– Хорошо. А когда мы сможем начать?
Некоторое время в трубке царила тишина.
– Мои дни ты знаешь, – сказал Рейзен затем, – я имею в виду мастер-классы во вторник и четверг. В субботу и воскресенье я обычно уезжаю из Лондона, так что остаётся три дня. Выбирай.
Кейтлин прикусила губу. Это было логично, но означало, что придётся убрать или сократить какой-то из привычных дней – поездки в Дувр или вернисаж.
– Я бы предложила понедельник, – сказала она наконец.
– Лучше хотя бы два дня, потому что иначе я не смогу контролировать результат, за неделю ты будешь уходить обратно на свою волну.
Кейтлин вздохнула.
– Если ты не хочешь, то я не…
– Нет-нет, простите, мистер Рейзен. Я хочу. Понедельник и среду мы можем назначить?
– Хорошо, понедельник и среда во второй половине дня. Приезжай завтра, я сейчас продиктую адрес. Попробуем начать.
Кейтлин приехала к трём часам – адрес оказался домашним. На самой окраине города у Рейзена был небольшой особняк, и хотя Кейтлин знала, что рисует Дэвид очень хорошо, её немало удивило то, что тот и зарабатывает весьма неплохо.
– Не ожидала, – честно сказала она, разглядывая студию, под которую был отведён почти что целый этаж. – Простите, мистер Рейзен…
– Дэвид, – тот улыбнулся, – надо уметь себя продавать.
Кейтлин промолчала. Одна эта фраза неприятно проскребла по душе. «Продавать себя» она категорически не хотела.
– Много рисуете на продажу? – спросила она.
Рейзен пожал плечами.
– Я так не разделяю.
Кейтлин подняла бровь.
– Разве у вас нет проблемы с тем, чтобы продать то, что нарисовано для души?
Рейзен покачал головой.
– Я люблю корабли.
– Вам повезло, – Кейтлин улыбнулась.
Рейзен фыркнул.
– Нет. Я просто умею увидеть то, что люблю, в том, что любят другие.
– Не понимаю, – Кейтлин присела на краешек стола, где были разложены какие-то чертежи.
– Я люблю корабли. Но не те, которые вешают в кабинетах, – сказал Рейзен. – Я не романтик. Люди обычно любят паруса, ощущение свободы. А мне… мне интересно изображать дерево. Крепкое. Надёжное. Его текстуру и плотность. Его прошлое и его будущее.
Кейтлин снова подняла бровь.
– Тогда вы должны бы рисовать абстракцию, разве нет?
– Должен? – Рейзен снова усмехнулся. – Не люблю, когда мне об этом говорят. Я не должен никому и ничего. Я хочу, чтобы мои картины нравились людям. В этом нет ничего плохого. А абстракцию покупают только те, кто ничего не понимает в картинах. Не из любви к ней, а только для того, чтобы показать свою рафинированность гостям. Но дерево – основа всего. Начало начал. Сельский дом, натюрморт на дубовом столе, лесная опушка, корабль у пристани или бегущий на солнце – всё это дерево. И я могу выбирать то, которое буду рисовать.
Кейтлин отвернулась.
– Я понимаю вас, – сказала она, – но мне труднее. То, что я вижу – не основа. Это цельные картины. Они движутся, пахнут, я почти могу их коснуться. Они нужны мне такие, какие есть – я не могу просто так их изменить.
Рейзен молчал, и, снова повернувшись к нему, Кейтлин произнесла:
– Вы, наверное, скажете, что так бывает у начинающих, да?
Рейзен покачал головой.
– Нет. Вернее – да, у начинающих тоже бывает так. Но я готов принять твой стиль как факт. Твоя картина… была интересной. Ты где-то занималась?
– Только мастер-классы. В основном я рисую сама.
– Значит, ты многое чувствуешь интуитивно. Но это не значит, что тебе не нужно развивать талант.
– Я хочу его развивать, – Кейтлин улыбнулась краешком губ. – Я ведь потому к вам и хожу.
– Почему не поступишь в колледж?
Кейтлин пожала плечами. Причину она тоже чувствовала скорее интуитивно.
– Там… поток, – задумчиво произнесла она. – Понимаете, все как все? Мне проще учиться самой и брать у тех, кем я восхищаюсь, то, что они могут мне дать.
Рейзен тоже улыбнулся.
– Надеюсь, я – один из них.
Кейтлин быстро кивнула.
– Да. Ваши картины… Я с детства на них смотрела. У матери была одна… Залив Солуэй-Ферт. Он был как настоящий. Нет, не так. Я была там в детстве. Но залив на вашей картине был более настоящим, чем-то, что я видела, когда была там. Не могу объяснить… – Кейтлин снова улыбнулась и покачала головой, и Рейзен улыбнулся в ответ.
Они поговорили ещё о картинах, и о том, кто и что хотел бы рисовать. К холсту в тот день Кейтлин даже не подошла, но уехала неожиданно довольной и… живой. Кейтлин не помнила, когда она в последний раз чувствовала себя настолько живой и настолько близкой к тому миру, в котором ей приходилось жить.
На некоторое время она почти перестала думать о том, что случилось с ней в сентябре. Она сама не заметила, что больше не видит снов – зато просыпалась теперь каждый день свежей и бодрой.
Изначально, согласившись на индивидуальные занятия, Кейтлин планировала всё-таки оставить для себя некоторые поездки в Дувр, а на продажу картин выходить теперь через раз – то два, то три дня в неделю; но вскоре поняла, что в Дувр её не тянет совсем – если уж отказываться от времени на берегу реки, то она предпочла бы лишний раз позаниматься с Рейзеном. Даже мастер-классы теперь проходили иначе – Рейзен вроде бы и уделял всем одинаковое количество времени, но, подходя к ней, всегда точно определял ошибки – возможно, потому, что знал теперь её манеру письма лучше других и не пытался больше ставить её в дурной пример.
И, тем не менее, к концу осени, когда дожди стали особенно холодными, а ветер пронизывал насквозь, тянущее чувство в груди вернулось.
Кейтлин стала ощущать неловкость в присутствии Рейзена, будто предавала кого-то уже тем, что приходила к нему на занятия, и всё же отказаться от этих занятий не могла – тем более теперь.
Когда ноябрь уже подходил к концу, а от Грега по-прежнему не было вестей, в лофте раздался звонок. Джек передал трубку Кейтлин, и та услышала энергичный голос Рейзена:
– Привет.
– Привет, – Кейтлин машинально улыбнулась, и тут же уголки её губ поползли вниз. – Ты что-то хотел?
– Да. В десятых числах декабря мы планируем открытие новой выставки. Я думаю, что мог бы взять парочку твоих картин. Я бы мог даже сразу их купить, потому что мне всё равно хотелось бы их видеть – если не на выставке, то у себя в особняке.
Кейтлин сглотнула. Горячая волна взметнулась к самому горлу и осела.
– Кейтлин? – добавил Рейзен, когда молчание стало затягиваться.
– Да.
– Да или нет? Для тебя это отличный шанс. Рисуешь ты хорошо, просто нужно быть на виду.
– Что там? – Джек, отошедший было, чтобы включить чайник, теперь снова оказался рядом с бутербродом в руке.
– Рейзен предлагает купить картины, – она тут же пожалела, что сказала об этом.
– И?! – Джек поднял бровь. Кейтлин вздохнула, чувствуя, что не выдержит напора с двух сторон.
– Хорошо. Спасибо, Дэвид. Куда их привезти?
Новость, которая должна была бы обрадовать, не радовала Кейтлин совсем. Картины она отвезла, изо всех сил старалась быть вежливой, но в тот же день отпросилась с занятий и поехала в Дувр – бродила целый день вдоль кромки белых скал, разглядывая замок вдали и не решаясь к нему подойти.
В последний раз она была здесь с Грегом.
Грег, с тех пор, как перестал прятаться, отвозил её сюда всегда – только в основном не на машине, а на поношенном байке, который обнаружился у него через пару недель.
– Так быстрее, – сказал он, заметив на лице Кейтлин немой вопрос. – Машина больше… для городских дел.
Для Грега это был целый монолог, потому что обычно рассказывать о себе он не любил, но в тот, последний раз, они говорили довольно много – теперь Кейтлин понимала, что Грег, возможно, просто предчувствовал грядущую разлуку.
Он сильно кривил душой, упорно утверждая, что замки не любил – Грег знал о замках всё. И если его разговорить, мог описать назначение каждой бойницы, определить на глаз древность тех или иных камней с точностью до десятка лет. Когда Кейтлин подметила эту его особенность, Грег надолго замолк, а потом сказал:
– Всё равно, Дувр я не люблю.
Кейтлин обмакнула в краску кисть и сделала небольшой мазок – это была первая картина, которую она рисовала полностью с натуры, не пытаясь придать ей те краски, которых не видела вокруг. Холм и так был достаточно зелёным, камни достаточно древними… А слева, в тени дерева, приклеившись к стволу, чернела фигура Грега, которую она и пыталась сейчас изобразить.
– Мне жаль, что я заставляю тебя таскаться сюда, – сказала Кейтлин, осторожно делая рядышком ещё один мазок.
Грег отвернулся и снова замолк, разглядывая серые стены крепости.
– Я хотел бы, – сказал он, – чтобы ты нарисовала другой замок. Только для меня.
Кейтлин вздрогнула. От тембра голоса Грега её частенько пробирало насквозь, и это была одна из таких минут.
– Может, я бы и сама хотел его нарисовать… для тебя… – сказала Кейтлин и опустила взгляд на холст. Она не заметила, как Грег снова повернулся к ней, смотрел с минуту, а затем подошёл к этюднику.
– Продай мне одну из твоих картин, – попросил он.
Кейтлин вскинулась, резко подняла на него взгляд. В этой мысли – в идеи того, что Грег будет что-либо у неё покупать, было нечто кощунственное. И не потому, что Кейтлин не хотела «продавать», Кейтлин не хотела продавать именно ему.
– Я давно говорила, что хочу подарить тебе одну… или не одну.
Грег слабо улыбнулся – улыбки у него вообще были куцые, и когда они появлялись на лице, глаза не покидала грусть.
– Нет, Мел, ты ведь могла бы их продать.
– Прекрати! – Кейтлин бросила кисть и хотела было отшагнуть назад, но Грег поймал её поперёк туловища и прижал к себе.
– Ну, хватит. Прости.
Он уткнулся носом в волосы Кейтлин, и та ощутила горячее дыхание щекой. Напряжение, царившее между ними, иногда становилось невыносимым. Сердце щемило и хотелось большего, и в то же время, даже так, на расстоянии метра, с Грегом было хорошо.