Проблема сознания
Глава перваяВидимость мира
Сознание это видимость мира. Сущность феномена сознательного переживания заключается в том, что единственная и унифицированная действительность начинает присутствовать: Если вы в сознании, тогда мир является вам. Это так и в состоянии сна, и в состоянии бодрствования. Хотя, во время глубокого сна без сновидений, ничего подобного не происходит, но наоборот: Тот факт, что действительность существует и что вы присутствуете в ней, непостижим для вас; вы даже не знаете о том, что существуете.
Сознание это очень специфический феномен, так как оно является частью мира и содержит его в себе в то же самое время. Все наши данные указывают на то, что сознание является частью физической вселенной и представляет собой развивающийся биологический феномен. Сознательное переживание, однако, есть нечто большее, чем физика плюс биология, нечто большее, чем фантастически сложный танцующий паттерн нейронных разрядов в мозгу. То, что ставит человеческое сознание отдельно от любого другого биологически эволюционировавшего феномена, так это то, что оно внутри самого себя показывает действительность. Оно создаёт внутренность; процесс жизни становится осведомлённым о самом себе.
Судя по доступным данным по мозгам животных и продолжительности эволюции, видимость миров в биологических нервных системах — это один из последних (по времени возникновения) феноменов, возраст которого составляет лишь несколько миллионов лет. В эволюции Дарвина, ранняя форма сознания должна была возникнуть около 200 миллионов лет тому назад в примитивной коре головного мозга млекопитающих, предоставляя им телесно воплощённую осведомлённость и чувства окружающего мира, которые направляют их поведение. Я интуитивно догадываюсь, что птицы, рептилии и рыбы уже давно располагают неким видом осознанности. В любом случае, животное, которое не умеет делать выводы или не умеет говорить на языке, всё-таки может иметь прозрачные феноменальные состояния, а это ведь и есть всё необходимое для того, что появилось сознательное видение мира. Такие известные исследователи сознания и теоретические нейробиологи, как Anil Seth, Bernard Baars и D. B. Edelman установили семнадцать критериев мозговых структур, обслуживающих сознание; свидетельств существования таких структур не только у млекопитающих, но также у птиц и, потенциально, у осьминогов, предостаточно. Эмпирические свидетельства сознания у животных уже не могут вызывать никакого сомнения. Как и мы сами, животные являются наивными реалистами, и если у них, к примеру, есть способность различать цвета, то вполне допустимо, что цвета видятся им так же непосредственно и определенно, как и в нашем собственном случае. Однако, занимая философскую позицию, мы не можем этого знать на самом деле. Это вопросы такого рода, за которые мы можем взяться лишь тогда, когда построим удовлетворительную теорию сознания.
Гораздо более поздний феномен, который возник лишь пару тысяч лет назад — это сознательное формирование теорий в человеческих умах философов и учёных. Таким образом, процесс жизни стал рефлексироваться не только в сознательных индивидуальных организмах, но также в группах человеческих существ, пытающихся понять происхождение само-осознанного ума, как такового, а именно: Что это значит, когда нечто может «появиться внутри себя». Наиболее удивительная черта человеческого ума, возможно, не в том, что он иногда может быть сознательным, и даже не в том, что он делает возможным возникновение ФСМ (Феноменальная Себя-Модель — прим. перев.) Истинно значимый факт — это то, что мы можем работать с содержимым нашей ФСМ и формировать относительно него концепции. Мы можем общаться друг с другом об этом содержимом и переживать это общение в качестве нашей собственной активности. Процесс получения доступа к нашим мыслям и эмоциям, нашему восприятию и телесным ощущениям, сам по себе интегрирован в себя-модель. Это свойство, по-видимому, отличает нас от большинства других животных на этой планете: способность выворачивать перспективу от первого лица вовнутрь, исследовать собственные эмоциональные состояния и работать над собственными познавательными процессами. Как говорят философы, это уровни ФСМ «более высокого порядка». Эти уровни позволили нам узнать о том, что мы являемся репрезентирующими системами.
На протяжении веков, теории, которые мы разрабатывали, постепенно изменили наш образ самих себя, тем самым, они также слегка изменили содержимое нашего сознания. Действительно, сознание это устойчивый феномен; оно не изменяется просто из-за нашего мнения о нём. Но оно изменяется через практическую деятельность (вспомните знатоков вина, парфюмеров, музыкальных гениев). Людям иных исторических эпох, к примеру, в древней Индии ведических времен, или в средневековой Европе, то есть, тех времён, когда Бог воспринимался как некое действительное и постоянное присутствие, как кажется, были известны виды субъективных переживаний, ставшие практически недоступными сегодня. Многие глубокие формы сознательного само-переживания, по крайней мере, для миллионов научно образованных людей, стали совершенно недоступными, благодаря философскому просвещению и подъёму науки и технологии. Теории изменяют социальную практику, а практика, в свою очередь, изменяет наши мозги и то, как мы воспринимаем мир. Из теории нейронных сетей мы знаем, что различие между структурой и содержимым, то есть, между носителем состояния ума и значением этого состояния, не имеет чётких границ, на которые так часто рассчитывают. Значение изменяет структуру, хотя и медленно. И структура, в свою очередь, предопределяет нашу внутреннюю жизнь, поток сознательного опыта.
В начале 70-хгодов XX века, после звёздного часа бихевиоризма, начал расти интерес к теме сознания как серьёзного предмета исследования. В нескольких научных дисциплинах, тема субъективного переживания постепенно стала тайной передовой проводимых исследований. Затем, в последнее десятилетие двадцатого века, множество выдающихся нейробиологов признавали сознание достойным направлением для методичного исследования. Сегодня положение быстро меняется. В 1994, после конференции исследователей сознания, которая проходила в Tucson, Arizona, я помогал в основании новой организации — Ассоциации Научного Изучения Сознания (Association for the Scientific Study of Consciousness, ASSC — прим. перев.), целью которой было объединить наиболее серьёзных учёных естественных наук и философии. Количество конференций и журнальных статей быстро росло.2 В следующем году, я редактировал сборник философских статей под заголовком Conscious Experience.3 Когда мы, вместе с одним из со-основатлей ASSC, австралийским философом David Chalmers, составили библиографию, которая охватывала период 1970–1995, оказалось, что она содержала около тысячи заголовков. Тогда я отказался от намерения включить всю новую литературу по теме сознания; это было бы просто невозможно. Сегодня, эта область уверенно сформировалась и стабильно развивается.
В то же время, мы получили много уроков. Мы поняли, как велик страх редукционизма, причём, как в гуманитарных науках, так и среди обычной публики; мы поняли, насколько огромным является рынок мистификаций. Прямой философский ответ широко распространённому страху того, что философы или учёные «редуцируют сознание», будет заключаться в том, что редукция есть отношение между теориями, а не феноменами. Ни один серьёзный эмпирический исследователь, ни один философ, не захотели бы «редуцировать сознание»; в лучшем случае, одна теория относительно того, как возникло содержимое сознательного опыта, может быть редуцирована до другой теории. Наши теории относительно феноменов изменяются, но феномен остаётся тем же самым. Красивая радуга продолжает быть красивой радугой даже после того, как она становится объяснима в терминах электромагнитного излучения. Обращение к примитивной сциентистской идеологии было бы столь же вредно, как поддаваться мистификациям. Более того, большинство людей согласятся с тем, что научный метод является не единственным способом обретения знания.
Но это ещё не всё. Зачастую, глубокое невыразимое озарение может стоять за нашей обеспокоенностью относительно редукционных подходов к сознательному уму. Мы знаем, что наши убеждения относительно сознания могут слегка изменять то, что мы воспринимаем, воздействуя на само содержание и функциональный профиль субъективного переживания, как такового. Некоторые опасаются того, что материалистическое расколдовывание, вместе с достижениями науки об уме, может возыметь нежелательные социальные и культурные последствия. Как я замечаю в завершающих частях этой книги, эти голоса совершенно правы: Это важный аспект развития наук об уме. Мы уже поняли, что сознание, как и сама наука, есть культурно надстроенный феномен.
Мы также пришли к пониманию того, что сознание это не бескомпромиссный концепт, не феномен, который либо есть, либо его нет. Сознание — это феномен с градациями и множеством разных оттенков. Сознание не является неделимым феноменом, но имеет множество различимых аспектов: память, внимание, чувства, восприятие цвета, само-осознанность и мышление высших порядков. Тем не менее, сущность феномена, который я обозначил, как видимость мира, кажется, пронизывает всё это насквозь. Одной из сущностных свойств сознания является то, что оно размещает вас в этом мире. Когда вы утром просыпаетесь, вы чувствуете, что существуете в определенное время, в определенном месте и дополняете своим присутствием определенную сцену: Возникает единственная и интегрированная ситуация. То же самое можно сказать о снах и галлюцинациях, во время которых вы не только воспринимаете себя, но воспринимаете себя в контексте частной ситуации, в качестве части мира, который только что возник. Мы узнали, что сознание своими корнями уходит в царство животных. Мы изучили психиатрические расстройства и повреждения мозга, состояние комы и состояние минимальной осознанности, осознанные сновидения и другие измененные состояния сознания. Всё это вело к общей картине сложного феномена с разными оттенками и возможностями. Здесь нет единого включателя