Администрация… Расщедрились. Ну, да. Надо же как-то уважить приехавшего из метрополии главного конструктора, который им возводит дома. Провожатый оказался на все руки мастер — и переводчик, и специалист по обычаям местных жителей, и внештатный биолог. Румяный и всем довольный. Я начинаю уже чувствовать себя каким-то старым пнем со своими проблемами в окружении этих молоденьких дубочков.
Зовут его Гриша. Он сразу объяснил — куда иди вообще нельзя, что нельзя делать ни в коем случае и что лучше бы я молчал, а он, Гриша, разговаривал. Да, разговаривать он мастак. Только я его сразу предупредил, что это именно со мной аллотавры хотели поговорить, а его я и не звал.
Гриша завял и воодушевился лишь тогда, когда нас встретили двое аборигенов, которые и повели нас в селение.
Поселок аллотавров очень на человеческий похож, что немудрено. И если бы не крупная вывеска — белым по зеленому — гласящая, что мы вступаем в зону ограниченной ответственности законов планеты Земля, я бы ни за что не догадался, что попал к аборигенам.
Впрочем, когда я увидел жителей, все сомнения исчезли. Нас ждали. Как объяснил Гриша, один из них был старейшиной, а двое других — мастерами. Как раз по строительству.
По-русски они, конечно, не говорили. Грише пришлось переводить. Первый же вопрос, который они задали мне, звучал странно: действительно ли я строю дома для людей? Я сказал, что да. Но Гриша замахал руками, объяснил, что форма вопроса требует развернутого ответа, и потребовал лекцию. Я был вконец зол на него и рассказал. Весьма язвительно и подробно.
Уж избавь меня от пересказа, Мариночка! Это было нудно и интересно разве что специалисту. Но Гришу вполне устроило. Он что-то там изобразил жестами, а потом зачирикал для внимательных слушателей. Я не смогу воспроизвести вслед за ним, но выглядело это впечатляюще.
Гриша долго втолковывал старейшине и мастерам, чем я занимаюсь. Так долго, что мне стало скучно. Я присел на какую-то глыбу и мыслями унесся к тебе, родная. Смотрел на этот странный лес, а вспоминал тебя, как мы бегали по роще, прячась за бело-черными стволами, а потом чуть было не сели на муравейник. Как ты хлопала себя по голым ногам и ругалась, что я не взял с собой средство от всяких мелких кровососов. Как со всей силы шлепнула меня по лбу, а потом оправдывалась, что убила там огро-о-омного комара. Вот с этой кровавой печатью я и вернулся тогда домой — живым доказательством неистребимости вредных кровопийц.
Здесь лес другой. Он красивый, яркий и чужой. Непривычный. Даже амазонская сельва куда привычнее, чем лес Аллона, пусть и во много раз опаснее его. Растения кажутся живыми. Что это я пишу? Разумеется, наши растения вовсе не мертвые. Но здесь… Они больше похожи на животных. Любопытных, веселых, исследующих новую территорию вовсе не затем, чтобы заселить ее, а так, ради интереса.
Когда я сидел, зеленый ус поднялся из травы, повертелся, словно осматривая меня со всех сторон, потыкался в ноги, долго исследовал магнитные защелки на ботинках, а потом недоуменно затрясся и нырнул обратно. Да-да, именно всё так и было. Я даже рассмеялся, так он мне напомнил колючего ежика, который приполз к нам тогда под дверь и долго фыркал, пугая. А ты смотрела на него и гладила мягкие колючки, пока я не обнял тебя и не увел в наш лесной домик.
Гриша договорил и сделал несчастное лицо. Оказывается, его вежливо попросили убраться из поселка. Без меня. Он попытался доказать, что я не смогу общаться с аллотаврами. Оказывается смогу. К вечеру должен был прийти мастер из соседнего поселка, который мог говорить с людьми без переводчика.
Гриша ушел. А сегодня пришел мастер.
Слова из пасти выходили странными, но понятными. Его зовут Эрро. И он строит дома. Больше про себя он не стал рассказывать. Но я видел, как уважительно к нему относились и склоняли головы. Еще он спросил, каким количеством людей я управляю. Я честно ответил, что двадцатью. Тогда Эрро склонил голову передо мной.
Старейшина отвел нас в общий дом, нам принесли еду, и мы сидели до захода солнца, хрустя жареными жуффами, и пытались понять друг друга.
Эрро показал мне камень. Точно такой же, какой вручили мне у развалин моего дома. Не формой, конечно. Форма у него многообразная. Подозреваю, что окрестные скалы сплошь состоят из этой породы.
Показал и сказал, что строят именно из него. Я усомнился. Ведь я хорошо помнил, что дома и для людей, и для аллотавров не были каменными. Они казались деревянными. Мог бы промолчать, да.
Тогда Эрро ответил, что завтра я увижу, как он будет строить дом.
Увижу.
Но почему-то так никто не сказал мне — из-за чего рухнул мой дом, а ведь именно для этого они меня и звали.
Я беспокоился. Так, немного. Предчувствия. Завтрашний день всё решит.
До завтра, Марина. До завтра!
Ты не представляешь! Нет, действительно не представляешь! Это надо видеть, это надо слышать, это надо… чувствовать. Да. Вот верное слово. Чувствовать.
Аллотавры пришли ранним утром, еще когда местное солнце не поднялось из океана. Вместе с Эрро были помощники — из местных строителей, как я понял. Я быстро оделся и поспешил за ними. В руке, или точнее, в лапе Эрро держал тот камень, что показывал мне вчера. Один камень, ничего больше.
Ночью расчистили площадку у крайнего дома — убрали траву и почву. Эрро оставил помощников, в одиночестве прошел по супеси, вминая четкие следы, и положил в центре квадрата зеленый камень. Потом неспешно вернулся к нам.
Ты можешь спросить — зачем я рассказываю так подробно? Ой, Марина, если б я сам знал… Наверно хочу понять то, что видел. Сам видел. Это не россказни заезжего торговца, или галлюцинации подвыпившего реализатора, даже не внушение профессионального гипнолога. Реальность. Непонятная реальность.
Все пришедшие аллотавры выстроились вдоль края площадки. Эрро в центре. Мне он указал место позади себя. Я не знал, что будет. Не знал, как себя вести и что делать. Приготовился смотреть и только.
Мы стояли спиной к морю, к тому же в этом месте деревья заслоняли берег. Но я заметил момент восхода — когда оранжевым светом засияли верхушки самых высоких деревьев, а вокруг загомонили и запищали какие-то мелкие животные. Камень зашевелился. Он словно переминался с ноги на ногу, собираясь прогуляться и решая — в какую сторону пойти. И он рос. Утаптывая грунт толстыми ножками, приминая его кулачками без пальцев, черпая пригоршнями и разбрасывая лопаточками ладоней.
Камень не был живым. Но он рос, становился больше, и земля проваливалась под его тяжестью. Я хотел спросить у Эрро — что я вижу. Что? Аллотавр стоял молча, неподвижно с закрытыми глазами. Все аллотавры стояли так. Нельзя было их тревожить. Я понял это.
Наверно, тебе стало бы страшно. Да кому угодно. Мало ли что рождается из песка и куда оно потом бросится. Это всего лишь ужас измененной реальности. Видишь то, чего быть не может.
Но я увидел другое. Зеленоватые стены уходили под землю, поднимались над землей; перекидывались перекрытия; протискивались трубы коммуникаций. Стоило какой-то части успокоиться, как она темнела и застывала.
Я не разбираюсь в выражениях морд аллотавров. Наверняка ведь у них есть чувства и эмоции — они же не роботы. Я видел сосредоточенность, погруженность в мысли. Понимание сродни озарению. Они думали. Мыслили. Воображали. Мечтали.
Стена за стеной они лепили дом. Такой же, как соседний, как десяток рядом стоящих, как несколько сотен, разбросанных по Аллону.
Наверно, когда-то они строили из дерева. Потому что дом получался будто срубленный из бревен, с дощатой обшивкой. Они не могли вообразить ничто другого. Скорей всего…
Не знаю, почему я сделал это. Вмешался. Я добавил совсем немного — веселые маски, которые мы видели, гуляя с тобой у Никольского собора. Помнишь, ты старалась сдержать смех, прыскала мне в плечо, показывала пальцем и корчила гримасы на манер неподвижных ликов на фасаде. А я глупо хихикал, уж больно похоже выходило у тебя.
Нет, я не месил непонятный раствор руками, как скульптор. Я просто вспомнил тебя и тот день. И это отразилось в доме. Мои мысли овеществились. Тогда я и понял, как строят здесь.
Дом сформировался. Аллотавры открыли глаза. Эрро открыл глаза. Я не стал закрывать. Моя вина видна сразу — сомнений не было. Уж слишком человеческим глядело на нас со стен.
Маски кривлялись, насмехаясь надо мной. Да и, пожалуй, над всем человечеством. Аллотавры всегда хранили тайну строительства. Я узнал ее. Более того, я кощунственно изменил лик дома. Что будет теперь?
Я испугался, Марина. Нет, не за свою жизнь. Я подумал о тебе. Когда ты останешься одна…
Одна.
Какие слова ты обрушишь на мою голову? Моя вина не имеет границ. Прости.
Мне вдруг стало на всё плевать. Эрро взял мои руки в свои, прочирикал на своем языке и склонился в поклоне, достав сжатым кулаком земли. Следом за ним, подражая, разом ударили кулаками остальные строители-аллотавры. Высшая почесть для мастера.
Да, Марина. Всё так.
Мне доверили строить то, что я хочу, и где я захочу. Из чего угодно. Вряд ли я буду применять железобетон. Понятно, что именно камень извлек всю сталь из свай. Камень… Я узнал имя этого материала.
Зурм — так его называют аллотавры.
Вот еще один день прошел… День без тебя.
Серёжа, Серёжа…
Ты не понимаешь, что значит остаться одной. Вспомни, ведь раньше мы никогда не расставались больше, чем на день. И когда ты работал, и когда мы отдыхали. Мы были вместе. А сейчас нет. Будто мы стоим на скале, и она раскалывается. Трещина змеится между нами, становясь шире и глубже. Тут не надо думать — с какой стороны скала рухнет. Надо просто подать руку. Чтобы быть вместе. Понимаешь?