– Ну как? – спросил Влад Гордин. – Летит? – И, прищурившись, задрал голову вверх, к небу.
Пощелкивая спицами, поглядела в небеса и тетка. Там было пусто, сине и прохладно.
– Летит, летит, – согласилась тетка. – Кто летит-то?
– Гагарин, – сказал Влад. – Человек такой. Это же праздник!
– На праздник яйца дают на завтрак, – усомнилась тетка. – А куда он летит-то?
– Вокруг Земли, – дал справку Влад Гордин. – По кругу. – И указательным пальцем очертил кольцевой маршрут космонавта.
– Ну что ж, – сказала тетка. – Пускай летит. У нас тут редко кто летает, гляди, какие горы. Расшибешься, потом костей не соберешь.
– Понятно, – отозвался Влад. – А где у вас тут оформляются? Я больной.
– Тут все, сынок, больные, – вздохнула тетка. – Здоровые на турбазе живут… Иди в красный уголок, со двора. Там на дверке написано.
Влад Гордин обогнул корпус и толкнул дверку с надписью на стеклянной синей дощечке: «Красный уголок». Неожиданно просторная комната в три окна была пуста, стул с подушечкой для сиденья отодвинут наискосок от мощного стола. Со стены, из рамки, из зарослей бороды обиженно и строго пялился Карл Маркс. На другой стене висела стенгазета «Путь к здоровью»; под названием, выписанным плакатным пером, чернело убедительное требование: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Были тут и застекленный шкафчик с какими-то папками, и тумбочка с обязательной электроплиткой и эмалированным чайником на ней. Влад огляделся и поставил свой чемодан посреди комнаты на пол. Никого нет – и не надо: придут, никуда не денутся. Вообще-то, должен тут кто-нибудь сидеть, раз красный уголок, но, может, у них свои порядки, да и спешить теперь уже некуда. А дверь просто забыли запереть, и красть здесь ничего не украдешь, кроме основоположника марксизма. Влад подергал дверцу шкафчика с папками – заперто. Враг не дремлет, может все секреты прочитать про санаторий № 3. А вот стенгазету читайте на здоровье.
Читать было интересно. Заложив руки за спину, Влад Гордин читал, покачиваясь, как еврей на молитве. Директор Бубуев в передовице медицинскую тему обходил стороной, нажимая на дисциплину и недостойные советского человека поступки. «Значит, поступки совершают, – решил Влад. – Хорошо». Главврач Пантелеева Л. И. в мажорных тонах обещала обеспечить всех нуждающихся карманными плёвками и приводила процентные данные выздоровляемости. «Врет, – подумал Влад. – Какая еще выздоровляемость! Тут бы концы не отдать». Зато стихи неведомого покамест мировой культуре Анатолия Митюшкина привели его в игривое настроение.«Хоть я и не против ласк, – писал Анатолий,
Для меня важнее паск.
У кого чего болит,
Тот глотает фтивазит».
«Как видно, попался на горячем, – предположил Влад Гордин. – Кается. Ну и ну».
За спиной послышались легкие шаги – цок-цок-цок! – и Влад обернулся. Посреди комнаты расцвела молодая женщина в туфлях на босу ногу, в летящем крепдешиновом платье, синем, в цветах и птицах, с высоко открытыми руками. Глядя на нее, можно было предположить с высокой долей уверенности, что она не глотает фтивазит, а паску предпочитает кое-что иное.
– А я смотрю, – с улыбкой на смуглом от горного загара лице сказала женщина, – у нас дверь открыта… Вы новенький? – И, переходя к делу, приглушила улыбку.
– Ну да, – сказал Влад и протянул направление с печатью. – Только что приехал.
– Нас директор собрал, – присев к столу и просматривая направление, объяснила женщина, – по поводу полета Гагарина. Это же такое событие! Представляете, летит вот прямо сейчас… Паспорточек ваш давайте и справочку из диспансера.
Это жуткое остроугольное слово – дис-пан-сер – промелькнуло меж ее губами как ядовитая пуля. Протянув спрошенное, Влад разглядывал распавшиеся на два пласта медовые волосы склонившейся над столом женщины, ее старательно сдвинутые к переносице, какие-то бесстыдные темные брови над выпуклыми ореховыми глазами. Красивая девка, ничего не скажешь.
– А вас как звать? – спросил Влад.
– Регина, – записывая в затрепанную тетрадь, представилась женщина. – Но это, вообще-то, не важно… А вы кто по профессии? Инженер? Мы тут отмечаем. – Она тюкнула самопиской по своей тетради.
– Какой там инженер! – сказал Влад. – Журналист я… Почему это вы решили?
– Журналист! – обрадовалась Регина. – У нас тут кто хотите – инженеры, учителя, офицеры есть, ну, всякие-разные, а журналист вы будете первый. Билетик можно посмотреть?
– Какой билетик? – спросил Влад.
– Ну, этот… – Регина вдруг немного смутилась, словно бы оступилась на легком ходу. – Членский. Что вы член журналистов.
– Ах, этот! – ухмыльнулся Влад Гордин. – Да ради Бога. А мне что, дополнительная каша полагается как журналисту?
– Доппитание не полагается, – объяснила Регина, – а полагается спецразмещение. Член журналистов у нас проходит как инструктор райкома партии и размещается в двухместной палате.
– А если не член? – покосился Влад.
– Тогда в восьмиместной, – сказала Регина. – А вас мы поселим в двухместной палаточке с одним еще товарищем с Кубы, в женском корпусе.
– Это почему? – подивился Влад Гордин.
– У нас только в женском двухместные, – ответила Регина. – А кубинец этот культурный, так что получится настоящая дружба народов.
– Дружба народов – это если б там была кубинка, – пробормотал Влад.
Регина расслышала, понимающе улыбнулась:
– Так что лечитесь на здоровье. Может, в стенгазете поучаствуете, напишете заметочку какую-нибудь? Про борьбу с недугом или вот даже про Гагарина.
– А как насчет поминочек? – спросил Влад Гордин.
– Каких поминочек? – переспросила Регина.
– Таких… – сказал Влад. – Морг, я говорю, где тут у вас?
– Морг? – снова переспросила Регина. – А у нас морга нету, морг при больнице, во Втором. – И добавила не без гордости: – У нас же здесь закрытые формы. Если у кого открывается, то мы тогда уже переводим во Второй санаторий. Тут недалеко.
– Ну, раз недалеко, – протянул Вадим, – то конечно… – Ему вдруг стало легко, словно бы гора свалилась с плеч: нет тут морга.3
Всё тут, в сущности, было недалеко: кованые скалы Гуниба и ореховые леса Чечни, серебряный с чернью Кубачи, абрикосовый Хасавюрт и Гоцатль с его порожними, в память о сгинувших на чужбине и не вернувшихся в отчизну храбрецах могилами. «Гоцатль – звучит как лязг капкана»… До всего тут рукой подать, всё рядом. Кавказ не Сибирь, Кавказ – изумрудная заплатка на дырявом рубище империи.
Влад Гордин, любопытный человек, и раньше тут бывал, на горном Кавказе, отсюда неподалеку. А сведущие люди знают: от этой Самшитовой рощи пойдешь через горы, через перевал Сарбек – на четвертый день спустишься к морю, к игрушечному городу Сухуми. Не доходя Сарбека, по правой руке, вправлены в пологую долину ледяные Джуйские озера. Три воды – три цвета: светло-зеленый, охряной и прозрачно-синий, как сумерки в горах. А если держаться от этой Рощи западного направления и ехать тропами, не сходить с седла, на третье, пожалуй, утро доберешься до урочища Габдано.
В позапрошлом году Влад въезжал в Габдано с севера: прилетел в Махачкалу, добрался машиной до Кара-Юрта, а там пересел на лошадь. Тропа забирала вверх, конские подковы скребли о камень. Лесные чащи остались внизу, но горы еще сплошь зеленели невысокой чистой травкой, и старые деревья тут и там чинно и уверенно, как уважаемые старики, возвышались над землей урочища. Каждое дерево имело свое лицо под мохнатой зеленой шапкой, и каждому из них хотелось дать имя или красивое прозвище: Шамиль, Хаджи-Мурат или Абрек, Хаджи.
Перед Владом ехал на рыжей кобылке славный парень Адалло – институтский сокурсник, уроженец этих мест. Кобылка под Адалло потряхивала хвостом, пофыркивала – чуяла близкий аул. В том ауле в глухой тайне хранились под бдительным присмотром избранных людей полтора десятка древних книг, среди них рукопись Авиценны. Целый век они там хранились, под саклей, в каком-то секретном подвале и, по словам Адалло, надежно защищали – «Люди верят! Пусть верят!» – аул от многих неприятностей жизни: градобоя, мора. А Владу казалось, что не каких-то сто лет они там лежат, в каменном подземелье, а лежат они там Время, которое никакими годами не измерить. Верил ли сам Адалло в такое счастье родных мест, трудно было сказать определенно: скорее верил, чем не верил. Он и рассказал-то Владу эту историю за пьяным столом и как будто уже и жалел, что рассказал: взял с него обещание никому об этих книгах не заикаться, держать тайну при себе, а потом пояснил, что это дело мусульманское и что, если иноверец докопается до этих книг, они утратят свою силу и аул останется беззащитным посреди ужасного мира. Влад тогда же решил не откладывая ехать искать Авиценну – уговорить Адалло и ехать в Габдано. Спаси Бог, он не собирался темной ночью, крадучись, выносить книги из подвала, прятать за пазуху и бежать с ними куда глаза глядят. Он лишь хотел, хотел неодолимо, уложить том на колени, и, осязая прохладную кожу переплета, открыть рукопись великого медика, и разглядывать красивые буквы, и листать еще другую книгу, математическую, с картами звездного, по словам Адалло, неба, в котором Влад решительно ничего не смыслил. Вот так с ним иногда случалось: он видел девушку мельком на улице, в троллейбусе, он хотел ее, как говорится, с первого взгляда – неостановимо и безоглядно, всеми своими жилочками и прожилочками, он шел за ней следом, преследовал ее – и либо в конце концов сводил с ней знакомство, либо получал от ворот поворот. Сейчас, наверно, по такому случаю сказали бы: запал на кого-то. Может, так бы подумали и сказали.
Надо заметить, что местные борцы с религиозным дурманом не раз пытались священные книги изъять и отправить их в Москву для научного изучения. Начальники из райкома партии наезжали в аул в командировку и действовали там и мытьем, и катаньем: пугали аульчан, сулили награду за наводку, рассказывали, как в городе Самарканде вырыли из земли знаменитого полководца Тимура, голову ему оторвали и отправили в Москву в специальном ящике, а там уже сделали чугунный портрет к всеобщей пользе: Тимур теперь как живой, каждый может посмотреть и даже купить фотографию. Доводы уговорщиков на аульчан не действовали, они только пожимали плечами и смачно сплевывали на камни своей родины. Райкомовцы несолоно хлебавши возвращались в свой райцентр, а книги оставались лежать в тайнике.