог, и здесь уже ничего не сделаешь!
Митя не стал развивать эту тему, но Лёва понял, что для него это не праздный, сиюминутный вопрос, а серьёзная задача для дальнейшего размышления. Отныне Лёва совсем другими глазами смотрел на брата Митю, который был старше его на год. И между ними не делали различия, кто старше и младше. Если Сергей всё время подчёркивал, что он старший, и даже требовал к себе уважения, то Митя вёл себя спокойно и никогда не претендовал на старшинство. Но здесь Лёва осознал, что он много и серьёзно размышляет о жизни. Перед ним он – сущий ребёнок. Именно Митя выступил в защиту сестры Маши, поняв лицемерие тётушки Полины. Именно Митя уверенно заявил, что ему не нужен крепостной мальчик и он сам в состоянии себя обслужить. И в классах, когда Мите что-то непонятно, он не стесняется переспросить учителя. Честность и прямота Дмитрия покоряли Лёву. Сам он, как ему казалось, этих качеств в себе ещё не выработал.
На лето дети уехали из Казани в имение Паново, которое находилось в двадцати девяти вёрстах от города, на левом берегу Волги. Перед господским домом находился большой пруд с островом, на котором когда-то жил медведь. Как-то в усадьбе собралось много гостей. Все веселились и отдыхали. Взрослые братья были заняты с пришедшими девицами, а Лёве казалось, что на него никто не обращает внимания. Тогда, чтобы удивить пришедших, он в костюме бросился в пруд, решив переплыть на другой берег. Силы стали покидать его, и он стал тонуть. Женщины, убиравшие сено, подбежали к пруду и протянули грабли, с помощью которых Лев сумел выбраться на берег.
В начале сентября Толстые возвратились в город и не узнали Казань. В конце августа на город налетел ураган и в одной из гостиниц на Проломной улице вспыхнул огонь. Из-за сильного ветра пламя перекинулось на другие дома. Порывистый вихрь закрутил пламя, стали разбрасываться искры, и летали целые головни. Огненное море разлилось, запылали улицы: Воскресенская, Покровская, Грузинская и другие. Звон колоколов, стук и треск от разрушений слились с криками и воплями людей. Ужаснее, чем днём, было во мраке ночи. Пламя перебросилось за Булак и распространилось далее. Вспыхнули гостиный двор и всё окружающее его пространство. Пламя распространилось до Арского поля. О мощи урагана и резвости огня свидетельствовали пепелища окрестных деревень. Они горели даже за девять вёрст от города, и разносимые бурей горевшие стога сена способствовали усилению всеобщего пожара. Сгорел гостиный двор со всеми его отделениями. Пожар уничтожил казённые и общественные здания, в том числе театр и мост через Булак. город представлял собой сплошные развалины.
– Вам удивительно, молодёжь, что город в очередной раз сгорел, – спокойно произнёс Владимир Иванович, – а мне – уже нет. Ваш дедушка Илья Андреевич только вступил в должность губернатора, как произошёл в 1815 году страшный пожар, уничтоживший пол-Казани. Надо отдать ему должное, он организовал сбор пожертвований и сам внёс в пользу погоревших пятьсот руб лей.
Удивлению Лёвы и его братьев не было предела. Живя в Ясной, они не наблюдали подобных катаклизмов. Здесь же, в Казани, за несколько месяцев увидели весеннее половодье, затопившее полгорода. Сейчас, в сентябре 1842 года, разрушительный ураган с пожаром, по сути, превратил город в руины, многие жители остались без крова. Письма от тётеньки Татьяны приходили редко, и, по обыкновению, ответное письмо писал Николенька, а братья с сестрой Машей дописывали по строчке. Сейчас он сообщал: «Казань очень печальна и пустынна после пожара. Любители балов и празднеств в отчаянии. А у нас идёт интенсивная учёба, и все мы постоянно думаем и скучаем по вам».
С ранних отроческих лет Лёва задумывался о перипетиях жизни, о той сиротской судьбе, которая выпала на их долю. Он запоем читал историю Иосифа из Библии, русские былины, сказки «Тысяча и одна ночь» и осознавал, как разнообразна и удивительна жизнь. Читая повесть Н. Полевого «Блаженство безумия», Лёва увидел судьбу героя, похожую на его собственную. У Антиоха умирает мать, вскоре он лишается и отца. «Дед мой, – пишет автор, – богатый помещик, окружённый льстецами и прислужниками», который отвратил от себя юного героя, разрушив его романтические мечты, что и привело к безумию и смерти. С большим интересом Лёва прочитал и «Парашу-Сибирячку» того же Полевого, и ему даже представилось, будто он сам её написал.
В 1843 году Сергей и Дмитрий поступают в Казанский университет, на математический факультет.
Расставание с Николенькой
Старший брат Николенька, окончив Казанский университет, уезжал в Москву, думая поступить на службу в армию. Братья Сергей и Митя перешли на второй курс и тоже вышли на каникулы. Лев только готовился поступать в университет и уже сдал некоторые предметы. Оставалась самая малость: история и география. На экзамене по географии произошла заминка, и Лев не смог ответить ни на один вопрос. Ему даже пытался помочь попечитель университета Мусин-Пушкин, попросив перечислить названия нескольких французских городов. Лев молчал, и тогда он посоветовал ему летом позаниматься и прийти на переэкзаменовку осенью.