Глава 1
Если честно и откровенно признаться, никогда ещё раньше не гонял шайбу на искусственном льду под открытым небом. И вообще, после переноса своего сознания в май 1960 год в тело шестнадцатилетнего подростка, ни разу не стоял на коньках. Всё как-то ноги не доходили. То школу нужно было как-то закончить, то с группой своей «Синими гитарами» нужно было как-то устроиться под «небом» местного Советского шоу-бизнеса, то на Олимпиаду в Рим съездить со сборной СССР по баскетболу. Так что на хоккейную площадку, которую в Европе почему-то сделали размером 60 на 30 метров, я выкатился сегодня в субботу, 8 октября 1960 года, в первый раз.
А между тем в той жизни, в начале нулевых, я даже успел поиграть в НХЛ. Ну, не в той профессиональной североамериканской, а в нашей любительской ночной хоккейной лиге. Была у нас с друзьями команда, в которой, с такими же как мы пузанчиками, гоняли шайбу по ночам. Имея левый хват клюшки, это когда левая рука держит черенок внизу, я играл обычно правого нападающего, либо левого защитника. Вообще, какая разница, где играть, когда главный принцип был не победа, а участие.
Я осторожно сделал первый шаг на лёд и медленно покатил против часовой стрелки вдоль борта по круглогодичному «Катку «Сокольники». Погода, кстати, стояла замечательная, плюс пять градусов.
— Всегда знал, что ты псих, — ухмыльнулся Юрий Корнеев, мой друг и партнёр по баскетбольной сборной, который свободно скользил спиной вперёд рядом. — Но не до такой же степени! Ты же как корова на льду! Как ты собрался играть против чемпионов страны?
— Погоди, не говори под ногу, — успел пробубнить я, перед тем как растянуться на искусственном ледяном покрытии. — Запомни, Корней, цыплят по осени считают!
— А сейчас итак осень, — хохотнул он.
Юра поднял со льда мою клюшку и ещё раз внимательно посмотрел на загнутый крюк, который я к тому же предварительно ошкурил, убрал напильником все острые углы и обмотал хлопчатобумажной изолентой.
— Ты зачем новенький инвентарь испортил? — Корней покрутил клюшку в руках. — «Смолен», — прочитал он надпись латинскими буквами на черенке, — польская, рублей сто, наверное, отдал?
— Пять, — я поднялся со льда.
— Пять? Не пиз…! — Юра выпучил глаза.
— Купил пять штук, за каждую отдал двести рублей, — я снова медленно поехал вдоль борта. — Ещё за мотоциклетный шлем заплатил сто пятьдесят.
Я постучал себя крагой по макушке, которую защищала карболитовая каска, изготовленная в городе Рига. В таком шлеме снимался Евгений Моргунов в «Кавказской пленнице», после чего в народе подобный головной убор мотоциклистов прозвали «моргуновкой». Правда, мой шлем был обычного серого цвета с чёрной окантовкой по окружности.
— Если боишься головку повредить, то нечего было выделываться, — Корней вернул мне клюшку. — Как ты собираешься обыграть Тарасовский ЦСКА?! — Юра поднял указательный палец вверх. — Через неделю!
— Спокойно, у меня всё продумано, — я неловко выполнил поворот и вновь растянулся на льду.
«Ну, чё пристал, — выругался я про себя. — Ведь в новом теле, которое гораздо сильнее, быстрее и более координированнее, чем было у меня в той прошлой жизни, я первый раз встал на скользкую дорогу. Нельзя же сразу с запорожца пересесть на мерседес!»
— Я даже не знаю, на что с тобой поспорить, — улыбнулся Корнеев. — Но шанс у тебя «сохранить лицо» один, если армейцы сами снимутся с турнира этого, на приз газеты «Советский спорт».
Однако после второго падения я всё более увереннее покатил по хоккейной коробке. Народищу, правда, на ней было видимо-невидимо. И фигуристы, и влюблённые парочки и просто пацаны с клюшками и шайбой.
— Догоняй! — Крикнул я, немного прифигевшему Корнею.
Вдоль закруглённого борта я выполнил разворот, положив корпус на левую сторону, и припустил уже в обратном направлении. По ходу движения я резко развернулся и погнал уже вперёд спиной, сместив центр тяжести ближе к носкам. И наконец, за счёт перебежки заложил небольшую дугу и резко затормозил на внешнем ребре, выбросив из-под лезвия невысокую волну брызг ледяной крошки. Выглядело со стороны это очень эффектно и неожиданно для окружающих.
— Мама! — Взвизгнула, мимо проезжающая девушка.
— Ха-ха-ха! — Засмеялись её подруги.
— Спокойно барышни, вашей жизни ничего не угрожает! — успел выкрикнуть я до того, как в меня на всём ходу въехал здоровенный баскетболист сборной страны. И мы с Корнеем хряпнулись под ноги московских спортсменок и комсомолок.
— Так вот вам зачем мотоциклетный шлем! — Весело заголосили девчонки, кроме той, что больше всех испугалась. — Вы, видать, пока не разобьетесь, не успокоитесь!
— Первый день на коньках, ещё не стоится, как следует, — пробормотал я.
«Хорошо, что на рынке купил полный комплект хоккейной защитной амуниции», — мелькнуло в голове.
— Ты чего так резко тормозишь? — пробурчал вставая и отряхиваясь Корнеев.
— Ой, а я вас знаю! — вскликнула курносенькая со смешным круглым личиком девушка. — Вы баскетболист из «Динамо».
— Поехали, Настя, — дёрнула её за руку самая пугливая и недовольная из всех подруг. — Мы здесь не для этого!
И девушки в потешных толстых шерстяных шароварах покатили дальше по искусственному льду катка под открытым небом в Сокольниках.
— Командирша, — высказался коротко Юра.
— Председатель комсомольской ячейки, — поддакнул я.
«Да, в том моём времени, девчонки бы такое не надели, — хохотнул я уже про себя, — скорее всего стройные ножки обтягивали бы легинсы, а сверху красовалась короткая яркая курточка. Вмиг забудешь, для чего пришёл на каток!»
— Ты не забыл, зачем мы здесь? — толкнул меня в бок Корней.
— Поехали, покажу, как моя клюшка стреляет, — сказал я и покатил к трибунам, где у меня в сумке была припрятана одна самопальная, но очень полезная для всех вратарей вещь.
И тут в радиорубке «Катка «Сокольники» что-то громко чафкнуло, прохрипелось и зазвучала приятная ретро-мелодия, а потом сквозь потрескивания голосом Майи Кристалинской полилась песня:
Ночь была с ливнями,
И трава в росе,
Про меня «счастливая»
Говорили все…
— Чё-то здесь ваше творчество не в почёте, — поддел меня Юра.
— Отстаёт пока общество от научно-технического прогресса, — отшутился я, хотя некоторые старые песни о главном и уважал. — Я пока всё это дело покупал у спекулянтов, — я постучал себя рукой по свитеру и хоккейным шортам. — Наткнулся на нашу пластику.
— Ну? — насмешливо глянул на меня Корней.
— Пятьсот рублей просили, вражины, — важно ответил я. — Я им говорю — это моя музыка! Скиньте рублей сто! Ни е…ёт.
Я ждала и верила,
Сердцу вопреки:
Мы с тобой два берега…
— продолжала рассказывать в песне свою интимную историю на весь каток Кристалинская.
— Совсем берега попутали, — пробухтел Юра Корнеев.
На трибунах, где бабушки кормили совсем юных фигуристов холодными пирожками и горячим чаем из термоса, я раскрыл свой баул. Вынул из него ещё один мотоциклетный шлем, жёлтого цвета и сваренную решётку из толстой проволоки. В том моём мире эту маску назвали «кошачий глаз». Именно в ней, на супер серии с канадскими профессионалами, в 1972 году появился Владислав Третьяк. Как назовут «кошачий глаз» в этом 1960, лично меня не волновало, лишь бы вратари были целы. А то я в своё время читал, что в 1962 году травму глаза получит Анатолий Рагулин вратарь «Химика», а позднее ЦСКА. И когда он первым в стране вышёл на лед после травмы в маске, некоторые не умные болельщики ему кричали, что он «трус». Я помню, что ту защитную конструкцию для лица ему сделали из металлического бюста товарища Жданова, революционера и государственного деятеля. Теперь надеюсь, после хоккейного турнира памятник не пострадает, да и глаз останется целым.
— Что за хреновина? — Корней повертел в руках «кошачий глаз».
— Это чтобы не повредить шайбой морду лица, — я показал, как надеть маску. — Чтобы незнакомые девушки на коньках продолжали ахать. Ой, а я вас знаю, вы баскетболист Московского «Динамо»!
— Ерунда, — Юра сунул мне в руки хоккейный лайфхак, — все вратари в мире стоят без масок. А полевые игроки катаются без мотоциклетных шлемов, — Корнеев брякнул рукой по моей «моргуновке».
— Аха, в хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей! — Хохотнул я, — пошли сейчас увидишь, что ждёт вратарей, когда все будут играть такими клюшками.
Мы прокатились на ту половину поля, где на одни ворота гоняли шайбу пионеры без красных галстуков.
— Я — «Альметов»! Разойдись! — орал один шкодный худой парень, который ловко обыграл защитника и низом катнул шайбу мимо вратаря в сетку. — Вынимай «Пучков»!
— Мужики, — обратился я к пацанам, — дайте нам с «Дядей Стёпой — милиционером», пять минут по воротам побросать.
— Это, Корнеев из «Динамо», — услышал я перешёптывания юных спортсменов. — Аха, Олимпийский чемпион!
— Если хотите, я могу постоять, — пискнул «Пучков» с вратарской клюшкой, выточенной из толстой фанеры.
— Вот стоять здесь, как раз и не стоит, — хохотнул я.
Я откатился примерно на восемнадцать метров от ворот, почти к самой синей линии и вывалил на лёд четыре новенькие черные резиновые шайбы.
— Юра, отведи юных строителей коммунизма в сторону! — Крикнул я. — А то в светлое будущее попадут не все! И сам отойди от греха!
Я немного поёрзал на коньках и так как имел левый хват клюшки, медленно подкатился к первой шайбе с правой стороны, потом пару раз переложил её на крюке с одной стороны на другую. И наконец, кистевым броском как из пращи, зашвырнул хоккейный снаряд в сторону ворот.
— Шух! — Разрезал воздух резиновый диск. — Дзяу! — Брякнула перекладина, от которой шайба влетела в сетку.
Я тут же запустил следом вторую шайбу, она также камнем просвистела по воздуху и, зацепив уже штангу, с громким бряцаньем попала в цель. Третий резиновый диск ушёл чуть выше и врезался в сетку-рабицу, которая крепилась к бортику хоккейной коробки и защищала зрителей на трибунах от таких стрелков, как я. Последней четвёртой шайбой я опять, вскользь зацепив перекладину ворот, забил гол.