Вечер. В комнатке уютной[17]
Кроткий полусвет.
И она, мой гость минутный…
Ласки и привет;
Абрис миленькой головки,
Страстных взоров блеск,
Распускаемой шнуровки
Судорожный треск…
Жар и холод нетерпенья…
Сброшенный покров…
Звук от быстрого паденья
На пол башмачков…
Сладострастные объятья,
Поцелуй немой, –
И стоящий над кроватью
Месяц голубой.
За любовью забыты все хлопоты по дому.
Митя даже заставляет, чтоб мама им и воду приносила. А не принесёт – приходят к маме и переливают воду в своё ведро. А до колонки лень дойти. А колонка-то ближе маминой хатки!
Вчера наши белили. Мама белила, Гриша помогал.
Молодые не появлялись. Лида лишь на секунду забежала узнать, что на ужин. Пришла и видит: Гриша моет пол. Она в восторге:
– Какой хороший Гриша!
Думаете, взяла у Гриши тряпку и кинулась сама мыть пол? Как же. Повернулась и усвистала.
Это бесит.
Дмитрия вызвали на пятиминутку. Прочистили.
Да толку…
Лидия возомнила о себе – она царская невеста![18] В нашем доме её встретили тепло, чего она, мне кажется, не ожидала. Дмитрий прогибается перед нею, мама при разговоре с нею переходит с хохлячьего на чисто москальское наречие, что очень занятно, и тон мамы несколько скован, официален:
– А что Лида будет кушать? А что Лида сидит без улыбки?
Лидия принимает это внимание за должное, к домашней работе её не нагнуть. Она так твёрдо теперь уверена, что встала под нашу фамилию лишь для того чтоб лишь благодушествовать с лодыритом Митенькой.
– Сыно, – жаловалась мне мама, – шо з ными робыты? Оно, конешно, у всякой стряпушки свои повирушки… Пудовое горе с плеч свалишь, а золотниковым подавишься… За цэй мисяць они заездили меня. Я похудела. То юбку не могла надеть, а зараз просторна, як на пугале. Шо скажешь, так и поступим.
– Разъединяйтесь! Пусть отдельно питаются. Семейное счастье – это не только постельные шальные скачки. Это и приготовление еды, и хорошо выглаженная женой рубашка, это и поцелуй вперемежку с чаем. А пока они квартиранты, а не молодожёны. Дайте им пять балеринок.[19] Больше не давайте. Голодом могут их поморить, как и самих себя. Только ангелы с неба не просят хлеба. Пусть начинают разводить своё хозяйство. А то Митяшке, этому мастеру спирта по литрболу,[20] уже тридцать пять, а он ни бэ, ни мэ, ни кукареку. На шею матери сажает ещё и свою ненаглядную бесстыжку. Они поймут, что за любовь на голодный желудок. Подарите им книжку «Домоводкой стала я». Научатся самим себе готовить. Заодно научатся и уважать седины и морщины старших.
– Золоти твои, Толюшка, слова… Да кто б щэ положив их Богу в уши? Невестушка мне… Месяц она у нас. За месяц и разу не назвала меня ни мамой, ни по имени-отчеству. Вы! И бильшь ниякой добавки. Нияк не называ… Як к холодной стенке обращаеться…
– Мда-а… Есть что вкладывать Богу в уши…
– И с чого его так заносытысь? Тут умом не раскинешь, пальцами не растычешь… Так вот спокойно глянешь… Не-е… Не смог наш Митюшок найти в лесе путящой палки…
– Чем Вам, мам, не угодил этот дровосек?
– Не мне. Себе не угодил… Не пришлось бы ему водить её за ручку… Як слепу…
– А это ещё что?
– Ты бачыв её с лица? У нэи ж один глаз соломой заткнутый…
– Стогом соломы! – усмехнулся я.
– Стогом не стогом… А глаз негожий – цэ вопрос на всю жизню… Я ж не кажу, шоб вона була гарна, як Весна. Не до Весны…
– Ну, бельмо… И с бельмом люди живут…
– У нэи бельмо и на глазу, и на душе… Вот закавыка яка лукавая… Злая… хитрая…
4 январяКоровья голова по блату
Мама еле дотащила пятнадцать бутылок вина. Это горючее для свадьбы-вечера, назначили на субботу. На девятое января.
Как вижу, вся готовка к вечеру на маминых руках.
Следом за мамой вошли пусторукие Лидуня и её отчим. Увидел он меня и говорит:
– А-а, это тот самый Толик…
– Тот самый, – подаю ему руку.
– Тихон Филиппович, – представляется он. – Неродной, как говорят, Лидин отец.
– Ничего… Бывает…
– Как говорится, наша Марья вашей Наталье троюродная Прасковья.
Мама наливает борща и Лидии, и Тихону Филипповичу.
За едой Лидуня буркнула:
– На вечер надо гармониста. Чтоб матаню дал!
Это указание.
Сторона невесты никаких расходов не несёт. Эта сторона только указывает, что купить, сигнализирует, где что выкинули, чтобы наши по дешёвке взяли.
Это ведь дед Тихон устроил нам по блату коровью голову. Иначе нигде не достать. А он сказал знакомому, чтоб отдал голову только нашим. Мама в восторге. Голова большая. Десять кило. Всё на месте. Язык, мозги, мясо на щеках. Будет холодец. Стоит коровий купол восемнадцать вшивиков.[21]
Мама налила деду стопочку. А он пить не стал.
– Не буду вводить вас в трату. Нам и одного подарка довольно…
Что он имел в виду?
У них большая семья. Они очень довольны, что ссыпали бельмастую Лидуню. И к вечеру вовсе не готовятся.
– У нас не на что готовиться, – говорит он. – Если пригласите на вечер – спасибо. Не пригласите – и на том спасибо.
Они только аккуратно докладывают маме, где что появилось. Это и всё их участие в подготовке вечера. Приходят и говорят:
– Михайловна, в магазине появилась свежая рыба.
– Михайловна, свинью привезли.
Летел снег лаптями.
Во дворе к Грише подбежал соседский мальчишка лет пяти по прозвищу Железная Голова и затараторил, подавая фотокарточку:
– Это дядя Валера велел передать вам. Он снимал вас ещё летом. Я видел… Вы на карточке ведёте велосипед. Зачем на вас каска застёгнутая на ремешок? Чтоб рот не разевали? Да?
– Вовсе нет. Каска – моя спасительница. При падении защитит голову от сильного ушиба.
– Что, у вас слабенькая голова? А вот у меня железная голова!
– Вата! – хмыкнул Гриша.
– На, вата! – Мальчик крепко учесал себя камнем по бестолковке.[22] Закачался. Однако устоял.
– Всё равно вата, – холодно роняет Григорий.
От обиды хочется мальчику плакать. Ну почему не верят, что у него железная голова?
Он разбегается.
Глаза победно горят. Он героем смотрит на Григория и с криком «Вата, да!» тараном летит на стену, стукается об неё лбом.
Мальчишка упал и горько завыл от боли.
Выбежала его мать.
– Что ты, Сашок?
Мальчик медленно побрёл к матери и сквозь ливень обиженных слёз молит её:
– Скажи, мам, этому длинному дядюре, – показал рукой на Григория, – что у меня голова железная. Она никогда не разобьётся!!!
– Правда, правда! – закивала мать и с ужасом уставилась на Сашкин лоб: ободран, над глазом пучилась кровяная шишка.
6 января
Я увидел на маме крестик.
– Что это?
– Крест, – ответила она и гордо поправила свой крестик.
– Когда Вы начали его носить?
– Как комсомолкою стала.
– Когда же именно?
– Как Гриша не стал комсомолом.
– Нехорошо-с… Коммуниста же женим.
– Пускай попросит своего партейного попа, можэ, и ему разогрешат носить крест.
– На Вас, мам, надо влиять.
– На меня уже не раз Гриша влиял после пьяного ужина.
– И что?
– Ничего.
– Ну, Бога же нет.
– Есть.
– Видели?
– Мы, грешные, не достойны его видеть.
И моё влияние оборвалось.
Вошёл Дмитрий. Стал считать гостей. Насчитал двадцать душ.
– Значит, – говорит Дмитрий, – берём тридцать пять бутылок чудила.[23] Еду на заводской машине в Воронеж. В кузове два пустых ящика.
8 января
Холодно. Рано пришла Татьяна, тётя Лидуни.
– Я, – говорит маме, – принесла вам, сваха, сетку капусты свежей от наших. Принесла и трёхлитровку квашеной. Для Мити.
– Ну, сваха, – улыбается мама, – какие у вас новости?
– У! Новостёшек полна коробушка. Позавчера Митя привёз к себе Лидушкино приданое. А вчера, по рассказам Лиды, прибегала жена директора маслозавода. Смотрела постелю молодой. Всеюшку перевернула! Ей всё скажи да покажи, да дай потрогать! Всё качала головой да причмокивала. А ещё называется – жена директора. Бесстыжуха. Лида не знала куда со стыда и деться… И ещё довеска… Вчера наша Лидуша должна была быть в смене в двадцать три. Уснули молодые. Проснулись в два. Не пошла, раз из лаборатории никто не прибегал звать.
Мама, мать Лиды и тётка хлопочут у плиты.
Я в прислужках. Помогаю им.
Какая тут учёба!
Неудобно сидеть со своими учебниками. За свадебными хлопотами я тут совсем не готовился к экзаменам. Надеюсь, подготовлюсь в сессию. Вызывали нас к четвёртому. Десятого экзамен по русской журналистике.
Сваха Таня вертит ручку мясорубки. Распарилась.
– Я отвечаю за котлеты… Говорят, Митя похудел. Конечно, похудеешь. Он же расстраивается!.. Надо в мясо побольше булок. А то накинутся быстро на котлеты, если будут только из мяса.
Гриши прибивает у молодых карнизы над окнами.
– Приглашали соседа Михаила Давыдова на вечер. Он кротко так отказался:
– Не могу пойти. Пьяный в дупло я плохой. А я так уважаю Дмитрия… Я не могу омрачить его счастье.
9 январяЖених перед свадьбой: Чувствую себя как швед, приближающийся к Полтаве
Вечереет. Жених бреется.
Лидина мать весь день помогала нашей маме. Спрашивает Дмитрия:
– При́дешь с Лидой за нами, Митя?
– Это обязательно?
– Даже. Без присоглашения молодых мы с дедом Тихоном не придём.